До сих пор жива! (Глава 13)

На город быстро опускалась темнота. У дома Торпина еще стояли экипажи, толпились в ожидании лакеи, сновали тени, мелькали огни… Окна нижнего этажа ярко освещали широкую улицу, у парадного входа зажглись фонари. Только верхний этаж оставался подозрительно погруженным во тьму. И, пристально следя за пестрой суетой внизу, Суини знал наверняка одно: пока эти окна темны – в комнатах нет ни души.
Тодд наблюдал за домом уже несколько часов. Ограда небольшого парка скрывала его от любопытных глаз, теперь же, под покровом сумерек, он мог покинуть свое укрытие. Звуки музыки стихли: торжество подходило к концу. Выйдя на улицу, Суини увидел, как отъехала первая карета. Прошло не больше получаса, и гости стали понемногу расходиться. Оживленные шутки, одобрительный смех… Скоро это фальшивое торжество завершится и наступит затишье.
В ночном тумане череда высоких окон сливается в единственное светлое пятно, и не часы, а сердце отсчитывает время, которого осталось так немного. Пора! Окна бального зала постепенно погрузились во мрак, и, как будто давая условный сигнал, зажигается свет наверху. Едва заметный сквозь задвинутые шторы, но это означает, что он там! У Тодда перехватило дыхание при мысли, что он может не успеть. Он быстро пересек пустую улицу и, торопливо оглядевшись по сторонам, нащупал на двери отверстие замка… Один из тонких железных рычагов со звоном покатился в темноту. Не тратя времени на поиски, Суини вытащил другой и осторожно повернул его в замке. Перепробовав несколько инструментов, замирая при каждом движении, он внезапно услышал негромкий щелчок. Его рука, державшая отмычку, дрожала так, что чуть не сбила механизм. Тодд ухватился за рычаг обеими руками – замок со скрежетом поддался. Не может быть!.. Прерывисто дыша, Суини прислонился к двери. Внутри ничто не нарушало спокойной тишины. Швейцар придет размеренным неторопливым шагом, только если услышит удары молотка.
Суини осторожно приоткрыл дверную створку – упругая пружина не издала ни звука. Темнота поначалу ослепила его: особняк точно вымер или – после похорон. Слуги отпущены, шторы задернуты. Пустота, гладкий мраморный пол, мягкий ковер… ступени!.. Он двигался неслышно, словно тень. Сердце все еще часто стучало в груди, только разум его был поразительно ясен – как будто скрытая неведомая сила уверенно и властно вела его вперед. Трудно поверить, что это происходит наяву: когда твой враг так близко, а ты готов на все. И, шаг за шагом приближаясь к цели, ты словно поднимаешься на эшафот – за чужие грехи, но по собственной воле!..
Вот она – полоска света на полу из щели приоткрытой двери… За нею – комната, откуда исходит свет. Непроизвольно Тодд остановился. Он знал, кого найдет за этой дверью: дверь в комнату Джоанны не может быть открыта! Устремиться сейчас в глубину коридора и пытаться ее отыскать – это значит отрезать путь себе назад.
…Чего ты ждешь – судья в твоих руках! Не ты ли говорил, что хочешь посмотреть ему в глаза?!.. Пальцы сами находят в кармане удлиненный чеканный предмет, холодок серебра обжигает ладонь. Разве со стервятником ищут соглашения? Вы сами объявили поединок, мистер Торпин – шестнадцать лет назад. Тогда вы первым нанесли удар, и рана до сих пор не зажила!..
Короткий шаг вперед, еще один. Чем ближе, тем труднее отличить горькую боль утраты от нестерпимой жажды мести. По спине пробегает озноб, но рука не дрожит…
Он сидел у огромного зеркала, подпирая руками тяжелую голову – незнакомый седой человек, удрученный глубокими думами. Разглядывая согбенную фигуру, Тодд усомнился было, что перед ним тот самый Торпин. Где ваши слуги, господин судья? Присяжные, полиция, тюремщики?.. Их нет, как вашей совести. Суини медленно приблизился к нему, и под его ногами вдруг скрипнули осколки разбитого стекла.
– Я же сказал: оставьте меня одного! – резко выкрикнул Торпин и обернулся. – Кто… в-вы такой? – с трудом проговорил он и попытался встать.
В ту же секунду сильная рука рывком вернула его на место. Он ощутил горячее дыханье… и стальной холодок – возле самого горла. Непроизвольно дернувшись вперед, он потянулся к шнуру звонка – и замер. Но его удержало не острое лезвие бритвы, а взгляд, – из зеркала, – вместивший все неистовые, яростные чувства, на которые способен человек. Взгляд, от которого бросает в дрожь и невозможно отвести глаза.
Оба смотрят в пространство – оба видят себя.
Пытаясь побороть нелепый бред, судья зажмурился: так видят сверху собственное тело в тяжелом сне, когда душа в смятении мечется над ним. Его снова преследует наваждение! Бесплотный призрак по ту сторону стеклянной грани, которого на самом деле нет! Порою, долгими бессонными ночами, ему мерещились подобные кошмары. Он убеждал себя, что искупил вину, заботясь о чужом ребенке, но совесть – этот тайный необъяснимый страх, идущий изнутри, упорно напоминала о себе. Чем ближе к вечности, тем чаще вспоминаешь Бога – это общий Закон, и, старея, ему подчиняется даже судья. При виде бритвы память внезапно приоткрыла перед ним туманную завесу: когда-то молодой цирюльник гостеприимно принимал его в своем уютном доме. Открытый и доверчивый, с душою, незапятнанной пороком, он так любил свою жену и дочь… Торпин забыл бы его имя, но год за годом рядом с ним жило напоминание о нем: Джоанна! Шестнадцать лет назад под именем ее отца судья собственноручно поставил подпись, а строчкой выше – роковое и непостижимое пожизненно! И все вопросы, оправданья и мольбы сливаются в сдавленный хрип:
– Вы… Бенджамин Баркер!.. – На этом обрываются слова, из горла Торпина исходит лишь тошнотворный запах алкоголя.
Его трясущиеся руки беспомощно хватают спертый воздух… И тут же молнией проносится в мозгу: не правда! Бенджамин являл собою свет – наивный, хрупкий, беззащитный!.. А этот – обычный грабитель, и если отдать ему золото – он уберется!
Но взгляд из зеркала ответил ему яростнее крика:
– Бенджамин Баркер!..
Суини словно оказался в прошлом: не в тесном каземате и не у треугольника под плетью палача, а на балу, где, задыхаясь от рыданий и стыда, бессильно погибала Люси. «И все стояли и смеялись!..» Что же ты не смеешься теперь?! Глаза – два мутных омута, две сточные канавы, а с пересохших губ срывается невнятный шепот:
– Пощадите…
Как это просто – нанести удар, когда перед тобой беспомощное существо!.. Именно так вы поступали, мистер Торпин! Вы всегда выбирали противников без оружия, даже без щита. Буквально ощущая, как уходит время, Суини все еще стоял не шелохнувшись. Его рука, сжимающая бритву, как будто налилась свинцом, не в силах сделать быстрое короткое движенье. И судья инстинктивно почувствовал это.
Они – у края пропасти, и нет пути назад: сейчас один из них сорвется вниз. Чего ты медлишь, Бенджамин?.. Еще минута или две – и ты не уведешь отсюда дочь!
Нет! Будь он хоть сотни раз невинно осужден, приговорен к мучениям в аду, к пожизненной разлуке с теми, кого любит, Бенджамин Баркер не способен так убивать! Не сможет уподобиться тому, кого так ненавидел и презирал!
– Вы гнусно насмеялись над беззащитной женщиной и просите пощады? Вы?.. – Смятенье снова уступило место гневу, но Тодду безразличен был ответ. – Из-за вас моя Люси умерла! – Слова острее лезвия вонзались в его собственное сердце.
И тут нелепое, немыслимое оправдание срывается с дрожащих губ судьи:
– Это… был… не я!
– Что?!
Торпин вдруг отчаянно вцепился в руку Тодда; по его телу пробежала судорога, лицо асимметрично исказилось.
– Я… п-подписал приговор… но не… трогал в-вашей жены… ее преследовал другой… – Язык не слушался его, в глазах застыло выражение какой-то странной неистовой мольбы. В них больше не было панического ужаса. Это было похоже на исповедь – горячую, настойчивую, какой не бывает ложь.
– Кто же тогда?.. – Непроизвольно Тодд ослабил хватку, но Торпин даже не воспользовался этим.
– Не важ-но… – выдавил он из последних сил, – Но Люси… до сих пор… жива!
– Что с нею сталось? Где она? – Суини напряженно вслушивался в прерывистое хриплое дыханье, склонившись к самому лицу судьи.
Удушье помешало Торпину ответить. Он снова конвульсивно дернулся – в последний раз. Его нога задела узкий туалетный столик; ночная лампа сильно покачнулась, упала на паркет, и масло, вылившись наружу, мгновенно вспыхнуло.
– Где?!.. – повторял Суини, исступленно глядя в потускневшие глаза, не замечая, как огонь бежит по длинной шелковой портьере к потоку.
Но судья больше ничего не слышал: не думал, не чувствовал, не понимал. Осталась лишь его пустая оболочка, подобно шелухе от сгнившего зерна. В надежде вырвать из оцепенения безвольно оседающее тело, Суини тряс его за плечи: он готов был молиться, чтобы Торпин воскрес! В тот самый миг, когда должна была вот-вот раскрыться правда, Ад отнял у него заклятого врага и дал взамен другого – без имени. Врага, который прятался под маской, ни разу не показав лица.
…А пламя плясало на досках паркета, рвалось к изголовью высокой кровати, лизало красный бархат покрывала. Его нельзя было уже остановить. Огонь стремился к отражению огня – зеркало треснуло от жара и брызнуло осколками разбитого стекла.
Суини бросился к выходу. Захлопнув дверь, наощупь он пробрался вдоль стены… Справа светится тонкая щель; его рука ложится на дверную ручку.
– Джоанна… – прошептал он в темноту. – Джоанна!..
Звенящая немая тишина… отчаянное биение сердца.
Прильнув к двери у самой скважины, не сознавая, почему, он был уверен, что почти нашел ее, и неожиданно услышал:
– Это ты!.. – короткий приглушенный возглас облегченья… и тревоги.
Из комнаты донесся звук отодвигаемой задвижки и скрежет мебели по полу, но дверь не поддавалась.
– Я заперта! – воскликнула Джоанна.
– Отойди: я сейчас! – Забыв об осторожности, Тодд изо всех сил налег на обе створки. Искать отмычку было некогда: по коридору уже разнесся едкий запах дыма. Нетерпеливо он ударил еще раз и с треском высадил замок.
– О Боже, ведь он услышит! – Джоанна широко раскрытыми глазами смотрела на отца.
– Не бойся. – Он прижал ее к себе так крепко, как только мог. На миг в его мозгу мелькнула мысль о том, что кровь судьи не пролилась по воле Неба, и будь иначе, он не смог бы, не посмел обнять свое дитя.
– Быстрее, в соседней комнате пожар! – Тодд осторожно разомкнул кольцо ее дрожащих рук. – Я расскажу тебе… потом! – И он увлек Джоанну за собой.
Они стремительно бежали по коридору. В огромном доме словно не осталось ни одной живой души.
– Здесь есть еще кто-нибудь из слуг? – спросил Суини на ходу.
– Им велели уйти. Они живут во флигеле, во внутреннем дворе… А где же… мистер Торпин? – неожиданно вырвалось у Джоанны.
Девушка еле поспевала за отцом; у лестницы они остановились, переводя дыханье.
Тодд повернулся к ней, стараясь разглядеть во мраке ее лицо. Звенящий напряженный голос выдавал ее испуг:
– Он… тебя видел?
Суини понимал, о чем она боится его спросить.
– Да, – коротко ответил он без колебаний. – Он умер. Но не от моей руки! – С последними словами волна какого-то неведомого прежде торжества нахлынула на Тодда. Он ощутил давно утраченную легкость, как будто с плеч его упало бремя, и заново рождается душа. Не оттого, что больше нет его заклятого врага: чужую смерть не празднуют. Он победил врага внутри себя – ту темную неистовую силу, что не давала ему быть самим собой. Нет, мистер Торпин, вам не погубить меня. Во второй раз – нет!..
Входная дверь была по-прежнему открыта. И только выбравшись на улицу, Суини обнаружил, что на Джоанне тонкое шелковое платье. Он быстро снял свой плащ и, как тогда на Лондонском мосту, заботливо набросил ей на плечи. Больше никто не отнимет ее, и они не одни в этом мире: разбитые разлукой судьбы соединятся – нужно только верить и терпеливо ждать! Тодд отвернулся от пылающего над слабо освещенной улицей окна и прошептал в сырую зыбкую ночную темноту:
– Она не умерла. Теперь я знаю точно: она жива!
– О ком ты? – Джоанна удивленно смотрела на него.
Суини глубоко вздохнул и, глядя перед собой в туман, почти позвал по имени – не призрак, а живое существо:
– Люси!
В одно мгновение его лицо преобразилось, а губы приоткрылись в трепетной улыбке – так улыбался Бенджамин Баркер. Он даже не заметил, как возле дома собралась толпа.
– Пожар! – воскликнул чей-то зычный голос. – Смотрите: в том окне!..
– Зовите помощь!
– Надо постучать! Есть кто живой?.. – Какой-то джентльмен кинулся к дверному молотку и со всех сил заколотил по позолоченной пластине.
– Нам надо уходить, – проговорил Суини, взяв Джоанну за руку. – Надеюсь, от пожара никто не пострадает…
Едва он повернулся, навстречу им из парка метнулась темная фигура.
– С вами все в порядке, мистер Тодд?.. – послышался знакомый, прерывающийся от волненья голос. Энтони!
– Я уже собирался войти вслед за вами, но тут прошел патруль… Потом – огонь!.. Я просто не знал, что и думать… Что там произошло? – Вопросы не давали юноше перевести дыханье.
– Так, пустяки: разбилась масляная лампа. – Суини удержал за плечи друга, иначе тот споткнулся бы о тротуар. Все пережитое смятенье на грани страха, нечеловеческое напряженье и затихающую лихорадочную дрожь он спрятал глубоко внутри себя.
– Пойдем скорее!
Молодой моряк привычно подчинился твердому уверенному голосу. Нет, Энтони не заблуждался относительно опасности, которая подстерегала его друга: он был наивен, но не настолько. Он просто молча восхищаться его выдержкой. В подобных случаях не спорят… А после все само собою разъяснится!
У поворота Тодд заметил свободный экипаж.
– Флит-стрит, церковь Святого Дунстана! – сказал он извозчику, отворяя дверцу.
Карета плавно покачнулась, и лошадиные копыта ритмично застучали по мостовой.
Джоанна отвернулась от окна. Высокий серый особняк исчез во мраке – навсегда остался в прошлом. Она склонила голову к плечу отца, угадывая в полутьме перед собой смущенный взгляд голубых глаз.
– Ваша дочь очень смелая, мистер Тодд! – сказал вдруг Энтони и тут же замолчал.
– Джоанна помогла мне обрести себя. – Суини в первый раз признался в этом вслух. – Спасибо, Энтони!
– За что? – встрепенулся молодой человек.
– За все, что ты сделал для нас. Я никогда об этом не забуду.

В одном из окон пирожковой за тонкой шторкой теплился едва заметный свет. Он был похож на слабый огонек надежды, которая упорно будет жить, даже когда сгорит фитиль свечи.
Суини отворил незапертую дверь, и колокольчик тихо звякнул. Нелли сидела у погасшего камина, откинувшись на спинку кресла; плед соскользнул ей на колени, а окруженные тенями усталые глаза, дремали под опущенными веками. Едва услышав, как открылась дверь, она встревоженно вскочила. Вернулись! Неужели это сон?! Нелли растерянно стояла, не смея сделать шаг навстречу своему видению. Но Тодд, не дожидаясь, подошел к ней сам, так близко, что в его глазах она как в зеркале увидела свое лицо.
– Я боялся этому поверить, – заговорил он, и голос его дрогнул от волненья, – но теперь я знаю точно: Люси жива! Жива!
Внезапно мир перевернулся, распался надвое. Она осталась по ту сторону обрыва. Он был рядом, держа ее руки в своих, а на губах его – почти улыбка… и это имя, что так безжалостно их разлучает!
– Как… ты нашел ее?.. – спросила Нелл, и ее голос показался ей далеким и чужим.
Суини даже не заметил, что миссис Ловетт обратилась к нему на «ты»: перед его глазами в этот миг стояла Люси. Нелли как будто ощутила ее присутствие: там, возле лестницы, ведущей на чердак, зашевелилось согбенная тень. Понурый взгляд из-под поношенного капора, поблекшие лохмотья, забрызганные грязью и дождем… Но не такую Люси видит он! Для Бенджамина Люси – это свет, невинный хрупкий ангел с ясными глазами цвета неба и белоснежной кожей. И даже сломленная одиночеством и горем в его воспоминаниях она останется цветком, прекрасным срезанным цветком. Как может он вообразить себе то падшее затравленное существо, в которое невзгоды превратили наивную и добродетельную Люси?
– Что с вами, миссис Ловетт, вы так побледнели!.. – Тодд заботливо усадил ее в кресло.
Джоанна потеплее укрыла Нелли пледом, а Энтони принес ей стакан воды. Но что-то словно оборвалось глубоко внутри нее. Все они снова были здесь, и только Нелли – бесконечно далеко отсюда.
«Я знала, что она жива! – стучало у нее в висках. – Бог свидетель, мистер Ти, мне было нелегко солгать тебе! Я даже не лгала – я просто скрыла правду! Ради тебя!»
– Вам лучше, миссис Ловетт? – спросил Суини, наклонившись к ней.
О, если бы ты только знал!..
Он все еще не выпускал ее руки. Но Нелл уже забыла о себе.
– А где же Люси?.. – ответила она вопросом на вопрос, оглядывая комнату поверх его плеча.
– Не знаю!.. – со вздохом отозвался Тодд. – Но мне известно, что она жива!
– Откуда же? – не унималась Нелли, всем существом боясь и требуя ответа.
– Судья признался мне перед смертью.
Миссис Ловетт испуганно вскрикнула, сжав его руку. «Ты это сделал!..» Интуитивно оба они сознавали, что так должно произойти, если роковые обстоятельства не оставят выбора. Почему же сейчас ее словно обожгло изнутри?.. Глядя на Тодда широко раскрытыми глазами, Нелли как будто видела петлю, безжалостно затянутую на его шее.
– Нет-нет, не бойтесь, я его не убивал! – поспешно успокоил ее Суини. – Судьба распорядилась по-другому: он был так жалок, что я не смог бы его убить.
Ей стало легче. Совсем немного – но мрачное видение уже исчезло.
– Расскажите мне все! – попросила она, умоляюще глядя на Тодда.
Он мягко удержал ее:
– Вам нужно отдохнуть…
Но Нелли показала головой. Она слишком долго ждала в неизвестности, чтобы щадить себя сейчас. Еще одно усилие – и пытка прекратится. Суини понимал ее, как самого себя. Без лишних слов он пододвинул стул поближе к ее креслу и сел рядом.
– Когда все гости разошлись, мне удалось пробраться в дом…
Стараясь быть предельно кратким, Тодд не рассказывал о внутренней борьбе, через которую пришлось ему пройти: для Нелл его душа давно уже была раскрытой книгой.
– Я поднялся наверх, и первое, что я увидел в темноте, была приоткрытая дверь. Я вошел и увидел его. Он был мертвецки пьян. При других обстоятельствах Торпин возможно меня не узнал бы, но когда он увидел мою бритву, то скорее почувствовал, кто я. И попросил пощады – у Бенджамина Баркера!.. Но в этом уже не было нужды: я испытал бы отвращение и стыд, лишая жизни жалкое, дрожащее от страха существо. И вдруг он признается, что другой преследовал мою жену, другой был человеком в маске на балу! Его последними словами были: «Люси до сих пор жива».
– И больше ничего? – невольно перебила его Нелл.
– От потрясения и изрядной дозы алкоголя с ним случился удар, и он умер, так и не назвав мне имя… того мерзавца, что бессовестно прятался у него за спиной. В агонии он опрокинул масляную лампу, и начался пожар, но мы с Джоанной быстро выбрались из дома. Я думаю, сейчас огонь уже успели потушить. – Суини замолчал и глубоко задумался. Его глаза сосредоточенно смотрели в полумрак, а пальцы машинально поглаживали бритву. – Я больше не раскрою это лезвие, – сказал он тихо, положив ее на стол перед собой. – Не хочу вспоминать… Теперь я знаю: месть не доставляет удовольствия и не снимает тяжести с души – ты убиваешь своего врага, а новый беспощадный враг рождается внутри тебя.
– Вы правы, – прошептала миссис Ловетт, прикрыв рукой граненую полоску серебра.
Подарок Люси, который сохранила Нелл – Бенджамин дважды принял его из женских рук. По воле роковой судьбы он слишком долго бродил по лезвию… Легко ли будет обо всем забыть?..
– А если судья солгал? – спросила она вдруг.
– Что Люси жива? – Суини устремил на Нелли изумленный взгляд.
О, в этом у нее сомнений не было! Торпин сказал ему чистую правду. Только она солгала!..
– Что это был не он, – поспешно уточнила Нелл, смущенно отводя глаза.
– Ложь не спасла бы Торпина от смерти, – убежденно заверил ее Тодд. – Он чувствовал, что умирает и говорил со мной перед лицом Того, кому не лгут. Подумать только: в юности я безмятежно жил с повязкой на глазах и даже не подозревал, откуда ждать удара!
И снова на него нахлынули воспоминания, что причиняли ему столько боли.
– Все было решено заранее: меня хотели выслать, а я не подчинился. Тогда со мной решили окончательно расправиться и гнусно обвинили в воровстве. Живейшее участие в судьбе безвестного цирюльника, почетная миссия в Бристоле… затем – арест, суд, приговор. Передо мой все время был судья! Один судья! Смотрел на Люси, точно видел пропасть под ее ногами – с каким-то странным сожаленьем, свысока, а я… был так наивен. И глуп, даже не представляя себе – насколько! – Рука Суини стиснула столешницу так сильно, что его пальцы побелели.
– Вы не могли догадываться, мистер Ти… – робко заговорила Нелл. Она не находила слов, которые могли бы ослабить его боль, но лучше разговор, чем тишина.
– Вот именно, – ответил Тодд уже спокойнее. – Судья был пешкой в этой отвратительной игре. А кто-то, явно занимавший более высокое положение, хладнокровно передвигал фигуры на доске. И до сих пор мне так и не известно его имя.
Негодование и гнев остались глубоко на дне его души: он снова трезво размышлял, оценивая положение вещей.
– А вы хотели бы его узнать? Не лучше ли оставить это в прошлом?.. – осторожно спросила миссис Ловетт.
– Нет, – коротко и твердо сказал Суини. – Лучше прямо смотреть в лицо опасности. Их было трое вкупе с Бэмфордом – три хищника из одной стаи. Сейчас, когда один из них внезапно околел, проснутся остальные. Чутье подсказывает мне, что зло, которое они способны причинить, еще себя не исчерпало. И первого удара нужно ждать от бидла: он вскоре постарается разведать, как вышло, что его высокий покровитель скончался сразу после свадьбы, и в ту же ночь исчезла его жена. Пока он рыщет неподалеку, я не могу быть окончательно спокоен за свою дочь. – И он с тревогой повернулся, ища ее глазами.
Джоанна хлопотала у очага. В большой корзине у печи она нашла немного овощей, и Энтони с готовностью помог ей развести огонь. Не спрашивая и не дожидаясь, пока ее попросят, она сама заботилась о близких, и это было самым малым, чем ей хотелось бы ответить им. Наблюдая, как юноша суетливо подбрасывает в пламя дрова, а Джоанна, склонившись над чугунным котелком, зорко поглядывает на закипающую воду, Суини неожиданно представил, что это мог бы быть их собственный очаг. Улыбка и тепло руки порою согревают сердце щедрее жаркого камина. Так было между ним и Люси…
Миссис Ловетт легко угадала его мысли. Как странно и печально сознавать: мужчина, у которого два имени, а судьба настолько переменчива, будто бы их несколько, – любил и любит лишь один раз. Так предначертано, и ей придется уступить. Уже сегодня. Смелые люди утверждают, что «суждено» – не приговор, а шанс проверить свои силы. Но Нелли не питала пустых иллюзий: она сама не полюбила бы вторично! Как и он.
– Мне не понятно лишь одно, – заговорил Суини, прерывая ее мысли. – Что побудило Торпина забрать к себе Джоанну? Желанье искупить свою вину?.. Но неужели совесть мучила его сильнее, чем того, другого?
– Возможно, Торпин поступил так потому, что не испытывал к вам личной неприязни… – неуверенно начала миссис Ловетт. – В отличие от своего сообщника, судья не жаждал вашей гибели, хоть это и не уменьшает его вины. Однажды, недели через две… после бала он снова явился сюда. В то время Люси… была уже не в состоянии сама ухаживать за дочерью: она лишь прижимала ее к себе и плакала часами напролет, отказываясь от еды. Порою, глядя на нее, мне становилось не по себе. Я опасалась оставлять ее одну. Мой муж настаивал на том, чтоб я работала, и мне нечасто удавалось менять пеленки и кормить малышку… Зайдя к ней в комнату, судья увидел Люси и понял все без слов. Он сразу предложил забрать ребенка – ненадолго, пока мать не поправится, и даже собирался поместить в больницу Люси. Но в тот день, когда Торпин прислал к ней врача, бедняжка сбежала… Так девочка осталась у него. Способен ли он был на искреннее милосердие, оказывал благотворительность или же, убоявшись Божьей кары, пытался таким образом искупить свой грех – нам не узнать. Судья унес этот секрет с собой в могилу.
Тодд мужественно слушал до конца, и только губы его плотно сжались, в то время как большие темные глаза почти просили Нелл не умолкать.
Она закончила, и между ними снова повисла тишина. Не тяжкое безмолвие, подобное стене – они лишь какое-то время обходились без слов.
– Возможно, в вашем доме меня будут искать, – неожиданно сказал он вслух.
Миссис Ловетт вздрогнула.
– Никому не известно, что Бенджамин Баркер вернулся… – прошептала она.
– А Пирелли? Ведь он обо всем догадался. Я выпроводил его прочь, но это вряд ли усыпило в нем подозрения. За крупное вознаграждение он может выдать мою тайну кому угодно в любой момент – через неделю, завтра… А может быть даже вчера. Все нити связаны одним узлом, и рано или поздно они натянутся. Сейчас, когда со мной Джоанна, я должен быть предельно осторожным.
– Я знаю. – Нелли грустно опустила голову. – Вы снова покидаете меня. Вы правы. Мне самой так спокойнее будет за вас. – Ей стоило немалого труда сложить в улыбку бледные трепещущие губы.
Суини ласково коснулся ее руки.
– Не надо. Ведь я вижу, что вы чуть не плачете.
Она едва заметно покачала головой, не в силах отвести глаза от его тонких пальцев. Ну почему он всегда так волнующе близок, перед тем как уйти?
– Вы многим рисковали ради нас, и я хотел бы, чтобы вы тоже уехали. Хотя бы ненадолго, недалеко – за город, к вашим родственникам.
– Я не боюсь, – возразила ему Нелл.
Когда он рядом, ей действительно не страшно. А если – нет, она боится только одиночества…

За ужином она почти не говорила. Весь этот день, как впрочем и последнюю неделю, ей было не до еды, и с каждой ложкой теплого отвара, с любовью приготовленного для них Джоанной, Нелл ощущала колющую боль внутри.
К счастью Энтони вскоре оживил обстановку, сообщив, что пока он «учился готовить обед», у него родилась неплохая идея.
– Я вам как-то рассказывал, мистер Тодд: у моего отца есть кузница. Заказов много, и он сильно устает. Просто не хочет в этом признаваться. Ему сейчас не помешает подмастерье. И я подумал – вы вполне смогли бы работать у него. Что скажете? – Юноша с надеждой ожидал ответа.
– Спасибо, Энтони! – Суини утвердительно кивнул. – Я не боюсь физической работы: похожим ремеслом я занимался целых пятнадцать лет. К тому же, в отличие от бритвы, кузнецкий молот вряд ли кому-нибудь напомнит о цирюльнике с Флит-стрит.
– Я предложил бы вам поселиться в моей комнате, – восторженно продолжал Энтони, ободренный согласием друга, – но, к сожалению, там не найдется места для мисс Джоанны. Хотя… неподалеку, совсем рядом, есть гостиница. Недорогая, но вполне приличная…
Они еще довольно долго обсуждали план ближайших действий, и Нелли вдруг поймала себя на мысли, что с каждым принятым решением ее тревога постепенно ослабевает. И наконец, исчезла неопределенность. Строят планы на будущее только те, у кого оно есть. А если есть надежда, то страхи отступают.
Джоанна не скрывала своей радости, услышав, что ее отец согласен поселиться рядом с домом молодого моряка. И когда ее взгляд устремлялся на Энтони, в нем читались доверие и теплота. Ее красивое, не по годам серьезное лицо, светилось умиротворением, как будто что-то новое рождалось в глубине ее души.
Прощаясь, Энтони смущенно улыбнулся девушке, набрался смелости и – протянул ей свою открытую ладонь. Ее щеки слегка покраснели, но она, не колеблясь, приняла эту руку. Так растение тянется к солнечному свету. Оба многому научились в этот день.
– Родители, наверное, переживают! – воскликнул Энтони, внезапно спохватившись. – Я буду ждать вас. Завтра утром, мистер Тодд! – напомнил он уже у самой двери и, выбегая, обернулся еще раз.
В теплой комнате слышно было лишь, как потрескивают сухие дрова в печи да мерное тиканье часов.
Джоанна робко нарушила молчание. Она впервые задала вопрос, так долго не дававший ей покоя:
– Ты, правда, не осуждаешь меня, отец?
Суини долгим взглядом посмотрел в ее глаза и бережно привлек к себе:
– Я так горжусь тобой, – ответил он, целуя ее в лоб.
– Я по собственной воле совершила отчаянный шаг. Но иначе нельзя было поступить…
– Я все знаю, Джоанна…
Им нужно было многое сказать друг другу, и миссис Ловетт тихонько вышла, оставив отца и дочь наедине.

…Нелли упала на прохладную подушку, в изнеможении закинув руки к изголовью. Ее глаза бесцельно, не мигая, смотрели в потолок. Покой расслабленного тела не приносил ей облегчения. Звенящая тьма наполняла пустую просторную комнату, а в глубине ее сознания беззвучно вспыхивали горькие, похожие на эпитафию слова: «Она исчезла и уже не возвращалась… улицы Лондона безжалостно поглотили ее…» Да, все было именно так! И где-то, в эту самую минуту, угрюмо кутаясь в изорванную шаль, по скользкой грязи мостовой бродила та, кого при встрече Нелли, не показывая виду, узнавала уже не по лицу, а по лохмотьям. «Думаю, она умерла…» Да, уничтожена, потеряна, отвержена, но все еще страдает, а значит – она жива!
Нелл умолчала и о том, что Люси, возвратившись от судьи, пыталась отравиться, и доктор чудом спас ей жизнь. Что через месяц после ее исчезновения Альберт с руганью выгнал из дома какую-то нищенку, умолявшую дать ей приют. А потом оказалось, что это была миссис Баркер…
Нелли знала, что Люси приходилось не только просить подаяние, но за бесценок продавать последнее, что от нее осталось. И этим она выживала… до сих пор! От горя и лишений бедняжка перестала быть собой – снаружи и внутри.
Но как же можно было говорить… почти сказать, что Люси умерла?!
Нелли отчаянно пыталась заглушить укоры совести.
«Я не хотела, чтобы ты испил до дна всю правду!..» – упрямо повторяло ее сердце.
Довольно! Нет смысла искать оправдание тому, что его не имеет. Рассудок непрестанно твердил ей: ты солгала не столько ради Бенджамина – ты солгала ради самой себя. А стало быть, ее любовь – бесчувственный, жестокий эгоизм? Но все внутри нее сопротивлялось обвинению рассудка и приговору совести: для меня это горькая правда, для него – нестерпимая боль!
Глупышка Люси! Наивная красивая глупышка… Что толку с твоего упорства: тебя не смог купить за драгоценности богач, а ты теперь дешевле куска сухого хлеба.

…Перед глазами Нелли – клочок бумаги, исписанный короткими прямыми строками. Размашистый небрежный почерк, а вместо подписи – чернильное пятно.
– Прочтите, – шепчет Люси, испуганно оглядываясь, и тут же краска приливает к ее щекам. – Мне не с кем посоветоваться, кроме вас.
Нелли откладывает в сторону противень, вытирает передником руки.
– А ваш муж? – удивленно восклицает она.
Супруги Баркер жили душа в душу, и вдруг…
– Только не он! – И Люси еле сдерживая слезы, протягивает Нелли смятое письмо. А на ее ладони остается перстень с изумрудом. – Я обнаружила его внутри… – с ужасом шепчет она.
«Некто, жаждущий вашей любви…» – Так начиналась та бесстыдная записка, и обе женщины решили, что лишь судья мог написать ее!
Посланье, вопреки его началу, вовсе не было признанием в глубоких чувствах – скорее договор с открытой датой, который непременно должен быть подписан. А самым страшным было то, что независимо от ответа Люси, Бенджамин Баркер уже был обречен. И доказательством тому – его арест.
Бесспорно, неизвестный был, по меньшей мере, титулованной особой, однако не считал необходимым называть себя. Странные письма, которые он продолжал посылать, всегда начинались роковым, угрожающим «Некто…» Писавший требовал от Люси одного – слепого и безоговорочного подчинения. Не важно, как она посмотрит на него, когда придется встретиться лицом к лицу. Достаточно того, что снизу вверх.

…Сырой осенний вечер. Нелл возвращается из конторы нотариуса. Ей удалось отсрочить выплату долгов, которые нажил ее супруг, все тот же непутевый и несносный Альберт. Теперь ей придется трудиться и ночью, и днем – иначе скоро и работать будет негде!
Нелли быстро шагает по узкой слабо освещенной улице. Глухо хлопают ставни, закрываются лавки… Из таверны доносятся крики и смех. У дверей копошатся какие-то тени. Короткая возня, угрозы, ругань, женский плач.
– А ну иди отсюда, пока цела!
Растрепанная женщина с разбегу падает на мостовую, прямо в грязь.
– Ничего я тебе больше не должен! Десять пенсов – чего захотела!?* – кричит ей вслед порядком подвыпивший ремесленник, брезгливо оправляя помятую одежду. – Кому еще ты жаловаться будешь?..
Но женщина не издает ни стона, только беззвучно сотрясаются ее худые плечи.
Нелл в замешательстве сморит на спутанные золотистые волосы.
– Люси?!..
Невозможно поверить, но это и вправду она! Запавшие огромные глаза, во взгляде – испуг и голод… Но в сотни раз сильнее – нестерпимое жгучее чувство стыда!
– Стойте!..
Поздно: бродяжка со вскриком бросается прочь.
Прошел всего лишь год с тех пор, как Бенджамин был осужден…

Нелли больше не в силах была вспоминать.
Легче вновь оказаться во власти беспутного, деспотичного Альберта и терпеть эту пытку до конца своих дней, видя Бена в объятиях Люси, только бы не было ареста, суда и приговора!..
Время, минута за минутой, час за часом, сочилось ручейком навязчивых мучительных вопросов. Что толку изводить себя напрасными «ну почему?» и «если бы…» – ведь завтра на рассвете он уйдет!
Никогда она не привыкнет с ним прощаться!
Бог видит, ради его счастья она без колебаний готова умереть, но как ей снова жить в разлуке с ним? Сможет ли Нелли выдержать и это испытание? Сможет ли?..

* В исторических статьях о викторианской Англии упоминается, что уличные женщины зарабатывали за ночь всего лишь несколько пенсов – буквально на еду и ночлежку.