Два письма

Письмо старшины второй статьи Александра Кельмана.

«Здравствуй, Малечка, любовь моя. Пишу тебе тебе из Севастополя, где рвутся снаряды немецко-фашистских гадов. Ты не переживай за меня, твой Санечка борется до последнего со сворой фашистов. Я вот только волнуюсь, как ты там, родная моя, среди оккупантов в нашей Одессе. Если бы я был среди них, я бы поквитался за Валерика с эсминца Свободный, который героически погиб, защищаясь от налета юнкерсов. Живу я по-прежнему, от нашей роты осталось человек пятнадцать. Ее объединили с соседней ротой нашего батальона. Сейчас у нас вроде как пополнение. Мы сейчас вот собрались в окопах, рядом с башенным орудием, врытым в землю и славной матросской песней и кое-чем еще, поднимаем боевой дух нашего нового соединения. Недавно нас атаковала немецкая пехота. Мы, героически обороняясь, отбили три атаки врага. Сражаясь пустой винтовочкой со штыком, большая часть нашего подразделения вспоминали о родной нашей Одессе и лупили фашистского гада как могли. Ты прости меня, родная. Пишу я тебе последний раз. Из Казачьей бухты, где мы сейчас обороняемся, вывезли всю технику и снарядов в ней нема. Подвоз снарядов и патронов прекратили за их неимением. Руководящий состав нашей роты, мичман и батальонный комиссар поставили задачу отойти малыми силами к морю и вплавь добраться до мыса Фиолент, где нас будут поджидать наши катера. Возможно, там их не будет, так как наше командование во главе с замкомфлотом позорно бежали с мыса Херсонеса со всем комсоставом батарей и флота. Все понимают, шо грамотно драпануть к партизанам надо уметь. Если бы у нас были патроны и снаряды, мы бы держались еще не один день. Ты бы видела глаза этих немцев, когда братухи моряки идут в атаку. Тут один мне немчик попался под руку, так заколоть его штыком не решился, очень уж он на нашего Изю был похож. Руками закрывался, гутарил по-ихнему скороговоркой и карабин свой бросил мне к ногам, мол, бери его патроны, только не убивай. Ну, я и взял, дальше в окопы фашистские ворвался, и расстреливать их начал ихними же патронами. Потом, когда вернулся, от немца этого и след простыл, утек, зараза. Мы же с братухами карабинов их с патронами набрали и опять к своим, назад, к нашим окопам побежали до следующей атаки. Только следующую их атаку нам уже не отбить нашими силами и без патронов. Сейчас положу вот это письмецо мое в бушлат и выйдем к врагу с широкой грудью в последний бой. Ты прости меня родная за все, обними там за меня сынишку нашего, Бореньку. Пожелай ему вырасти здоровым и крепким и защищать свою Родину так же геройски, как папка это делал. Ну пока, бывай, моя Малечка»

Письмо обер-ефрейтора Фридриха Климке

«Здравствуй, моя дорогая Аннели. Пишу тебе из Севастопольской бухты, где нами была уничтожена последняя горстка сопротивлявшихся Иванов. Да, совсем недавно я был свидетелем милосердного поступка одного из наших врагов. После быстрой атаки на наши позиции, ворвавшиеся к нам в окопу дикари учинили настоящий погром. Они закололи штыками нашего штабс-фельдфебеля и двух солдат. Один из них по-рыцарски пощадил меня, застав врасплох. После этого наша доблестная рота атаковала их позиции и мне пришлось пристрелить его, моего спасителя. Мне даже, признаться было жалко это делать, но они, дикари, хоть и не лишенные человеческих качеств, должны получить по заслугам и понять наконец, что их сопротивление бесполезно. Их командир с десятком отважных подчиненных бросился в воду. Но мы с нашим метким пулеметом уничтожили жалкую группу беглецов, едва они отплыли от берега. Скоро будет наша победа, дорогая. Да, В его походной куртке нашел губную гармонь и письмо с фотографией к русской фрау. Гармонь я оставлю, а письмо отдам обер-лейтенанту, может быть там содержатся какие-нибудь важные сведения о русских и мне дадут награду. Может быть, даже мне дадут отпуск, и я отдохну здесь, в Крыму, на тихом побережье, очищенном от варваров, а затем я продолжу с непобедимой армией фюрера наш великий поход на Россию»

Читавший их, старший майор государственной безопасности Ермилов, положив их рядом, смотрел на одинаковые даты писем и чесал затылок. Письма были написаны перед последним штурмом Севастополя в начале июля, сейчас была середина – неделя, как они с боями прорвались в горы, где пока наспех сформировали партизанский отряд. Перед ним стоял живой, улыбающийся старшина второй статьи Александр Кельман с рыжими шаловливыми усами и рассказывал байку о том, что привел в плен «того самого немца».

— Товарищ старший майор, так я же Вам уже устал повторять, шо я тогда выжил. Выжил чудом каким-то, бабка меня тогда на берегу нашла. Я же когда он выстрелил, специально на бок упал и с утеса в море упал, я так в Одессе тренировался с братишкой моим, когда в войнуху играли в детстве. Только, правда не рассчитал и в камень башкой вошел, но мягко. В общем, поболтало меня по волнам и к Фиоленту прибило, а там бабка, ну пожилая мадам. А потом, когда мне она башку перевязала, сказала, как вас найти. Вам это подтвердить она может, домишко ее я приметил. А этого, — он указал на сидевшего перед майором фрица, — я как трофей к Вам привел. Он на машине ехал, по малой нужде вышел, а я его из кустов выцепил, подумал, ну не с пустыми же руками к вам в гости. Гутарит, вроде, что награду получил, все в грудь свою с крестом тычет. У него же и письмецо мое с губной гармошкой нашел. Да я Вам тут все на бумаге подробно изложил. Ну а теперь Вам решать, что с нами обоими делать.

После минутного раздумья, старший майор госбезопасности подошел к входу наскоро сбитого блиндажа в горной лощине и крикнул:

— Рыженков, у нас в дивизии разведка сформирована? Нет еще? – и, подойдя к старшине второй статьи, произнес, — Ну что, документы твои проверены, все в порядке. В разведку дивизионную пойдешь, везунчик?