Низвергая сильных и вознося смиренных. Эпизод 3. (Глава 3)

Эпизод 3. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(16 мая 928 года от Рождества Христова).

— Брат, брат мой, клянусь вам самой страшной клятвой, что при первой же встрече с ней я сверну этой змее ее шею. Как я жалею, что не сделал это раньше, когда у меня была масса возможностей для этого.
— Да, обстоятельства сейчас таковы, что если это не сделаешь ты, то она сделает это сама, с нами обоими, и ничто ее уже не сможет остановить. Я должен был предвидеть, что загнанная в угол римская волчица нападет первой.
Петр Ченчи с силой сжал вялую руку папы Иоанна и едва удержал слезы при виде столь чудовищного разрушения, которому подвергся его старший брат. Некогда сильный и статный мужчина, понтифик в считанные дни превратился в дряхлого с погасшими глазами старца, как рыба постоянно хватающего ртом воздух и говорившего теперь только шепотом.
— Десять дней я боролся со смертью, десять раз я видел на горизонте из окна силуэт нашего Спасителя, ожидавшего меня. Видел его также ясно, как тебя сейчас. Он смотрел на меня, скрестив на груди руки, смотрел с необыкновенной кротостью и как будто ждал меня. Но сегодня утром он не пришел ко мне, и я понял, что буду жить. Зато сегодня ко мне пришел ты и я счастлив, как никогда ранее.
— Я получил твое письмо, брат, – ответил Петр, почтительно поклонившись.
— Да, как только ко мне начали возвращаться силы, я написал тебе и королю. Я должен был это сделать, ибо так я расценил волю Господа, оставившего меня в мире сем вместо того, чтобы доверить трон своей Церкви более сильному. Нам необходимо остановить ее, ибо эта женщина несет в себе смерть и стыд Церкви Христа. Быть может, это сделать теперь даже проще, ибо меня связывала по рукам моя ……. моя…
— … Теодора, брат, нечего стыдиться искренней любви своей.
— Да, Теодора, мать этого существа. Так вот теперь все неизмеримо просто и понятно, либо она нас, либо мы ее. Ты знаешь, что она теперь не только сенатрисса, но и патриция Рима?
— Да, мой брат.
— Пока за мою душу сражались Господь и Враг рода человеческого, эта бестия созвала Сенат Рима и заменила собой убиенную ею же мать. Мы должны считаться с этим, подавляющая часть знати и милиция города в ее руках.
— Но раз ты призвал меня, значит, у тебя созрел план?
— Ты не допускаешь, что мне захотелось просто увидеть единственного человека в этом мире, на чью верность я могу полностью положиться?
Петр смутился.
— Прости, брат мой. Поверь, я также счастлив видеть тебя после стольких месяцев своего заточения в Сполето. Как жаль, что повод для этого выдался столь печальным.
И Петр еще раз горячо сжал руку своего брата.
— Но ты прав, я решился действовать незамедлительно, так как нашу фурию более ничто уже не сдерживает. Она явно рассчитывала, что я отправлюсь вслед за Теодорой, но, благодарение Господу, этого не произошло, и она осталась, как есть, матереубийцей.
— Вы уверены, что это сделала она? Вся ваша курия, как один, уверяет, что она не появлялась в вашем дворце несколько месяцев и прибыла только тогда, когда вам стало плохо.
— Она сделала это руками своей глупой сестры. Но против нее, действительно, нет доказательств и поэтому я не могу в открытую обвинить ее. Но, уверяю тебя, моя Теодора все поняла в тот же миг, и Мароция не опровергала ее обвинения.
— Невероятно. Убить свою мать!
— По всей видимости, в ее планы входила только моя смерть, но Божественное Провидение распорядилось иначе. Есть, есть в свершившемся особый божественный смысл, демонстрирующий всем нам, что греховный поступок есть греховный поступок, какими благими целями он бы не прикрывался.
— А она, думаете, прикрывалась благими целями?
— Безусловно, подавляющее большинство преступников уверяют себя, что творят зло во имя какого-то, иногда выдуманного для собственного оправдания, блага. В действиях своих она наверняка успокаивала себя тем, что устраняет, таким образом, узурпатора Церкви. Вероятно, этим же она мотивировала на преступление и свою сестру.
Приступ кашля прервал речь понтифика. Петр своевременно пододвинул папе сосуд с эфирными маслами, облегчающими дыхание.
— Подумать только, брат мой, справиться со всеми врагами в Италии и пасть в результате собственного легкомыслия от рук блудницы.
— Внутренний враг всегда опасней внешнего.
— Ты прав, брат мой. И свой остаток дней, дарованный мне Господом, я посвящу тому, чтобы отправить эту женщину на Высший суд. Едва ко мне вернулась речь, и боли начали отступать, я приказал курии направить письмо королю Гуго, в котором я, глава Церкви Христа, не просил, но уже умолял прибыть его как можно скорее в Рим. Пусть его сюзерен, император Людовик, доживает свои последние дни, но я уже не мог далее ждать и потому призвал Гуго к себе, пусть он здесь дожидался бы своей коронации.
— Гвидо Тосканский помешал этому.
— Да, король откликнулся на мою просьбу и, не медля ни минуты, направился в Рим, однако тосканцы преградили ему дорогу и в первой же стычке королевский авангард был опрокинут молодым висконтом Ламбертом. Гуго не стал далее искушать судьбу и меряться с Ламбертом воинскими талантами, но, тем не менее, я остался благодарен королю. Отправляя ему письмо, я просчитывал два варианта событий. В лучшем случае Гуго приходил бы в Рим и расправлялся бы со всеми моими врагам. Но случился второй вариант, Гуго в Рим не попал, но зато она, она уехала к своему мужу в Лукку и по сей день пребывает там.
— Что же в этом хорошего, брат мой? В Лукке она под защитой войска, с которым не справился сам король.
— Да, но она сенатрисса и теперь уже патриция Рима, и она не оставит Рим без своего контроля. Рим ее последняя надежда вернуть себе Сполето, а может и не только его. Она вернется в город, вернется без сильного сопровождения, и в этом будет заключаться наш шанс.
— У нее достаточно сторонников в городе, чтобы лишний раз не рисковать самой.
— Женщина, она все же женщина. Свои прелести они часто считают своей силой, но в этом подчас заключается и их слабость. С некоторого времени у нее тесные отношения со Львом, сыном Христофора Сангвина, которого я когда-то, под сильным давлением и против своего желания, согласился сделать кардиналом церкви Святой Сусанны. Не исключаю, что именно его Мароция хочет видеть на апостольском троне в случае своей победы. Так вот, я думаю, что они увидятся и в самом скором времени, ибо это существо старается, чтобы сей священник был не только обязан ей, но и был привязан к ней плотски.
— Вы сможете проследить за ней?
— Дело в том, что все свои оргии Мароция проводит, как правило, теперь вне стен Замка Ангела. Остатки стыда перед сыновьями заставляют эту блудницу встречать алчущих ее в доме своих родителей на Авентине. К тому же ей необходимо сохранять личину лицемерного траура по своей скончавшейся матери. Препозит этого дворца с давних пор является надежным моим осведомителем, и он дал мне знать, что подобное свидание готовится. Сестра Мароции, будучи не менее развратна, чем она сама, к счастью для нас, куда как легкомысленнее.
— Я слушаю вас, брат мой.
— Предлагаю вам немедленно удалиться из Рима, но не уезжать далеко от города. Оставьте при себе человек пятьдесят самых опытных воинов. Не более, иначе присутствие большого отряда станет известно городской милиции, а, стало быть, самой Мароции. В условленный день я направлю вам гонца и буду встречать вас лично у Ослиных ворот возле Латерана.
— Для вас большой риск покидать пределы Города Льва. Тем более, что не до конца побеждена отрава в вашем теле.
— Я должен буду это сделать, чтобы лично дать указание страже пропустить вас через городские ворота. Иначе мне опять же придется запрашивать разрешение милиции, и вся затея потеряет смысл.
— Согласен.
— У вас будет целая ночь, чтобы взять любовников в их постели. Мне безразлична судьба Льва, а также младшей Теодоры, они нам неопасны и я не вижу смысла лишний раз проливать христианскую кровь. Но с ней, с ней я разрешаю вам все, и ваш грех охотно приму на свою душу. Однако, умоляю вас, сколько не было велико искушение, не дайте похоти возобладать над вами, вы дадите этой женщине шанс на спасение.
— Уверяю вас, брат, что я сделаю все, что в моих силах и за каждую каплю яда, введенную в вас, она заплатит целым ксестом своей грязной крови.
— Боюсь, что крови у нее тогда не хватит,– грустно усмехнулся понтифик и зашелся в новом неудержимом приступе кашля.