Безмятежность (1 часть)

Ночь особенно темна перед рассветом…

1. БУДЕТ ТАК

Мне в эту ночь не спалось, и я решил немного прогуляться в надежде успокоить свои мысли. В последние времена накопилось слишком много тем для беспокойства, которые нужно было осмыслить. Но меньше всего хотелось думать об этом ночью. И надо было как-то отвлечься. По пыльной проселочной дороге я дошел до опушки леса. Большая Луна ярко освещала равнину, а в глубине леса стояла кромешная темнота. Здесь было прохладно и сыро. В этой низине всегда по ночам собирался туман. Видимо, он поднимался с дальних болот.
Я немного постоял в раздумье, глядя на звездное небо. Оно сегодня было особенно ярким. И казалось, что от этих мерцающих звезд доносится тихий, едва уловимый хрустальный звон. И тысячи этих звуков, сплетаясь единым узором в вечную песню Вселенной, проникают в каждый ее уголок, наполняя теплом и светом пространство и время… Наверное, я готов был долго стоять и слушать эту загадочную музыку звезд. Но небо постепенно затянули облака, скрыв от глаз даже большую Луну. Постояв еще немного и, убедившись, что небо закрылось надолго, я решил возвращаться назад.
На улице не было ни души. Все уже давно спали. Аккуратно притворив калитку, я направился к дому. Мельком взглянув на окна, я заметил, что в детской едва заметно горит свет. Войдя в дом, я тихо подошел к комнате и приоткрыл дверь. Дочка сидела на краю кровати, обняв подушку, и, едва заметно раскачиваясь, глядела на свечу. Так она себя вела, когда была чем-то расстроена. Я подсел рядом.
— Что у тебя стряслось, Роси́нка? — спросил я, обнимая дочку.
— Почему некоторые не любят жизнь? — грустно спросила она, мягко прижимаясь ко мне.
— Ты о ком это говоришь? — осторожно поинтересовался я.
— Там, на соседней улице мальчик поселился… Он очень странный. Постоянно пытается всем доказать, что в жизни всё плохо, и что будет еще хуже.… Зачем он так делает?!
Я на мгновенье задумался…
— Наверное, просто ему досталось слишком мало тепла…
— И что, он так таким и останется? — жалобно взглянула на меня дочка.
Я улыбнулся и с уверенностью ответил:
— Он встретит девочку, которая очень любит жизнь, всегда и во всем находит что-то хорошее и очень этому радуется. Она делает добрые дела и верит в великую силу добра. И она точно знает, что будущее обязательно будет прекрасным.… Полюбив эту девочку, мальчик будет просто обречен полюбить жизнь!
— Это чудесно… — задумчиво улыбнулась Росинка. — … Но ведь мы это просто придумали. А в жизни всё не так…
— Да, этого нет. Мы всё это придумали… Но мы это уже придумали!
— Что ты хочешь сказать? — вопросительно взглянула на меня дочка.
— Силой мысли мы волю свою возвестили, а слово наполнили светом души. А значит, что не было — будет отныне!
Росинка помолчала и, медленно отложив в сторону подушку, снова обернулась ко мне:
— … Разве такое возможно?
Я поглядел в окно. На фоне темно-синего неба едва заметно просматривались ветви деревьев.
— … Помнишь, в том году яблоня у нас померзла? Все нам ее рубить советовали. А мы с тобой всё желали ей воспрянуть и к жизни вернуться. Так нынче мы с нее даже урожай собрали! А ты говоришь: просто подумали!
— А ведь правда, — радостно улыбнулась дочка. — У нас получилось!
— Вот такая она, сила мысли! А теперь представь, если о чем-то хорошем и добром сразу тысяча людей помыслит? А если еще больше?… Подумай об этом хорошенько.… А пока спи, моя маленькая вая́на. Все будет хорошо!
Крепко обняв меня, Росинка залезла под одеяло и, устроившись поудобней на подушке, закрыла глаза. Она едва заметно улыбалась, улетая в мир своих сказочных, вещих снов.

2. РАННЯЯ ВЕСТЬ

Летняя ночь коротка, но ее волшебный аромат чудесным образом возрождает силы и успокаивает мысли. Я проснулся бодрым и свежим. Ополоснувшись студеной водой из колодца, я отправился на речку за тальником. На обратном пути меня нагнал городской почтарь Анике́й. Поровнявшись со мной, он резко осадил коня, проворно спешился и, чуть отдышавшись, отдал поклон.
— Ну здравствуй, Анике́й. — ответил я на приветствие. — От кого на этот раз письмо?
— Нынче поболее, чем письмо будет! — многозначительно произнес почтарь. — Тут гонец от князя сто́льного прибыл. Встречи с тобой просит. Вот, грамоту передать велел! — суетливо покопавшись в потрепанной дорожной сумке, он достал оттуда запечатанный свиток.
Опустив на траву связку тальника, я переломил сургуч и развернул грамоту.
— Нет, мой друг, не гонец это, — покачал головой я. — Тут куда повыше персона!
— То-то я гляжу: наши поместные так перед ним распинались! — всплеснул руками Аникей и с любопытством покосился на свиток.
Я дочитал письмо до конца. Странное прошение. И совершенно неясен мотив. Я задумался, что же это могло значить. Чуть подождав в сторонке, почтарь неловко кашлянул и с нетерпением спросил:
— Так что передать-то? Дозволишь ему перед тобой явиться?… Али как?
— Узнать надо, с каким он известием. А там поглядим.
Засунув грамоту в рукав, я подобрал вязанку и обернулся к Аникею:
— А ты, может, покуда составишь нам компанию? У нас тут чай мятный поспел, да мед гречишный. А к ним и еще кое-что найдется.
Не дожидаясь ответа, я громко крикнул через калитку:
— Роси́на, И́вица, накройте в саду на стол: нас будет немного больше…

3. ВЫСОКИЙ ГОСТЬ

Заявивший о своем визите гость прибыл ближе к вечеру. Это был высокий, худощавый, но крепкий и жилистый мужчина. Взгляд очень спокойный и открытый, но в то же время твердый и волевой. Он производил впечатление целостного и надежного человека. Убедившись, что я тот, кто ему нужен, гость кратко представился:
— Я — Раски́та, поверенный стольного князя Велисла́ва.
На мой вопрос о цели его приезда он ответил уклончиво и закончил своим вопросом:
— Князю подмога твоя надобна. Меня узнать прислал, согласишься ли?
— Что за подмога? — пытался я хоть что-нибудь прояснить.
— Не говорил. Тебе он, видно, сам хотел сказать. Знаю только одно: дело важное, неотлагаемое. Так что решай. Доверишься князю — приходи утром. Тут на реке я палатку разбил, до четверти ждать тебя буду. А там в любом случае тронусь.
Мое предложение заночевать в доме он вежливо отклонил:
— В палатке у меня всё свое, обжито́е. Да и к дорогам мне не привыкать. Так что полный порядок, — улыбнулся он.
Я поглядел на горизонт. Большое закатное Солнце освещало золотом неподвижные облака. Кругом стояла тишина, даже ветер молчал. Казалось, что всё вокруг ждет моего ответа.
— Значит, именно я?
— Похоже, что так.
— Дело это… оно долгое?
— Тебе решать. Ты волен.
— Риско́вое?
— В полете всегда рискуешь разбиться, да ползать не каждому по́ сердцу. — замысловато ответил Раскита.
Да, его слова были вызовом. Но вызовом неизвестно куда и неизвестно на что. Я снова взглянул на горизонт. Где-то далеко в небо поднялась стая больших птиц. Похоже, это были лебеди. Плавно и величаво они проплывали по яркому диску Солнца. Природа порой давала мне знаки в моменты, когда нужно было принять какое-то важное решение. Я принял это как знак. И дал согласие.

4. ЗАСТАВА

Проснувшись раньше обычного, я взвалил на седло сумку с пожитками и, оставив родным небольшое письмо, отправился к реке. Раскита был уже в полном сборе. Завидев меня, он быстро собрал вещи и, ограничившись коротким приветствием, оседлал коня.
— На пути застава будет, — пояснил он. — Нам бы туда до темноты успеть. Друг у меня там, вместе службу начинали. Он и накормит, и ночлег устроит. Главное — добраться без приключений.
Раскита был не очень разговорчив. На вопросы он отвечал охотно, но сам разговор не поддерживал. На то, что я хотел узнать, ответов у него не было. Или же он не имел права об этом говорить. А прочие темы меня в этот день мало интересовали. И поэтому почти весь путь мы проехали молча. Сделали пару привалов, дали коням отдохнуть. К вечеру успешно прибыли на заставу.
Навстречу нам вышел белобрысый здоровяк. Увидев Раскиту, он радостно сдавил его в объятиях.
— А ты, Стро́ган, все такой же крепыш! — дружески ударил его по плечу Раскита.
— А ты все такой же дохляк! — пошутил приятель, по-ребячески задиристо ткнув его пальцем в грудь. — Ладно, пойдем жене тебя покажу. И с детьми познакомлю.
— Погоди, а что они тут, на заставе, делают? — удивился Раскита.
— Я в карауле де́нно и но́щно, сыновья в дозор отправлены. — посетовал Строган. — Жену и дочерей одних в доме никак не оставишь: время тревожное, сам знаешь. Вот и живут нынче при службе. А для девиц-то это совсем не дело. Ты вот человек сведущий. Может, сподо́бишь моих дочерей в хорошей общине пристроить до поры? Зарде́на, старшая моя, умна и сметли́ва. Младшая, Яра́та, проворна и к ремеслам способна.
— Пристроить можно, — ответил Раскита. — Если шить да кашеварить умеют, чистоту и порядок держать обучены, не строптивы и не склочны, то доброе место им всегда найдется. А я подсоблю́ чем сумею.
— Вот и славно! Ну тогда,… идем? — подтолкнул его Строган.
— Постой, — обернулся Раскита. — Надо бы напарника моего устроить.
Строган подошел ко мне, и крепко пожав мою руку, громко окликнул стражника:
— Доро́н! Вот тебе гость: чтоб накормил на совесть и ночлег снарядил по чести!
Раскита пообещал скоро вернуться, и Дорон повел меня в караулку.

5. РАЗНЫЕ СЛУХИ

В крепости было тепло, даже жарко. Кроме нас, в комнате сидели еще два стражника. Они отдыхали после смены и, попивая горячий отвар, о чем-то горячо спорили. Завидев меня, один из них тут же поспешил вовлечь меня в свой спор:
— Вот скажи, ты — человек мирской, и из других мест прибывший. Что у вас там о князе стольном думают? А то у нас слухи разные ходят. Давно не видно его и не слышно. Одни говорят — заболел, помер. А нам скрывают. Другие судачат — сбежал. То ли присвоил лишка́, то ли другой кто грешен, о он ему помеха…
— Вздор все это! — отозвался другой стражник, сонно помешивая ложкой отвар. — Видели его люди. Ездит по волостям и весям, с поместными князьями беседует. И всякий раз говорит им: «Ступайте по своему усмотрению». От власти, стало быть, отрёкся, народ свой и землю родную на произвол отдал.
— Устал Велислав, — спокойно сказал Дорон, снимая тугие сапоги. — Старый уже.
— Вот и молвят, что выжил старик из ума, — снова оживился первый стражник. — И всё кара́кули черкает какие-то. И улыбается, словно блаженный. Говорят, стишки сочиняет…
— Да просто купили его с потрохами. — меланхолично ответил второй. — Или запугали вконец. Только нам всё одно! Предал он нас. И ни до кого ему дела нет!
Одному я был рад, что увлекшись спорами, стражники совсем забыли о моем присутствии. Я не любил пускаться во все эти пересуды, не видел в них толку. Лучше от них жизнь не станет, а мысли и чувства будут отравлены. В придачу, за ними вслед и здоровье посыпется. И что они этим добьются?
Дорон подошел к печке и приставил к огню сапоги, нарочито звонко ударив подошвами об пол:
— Так, хватит тут кислоту разводить! О хорошем бы чем-то подумали! А то с вами и вода святая враз прокиснет!
Поправив кочергой осевшие в печке дрова, он добавил:
— Какой бы там ни был князь, землю свою на́м суждено защищать. А коли жить по чести и совести, и нужда отпадет виновных искать!
Я только что заметил, что Раскита уже сидел в глубине комнаты. Он внимательно слушал разговор, и тоже, как и я, предпочитал не вмешиваться. А Дорон как будто услышал и повторил мои мысли. Или так совпало…

6. САМ СЕБЕ ВЛАСТЕЛИН

Переночевав на заставе, утром мы снова отправились в путь. Строган собрал нам в дорогу угощений. Так что о пропитании нам можно было не беспокоиться. После встречи с другом мой спутник стал немного разговорчивей. А может, он просто начал ко мне привыкать. Он говорил о семье, детях и прочих житейских радостях. Похоже, ему очень хотелось на время забыть о том нелегком грузе забот и проблем, что нес он все эти годы на своих плечах. И поэтому все разговоры были только о чем-то приятном.
Так незаметно мы дошли до маленькой деревеньки, стоявшей в небольшом отдалении от дороги. Вспомнив, что у коня погнута подкова, Раскита предложил мне узнать, нет ли в деревне кузнеца. На нашу удачу кузнец был. Нас встретил рослый богатырь с густой, широкой бородой. Он внимательно оглядел нас суровым взглядом, аккуратно приставил к стене тяжелый молот и строго спросил:
— Кто будете? С чем пожаловали?
Мы назвались и объяснили цель своего визита. Кузнец еще раз испытующе поглядел на нас и велел привести коня. Раскита ушел. Я спросил строгого хозяина, как к нему обращаться.
— Я — Вели́кша, — ответил он, наполняя углем большую бадью́. — А это — сын мой, Оле́сь, — показал он на юношу, стоявшего неподалеку у верстака.
Сын не был таким мощным и высоким, как его отец, но все же унаследовал от него немало. В ответ на мое приветствие юноша встал и скромно улыбнулся.
— А вы куда путь держите? — поинтересовался Великша.
— К стольному князю едем, — ответил я.
— А… кто у нас нынче кня́жит? Ярисвет, что ли?
— Да нет, отец, Ярисвет помер давно, — откликнулся Олесь.
— Ты почем знаешь?
— Перехожие сказывали.
— А кто же теперь? — обернулся ко мне кузнец.
— Велислав, — ответил я.
— Ну и… как он?
— Люди разное говорят. Кто ругает безбожно, кто верит в него. Сам я с ним не знаком, а по слухам и сплетням судить не берусь: на то базарные бабки гора́зды. Встречу, узнаю — тогда и скажу.
— Справедливо, — кивнул головой Великша. — Только сердцу своему до́лжно верить.
Он воткнул в землю лопату и снова взглянул на меня:
— Впрочем, нам всё одно, что за князь там у вас правит. Кто с землей-матушкой дружен да ремеслам живым обучен, тот сам себе князь и властелин.

7. ОТ ЧИСТОЙ ДУШИ

Раскита привел коня, и кузнец взялся за работу. Мы пристроились на лавке в тени, разминая ноги после долгой дороги. День выдался жаркий, и полуденный привал оказался очень кстати. Мерное постукивание молота у нас за спиной уже начало понемногу клонить в сон. Я зевнул, потянутся и устроился поудобней, насколько это было возможно… Но подремать, все-таки, не удалось: Великша вручил Раските его коня и вежливо попросил покинуть кузницу.
Распрощаться, правда, сразу не удалось. Строгий хозяин предложил нам пока не спешить с отъездом. Видя наше недоумение, он пояснил:
— Коль уж с нами в обед оказались, уважьте, отведайте с нами.
Нас усадили за стол под сенью высоких берез. К нам подошла юная деви́ца с полным кувшином свежего кваса.
— Это дочка моя младшая, Беля́на, — ласково представил ее нам Великша, — умница и умелица.
Беляна смутилась, зарумянилась, торопливо поставила кувшин на стол, и тут же убежала в дом. А через пару минут появилась снова, держа в руках большое блюдо, накрытое полотенцем. Потом было еще одно блюдо. И еще…
— Это вы что, всякого путника так угощаете? — удивился мой друг.
— Нет, не всякого. — привычным строгим тоном ответил хозяин. — Мы и помогаем не всякому. А лишь тем, кто помыслом чист да сердцем богат.
— И как же вы это узнаёте?
— Живой всегда различит живого. На то и дана душа. Иначе как же нам Свет небесный уберечь?… Однако, довольно разговоров, коль за столом сидим. Вы ешьте лучше, угощайтесь.

8. ЗАВЕТНЫЙ ДАР

Поблагодарив хозяев за сытный обед и за теплый прием, мы стали собраться в дорогу. Из дома выбежала Беляна. В руках у нее был рушни́к, вышитый белыми лебедями. Она подошла ко мне и, смущенно опустив глаза, сказала:
— Это я сама вышивала. Вот возьми на память.
Я, признаться, тоже немного смутился и, бережно приняв подарок, выразил взглядом свою признательность. Олесь поглядел на меня, потом на Беляну и, чуть подумав, быстро забежал в дом. Он вынес оттуда небольшую резную шкатулку и протянул ее Раските:
— Возьми, пригодится. Что положить — сам найдешь. Я только сегодня ее закончил. Видать, для тебя делал.
Жаль, что у нас не было с собой ничего, кроме оружия и походного снаряжения. И все, чем мы были сегодня богаты — это слова благодарности. Мы оседлали коней и, простившись, направились к дороге.
Великша, все это время стоявший поодаль, вдруг громко окликнул нас. Мы остановились, спе́шились и снова подошли к дому. Кузнец достал из-за пазухи небольшой круглый диск из блестящего белого металла с легким золотистым оттенком. На нем было изображено Солнце.
— Как-то давно человек один приходил… — сказал он, разглядывая диск. — Вот эту штуковину мне заказал, вроде как медаль. Дал форму из глины и слиток металла принес. Отлить просил. Сказал — для Ярисвета.… Так вот я подумал: коли он помер, вручите его князю вашему. Кто он есть, я не знаю, не ведаю. Но в знаке этом будет ему завет. Пусть Солнце отныне ляжет на его сердце, и мысли его станут светлы.
Я осторожно взял медаль. Она была легкой, как перышко и как будто немного теплой.
— Из чего она сделана? — удивился я.
— Сам не знаю, — признался кузнец. — Сколько металлов видал, такой впервые встречаю: плавится туже булата, время его ничем не берет. А куски разные сами по себе крепко сцепляются. И только лишь между собой, а к другим металлам — никак.
Великша огляделся по сторонам и окликнул Беляну:
— Дочка, принеси-ка нам лебёдушку!
Беляна прибежала, держа в ладошке маленькую фигурку лебедя с раскрытыми в полете крыльями. Она тоже была сделана из того же металла.
— Вот, остаток был. — пояснил кузнец. — И по просьбе дочки я лебёдушку эту отлил. Так вот гляди, как прицепится!
Великша положил птицу на солнечный диск. Перевернул медаль, потряс. Лебедь держался крепко. Он попытался оторвать его рукой. Но лебедь даже не шевельнулся.
— Смотри, как прилип! — поразился Великша. — Видимо, долотом поддеть придется!
— Постой, не отрывай! — схватила его за руку Беляна. — Пусть останется!… Видно суждено ему тут быть…

9. ПОСЛЕДНИЙ ПРИВАЛ

Мы ехали по полю не спеша. Планы были все равно спутаны, но мы об этом, конечно же, нисколько не жалели. К ночи мы должны были доехать до очередной заставы, но теперь мы бы успели туда разве что к утру. Хорошо, что у Раскиты своя палатка. Все-таки, будет где заночевать.
Мы вспоминали прошедший день, любовались природой, слушали, как поют луговые птицы. Так мы проехали до заката. Сумерки застали нас на лесной тропе. И мы решили, что пора делать привал, пока еще хоть что-нибудь видно. Подальше от дороги, на небольшой полянке разбили палатку, набрали сучьев и хвороста. Развели огонь. Уселись поудобней и начали добрый вечерний разговор. Тихо потрескивал костер, подбрасывая в небо яркие снопы искр. В котелке потихоньку варилась похлёбка. Где-то поблизости стрекотали кузнечики. То здесь, то там время от времени у́хали ночные птицы. Кони дремали, изредка фыркая во сне.
Я тоже начал было подрёмывать, но вдруг неожиданно меня встревожил какой-то странный звук. Это были чьи-то шаги. Медленно привстав, мы приготовили к бою мечи: мало ли кто мог пожаловать в этот поздний час.

10. НОЧНЫЕ ШОРОХИ

Гостей долго ждать не пришлось. Из темноты появились две фигуры. Выглядели они молодо и весьма неряшливо, хотя отнюдь не бедно. Большого доверия гости не вызывали, и Раскита шепнул мне, чтобы я приглядывал за вещами. Тот, что был повыше и постарше, спросил, можно ли погреться у огня. И, не дожидаясь ответа, запросто подсел рядом с нами. Его напарник тут же присоединился. Они вели себя так, как будто мы с ними давно знакомы и им тут должны быть безмерно рады. Конечно, нам не представляло труда выдворить их за пределы нашей стоянки, но мы решили немного подождать и присмотреться к незваным гостям.
Младший громко кашлянул, почесал затылок и с любопытством повернулся к нам:
— Я — Палён, а это — Маку́ла. Вот тоже… идем.
Он снова почесал затылок, потом вскочил и подтащил к костру небольшой мешок:
— А мы тут по дороге картошечки немного дернули. Не желаете?
— То есть, украли? — спокойно спросил Раскита.
— С чего же украли? — хмыкнул старший, которого, видимо звали Макулой — Трудом заработали: битый час копали!
Раскита ничего не ответил. Палён пожал плечами и высыпал несколько клубней на землю. Потом осторожно засунул их в золу и, отряхнув руки, протянул к огню ладони.

11. ПЫЛЬ НА ВЕТРУ

Отцепив от ремня флягу, Макула шумно отпил пару глотков и, вытерев рот рукавом, обернулся к Раските:
— А мы в Вышний Яр по утру. Может, по пути?
— Нет, мы не в город, — устало ответил Раскита, поправляя на плечах накидку.
— А зря, — покачал головой Макула. — Там большие дела замышляются!
— Что за дела? — так же устало спросил мой друг.
— Неужто не знаешь? — удивился наш гость. — Да там, можно сказать, власть нынче меняется!
— Парень там один, горячий такой, языкастый, — нетерпеливо вмешался в разговор Палён. — Гудия́н. Гу́нькой его еще кличут. Так он там вовсю народ поднимает, чтоб Велислава с престола скинуть!
Раскита не спеша взял ложку и помешал в котелке похлёбку. Осторожно попробовал и аккуратно положил ложку в лежащую рядом миску. Пристально поглядел на своих шумных собеседников:
— Языкастый — это, конечно, хорошо… Вот только на чувствах он ваших играет и страсти из вас вышибает. А значит — лукавый, и силам не лучшим служит.… Ну а коли злобой да ненавистью пышет, тот всю свою силу до боя растратит. Что толку от такого горе-героя? К слову, и злоба сама — она тоже от лукавого…
Макула недружелюбно нахмурил брови:
— А ты, случаем, не из тех, кто на этого, стольника, молится?
— Молиться — удел рабов, — почти безразлично ответил Раскита. — А я — человек вольный, и судьбе своей сам хозяин. А вожди и кумиры нужны лишь пустым головам да мертвым душам. Ведь без Гуньки и ему подобных они полное ничто, бесформенная каша.
Палён резко вскочил и схватился было за кинжал. Но мой друг даже не повернулся в его сторону и бесстрастно, почти безразлично ответил не его выпад:
— Всякая ссора и смута любая только врагам нашим на руку. И во все времена лишь к разрухе и голоду приводила. А как нагрянет напа́сть, то́тчас и мародеры заморские объявятся. Для того-то оно всё и затеяно! Пока меж собой грыземся, нас голыми руками возьмут да сожрут по одиночке. А с нами — и землю нашу!… Так кто же тогда, скажите мне, те, кто Гуньку этого на руках носят?
Пален растерянно переглянулся с Макулой и медленно сел. Раскита отпил глоток из железной кружки и, чуть помолчав, добавил:
— А что до кумира вашего… На деньги заморские, да с их великой подмогой только полный идиот не станет героем толпы.

12. И ЧТО ТЕПЕРЬ?

Какое-то время наши гости молчали, задумчиво глядя в огонь, лишь иногда перекатывая длинными прутиками лежащую в золе картошку. Одну достали, ткнули палкой. Картошка была еще сырой. Пришлось затолкать ее обратно. Еще немного посидев в тишине, Макула с силой воткнул палку в землю и, нахмурив брови, обернулся к Раските:
— Ну и что предлагаешь тогда? Или ты всем доволен?
— Нет не доволен. Много чем недоволен. — как всегда невозмутимо ответил мой друг.
— И к чему же ты призываешь? — нетерпеливо вмешался Палён.
— Ну уж точно не к бунту. Люди вольные, Солнцем согретые, тянутся к миру, покою, добру, любви, радости. На том и держат свой путь. А кто лукавым запутан, чьи души в цепи закованы и во тьму затво́рены, те лишь страхами до злобой жить способны. Све́рлит и разъедает их зависть, обида, ненависть, месть. И всё, на что они горазды — ломать и рушить мир, в котором сами живут. То ядовитым словом, то рукой горячей. А после всегда виновных находят. И уж конечно не в себе.
— Ну и… что тогда делать, по-твоему? — еще больше нахмурился Макула.
— Когда человек цельный, свободный видит неладное, он говорит себе: у меня есть голова, руки, и я сделаю все, чтобы у меня и вокруг меня жизнь стала лучше. А души грошовые и мало на что годные сразу ищут, кого обвинять и у кого требовать спасения от своих напастий. Годы считают десятками, а только два слова хорошо выучили: «Дай!» и «Хочу!». И почему-то считают, что нагадив правителю и власть расшатав, они жизнь оттого лучше сделают. Только вот не было еще случая, чтобы, ломая, что-то исправить сумели.… Вот вы знаете, как надо, чтобы все было хорошо? Так засучите рукава и покажите своим примером, как мир возродить и радостью его наполнить. А не знаете, не можете, так нечего воду мутить! Идите лучше за теми, кто дело полезное делает, а не языком длинным метелит.
Раскита встал и аккуратно снял с огня котелок. Разлил по нашим плошкам и предложил гостям. Они напряженно переглянулись и Палён, мельком взглянув на аппетитную похлебку, нерешительно ответил:
— Да ну… нет. Мы же,… вот у нас картошка…
Он поспешил достать из золы большой клубень. Обжигаясь и морщась, начал торопливо отковыривать горелую кожуру. Макула, поглядев на друга, решил просто выкатить картошку из огня и дождаться, пока она немного остынет. Раскита все же отдал гостям остаток похлебки. И напоследок добавил:
— Вот что я хотел бы еще сказать: главное, чтобы Свет был во всём. В каждом слове и в деле каждом. В пустоте и мраке не построишь светлое будущее. А наполнишь сиянием душу — тьма сама от тебя отступит. Так уж природа устроена.

13. БЕЗ ЛИШНИХ СЛОВ

Проснувшись утром, мы уже не застали наших гостей. Они предпочти уйти, не прощаясь. Мы пожелали им вслед добра и решили потихоньку сворачивать лагерь. Сложили палатку, собрали в дорожные мешки всю утварь. Залили костер.
Седлая коня, Раскита спросил, почему я все время молчу и не вступаю ни в какие споры.
— Чтобы донести мысль, не всегда обязательно говорить вслух. — попытался объяснить я. — Порой тишина говорит больше, чем самое мудрое слово. Ну а нынче ты и сам сказал все, о чем я только подумал. Так что мне даже нечего было добавить.
Остаток пути мы прошли без особых приключений. Разве что мост через речку, на который мы возлагали надежды, оказался достаточно ветхим. И под тяжестью коня он запросто мог рухнуть. Пришлось искать брод. А после еще плутали, чтобы вернуться на дорогу. И поэтому к месту назначения мы прибыли только вечером.

14. ТИХОЕ ПРИСТАНИЩЕ

Честно говоря, я до последнего думал, что мы едем в Ста́ргород или Вышний Яр. Но мы оказались на лесной поляне, по краю которой разливалось большое озеро. На поляне стояли две походные палатки и длинный дощатый стол посередине. Здесь я и должен был встретиться с князем.
За столом сидели два человека и тихо о чем-то разговаривали. Вид у обоих был весьма суровый. «Интересно, кто же из них Велислав?» — подумал я, разглядывая их лица. Раскита, словно услышав мои мысли, поспешил нас познакомить. Кратко пояснив, кто я, он указал на плечистого мужчину:
— Это Берве́ст, наш воевода.
Воевода привстал и, глянув исподлобья, молча пожал мою руку. Рукопожатие оказалось весьма крепким… Убедившись, что наше знакомство уже состоялось, Раскита показал на его соседа:
— А это Серме́ж. Он — по тайному дознанию. Задача его — всякий заговор и угрозу наперед знать.
Сермеж тоже пожал мне руку и ответил кратким приветствием. Все это время он пристально смотрел мне в глаза, будто пытаясь увидеть меня насквозь. И этот взгляд из-под светло-русой челки густых волос мог бы обезоружить кого угодно.
Да, каждый из них нес на себе великое бремя ответственности, которое мало кому дано ощутить и осознать. Размышляя об этом я впервые задался вопросом: кто же тогда Раскита при князе? Чуть подумав, он так ответил на мой вопрос:
— Ведаю делами по улаживанию споров и ра́спрей. То с боярами местными, то с послами заморскими. Иной раз паникеров и смутьянов в чувство приводить приходится. Словом, чтобы не было шума да суматохи, и страсти разные до бед не доводили.
Наверное, можно сказать, что я познакомился с Раскитой заново. Обменявшись с ним парой слов, я спохватился, что до сих пор не встретился с князем и спросил, где мне его найти.
— Вон, на озере сидит, лебедей кормит, — показал рукой Бервест… — Видишь, за той ивой?
Я собрался было идти к нему, чтобы сообщить о своем прибытии, но Сермеж. меня остановил:
— Не спеши. Пусть немного наедине побудет. У нас тут все равно ужин поспевает. Будет готов — позовем.

15. ПРИХОДИТЕ ЗАВТРА

К ужину появился князь. Я подошел и представился. Он приветливо кивнул и сказал, что очень ждал меня. Я спросил, для чего же, все-таки, я сюда призван? Ведь меня до сих пор держали в полном неведении. Но он только мягко взял мою руку и тихо сказал:
— Не спеши. Оставь на завтра. Отдохни пока.… Вон, погляди, какая вокруг красота, воздух какой волшебный! А птицы-то как поют!
Что ж, пришлось в очередной раз запасаться терпением. Мы сели за стол. Велислав занял свое место во главе стола. По одну сторону уселись Сермеж с Бервестом, мы с Раскитой расположились с другой стороны. Меня посадили ближе к князю. За едой говорили немного, и всё о чем-то простом, житейском. А больше просто молчали, слушая вечернюю тишину. И лишь изредка, на краткий миг встречались взглядами. Так незаметно время прошло до самых сумерек.
Наконец, мои соседи встали и отправились убирать со стола. Я последовал было за ними. Но князь задал мне какой-то вопрос, что-то совсем незначительное. Пришлось отвечать, и я немного задержался. Он спросил еще о чем-то. А потом просто притих, то ли мечтательно, то ли отрешенно глядя куда-то вдаль.
Я не хотел тревожить князя и молча сидел рядом. Все равно спешить было некуда. Вечер стоял теплый и тихий, лишь иногда поддувал легкий ветерок. Погода сама располагала к отдыху и покою. Посидев еще немного, Велислав аккуратно отодвинул в сторону тарелку: еда его осталась почти нетронутой. Он поправил перед собой скатерть и задумчиво погладил ее ладонью:
— Со времен первого похода мне служит. Прохудилась вся уже, обветшала…

16. ЛИЧНО В РУКИ

Солнце уже скрылось за горизонтом и начало понемногу темнеть. Князь ушел в палатку. Бервест отправился вслед на ним. Я присел к костру, составив компанию Сермежу и Раските. Подбросив хвороста в огонь и устроившись поудобней, я прикрыл глаза, постепенно погружаясь в вечернюю тишину. Мысли текли плавно и спокойно, с каждой минутой звуча все тише и тише. Я, кажется, начал засыпать…
Но тут внезапно тишину нарушил стук конских копыт. Кто-то приближался к нашему лагерю. Мы взялись за мечи в ожидании непрошеных гостей. Бервест в полном оружии выглянул из палатки. Мгновенье спустя на краю поляны появился молодой всадник. Спрыгнув с коня, он быстро подошел к нам и, чуть отдышавшись, спросил:
— Тут лагерь князя Велислава?
— А сам ты кто будешь, чтобы его спрашивать? — спокойно ответил Сермеж. — И что за дело к нему?
Юноша немного смутился, но тут же взял себя в руки и браво отрапортовал:
— Кро́пот, ратный десятник из Белого Отро́га. Грамота у меня к стольному князю.
Сермеж пристально поглядел на гонца:
— Я помощник князя. Давай грамоту, передам.
— Лично в руки доставить велено, — упрямо глянул исподлобья Кропот.
— Ты, я глажу, хорошо обучен, — усмехнулся Сермеж.
— Обучен как положено, — угрюмо буркнул парень, пряча бумагу в рукав.
Велислав вышел из палатки. Кропот, оттянувшись в струнку, представился князю и почтительно передал ему свиток. Развернув послание, князь бегло пробежался по нему взглядом и, едва заметно кивнув, отдал бумагу Бервесту. Кропот нерешительно шагнул вперед и робко сказал:
— Мне еще вопросы просили задать…
— Отдохни пока… — мягко остановил его князь. — Всё успеется. Утро мудренее…
Чуть подумав, он повернулся к Сермежу:
— Юношу накормите и ночлег ему устройте.
— Но мне в дружину до́лжно. — встревожился Кропот.
— Что же ты, воин исправный, а князю своему перечишь! — игриво толкнул его в бок Раскита. — Иди, расчехляй свои латы, коли сказано!

17. ЦАРСКИЙ РАЗМЕР

Плотно поужинав и осмотревшись на новом месте, Кропот подошел к костру, у которого молча сидели Сермеж и Раскита, задумчиво глядя в огонь. Он осторожно спросил, не помешает ли им его присутствие. Раскита, сидевший на длинном бревне, подвинулся и кивнул на свободное место. Кропот сел рядом. Украдкой глянул на одного соседа, потом на другого. Тяжело вздохнул и, подняв с земли сухую ветку, подпалил ее кончик. Напряженно глядя куда-то перед собой, он стал выводить горящим концом огненные круги. Нечаянно задев полено, вышиб из него целый сноп искр. Виновато оглянувшись на старших товарищей, поспешил бросить ветку в огонь. Какое-то время посидел молча. Потом, неловко кашлянув, спросил:
— Говорят, у князя хоромы есть, несметно богатые. Что же он тогда здесь, в глухомани, сидит?
— Много чего говорят языки змеиные, — спокойно ответил Сермеж, — подбрасывая хвороста в огонь. — А сороки трескучие всё, что ни по́падя на хвосте своем грязном растаскивают.
Он взял длинную палку и аккуратно поворошил мерцающие угли костра. Яркие искры горячей струйкой взвились в ночное небо. Сермеж подложил в костер еще несколько хвойных поле́шек и снова поглядел на Кропота:
— Говоришь, ему закрома́ золотые приписывают? А ты сам на него погляди: нужны ему все эти дутые роскошества?
Юноша огляделся по сторонам:
— А… где он?
— Вон, у озера сидит с воеводой. Тишину слушают да звезды читают.… С чего он тут, спрашиваешь? А с того, что в лесной тишине да под небом чистым мудрости поболее будет, чем во всех ваших умных книжках. Нужно только научиться слушать эту тишину. Так где же еще постигать истину, как не здесь, вдали от шума и суеты?
Сермеж замолчал. Раскита аккуратно подгреб к середине горящие поленья и, снова присев на бревно, повернулся к Кропоту:
— Что живой душе все эти дворцы и хоромы? Клетки каменные! А тут простор тебе и раздолье, мир без конца и края. Неиссякаемый родник Жизни. Вот оно — истинное воплощение богатства и величия! Так где же еще быть великому князю, как не здесь?

18. В ОЖИДАНИИ ВЕСТЕЙ

Кропот долго молчал, пристально вглядываясь куда-то вдаль. То ли он слушал голоса леса, то ли внутренний его голос блуждал среди вопросов и сомнений. Или все это разом переплелось в его беспокойном сознании. Наконец, он, все-таки, решил спросить о том, что тревожило его больше всего:
— Ну вот он сейчас здесь, а там кое-кто из бояр и князей удельных произвол и беззаконие учиняют. Разве не видит он этого?
— Всё он видит и знает, — ответил Сермеж, глядя на пламя костра.
— Что ж ничего не делает? — с горечью спросил юноша.
— Если б ничего не делал, нынче бы хаос полный царил. А то, что попустил многое, на то есть свои причины.
— И… что это за причины? — напряженно взглянул на собеседника Кропот.
— Двух вестей он дождаться должен. Одна от тех, кому эта земля дорога, а другая — от тех, кто погибель ей прочит.
— Что за вести такие? — удивился Кропот.
Сермеж подвинул к себе котелок и налил в кружку воды. Отпив пару глотков, он поглядел на юношу и, чуть подумав, ответил:
— Наверное, будет понятней, если я начну со второй вести.

19. ОХОТА НА СЕРЫХ

— У нас много врагов. Когда есть, что грабить и есть, чему завидовать, их всегда много. Огнем и мечом осаждают извне. Шатают и бьют изнутри мятежами и бунтами. Но это враги явные. Как бы сильны они ни были, они всегда перед тобой. А значит, уязвимы.
— — Но есть еще враги тайные. Они могут тебе улыбаться, клясться в вечной дружбе, заключать в горячие объятия. А завтра внезапно воткнут нож в спину. Такие враги несут непомерно бо́льшую угрозу. Ты не знаешь, кто они, где таятся, сколько их на самом деле, чем вооружены, насколько опасны и что замышляют. А значит, ты перед ними почти беззащитен. Будь ты хоть самый искусный воин, меч твой тебе не поможет. Ведь лицом к лицу в открытый бой они с тобой никогда не выйдут. Они нападают только из темноты и бьют со спины, как все подлецы и трусы.
— — Но есть и на них средство. Только выдержка для этого нужна немалая. И терпение.
Сермеж подлил еще воды в кружку и, наполнив котелок, поставил его на огонь. Кропот, видимо, еще не был обучен терпению: всем свои видом он торопил собеседника рассказать наконец-то, в чем средство от тайных врагов. Сермеж, как всегда, никуда не спешил. И Раскита, обменявшись с ним взглядами, решил продолжить:
— Когда я служил на заставе, у нас как-то завелись крысы. Расплодились так, что нигде от них спасения не было. И бить, и травить пытались, а они вновь появлялись. Хитрые они твари, умные и прячутся хорошо. И чем больше бьешь, тем ловче и надежней прячутся. А был у нас в то время пушкарь один, спокойный такой, рассудительный. Сказал он нам тогда: «А вы не трогайте крыс. Пусть они решат, что вы отступились. Тогда осмелеют, обнаглеют, и все, как одна, вылезут».
— — Делать было нечего, решили попробовать. Ждали день, ждали три, еще подождали. И правда, осмелели, перестали прятаться. Хотели мы их шлепнуть, а пушкарь говорит: «Рано. Первыми глупцы и простофили вылезают. А самые хитрые и опасные до последнего ждут». Что ж, пришлось еще терпением запасаться и выходки крысиные смиренно выносить. А пушкарь все смотрит, оценивает. И как-то раз говорит: «Всё, ребята, в бой!» Так вот, после того ни одна крыса больше у нас не объявилась.

20. ИЗ ЛЕДЯНОГО МРАКА

Кропот задумчиво подобрал ноги, обняв руками колени:
— С крысами-то понятно… А в нашем, людском мире не слишком ли это опасная игра?
— Что может быть опасней, чем тайный враг? — услышал он голос из-за спины.
Юноша вздрогнул и обернулся. К огню подошел Бервест. Поставив на пень пару железных кружек, он подсел рядом. Мельком взглянув на Кропота, он продолжил:
— Да, опасно, и мы каждый день несем потери. Но иначе ты не заставишь врага встать перед твоим лицом.
Кивнув в знак согласия, Сермеж продолжил:
— Явных врагов заставить трудно. Но в тысячи раз трудней вывести на свет тех, кто правит королями, что беды и несчастья нам несут. Ведь короли эти — всё больше куклы подневольные. А те, кто ими верхово́дят, надежно скрыты в темноте. И жаждут страстно все живое разом попрать и смять в один ледяной кулак. И покончить раз и навсегда со всеми, кто еще хранит в себе свет и тепло вольных сердец.
Бервест дождался, когда закончит его товарищ и, погладив свой меч, добавил:
— Так что нужнее нам всего до них добраться и все их слабые места познать. Ведь только тогда мы сможем мир на земле возродить и защитить его надежно.
Еще раз поглядев на Кропота, он привстал и снял аккуратно с огня котелок с водой:
— За кипятком я пришел. Отвар на крепкий сон сделать хочу. День завтра будет нелегкий.
Он наполнил кружки и, подлив новой воды в котелок, подвесил его на огонь. И ушел так же тихо и незаметно, как и приходил.

21. ЛИЦА И МАСКИ

Из огня выкатилась полусгоревшая головешка. Юноша загасил сапогом уголек и подхватив ее с другой стороны, начал напряженно чертить на земле кривые линии.
— Может и надо ждать,… молчать… — мельком, исподлобья глянул он на своих спутников. — Но вы же знаете, пока он молчит, иные при власти его именем указы позорные пишут и дела вершат непристойные. А гнев народный весь на него спускают. И всех, кто верен ему, шельмуют. А еще недовольных и буйных на них науськивают!
— Да, нынче смута и междоусобица — их главное оружие, — покачал головой Сермеж. — Только в хаосе и неразберихе им сподручно делишки свои черные проворачивать. Ворам и заморским стервятникам пуще жизни хочется нас разобщить, рассорить, обозлить и запугать. И силы на то они тратят немалые.
— — А что до клеветы и поклёпа на князя… Это война, и в каждой войне свои жертвы. Лишь время потом рассудит, кто был кем на самом деле… Ну а пока приходится порой играть в поддавки и терпеливо ждать. Иногда стоит на время притвориться слабым, беспомощным, безразличным. Только тогда узнаёшь всех подлецов и предателей, трусов и буянов. А еще узнаёшь, кто же твой настоящий друг и соратник, на которого можно положиться в самый тяжелый час.
— — Нынче маски многие носят. Князья и бояре, опричники и приказчики. Бывает, негодяя пол-жизни святым почитаешь. А порою и друг в негодяя играет.
— Это как? — удивился Кропот.
— А вот так: издал мерзавец при власти указ супроти́в народа. И дал приказ подданным исполнить его немедля. А тут один как бы забыл, другой как бы что-то напутал, третий как бы небрежно исполнил. А в итоге глядишь: результат-то ничтожный!… Или еще, например: какой-то «вороватый» приспешник деньги увел из артельной казны. А завтра «вдруг откуда-то» в дружине броня новая объявилось. Или в год неурожая «неожиданно» золото нашлось зерна закупить. А бароны заморские бьются в истерике: «Ну откуда?! Мы же всё сделали, чтобы они с голоду на колени рухнули и милости нашей умолять начали!»… Вот так, мой друг! Не всегда стоит судить по обложке…

22. С КОГО СПРОС?

Пока Сермеж держал речь, Раскита успел заглянуть в палатку и принести небольшую стопку румяных лепешек. Поделив их на всех, он снова занял свое место у костра. Подкрепление было охотно принято: Кропот уже успел проголодаться, хотя ужин был совсем недавно. Видимо, от волнения. Он жадно съел пару лепешек и потянулся за кружкой. Недавно Раскита заварил чабрец, и сейчас, по вечерней прохладе, он был очень кстати. Согревшись горячим чаем, Кропот снова повернулся к Сермежу:
— Так значит, первая весть — это когда серые из нор вылезут?
— Верно, — ответил Сермеж. — Ты хорошо соображаешь. А насчет второй сам сможешь догадаться?
Кропот наморщил лоб.
— Ну… Лиходеи заморские… Хотя,… наши злыдни заодно с ними, а значит, и весть одна. Тогда… наверное, что-то обратное… Если там — враги, тут друзья должны быть, или соратники.… Ну или… там господа, а тут народ…
— А если так, каких вестей нам от них ждать? — спросил Сермеж.
Кропот озадаченно почесал затылок:
— Кто-то народ разбудит, поднимет… Но если бунт и восстание, это разруха пойдет и убийство. Оно же только врагам на руку… — растерянно взглянул юноша на Сермежа.
— А тут смотря что разбудишь, — вступил в разговор Раскита, ломая об колено большую ветку. — Дурные глотки и шальные кулаки разбудить несложно. Лазутчики иноземные неустанно толпу на то науськивают. Благо, безголовых и чумны́х всегда хватает.
— — А если честь разбудить и совесть, душу и разум, люди такие с ними в один строй никогда не встанут. Человека мудрого и сердцем богатого никакая сила не сможет обмануть или заневолить. Пуще смерти ироды боятся этого пробуждения. Потому ничего не жалеют, чтобы держать людей в скотском сознании. Только жрать, брать, не ценить ничего и ни за что не ответствовать. А во всем, что не так, дядьку винить.
Раскита поднес поближе к костру небольшую охапку веток и, сев на бревно, продолжил:
— Многих уже сумели оболванить. Ведь это же так удобно: везде, всегда и во всем в ответе кто-то, но только не я. А значит, и тяготы жизни разгребать я не должен. На это дядька есть. Один на весь огромный народ.… Только вот сколько бы чинов и почестей ему ни вешали, он один есть, один и останется. А их, долей своей недовольных, множество великое. И сила в этом множестве несметная кроется. Так скажи, кому же тогда за землю родную ответствовать? Кому отозваться хозяйской заботой?
Кропот только хмыкнул в ответ. Его собеседник достал кружку и, отпив пару глотков, закончил свою мысль:
— А пока все в одного пальцем тычат, да все за одной спиной прячутся, грош цена народу такому, и судьбы лучшей он не стоит. Видно, не так дорога им судьба, раз они так легко готовы ее кому-то другому сбагрить.

23. ЦЕЛЕБНЫЙ ЯД

Раскита сломал еще несколько веток и бросил в огонь. Костер громко затрещал, разбрасывая во все стороны яркие снопы искр. Сермеж взял из поленницы небольшую липовую болванку и, достав охотничий нож, начал задумчиво вырезать на ней какие-то несложные узоры.
Я сидел на лавке рядом с палаткой, со стороны наблюдая за увлеченной разговором компанией. Я любил вечернюю прохладу, ночное звездное небо и тихие голоса спящего леса. И сидеть у жаркого огня мне не хотелось. Да и говорить было особо нечего, ведь я жил вдали от всей этой суеты и знал о ней меньше, чем каждый из них. Так что я предпочел остаться незаметным и просто слушать.
Раскита снова заговорил:
— Кое-кто во всех грехах князя клянёт. Может быть, и в том он виноват, что народ так крепко держится за цепи свои и кандалы? С рабской покорностью встает на четвереньки и влезает в ошейники за миску похлебки на мягком коврике… Или, говорите, власти они ругают? Только ведь пока народ готов за подачки произвол и бесправие терпеть, он сам эту власть укрепляет и верной защитой ей служит. Так кого же винить: того, кто выше всех подняться возжелал или тех, кто ежечасно жадностью своей или трусостью власть эту си́лит и множит? Сами взрастили чудовище, так самим бы и ответствовать, а не прятаться малодушно и на крайнего сваливать!
Кропот, чуть помолчав, мрачно спросил:
— То есть,… всё так плохо?
Раскита ответил не сразу. Он не спеша подобрал рассыпанные на земле ветки, бросил их в огонь, отряхнул руки, и только потом снова обернулся к юноше:
— Нет, не всё. Нам волей провиде́ния помощники хорошие попались.
— Что за помощники? — с надеждой поднял глаза Кропот.
— Воры и лиходеи, что хоромы присвоили княжии.
— Это что, шутка?! — чуть не вскочил юноша.
— Нисколько, — спокойно ответил Раскита. — Люди бесчестные, душами нищие, меры на знают ни в чем. Власти, богатства — сколько ни дай, им всё будет мало. Долго способен народ притесненье терпеть, униженье. Но есть у всего свой предел. И как только власть самодуров превысит ту меру терпения, тогда никакие подачки и никакие угрозы не смогут заставить их встать на колени. Люди охотней пойдут на лишенья, чем дальше оковы терпеть. И пусть хоть из золота цепи, свобода им будет дороже.
Раскита замолчал. Сермеж, дорезав на полешке очередной узор, аккуратно сдул стружку и снова вступил в разговор:
— Ты видишь, как погрязли люди в суете мелочной, заботах плотских и страстях, на вещи и золото молятся страстно. Во всей этой суматохе уже друг друга видеть перестали. Себя же вовсе растеряли. А это — до погибели полшага.… И стало б так, да только произвол князей удельных, которому ни меры, ни предела, многих оттолкнул от тех фальшивых ценностей, что ироды лукавые старательно внушали.
— — Начали вновь люди искать опору в чем-то живом, настоящем, вечном. О чести вспомнили и гордости, о доброте и дружбе, о любви и воле. Невольно стали отметать ненужное от нужного, ничтожное от ценного. А значит, близок час, когда, отбросив весь никчемный мусор, они увидят, что опричникам уже их не за что цеплять. И заманить ничем уже не смогут и нечем будет запугать. Кончится власть их великая. А с ней и они кончатся сами. Вот и вся война!

24. ЧАС ПРОЗРЕНИЯ

Кропот взволнованно подвинулся ближе к Сермежу:
— Так надо же помочь народу, чтобы скорей ему прозреть и подняться!
Сермеж покачал головой:
— Если открыто к народу выйдешь, тут же всех крыс переполошишь. И тогда вся охота на смарку. А это ведь — долгие, трудные годы разведки в глубокой засаде.… Да и что толку, если им всё разжуют, в рот положат, да еще и слюни вытрут? Так ничему и не научатся. А завтра еще какой-нибудь хлыщ объявится и снова ограбит, унизит, да еще и пинком угостит на прощание.… Нет, мой друг. Люди должны сами доказать себе и другим, что лучшей жизни достойны. И что жизнь эту беречь и защищать готовы!
Сермеж внимательно оглядел со всех сторон резную полешку и, спрятав нож, поставил ее на пенек. Отряхнув колени, он уселся поудобней и закончил свою мысль:
— Вот потому и молчит Велислав, что народ сам должен сказать свое слово. Остаться ли им рабами вещей и чинов, страстей и привычек, или все же встать на путь воли сердца и разума.
— -Да, путь не из легких. Но иного не будет. Булатный клинок рождается в жаркой печи под ударами молота. Сильные и волевые люди тоже куются в суровых условиях. И именно они становятся той крепкой опорой, тем надежным стержнем, на котором держался и держится мир.
— — Как бы крепко народ ни спал, как бы ловко ни был обманут, в шаге от пропасти у многих пробудится воля к жизни. Все, в ком еще жива душа и в ком еще теплится искорка Света, проснутся, воспрянут и, возродив себя, свой мир сумеют возродить.
— — И как достигнет доля пробужденных заметного числа, тогда и стоит нам вставать и в бой за Русь единым миром подниматься.… Вот такова вторая весть.
Наступила тишина. только мерно потрескивали в огне мерцающие угли, и легкий ветер короткими порывами пробегал по кронам высоких деревьев. Где-то вдалеке крикнула ночная птица. Кропот поднял взгляд на звезды. Они ярко сияли в безоблачном небе, бесстрастно глядя с высоты на наш несовершенный мир. Юноша вздохнул и тихо спросил:
— Когда же мы дождемся этих вестей? Когда все начнется?
Сермеж так же тихо ответил:
— Сдается мне, что нынче и есть та самая грань, за которой либо прозрение великое, либо…
— Не продолжай дальше! — мысленно остановил его я. — Пусть будет так, и никак иначе.
Сермеж, не окончив фразу, задумчиво взглянул на ночное небо. Кропот снова вздохнул и погрузился в глубокое раздумье. Так в этой позе он и заснул на бревне у костра. Уходя, Сермеж предложил разбудить его, чтобы отправить спать в палатку. Но Раскита решил его не тревожить:
— Я еще посижу, — сказал он шепотом. — Ты же знаешь, я мало сплю. За ним я погляжу и костер поддержу пока. А ты иди.
Сермеж кивнул и, пожелав всем хорошего сна, скрылся под пологом своей палатки. Недолго думая, я отправился вслед. День был очень непростой. И кто знает, что нас ожидало завтра. Нужно было хорошо выспаться.

(продолжение следует)