Его высочество Буриданов осел. Эпизод 23. (Глава 23)

Эпизод 23. 1691-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Романа Лакапина

( 12 декабря 937 года – 20 января 938 года от Рождества Христова)

Выходя из покоев королевы, воодушевленный своим триумфом и грядущими великим перспективами, Гуго Арльский не смог сдержать смех при виде подкараулившего его у дверей Раймунда Руэргского в компании десятка, таких же насупленных и сосредоточенных как их сеньор, септиманских баронов. Тот, в свою очередь, тоже не ожидал такой реакции от бургундского авантюриста — мгновением раньше Раймунд был готов пустить в дело даже сталь клинка, если вновь услышит от того что-то лисье и туманное, теперь же оторопевший Раймунд позволил Гуго беспрепятственно и фамильярно себя приобнять.

— Мой дорогой друг, до каких пор вы намерены держать мою племянницу в тяжелом томлении тела?

Граф Раймунд пришел в себя и вырвался из этих липких объятий.

— Хватит морочить мне голову, Гуго! Когда я получу от вас обещанное?

— Когда вы принесете коммендации своему сеньору.

— Дьявол вас забери с собой! Вы добились от королевы согласия на приезд Конрада?

— Нет. Конрад останется в Арле.

— Я должен буду принести присягу королеве?

— Снова нет.

Раймунд отступил назад и рука его легла на рукоятку меча.

— Вы удивительно догадливы, мой горячий Раймунд. Но нет-нет, не сейчас, я хочу, чтобы вы сделали это при стечении подданных.

— Что сделал?

— Чтобы вы преподнесли мне свой меч и склонились бы в поклоне, как верный и отважный вассал. Но если вы торопитесь, то так и быть, я могу принять от вас коммендации прямо сейчас.

— Вам не кажется, что выбранный вами тон в вашем положении не слишком уместен?

— Нисколько, Раймунд. Поздравьте меня – я, как и вы, принял решение жениться, но, в отличие от вас, не намерен томить мою будущую супругу долгим ожиданием на ложе.

— Поздравляю, вы нашли самое подходящее для этого место и время, — угрюмо процедил Раймунд.

— Очень точно подмечено, мой дорогой граф. Самое подходящее место и время! Возрадуйтесь же, граф Раймунд, и приготовьте для своего друга и сеньора щедрые подарки, ибо завтра он станет мужем несравненной и чистой королевы Берты!

Массивная челюсть графа Руэрга безвольно упала вниз.

— Так что не забудьте про коммендации, Раймунд, — и дружески потрепав онемевшего от изумления графа по плечу, Гуго проследовал к своим людям.

Неожиданная весть электрическим разрядом молнии разлетелась по кривым улочкам Араузиона. Все без исключения, вплоть до последнего нищего, поначалу восприняли ее как несусветную нелепицу, затем, в виду множества последовавших подтверждений, к коим прежде всего стоит причислить сообщения глашатаев, наступила всеобщая стадия принятия и осознания будущих последствий. Вечно пустые желудки горожан радостно заурчали от предвкушения будущих празднеств, но еще более раздразнились языки, с разной степенью виртуозности и бытовой сочности до поздней ночи составлявшие в тавернах Араузиона нравственные портреты своих властителей. К сожалению, несчастной королеве от простолюдинов досталось в этот вечер гораздо больше, чем ее жениху, собравшемуся под венец уже в четвертый раз.

12 декабря в строгом кафедральном соборе Нотр-Дам-де-Назарет почтенный епископ Боннарик соединил перед лицом Господа узами брака людей удивительным образом несоответствующих друг другу ни своими моральными принципами, ни характером, ни образом жизни и темпераментом. Королева Берта была бледна как смерть, и только отцу Боннарику довелось услышать от нее слова согласия. Левой рукой королева крепко сжимала ладошку своего сына Бушара – Гуго сдержал обещание и этим утром ее сын прибыл к матери из Арля. Бушар, по мнению Гуго, был наименее ценным из всех детей королевы, зато он мог глазами очевидца и жертвы самостоятельно, со всей подробностью и особенностями детского восприятия, описать упрямой матери все обстоятельства последних дней. Со слов Бушара выходило, что никаких столкновений в Арле не происходило, их арест произошел быстро и бескровно, новая стража с королевскими детьми ведет себя внимательно и обходительно, и что мессер Ардуин Глабер, начальник их бывшей охраны, жив-здоров и пользуется во дворце прежним почтением.

Выслушав сына, Берте оставалось только с обреченностью вздохнуть. Нет, она ни в коей мере не рассчитывала на чью-то внезапную отвагу и благородство. Гуго Арльский еще пять лет назад был хозяином здешних мест и в сознании многих до сих пор таковым оставался. В своих стремлениях выжить и преуспеть в водовороте средневековых страстей тогдашние феодалы придерживались политики рыб-прилипал, ища прежде всего сильную руку и в гораздо меньшей степени рассматривая юридическую и политическую обоснованность амбиций своего покровителя. К тому же, не стоит забывать о тогдашней размытости права, слабой власти королей и дремучего сознания мелких баронов, имевших весьма смутные понятия о законе, чести и справедливости. И совсем смешными бы выглядели попытки апеллировать к их национальному самосознанию, которое формировалось попутно со становлением государственности. Ощущение своей сопричастности к великой нации и ее истории могли испытывать в десятом веке разве что византийцы и жители Рима — только их в то время, да и то с оговорками, мог серьезно оскорбить бесцеремонный захват власти пришлыми чужаками. Для всех остальных, и в этом плане Арелат исключением не был, очередной переворот был скорее возможностью выделиться перед новым хозяином и открывал перспективы быстренько поднять что-нибудь из благ, разлетающихся с шаткого королевского стола.

Граф Раймунд Руэргский стал в этом плане одним из самых прытких и удачливых. Уже на следующий день после королевской свадьбы неутомимый отец Боннарик приветствовал новую пару, спешащих сплести свои судьбы. В отличие от вчерашних молодоженов, лица Раймунда и Берты Арльской горели от переполнявших их счастья и вожделения, тем более что позади них слуги графа держали в руках кодекс о сохранении за Бертой ее арльских бенефиций. Сразу после окончания службы граф Раймунд принес вассальную присягу верности перед Гуго и Бертой Швабской и, таким образом, к длинному списку своих титулов добавил еще один.

Араузион готов был уже перевести дух после буйных празднеств, но на третий день глашатаи сотрясли его стены новой вестью, на сей раз о помолвке детей Гуго и Берты – одиннадцатилетнего Лотаря и шестилетней Аделаиды. Хмурые супруги вновь предстали перед отцом Боннариком, поскольку Лотарь в этот момент испытывал гостеприимство Беренгария Иврейского, а Аделаида все еще оставалась в Арле. Если у кого-то и могли в этот момент возникнуть какие-то вопросы по поводу доброй воли супругов, то следующими указами Гуго Арльский постарался их заблаговременно снять – на Берту Швабскую и ее дочь пролился ливень благ от итало-бургундского короля.

Помимо драгоценных безделушек и массы святых реликвий, из которых можно было бы спокойно составить пару полноценных скелетов, королеве Берте были отданы земли, на которые еще недавно претендовал граф Раймунд. Площадь земель составила две с половиной тысячи мансов по двенадцать югеров каждый, а за один югер тогда принималась пашня, которую могла за день вспахать пара здоровых волов. В пересчете на современные меры площадей, Берта в этот день стала обладательницей лишних семи с половиной тысяч гектаров. Еще большие земли отошли к будущей снохе Гуго, маленькой Аделаиде. Принцессе были подарены тосканские и туринские земли, в числе которых оказались земли Маренго, где нашел свою смерть император Ламберт. Общая площадь подаренных земель составила более четырех с половиной тысяч мансов. Нетрудно подметить одну деталь, весьма характерно свидетельствующую о предусмотрительности Гуго – если королеве были подарены по сути ее собственные земли, то принцесса Аделаида могла воспользоваться своим подарком только в случае ее брака с Лотарем, ибо ей были обещаны земли лангобардского королевства.

Целую неделю Араузион мог чувствовать себя центром Вселенной. Пока сеньоры деловито оформляли все сопутствующие документы и выверяли каждый свой шаг, амфитеатр города, как в былые славные времена, вновь наполнялся публикой, стремящейся увидеть мимов и жонглеров. А вечером на улицах города, несмотря на декабрь, становилось жарковато, но не от обилия факелов — отнюдь, здесь никто не собирался на этом роскошествовать, — а от исторического умения провансальцев веселиться горячо и пронзительно.

Гуго также всегда любил устраивать себе праздники души и тела. И чем печальнее выглядела королева, тем развязнее вел себя король. Нет, все-таки не вышел из Гуго круглый отличник школы жизни, не во всех дисциплинах, преподаваемых этой школой, он преуспел. Все свои главные катастрофы примечательный герой этого времени потерпел из-за своей несдержанности и пренебрежительно-презрительного отношения к отпрыскам собственных жен. Первое свое крушение, когда он женился на матери Рудольфа, женщине постбальзаковского возраста и нерастраченного пыла, еще можно было бы списать на тогдашнюю молодость и неопытность Гуго. Но вот его отношение к Альбериху уже навряд ли можно было бы считать поведением умного человека, тем более, что его вынудили оказаться во враждебной обстановке, где одно чувство самосохранения должно было подсказать ему вести себя осторожнее. Представьте себе, что и этот урок для Гуго остался невыученным.

Полностью решив все деловые вопросы, хорошенько отгулявшись и, при этом – охохо! — познакомив супругу со своим новым гаремом, наш герой, наконец, внял ежедневным мольбам Берты и решил вернуться в Арль. Перед этим он не поленился самостоятельно добраться до столицы и убедиться, что дети Берты, в первую очередь Конрад, ведут себя смирно и с достоинством приняли выбор матери. Заодно Гуго тепло принял вассальную присягу верности от нового подлеца, пополнившего его двор – Ардуин Глабер, по прозвищу Безбородый, стал полноправным хозяином графства Ауриате, владений, находившихся на территории современной провинции Кунео и недолгое время принадлежавших его отцу Руджеро. Во время церемонии присутствовал и король Конрад, но все его участие одним присутствием и ограничилось – Гуго не отказал себе в удовольствии продемонстрировать всем, кто отныне принимает решения в Арелате.

На следующий день королева Берта вернулась в Арль. В Араузионе остался только ее сын Бушар. Гуго недолго позволил королевской семье тискать друг друга в объятиях и расходовать попусту запасы слез, очень скоро Берта и ее дети поняли, что ничего в их жизни после этой встречи по сути не поменялось. Королевская семья по-прежнему не была вольна в своих передвижениях по Арелату, к каждому из них были приставлены верные Гуго люди и только вечера вице-король любезно позволял своей новой родне проводить вместе и без посторонних. Он с усмешкой представлял себе, как в конце каждого дня дети Берты, прижавшись к своей матери, скулят и жалуются на него друг другу.

Между тем приближалось Рождество, приготовления к праздникам добавляли хлопот и, хочешь – не хочешь, а, наверное, ослабляли бдительность Гуго. С другой стороны, разве он, в своей кипучей деятельности упустил что-либо серьезное? Разве кто-то в пределах его нового-старого королевства способен бросить вызов его власти? Разве не прикрывает его теперь с севера могущественный герцог Аквитании, маркиз Готии и прочая, и прочая Раймунд? Нет, конечно. А потому Гуго Арльский не стал утруждать себя выяснением причин внезапного исчезновения из Араузиона второго сына плененной им королевы. Какой вред ему мог принести этот щенок, даже, если его приютит какой-нибудь обиженный и недовольный? Ведь так?

Так, да не так.

«Щенок» королевы в день Рождества прибыл в Лион, где перед ним действительно распахнул свои объятия один из давних недругов Гуго, граф Алерам, младший брат казненного Вальперта. Бушар вдоволь наплакался до глубины души возмутившемуся Алераму, но стенания ребенка не имели бы ровным счетом никаких последствий, если бы королева, накануне своего отъезда в Арль, не передала бы ему несколько пергаментов, написанных ей и скрепленных печатями Арелата.

Через неделю, в первый день нового года, эти пергаменты пришли, наконец, к тому, кому они действительно предназначались. Каждая буква письма Берты взывала и умоляла о помощи, каждое слово приводило читающего это письмо в негодование при виде открывшегося всему миру обмана, постыдного принуждения к браку и неподобающего отношения с его коронованными родственниками. Письмо призывало к немедленному действию и, разумеется, нашло живой отклик у адресата. Тем более, что тому уже давно был нужен только повод разобраться с возмущающим пол-Европы интриганом и подлецом.

20 января 938 года Черные ворота Безонтиона, недавней столицы Верхнебургундского королевства, почтительно приветствовали грозное пятитысячное войско, которое вел за собой Оттон, сын Генриха Птицелова, король Германии и герцог Саксонии. От одной этой новости блистательный король Лангобардии и вице-король Арелата завертелся как флюгер при мистрале, его доблестная свита начала стремительно редеть, а среди наиболее проницательных и дальновидных баронов раздались первые возгласы возмущения от постыдной свадьбы, состоявшейся в Араузионе.