Его высочество Буриданов осел. Эпизод 19. (Глава 19)

Эпизод 19. 1691-й год с даты основания Рима, 17-й год правления базилевса Романа Лакапина

(октябрь 937 года от Рождества Христова)

Волею судеб, впервые за все время нашего повествования, мы покидаем пределы бургундских и итальянских государств. Однако наш путь будет лежать не на север, где Гуго Арльский в октябре 937 года страшным коршуном накинулся на одиночные венгерские банды и выгнал их прочь из владений королевы Берты. Дорога поведет нас на запад, вдоль побережья Срединного моря, в земли когда-то отданные Октавианом Августом своему победоносному Седьмому легиону и оттого получившие название Септимании.

По быстроте процесса и степени раздробленности, по накалу междоусобных страстей, по эфемерности королевской власти, средневековые государства, располагавшиеся на юге современной Франции, вполне могут составить достойную конкуренцию своим бургундским и итальянским соседям. Границы феодальных владений здесь перекраивались ежеминутно еще со времен Западной Римской империи и перед тем, кто попытается хотя бы вкратце описать ход здешних событий со времени возникновения первого готского королевства в Тулузе и до начала десятого века, необходимо будет снять шляпу и, возможно, почтительно преклонить колено. Даже во времена Карла Великого местные князья жили своей собственной, независимой жизнью, а распад империи Каролингов затем шел здесь едва ли не стремительнее, чем в Срединном королевстве Лотаря. Звон мечей и свист стрел в долине Роны и на хребте Севеннских гор практически не затихал, а о власти короля здесь вспоминали только в тот момент, когда надо было оправдать свои собственные грабительские действия.

Несмотря на всю эту фантасмагорическую картину, со времен Хлодвига самым сильным феодальным доменом в этом регионе оставалось Аквитанское герцогство, одно время даже приобретавшее статус королевства. Среди сонма правителей, сменявших друг друга и деливших между собой куски, крохи и ошметки власти, стоит отметить аквитанского герцога Гильома Благочестивого, который в конце девятого века объединил под своей рукой обширные земли, включая ряд бургундских графств. Сей герцог стал к тому же первым меценатом Клюнийского аббатства, по сути его создателем наряду со святыми отцами Берноном и Одоном. Однако со смертью герцога Гильома тотчас рухнуло и созданное им государство, чему поспособствовала распря, начавшаяся между французскими королями Карлом Простоватым и Раулем Бургундским. Аквитанское герцогство лишилось своих бургундских владений, часть из них, к слову, своевременно подобрал находчивый Гуго Арльский. Аквитания также потеряла и септиманские земли, которые победившим Раулем были отданы в пользу Тулузского дома и в ущерб графам Пуатье, чьим покровителем был простоватый Карл. Владельцем основных «выпавших феодов» – графства Тулузы, Оверни и Готской марки — стал тулузец Раймунд Понс[1]. В 932 году ему удалось заполучить и все Аквитанское герцогство. Далее последовали четыре года относительного спокойствия, после чего старому Раймунду пришлось принять нелегкое для себя решение. Годы брали свое, десятилетний наследник Раймунда Понса, разумеется, еще не был готов достойно перехватить власть, а хищники, в лице графов Пуатье, кружили неподалеку. Скрепя сердце, выпросив заранее кучу клятв и обетов о признании впоследствии за своим сыном наследственных прав, старый герцог в 936 году передал почти все феоды, за исключением графства Тулузского, но включая герцогство Аквитания, в управление своему племяннику, Раймунду Руэргскому.

Граф Руэрга, по своему складу характера и образу жизни, был лангедокской копией Гуго Арльского. Честолюбие его также не знало пределов, подарок от дяди был им воспринят, как свидетельство слабости последнего. Малолетние родственники вызывали в нем, как и в Гуго, одинаково жгучее презрение, а супружеской постели Раймунд Руэргский до сорока лет предпочитал ласки многочисленных наложниц. Неслучайно, что граф Раймунд и Гуго Арльский с юношеских лет поддерживали тесные и дружеские отношения. Неслучайно, что именно в родезский замок графства Руэрг сегодня пожаловал мессер Сарлион, граф дворца Его высочества короля Гуго.

Графа Сарлиона, между прочим, также можно было бы считать своеобразной копией, ухудшенной копией графа Сансона, положившего свою жизнь за короля во время мятежа в Риме. Ничего удивительного в этом нет — всякий хозяин, лишившийся своего доброго слуги, затем, в поисках замены, выдвигает для кандидата именно те критерии, которыми выгодно отличался ушедший. Но такие пройдохи, как Сансон, встречаются крайне редко, поэтому мессер Сарлион владел мечом чуть похуже, расторопен был чуть менее, а сообразителен еще менее, чем предыдущий граф дворца, не говоря уже о том, что Сарлион был абсолютно равнодушен к христианским реликвиям, как в плане поклонения, так и в плане торговле ими. Подобные мелкие огрехи Сарлион зато пытался компенсировать исключительной исполнительностью и готовностью на все ради интересов хозяина, справедливо видя только в нем одном залог благополучия своего небогатого рода. Новое поручение Гуго он воспринял с редким энтузиазмом. Несмотря на все, подстерегающие на этом пути, опасности, успех его миссии резко поднимал цену графа дворца в глазах хозяина и открывал перед усердным слугой завораживающие перспективы при бургундско-лангобардском дворе.

— Его высочество Гуго, король лангобардов, италиков и римлян, шлет привет во Христе своему брату, могущественному соседу и доброму другу Раймунду, сыну Эрменгола, герцогу Аквитанскому, графу Руэрга, графу Керси, графу Оверни и маркизу Готии! – каждый упомянутый послом титул Раймунд встречал одобрительным кивком головы со все возрастающей амплитудой. Несмотря на схожесть характеров, внешне от Гуго Арльского он отличался разительно и был очень похож на английского бульдога своей приземистостью и мощными, неправильно сросшимися челюстями.

— Счастлив слышать приветственную речь славного апокрисария моего старого и верного друга, — ответствовал Раймунд, забыв, а может быть нарочно проигнорировав необходимость вежливого перечисления регалий Гуго. Сарлион на подобное не отреагировал, а, напротив, поспешил использовать фамильярность Раймунда в своих целях.

— Вести от вашего друга, граф Раймунд, требуют исключительного к себе и предельно сокровенного внимания.

Раймунду не требовалось время, чтобы понять намек. Нетерпеливый жест рукой – и вся челядь герцога Аквитании покинула приемную залу.

— Прежде всего, граф Раймунд, ваш покорный слуга в сей день оказался перед вашими очами исключительно по собственному желанию и не подчиняясь воле своего сюзерена. Именно таковым я должен предстать впоследствии перед вашим двором.

— Чтобы в случае провала вашей миссии это не связали бы с моим добрым другом Гуго, не так ли?

— И в случае провала, и в случае огласки тех событий, которые воспоследуют, если вы примете мое, исключительно мое предложение.

— Я слушаю ваше исключительное предложение, — с улыбкой сказал граф Руэрга.

— Господь, подающий божественный Свет всем нам, с недавних пор руками безропотных слуг своих одаривает вас, мессер герцог, прежде прочих, видя ваши несомненные доблести христианина.

— В том возношу молитву Господу и подношу дары церквям Его.

— Об этих дарах молва распространяется повсюду, да так, что о них с некоторых пор стали мечтать часовни и базилики славных городов Арля и Авиньона.

— Такие мечты они могут адресовать своему правителю.

— Увы, но вот уже больше года у них нет правителя. Когда-то они принадлежали моему хозяину и им тогда не о чем было мечтать, но он, по доброте сердца своего, отдал их недостойному брату, а тот — своей дочери, которая стала вдовицей и мечтает о дарах другого рода, но не менее сильно, чем построенные в ее владениях церкви.

До графа Руэрга постепенно стал доходить смысл миссии Сарлиона. Раймунд нетерпеливо облизнулся, мысленно уже присоединив к своим владениям Арль и Авиньон.

— Разрешит ли исполниться мечтам вдовицы ее сюзерен, наш юный и славный король Конрад?

— Наш благородный молодой монарх прежде всего уважительно относится к мнению своего советника, вашего друга, лангобардского короля. Это мнение сейчас ценится выше, чем чье бы то ни было, особенно после блистательной победы короля над полчищами свирепых язычников.

— Я бы даже сказал «несметными полчищами», — съязвил Раймунд.

— Все мы наслышаны, что победа ваших воинов в этом году устрашила венгров еще более, — вовремя подольстился Сарлион. Действительно, этой осенью Раймунд Руэргский не пустил венгров в Аквитанию, разбив поодиночке сразу несколько их банд. Медовые слова Сарлиона пришлись по сердцу Раймунду — его косматые, кремового оттенка, брови, будучи самым честным индикатором настроения своего хозяина, удовлетворенно задвигались вверх-вниз.

— Наших врагов повергает в бегство гнев Спасителя, а не сила меча мирских владык. Но вернемся лучше к мечтам арльских графинь и базилик.

— Все они горят желанием перейти под сильную руку властителя. И разве может найтись рука достойнее той, что остановила врагов Христа?

— К подобного рода предложению не может оставаться безучастной и королева Берта, известная своим благочестием далеко за пределами Арелата. Королеве же, по моим последним сведениям, советники по-прежнему не нужны.

— Человек ошибается, полагая себя самым мудрым среди прочих. Если королеве не нужен советник сегодня, то завтра он может стать необходим. Человек смиряет свою гордыню и просит совета, когда Господь посылает ему трудное испытание.

— Потеря супруга, безусловно, относится к таковым, но покамест королева достойно несет крест свой.

— Просто ей до сего дня не приходилось справляться с мятежами внутри владений своих.

— А таковые могут возникнуть?

— Споры вассалов дело такое же обыденное, как восход солнца. Идут войны, пресекаются древние фамилии, от сиюминутной страсти рождаются алчные бастарды. Порой из небытия на свет выплывают интереснейшие свидетельства. Мой хозяин, во время недавнего обеда, обронил как-то, что графы Руэрга имеют право претендовать на земли вокруг Араузиона. Вы, например, знаете об этом?

— Да неужто?! – вскричал по-настоящему удивленный Раймунд.

— Да, представьте себе, подобный манускрипт о ваших правах король Гуго отыскал в своей арльской скринии. Он сказал, что сей документ хранится в одном-единственном экземпляре, подписанным им в бытность графом Арльским. Графу Руэрга незачем искать копию в его личной канцелярии, но если граф Руэрга придет заявить о своих правах, король Гуго может представить доказательство его прав перед королевой Бертой.

Итак, все постепенно прояснялось. Сегодня открывалась еще одна сторона многогранного таланта Гуго Арльского. Итальянский король был готов пойти на прямой подлог, чтобы отторгнуть земли у бургундской семьи. Но зачем?

— Зачем? – подобным вопросом озадачился и граф Руэрга, — зачем ему все это надо?

— Чтобы объяснить ваше внезапное и воинственное появление в Бургундии. Чтобы наградить вас за вашу услугу рукой и землями своей племянницы. Чтобы стать управителем Арелата, склонив вас к повиновению перед глазами королевы. Чтобы стать бургундским королем.

На лице графа Раймунда отразилось неподдельное восхищение.

— Ваш хозяин играет по-крупному. Черт побери, мне нравятся его идеи. Это в Риме его научили подобным штукам?

— Если вы не хотите вызвать гнев короля, не упоминайте при нем о Риме.

— Благодарю за совет.

— Я не услышал вашего решения, граф.

Граф Раймунд на некоторое время задумался, затем подошел к дверям и отдал слугам какое-то распоряжение. Сарлион с тревожным недоумением наблюдал за ним. Увидя его лицо, граф расхохотался.

— Сейчас вы услышите ответ, мессер Сарлион. Он будет вам дан в таком же духе, в каком вы сделали мне предложение. Но прежде скажите, какова собой вдовица Берта?

— Та, что королева?

— Про нее вы услышите тоже. Но меня сейчас интересует графиня Арльская. За столько лет близкого соседства мне так и не довелось увидеть ее.

— Вам повезет гораздо больше, граф Раймунд, — с саркастической ухмылкой угодливо ответил Сарлион, чем вызвал новый взрыв хохота графа Руэрга.

В залу меж тем вошел придворный музыкант графа, чернявый кастильский цыган, держа в руках мавританскую ситару.

— Мой любимый стих, дружок, — повелел граф Раймунд и подмигнул Сарлиону, – а вы слушайте, мессер, мне не сказать полнее и лучше.

Музыкант поклонился, приладил ситару и запел, с каждым словом поднимаясь все выше, будто карабкаясь на Монте-Лозер[2]:

— Что ни день, то и меньше в красавице видно ущерба:

Где и казался изъян, глядь, а его уж и нет.

Для непривычных ноздрей отвратительны шкуры воловьи,

А как привыкнет чутье — сколько угодно дыши.

Скрасить изъян помогут слова. Каштановой станет

Та, что чернее была, чем иллирийская смоль;

Если косит, то Венерой зови; светлоглаза — Минервой;

А исхудала вконец — значит, легка и стройна;

Хрупкой назвать не ленись коротышку, а полной — толстушку,

И недостаток одень в смежную с ним красоту.

Сколько ей лет, при каких рождена она консулах,— это

Строгий должен считать цензор, а вовсе не ты;

И уж особенно — если она далеко не в расцвете

И вырывает порой по волоску седину.

Но и такою порой и порой еще более поздней

Вы не гнушайтесь, юнцы: щедры и эти поля![3]

…………………………………………………………………………………

[1] — Раймунд Третий Понс (?-после 944) – граф Тулузы, Оверни, герцог Аквитании, маркиз Готии.

[2] — Монте-Лозер (Мон-Лозер) — высочайшая вершина Севеннских гор в Септимании.

[3] — Овидий «Наука любви».