Его высочество Буриданов осел. Эпизод 24. (Глава 24)

Эпизод 24. 1691-й год с даты основания Рима, 18-й год правления базилевса Романа Лакапина

( февраль 938 года от Рождества Христова)

Защищенный горами и реками, и даже избравший эту природную защиту в качестве своего девиза, небольшой замок Систерон в десятом веке выглядел не менее живописно, чем сейчас. Всякий путник, оказывающийся в этих местах, вне зависимости от цели своей миссии, невольно начинал терять счет времени, стремясь как можно дольше усладить взор свой созерцанием редкого творения рукодельницы-природы. Время здесь идет по своим законам, величественно и неторопливо, и отследить его возможно только благодаря гигантским нерукотворным «песочным» часам, колбами которого служат Северный и Южный Прованс, а песком – воды Дюренции, как тогда называли Дюранс, ведущий себя в этом месте тихо-претихо. Сам же Систерон находится точно в горловине этих часов, зажимая реку двумя холмами, долгое время остававшимися безымянными, пока один из них, — тот что со следами глубоких царапин на своем теле, нанесенных как будто каким-то исполинским котом, а может и самим Прародителем Зла, — не получил имя савойского епископа[1].

Именно сюда, в начале февраля 938 года, устремился Гуго Арльский со своей новой бургундской семьей. Менее двух недель ему потребовалось на то, чтобы понять всю никчемность своих попыток оказать сопротивление тевтонскому королю, вошедшему в Арелат как к себе домой. Поначалу Гуго еще хорохорился, рассчитывая на прежнюю верность своих вассалов, на свои связи и союзы прошлых лет. Однако сметливые бароны очень быстро и недвусмысленно дали понять, что их вассальные присяги стали ничтожными сразу после того, как Гуго пять лет назад уступил бургундские владения Рудольфу и теперь своим сюзереном они считают только сына покойного короля, которого с каждым днем все больше жалели, а на свет Божий постепенно выплывали неприглядные подробности того, каким именно способом Гуго вновь утвердился в Провансе.

Помимо Гуго, не меньше, а то и больше упреков прилетало в сторону Берты. Никому из сплетников даже не приходило в голову, что судьба несчастной королевы все эти дни висела на волоске, ибо Гуго вскоре узнал, каким именно способом был поставлен в известность о событиях в Арелате король Оттон. Страшные угрозы расправиться с ней и с ее детьми королева слышала от своего мужа ежедневно и по несколько раз, но, несмотря на весь этот отчаянный лай, Берта смогла сохранить самообладание. В минуты редкой тишины она однажды сообразила, что ее суженый на самом деле весьма здраво понимает, что королевская семья отныне является для Гуго самой надежной защитой. В ее положении оставалось только бояться непредсказуемых пьяных выходок, на которые был горазд ее супруг.

Большая ставка была сделана Гуго и на Раймунда Руэргского, точнее на покровителей последнего из Тулузы и Парижа. Пыл Оттона, по мнению Гуго, должен был начать стихать по мере того, как в конфликт начнут ввязываться могущественные персоны Западного королевства франков. Возможно, так бы оно и случилось, если бы в самом Западном королевстве сохранялся прежний баланс сил. Однако два года тому назад, в Осере, от инфекции, весьма схожей с той, что унесла жизнь Рудольфа Бургундского, скончался французский король Рауль. Влиятельные магнаты, что нередко бывало в истории в случаях, когда меньшим злом для всех признавалось приглашение к власти человека внешне слабого и управляемого, спустя полгода короновали Людовика Заморского[2], сына Карла Простоватого. В свое время малолетний Людовик со своей матерью бежали в Англию, спасаясь от преследований Герберта Вермандуа, который теперь был одним из инициаторов его коронации. Двумя другими влиятельными вельможами, приведшими Людовика в Реймс, были два Гуго – Гуго Белый[3] и Гуго Черный[4]. Впоследствии все эти уважаемые сеньоры вместе с королем затеят не одну войну между собой и не раз возьмут в плен один другого. Главное, что по состоянию на февраль 938 года Гуго Черный являлся врагом для всех вышеупомянутых, а также для короля Оттона и даже для нашего юного Конрада, права которого он отказался признавать. Единственную поддержку Гуго Черный, брат усопшего короля Рауля, имел в лице нашего Гуго Арльского, но такой расклад приводил лишь к тому, что все просьбы о помощи со стороны Раймунда Руэргского Парижем были категорически отвергнуты.

Ничем не помогла графу Раймунду и Тулуза. Его дядя и покровитель по жизни, граф Раймунд Понс, очевидно относился к редкой для той поры и только зарождающейся породе местных сеньоров, для которых служба королю не являлась пустым звуком, а сама персона монарха обладала ореолом Великого и Святого выбора. В ответ на мольбы племянника, граф Тулузы пригрозил тому отнять все подаренные ему ранее титулы, если тот дерзнет выступить против своих сюзеренов, будь то из Парижа или из Арля, и останется на стороне узурпатора, соблазнившего легкомысленную и, как теперь оказывается, развратную королеву Берту.

Услышав такую отповедь, граф Руэрга и Керси безнадежно скис. Графу, вообще говоря, было свойственно в эмоциях своих кидаться из одной крайности в другую — он то преисполнялся детским умилением и чуть ли не боготворил хитроумного и изворотливого Гуго Арльского, то им вдруг овладевали подозрения в жульничестве со стороны все того же Гуго и он открыто грозился поднять мятеж. С каждым днем Раймунд все больше жалел, что поддался на авантюры Гуго, которые теперь могли закончиться для герцога Аквитании и графа Руэрга очень скверно. Улучив момент, Раймунд со своей дружиной переместился в родной Ним, якобы для мобилизации своих вассалов. Здесь он расположился лагерем и с начала февраля упорно отказывался отвечать на письма Гуго, приходящие из Арля, в которых его союзник предлагал объединить войска для отпора непрошеным тевтонцам.

Трусость Раймунда предопределила решение Гуго. Видя, как быстро редеют ряды его сторонников, видя малодушие еще верных ему, понимая, что с каждым днем возрастает вероятность измены в ближайшем его окружении, а также, что Берта и Конрад с каждым днем будут вести себя все наглее, он решился покинуть Арль и по древней Домициевой дороге[5] вернуться туда, где власть его подразумевалась без всяких оговорок. Шестого февраля он прибыл в благословенный Систерон и только здесь красоты здешнего края позволили ему на какой-то миг перевести дух. Послав разведку на противоположный берег, он убедился, что по ту сторону Ворот Прованса, как еще называли тогда Систерон, его никто не ждет и дорога свободна. Заметно приободрившись, он закончил этот день весьма плотным ужином, в частности, отдав должное нежнейшей ягнятине, искусством приготовления которой уже тогда славился Систерон. Уходя же ко сну, Гуго не забыл, по обычаю последних дней, нанести визиты своей супруге и старшему пасынку, угостив их перед сном парочкой оскорбительных комплиментов по отношению к ним самим, а также к безвременно ушедшему прежнему главе бургундского семейства.

Подле Гуго в этот день в древней цитадели Систерона тесно расположились не более трех сотен воинов. Возглавляли его дружину люди, которые видели в Гуго единственно возможный источник своего благосостояния, а также те, которым в результате всей эпопеи последнего времени уже нечего было терять. К таковым, в первую очередь, относился Ардуин Глабер, променявший совесть на титул графа Ауриате, рыжий проныра Сарлион, граф королевского дворца и единственный, кто в эту ночь не сомкнул глаз, а также юный Ланфранк, по обычаю сладко растянувшийся возле двери королевской опочивальни.

Визг Ланфранка, на которого в предрассветной темноте наступил неосторожный Сарлион, рывком поднял короля с постели. За окном едва занималось утро, раньше полудня его люди не планировали сворачивать лагерь, и потому сердце Гуго ощутимо заметалось в его грудной клетке, предчувствуя недоброе.

— Кир, государь мой, похоже за нами погоня. Со стороны Маноска к нам идет неизвестная дружина. Кто, чего – пока непонятно, трудно разглядеть.

— Ланфранк, одежду! – крикнул Гуго, лицо его было серым, как начинающееся в Систероне февральское утро, — со стороны Маноска, говоришь? Странно. Могут ли это быть тевтонцы?

— Вчера вы получили известие, что король Оттон по сию пору находится в Валансе. Хотя, конечно, король ведь мог выслать вперед себя передовую дружину. Еще пока темно, но по ощущениям приближающееся войско не больше нашего.

— Конная, пешая?

— Конная, мой кир.

— Черт, они скоро будут здесь.

Король с Сарлионом и Ланфранком поднялись на парапет крепостной стены цитадели. Солнечные лучи постепенно начали захватывать долину Дюренции, и неизвестный отряд был теперь виден полностью.

— Да, их примерно три сотни, — сказал король, — но мне необходимо сохранить людей до границ Иврейской марки.

— Если бы было немного времени, можно было бы переправиться на тот берег и попытаться разрушить старый мост, — сказал Сарлион.

Речь шла о древнем римском мосте, построенным Домицием и служившим перемычкой в горловине «песочных часов» Прованса.

— Если Господом мне суждено будет вернуться в Лангобардию, не пожалею никаких денег, чтобы купить у ромеев огонь Каллиника. Как бы он сейчас пригодился!

— Быть может нам все-таки уйти на тот берег? На узком мосту задерживать неприятеля можно сколь угодно долго. Я берусь задержать их, кто бы это ни был, а в это время вы с мессером Глабером сможете уйти.

Гуго с редкой для него признательностью взглянул на верного слугу. Как мало у него осталось таких!

— Мессер, а у кого на штандартах есть лев на красном поле? – размышления короля с его слугой вдруг прервал зоркий Ланфранк, до того несколько минут впивавшийся глазами в приближающееся войско в надежде углядеть хоть какой-нибудь отличительный знак.

Король с Сарлионом тут же присоединились к изучению незваных чужаков.

— Не знаю, как насчет льва, но я точно не вижу желто-черных цветов, которые указывали бы на швабов или саксов, — сказал король.

— Это Раймунд, ваше высочество! – воскликнул Сарлион, — у него, у него же лев на красном поле[6]. Раймунд решил присоединиться к нам, какое счастье!

— И оставить свои земли на угощение тевтонцам? – поумерил радость своего придворного Гуго, — Не уверен.

— Но что еще может означать его приход?

— Очень скоро мы это узнаем. Ланфранк, прикажи подавать аристон, а вас, граф, прошу проследить за приближением дружины Раймунда, я не люблю неожиданные визиты на рассвете.

Король еще не успел закончить завтрак, как Сарлион вновь поднялся к нему. На лице графа отсутствовали намеки на радостные известия.

— Мой кир, мне не нравится поведение людей Раймунда. Первым делом они установили контроль над мостом.

— И вы дали им это сделать? Черт вас забери вместе с потрохами, Сарлион! А где Глабер?

— Находится рядом с ними, недалеко от моста.

— Немедленно замените его. Пусть граф Ауриате будет подле своего короля.

Сарлион поклонился, пряча всепонимающую улыбку. Между ним и Ардуином Глабером уже давно тлел огонек соперничества за признание короля. Сегодня за явным преимуществом Сарлион одерживал верх.

Рокировка слуг состоялась безболезненно. Безбородый и лысый, несмотря на свои двадцать семь лет, плотного сложения и на редкость молчаливый мессер Глабер очень скоро предстал перед очами Гуго.

— Мессер Раймунд, герцог Аквитании, маркиз Го…

— Да-да, мы уже поняли кто это, мессер Глабер. Что ему надо?

— Он шлет вам привет как своему брату во Христе и жаждет переговорить с вами наедине.

— Прекрасно. Шлите ему ответное приветствие и просите сюда подняться.

— Он просит, чтобы вы спустились к нему и переговорили у старого моста.

Гуго Арльский внезапно оказался в положении своего пасынка Конрада, совсем недавно также тщетно дожидавшегося приезда своего вассала для принесения оммажа. Гуго тут же вспылил, но сумел совладать с нервами, сообразив, что сейчас не время и не место для ссор. Вместе с тем он не отказал себе в удовольствии потомить графа Руэрсгкого в ожидании на февральском ветре. За это время Гуго успел навестить своих новых домочадцев, в глазах которых он заметил радость и надежду — семья Берты уже была в курсе утренних новостей.

Когда Гуго соизволил-таки спуститься к графу Раймунду, тот уже порядком продрог и приказал своим слугам развести костер. Граф Раймунд был хмур, его квадратная челюсть многообещающе выползла вперед.

— Доброго дня, благородный Раймунд! Вы впервые в Систероне? Неправда ли, чудесное место для добрых христиан? Как поживает моя племянница?

Граф Раймунд долго мычал, подбирая слова. Гуго продолжил балагурить как ни в чем не бывало.

— Понравились ли красоты Прованса нашему непрошеному гостю из северных земель? На мой взгляд, он уже злоупотребляет нашим гостеприимством. Бургундия никому не позволяла помыкать собой, и я безмерно рад, что вы решили присоединиться к моему войску, чтобы дать отпор зарвавшемуся тевтонцу.

— Я здесь не для этого.

Гуго с насмешкой взглянул на Раймунда, но на душе у него отчаянно заскребли кошки.

— Я прибыл сюда, следуя своему долгу вассала перед сюзереном. Я прибыл для защиты короля Конрада, да сохранит его пуще наших мечей Отец наш Небесный.

— Хвала вашей доблести, граф. Король Конрад будет рад слышать это.

— Я здесь, чтобы сопроводить своего короля в Арль.

— И тем оставить его беззащитным перед лицом врага?

— В Арле королю Конраду ничто не угрожает. Не угрожает ему и король тевтонцев, напротив, король Оттон пришел сюда помочь своему родственнику и законному хозяину этих мест. А враг короля Конрада все это время находился рядом с ним.

Гуго, услышав это, тут же перешел на злобный шепот.

— Правильно я ли вас понял, мой дорогой Раймунд, что, лишившись поддержки вашего хозяина в Тулузе, вы теперь решили выслужиться перед тевтонцем предав меня и, тем самым, заработав прощение у желторотого недоумка Конрада?

Раймунд тоже ответил шепотом.

— А правильно ли я понял тебя, Гуго, что ты оказался здесь не ради красот Систерона, а для того, чтобы убежать в свою Лангобардию, бросив вассалов и слуг на произвол судьбы и на милость короля Оттона?

— И что, ты теперь встанешь у меня на пути?

— Да, таковой будет моя плата королю Оттону. Твоя дружина немногим больше моей и, даже если ты одержишь верх, тебе не удастся быстро уйти на ту сторону реки, а потери твои будут таковы, что найдется немало твоих бывших вассалов, пожелающих предъявить тебе счет за былое. А за Альпами тебя будет поджидать Беренгарий.

«Ловко все рассчитал, собака!» — подумал Гуго и на какое-то время отдался невеселым размышлениям. Но он был человек на редкость находчивый.

— Все так, мой милый, но в этом случае королева Берта и король Конрад узнают, что ты заявился в их владениях по подложному требованию, состряпанному мною. Мне абсолютно наплевать, что обо мне теперь подумают моя жена и пасынок, а вот тебя тогда точно лишат всех земель, которые ты от меня получил.

Граф Раймунд осквернил это ангельское место самыми грязными ругательствами.

— Пусть так. Мне будет уроком, как пытаться украсть лишнее у соседа своего, — махнув рукой, согласился с таким раскладом Раймунд.

— Но ведь об этом может никто и не узнать, — перехватил инициативу Гуго. Раймунд мрачно взглянул на него.

— Ты дозволишь мне уйти, Раймунд. Мне и моим людям. Я же оставлю тебе Конрада, пусть он возблагодарит тебя достойною мерой.

— Ты оставишь мне всю семью.

Гуго ответил не сразу, просчитывая в уме все варианты. Младенец Рудольф его стеснял и был ему абсолютно не нужен. Аделаиду тоже можно было безболезненно оставить здесь, помолвка все равно состоялась, а в глазах современников десятого века обязательства, принятые во время помолвки, считались ничуть не менее крепкими и строгими, чем заключенные во время освящения брака.

— Хорошо, — согласился он, — ты получишь их всех. Но королева Берта последует за мной.

— Пусть она объявит мне лично о своем решении.

— Королева Берта последует за мной не как королева Арелата, а как моя супруга. Никто, даже тевтонец Оттон, даже папа Лев не может мне в этом воспрепятствовать.

На такой аргумент возражений найтись не могло. Тем более у такого тугодума, как Раймунд.

— Пусть будет по-вашему, мессер.

Вернувшись в крепость, Гуго отдал необходимые распоряжения Сарлиону и его людям, краем глаза приглядывая за септиманцами Раймунда. А те заняли пространство по обоим берегам Дюренции и на самом мосту, так что пытаться обмануть их было бы делом пустым и опасным. Но Гуго и не собирался более хитрить. Все мысли его были заняты предстоящим разговором с Бертой.

Войдя к ней, он застал королеву за привычным занятием. Ее хладнокровие незамедлительно взбесило Гуго, но он, гася эмоции, зашагал вокруг нее, шумно дыша и говоря непривычно отрывисто:

— Собирайся. Живо собирайся. С любезного разрешения Раймунда мы едем дальше. Я договорился.

Берта ничего не отвечала, а смотрела на него спокойно и с презрением.

— Все твои …. дети останутся здесь…. На какое-то время.

— Я никуда не поеду, — твердо заявила Берта. Гуго резко остановился перед ней.

— Поедешь. Еще как поедешь. Собирай свое барахло, чертова ведьма, не забудь и это, — с этими словами он выбил у нее из рук веретено

— Я никуда не поеду, — повторила королева.

— Тогда я выволоку тебя силой.

— Ты побоишься это сделать. Ты в Арелате уже боишься собственной тени.

На мгновение у Гуго всерьез мелькнула мысль задушить ее. Но он сдержался.

— Если ты подешь со мной, ты по-прежнему будешь королевой. Если ты останешься, тевтонец лишит тебя всего.

— Король Оттон пришел сюда по моей просьбе, он не сделает ничего плохого для нашей семьи, но, если даже ты вдруг окажешься прав, я восприму это как великую милость Господа, воздавшего мне за грехи мои.

— Ты — моя жена, и ты должна следовать за мной. Никто не волен противиться этому.

Берта подняла на него взгляд.

— Я не жена тебе, Гуго.

Гуго ухмыльнулся.

— То есть, ты предашь огласке тот факт, что у нас не было близости? Других доводов признать наш брак недействительным у тебя быть не может. Но знаешь, всякий при виде тебя поймет мои чувства и сильно не осудит.

Берта терпела и не такие «комплименты». Гуго же распалялся все более.

— Хорошо, ты сама напросилась. Придется-таки один раз воспользоваться тобой. Надеюсь, что меня не стошнит, — с этими словами он начал расшнуровывать свои штаны, готовясь и в самом деле воспользоваться правами супруга.

— Что вы делаете, мессер?! – первый раз за этот день Гуго удалось напугать королеву. Она вскочила, пятясь к окну.

— Что делаю? Нарушаю свое обещание, данное тебе, жаба! Кричи громче, чтобы все вокруг услышали, что я воспылал к тебе страстью. Здесь тебе никто не поможет, а у меня теперь будет куча свидетелей того, что супружеский долг я исполнял достойно.

— Я не жена вам, Гуго, но вовсе не из-за этого.

— А отчего же? – ухмыляясь продолжал он, успев к тому времени сбросить половину одежд.

Берта торопливо заговорила, пока на Гуго еще оставалось хоть что-то и пока он имел возможность ее слышать:

— На прошлой седмице, еще в Арле я беседовала с Леоном Простаком, другом нашего святого отца Одона. Он только что прибыл из Рима, где провел целых два года. Так вот однажды, в беседе с супругой вашего брата, маркизой Тосканской, та, преследуя цель заслужить доверие клюнийского аббатства а заодно загладить вину за свое известное сребролюбие, поведала ему одну тайну римского принцепса.

— Альбериха? И что ему сказала эта любительница плохо охраняемых реликвий? Однако, каков мой братец, не перестаю ему удивляться!

— Она сказала, что в монастыре Святой Марии, что рядом с домом правителя Рима, растут и воспитываются две девицы. Старшей, которую все зовут Берта, идет десятый год и она дочь вашего сводного брата и вашей жены.

— Дочь Гвидо! Тоже мне новость!

— Но вторую девочку тоже зовут Берта. Не знаю, каким образом и от кого маркиза Вилла получила эти сведения, но с ее слов выходит, что вторая Берта тоже дочь Мароции и ей нет еще и пяти лет. Что это означает, по-вашему?

— Что Мароция осталась жива после тех событий в Риме, — криво усмехнулся Гуго, — я всегда это знал.

— Не только. Это ваша дочь. Дочь короля и сенатрисы Рима.

Язвительная улыбка замерла на лице Гуго. К такому повороту событий он был не готов. С быстротой июньских зарниц по его лицу пробежали отблески новых перспектив, словно свет бриллиантов лежавших в сундуке, приоткрывшемся, как ключом, нежданной вестью. Перед буридановым ослом вдруг вновь возник прежний соблазн, на который он уже было однажды махнул рукой. Но теперь! Теперь он мыслями вдруг разом перенес себя в Рим и уже видел свою маленькую дочь, Мароцию в миниатюре, важно восседавшую одесную его на троне.

Голос Берты Швабской вернул его в грубую бургундскую действительность. Гуго опомнился.

— Что было четыре-пять лет назад сейчас ничего не значит. За это время Мароция могла сто раз умереть.

— Но вы-то говорили, что она была убита своим собственным сыном в Риме, пять лет тому назад! И клялись в том на Священном писании.

К ужасу Берты, Гуго в ответ только пожал плечами. Мало ли что он говорил, мало ли на чем клялся!

— Вы несчастный, съедаемый страстями и потерявшийся в этом мире человек, Гуго. Возвращайтесь и разыщите свою жену, она жена вам не только по закону, но и по духу. Если же вы будете настаивать, чтобы я ехала с вами, я при людях расскажу все, о чем поведала вам только что. Вы не имели права жениться на мне. Я страшно согрешила, согласившись стать вашей супругой. Чтобы ни случилось, но я не поеду с вами и не вернусь в Арль. Я уже решила посвятить остаток дней своих служению Господу и в попытках заслужить себе прощение за грех, к которому вы вынудили меня. У меня нет для себя оправданий, я буду молиться за себя и своих детей, которых вы сделали заложниками ваших сатанинских прихотей. Подле Пайерна святые братья из Клюни собираются строить новый монастырь, и я уже решила отдать все свое имущество на строительство святой обители. Несмотря на великое зло, причиненное вами мне, я буду также просить Господа за вас.

Гуго уже не слушал ее. Скорее он отреагировал на ту тишину, которая воцарилась в келье королевы после того как она окончила свой темпераментный монолог. Кинув на нее прощальный взор, он кивнул, до его сознания донеслись обрывки ее речи:

— Благодарю вас, — сухо сказал он своей супруге и затворил за собой дверь.

Всего лишь через час королеве Берте уже ничто более не напоминало о присутствии в ее жизни столь странного супруга. Гуго скрылся за «расцарапанной» скалой, спасаясь от преследований тевтонского короля и рассказав напоследок юному Конраду – вот ведь человек! — о подложном манускрипте, приманившим Раймунда Руэргского. Сам граф Раймунд быстренько собрал королевскую семью в обратную дорогу, неуклюже заискивая перед Конрадом и всячески подчеркивая свои сегодняшние заслуги. Берта же сдержала свое слово, она, не стесняясь громких рыданий, трогательно простилась с семьей, передав напоследок благодарственное письмо королю Оттону с наказом и далее быть храбрым защитником ее дома. Впереди у этой удивительно прекрасной женщины будут еще долгие годы спокойной и счастливой жизни, она построит клюнийский монастырь, заслужит признание современников и потомков, а в первые дни нового 966 года с неизменным веретеном в руках завершит эпоху «temps que la reine Berthe filait»[7], оставив после себя множество сказок о «хорошей королеве Берте».

………………………………………………………………………………………………………

[1] — Имеется в виду Пьер де Лабом (1477-1544) – архиепископ Безансона.

[2] — Людовик Четвертый Заморский (920-954) – король Западно-франкского королевства 936-954гг. Из династии Каролингов.

[3] — Гуго Белый (Великий) (ок.897-956) – маркиз Нейстрии, граф Парижа и Орлеана, герцог Аквитании, герцог франков ( в то время высший некоролевский титул).

[4] — Гуго Черный (ок. 898 – 952) – герцог Бургундии, брат французского короля Рауля Первого Бургундского.

[5] — Домициева дорога – построена в 118-122 г. до н.э. по приказу консула Гнея Домиция Агенобарба, соединяла Древний Рим с провинцией Испания.

[6] — Лев на красном поле был изображен на гербах как герцогства Аквитании, так и графства Руэрг.

[7] — «Время, когда пряла королева Берта» (франц.)