Низвергая сильных и вознося смиренных. Эпизод 27. (Глава 27)

Эпизод 27. 1684-й год с даты основания Рима, 10-й год правления базилевса Романа Лакапина (октябрь 930 года от Рождества Христова).

Граф Бозон, сеньор Арля и Авиньона, в своих неизменных белоснежных одеждах с вышитыми на ней золотыми бургундскими крестами, уютно устроился в старинном кресле и, потягивая янтарное вин санто[1], успешно совмещал приятное с полезным, стараясь не упустить ни малейшего оттенка потрясающего вина, ни самой незначительной мимики на лице Ламберта Тосканского. Королевский наместник раз за разом перечитывал письмо от своего сюзерена, и постепенно лёгкие облака недоумения, поначалу отразившиеся на его мужественном лице, превратились в одну гигантскую грозовую тучу.
— Что за чушь? Что за поклёп? — полетели из тучи первые молнии. — Кто из них сошёл с ума, король, Ирменгарда или оба вместе? Вы лично видели свидетельство моей сестры, Бозон?
— Так же ясно, как вижу вас сейчас, брат мой. В том готов присягнуть на распятии.
— Почему король направил это письмо мне?
— Три дня назад герольды объявили о признании вашей сестры на всех улицах Павии, после чего король направил извещения своим вассалам и викариям. Заметьте, в письме нет ни слова об освобождении вас от должности викария, но боюсь, это только вопрос времени. Король отныне не считает вас своим братом, равно как не считает таковым покойного Гвидо, а Ирменгарду, возможно ещё здравствующую, своей сестрой.
— А вы? Вы, Бозон? — Ламберт с подозрительным прищуром воззрился на Бозона. Тот сделал ещё один глоток из своего кубка, причмокнув при этом от удовольствия — возможно, доставленного вином.
— Вы, Ламберт, для меня по-прежнему мой сводный брат, и я глубоко сожалею, что король, предав огласке признание Ирменгарды, бросил тень на доброе имя нашей с вами матери.
— Именно так! Но что заставило его это сделать? Ведь это выглядит сколь позорно, столь и абсурдно.
— Только на первый взгляд, мой дорогой Ламберт. Только на первый взгляд. Я стараюсь много наблюдать и мало говорить, но последнее свидетельство чёрной неблагодарности короля, вкупе с вашим превосходным вином, против воли развязывает мне сегодня язык. Вы, конечно, уже в подробностях знаете обстоятельства заговора против нашего короля, который Гуго расстроил не без моей помощи. Приход моего отряда из Милана решил окончательно исход сражения в пользу Гуго. Все участвующие в этом деле получили прекрасные дары, все до последнего катафракта. Все, кроме меня. Вероятно, наш брат посчитал, что наше родство достаточный аргумент для того, чтобы я по умолчанию принял его сторону.
Бозон говорил неторопливо, заранее подготавливая своим будущим словам и своему поведению железобетонное основание. Гуго легко сеял обиды среди своих ближайших слуг, но на сей раз король, видимо, допустил серьёзный промах, настроив против себя родного брата, ведавшего обо всех его секретах и желаниях.
— За абсурдностью действий короля скрываются далеко идущие намерения и открываются поистине необъятные перспективы. Отказав вам в законном родстве, он получает теперь возможность просить руки сенатриссы Мароции, которой вполне по силам украсить чело Гуго венцом Августа.
— А Мароция обменяет этот венец и своё тело на…
— Совершенно верно, мой несчастный брат. На Тосканскую марку. Причём ей будет совершенно не обязательно просить её для себя, она вполне может заставить Гуго признать викарием Тосканы, ну, скажем, своего Альбериха или родившуюся от Гвидо дочь.
— Проклятье! А ведь так и будет! Но, клянусь всеми Апостолами, этой шлюхе будет непросто вновь пройти через ворота Лукки!
— Да, конечно, никто не запретит вам с мечом в руке отстаивать свои права. Ваши таланты воина хорошо известны даже к северу от Альп. Но будьте готовы, что ряд ваших баронов отвернётся от вас в поисках более сильной или более щедрой руки, на стороне Мароции будет Рим, а точнее Римская церковь, и против вас будут действовать не только силой оружия. Прикиньте свои силы, навряд ли они простираются далее стен Лукки. Вы будете заперты в своём городе, а ваши враги приберут к рукам всю марку и устроят столицу свою, скажем, во Флоренции.
— И вы не видите выхода из тупика, мой дорогой брат? Вы, чья мудрость известна много более, чем слух о моих воинских доблестях?
— Благодарю вас, Ламберт, ваши слова будят во мне излишнюю гордость, тем более что вы изрядно преувеличиваете. Я полагаю, что ваше молчание будет играть против вас, а посему вам, по моему скромному мнению, стоит незамедлительно отправиться в Павию и постараться опровергнуть это лживое свидетельство вашей сестры.
— Как мне это сделать? Какие с моей стороны могут быть доказательства? Все члены моей семьи уже покоятся с миром, казнён граф Вальперт, который свидетельствовал в пользу Ирменгарды, самой Ирменгарды уже тоже, скорее всего, нет. Кстати, вам это не кажется странным?
— Конечно, кажется. Признание Ирменгарды могло быть вырвано если не силой, то обманом, король ведь может быть невероятно хитрым и обаятельным.
— И какие же свидетельства в свою пользу я смогу предъявить? Даже повивальных бабок и кормилиц, бывших при наших родах, уже более нет, да и что они смогли бы подтвердить, если были бы живы?
— На вашей стороне правда, а значит, на вашей стороне Господь Бог. Другого свидетеля и защитника вам и не надо.
— Слава вам, брат мой! Слава за мудрость вашу! Ордалия[2]! Я обвиню короля в лжесвидетельстве и вызову его на поединок!
— Да, но учтите, что король не будет сражаться с вами лично, а выставит лучшего своего воина. Возможно, графа Сансона, но скорее всего барона Теодена, победителя трёх последних королевских турниров.
— Пусть! В таких поединках искусство владения мечом меркнет перед необоримой силой Истины, которую будет направлять Рука Господа!
— И всё же в свободную минуту не поленитесь утрудить своё тело дополнительными упражнениями.
— Я сделаю всё, что посоветует мне мой брат и отныне лучший друг. Вы будете моим свидетелем на поединке?
— Почту за честь, мессер Ламберт. Победив в бою, вы отстоите доброе имя нашей прекрасной матери Берты, спасёте свои интересы и полностью разрушите хищные планы римской блудницы.
— О да! Тысячу раз да!
— Надеюсь, это послужит хорошим уроком и неблагодарному королю, измыслившему такое чёрное дело для того, чтобы завладеть короной Карла Великого. Подумать только, покрыть позором имя нашей матери, честь всей нашей семьи!
— Не премину изобличить Гуго в его открывшихся миру пороках, ведь исход судебного поединка есть свидетельство Воли Господа и потому обжалован и опровергнут быть не может. Пусть народ Павии увидит истинное лицо своего повелителя!
— В таком случае, брат, по дороге в Павию я расскажу вам ещё одну занимательную историю о короле Гуго, о том из-за чего на самом деле были казнены судья Вальперт и милес Эверард, а покамест велите седлать коней и готовить снаряжение в дорогу!
В этот же день, презрев опасности ночного путешествия, братья отправились на север, в Павию, подгоняемые словами Бозона, что чем скорее будет опровергнута чудовищная ложь, тем больше сторонников будет у них, тем скорее расстроятся планы короля, который, быть может, уже направил посольство к папе за разрешением на брак с Мароцией. Всю дорогу обладавший живым воображением граф Бозон рисовал для Ламберта картины одна мрачнее другой и в итоге к моменту приезда в Павию, что называется, здорово накрутил своего сводного брата.
Братья прибыли во дворец к королю аккурат в тот момент, когда его высочество чинил строгий суд над негоциантами из Вероны, обнаружив, что на рынке в Павии последние пытались расплатиться монетами собственной, то есть веронской, чеканки. В отношении самих негоциантов особых раздумий у короля не возникало, весь их товар, бесспорно, конфисковывался в королевскую казну, обсуждению подлежал лишь вопрос о наказании графа Мило Веронского, уже не в первый раз проявлявшего неблагодарность и своеволие.
Гуго ревниво относился к подобным вопросам, а потому живо принимал участие в судебном процессе. Однако в этот день ему пришлось отложить своё решение относительно веронцев, поскольку в зал, в нарушение всех правил приличий, смерчем ворвался Ламберт, сбросив сонное оцепенение со стражи короля.
— Защиты и справедливости! — завопил с порога Ламберт, и десятки копий устремились в его сторону.
— Защиты и справедливости! — повторил за Ламбертом едва поспевавший за ним Бозон.
— Рад приветствовать вас, брат мой. — Король старался ничем не выдать своего беспокойства и подал знак Сансону успокоить стражу. — Доброго дня и благополучия и вам, мессер викарий, — Гуго подчёркнуто не назвал Ламберта братом.
— Жизнь и победа тебе, мой король, — ответил Бозон и поклонился. За ним смущённо пробормотал приветствие и Ламберт.
— Вы прервали мои дела, друзья, но я на вас не сержусь, ибо вижу, что ваш визит связан с крайне важными обстоятельствами. Я слушаю вас, говорите.
Ламберт гордо выпрямился. Король, взглянув на него, немедленно нахмурился, уж слишком отчётливо в этот момент его разгневанный сводный брат напоминал их общую мать Берту Тосканскую. Ноздри Ламберта при первых же словах викария начали раздуваться как кузнечные мехи, в глазах вновь заплясал яростный огонь.
— Ваше высочество, сим опровергаю и считаю грязной ложью объявленное на улицах Павии признание моей сестры Ирменгарды, в котором утверждается, что я, она и наш покойный брат Гвидо, граф Тосканский, якобы являемся приёмными детьми нашей с вами общей матери Берты. Я утверждаю и настаиваю, что я сам, мой брат Гвидо, моя сестра Ирменгарда рождены от отца, графа Адальберта Богатого, и матери, Берты Лотарингской, находившихся в законном браке, освящённом Господом и отцами кафолической церкви. Каждого, кто будет утверждать обратное, я призываю на судебный поединок, в котором Господь будет нашим судьёй и исходом которого будет установлена непреложная истина!
— Прежде чем проявлять горячность, мессер викарий, не хотели бы вы лично ознакомиться со свидетельством вашей сестры, а также с подтверждением графа Вальперта о том, что сие свидетельство написано не по принуждению? — Все, кто знал и понимал короля, заметили во внешне ироничных словах Гуго признаки надвигающегося шторма.
— Да, я хотел бы увидеть эти лживые письма лично.
По приказу короля один из его асикритов принёс запрашиваемые пергаменты и поднёс их Ламберту. Тот взял их и, не читая, разорвал, при этом продолжая с вызовом глядеть на короля. По залу прокатился вздох удивления, который вскоре сменился гневным ропотом при виде такого оскорбительного поведения тосканца.
— Благодарю вас, мессер Беато, за ваш совет сделать копии с писем на случай подобного хамства, — с улыбкой поблагодарил Гуго своего архиканцлера.
— Чтобы не мог король отрицать того факта, что я — его брат и оба мы произошли на свет из одного тела и из одного лона, я поединком желаю доказать это всем сомневающимся[3] ! Хамством же, как свидетельствует Писание, является непочтительное отношение к родителям своим. Хамством и грехом!
— Довольно! — прикрикнул король, и вся челядь вздрогнула. — Ваше требование будет удовлетворено, мессер бывший викарий, ибо как ни закончился бы судебный поединок, ваше поведение не останется без моей оценки. Я, не кто иной, как я, опровергаю ваши слова и считаю вас приёмным бастардом Берты Лотарингской, моей матери, да простит ей Господь прегрешения земные! И я благодарю вас за предоставленную возможность всем здесь присутствующим это доказать!
— В таком случае я вызываю на поединок вас, государь, и молю Господа покарать лжесвидетельствующего, буде он Его помазанником или же последним слугой.
— Очень хорошо, что вы вспомнили об этом, мессер Ламберт. Согласно правилам, установленным нашими предками, королями Бургундии и Лангобардии, судебный поединок не может состояться между лицами, одно из которых является вассалом другого. Против вас я имею право выставить представителя, равного вам по существующей иерархии.
— Ваша воля, государь.
— Благодарю за впервые сегодня проявленную покорность, мессер Ламберт. Приказываю на улицах Павии объявить о предстоящем судебном поединке между мной, в лице моего представителя, бакалавра Теодена, в качестве ответчика, и присутствующим здесь висконтом Ламбертом в качестве истца. Свидетелем поединка с моей стороны прошу быть вас, благородный граф Сансон. Кто будет свидетельствовать за вас, мессер Ламберт?
— Ваш брат Бозон, прославленный граф Авиньона и Арля.
— Вот как? — Родные братья обменялись взглядами, в глазах короля был вопрос, в глазах Бозона ответ. — Ну что же, пусть, как вы говорите, «ваша воля». Поединок состоится завтра, на площади города Павии, сразу после полуденной мессы! Оружие любое и в любом количестве. Поединок оканчивается в момент, когда одна из сторон не сможет продолжать бой ввиду смерти или причинённого увечья. Да установит Господь сим поединком истину! Аминь. Так что там наш веронский плут, мой верный Беато?

……………………………………………………………………………………………………

[1] — Вин санто — тосканское белое сладкое вино.

[2] — Ордалия — в Средние века Божий суд, установление истины через прохождение испытаний, обычно посредством поединка.

[3] — Лиутпранд Кремонский «Антаподосис».