Посмертно влюбленные. Эпизод 19. (Глава 19)

Эпизод 19. 1714-й год с даты основания Рима, 1-й год правления базилевса Романа Второго Младшего (август 960 года от Рождества Христова).

Жестоко просчитались те нерадивые слуги, которые рассчитывали провести этот жаркий августовский день в тени пиний Тускулума с кувшином охлажденного вина. Бедолаги, они еще просто не все узнали об их новом хозяине, отце Сергии, епископе Непи и с недавних пор коадъюторе епископа Лабиканы. Этим утром почтенный прелат велел готовить себе носилки, намереваясь к полудню достичь Непи. Слугам непонятны были ни спешка епископа, ни его безразличие к той удушающей жаре, которая воцарилась этим летом во всей Кампанье. На самом деле все объяснялось достаточно просто, Сергий только накануне избавился от назойливого и приставучего лабиканского коллеги Аймара, найдя тому дело в Риме, и теперь спешил в Непи, где сегодня местное население собиралось чествовать знаменитых земляков и покровителей города, святых мучеников Толомео и Романа. Разумеется, главный городской праздник не мог состояться без присутствия епископа, с которым у местных жителей уже давно установились взаимная симпатия и уважение.

Сразу после терции[1] в часовне усадьбы, построенной Теодорой Младшей, епископ покинул Тускулум. Его поезд двигался весьма бодро, правда время от времени приходилось останавливаться, чтобы напоить людей и коней. Мажордом епископа полагал, что хозяин проследует транзитом через Рим, однако Сергий приказал идти в обход города. Слуги вновь списали это на непонятную спешку, но на сей раз их умозаключения произвели на свет ложный диагноз, на самом деле Сергий просто не хотел ехать сквозь Рим, поскольку не желал встречи с собственным племянником, папой Иоанном Двенадцатым.

Увы, в казавшейся бездонной чаше терпения Сергия уже больше не осталось места. Верой и правдой он долгие годы служил и отцу Иоанна, и самому понтифику, но всему же есть предел. Интересы их семьи Сергий всегда ставил выше прочих, включая собственные, но к сегодняшнему дню оказалось, что эти интересы уже перестают уживаться с постулатами исповедуемой им Веры, а в глазах окружающих именно он невольно становился апологетом того странного порядка и той странной политики, которой с некоторого момента предался Святой престол.

Нет, он не осуждал папу-племянника за его заигрывание с Оттоном, хотя ему ближе была бескомпромиссная линия поведения, в былые годы выбранная Альберихом, и потому он находил эти заигрывания опасными. Несколько раз он осмеливался заговорить об этом с Иоанном, но тот находил достаточно серьезные аргументы в пользу германского выбора Святого престола. Что ж, Его Святейшество человек неглупый и уже достаточно поднаторевший в дипломатии. Сергий принял его точку зрения и, как верный слуга, последовательно отстаивал ее в частых посольских миссиях в Равенну, Лукку и Магдебург. Готов он отстаивать ее и сейчас, вот только встречные претензии к Святому престолу со стороны светских владык все меньше имеют отношение к политическим интригам и все более касаются личных качеств понтифика. И их все сложнее Сергию опровергать.

Вот зачем, скажите, понадобилось папе устраивать эту комедию с Лабиканской епархией? Ведь шила в мешке не утаишь, а слуги у мессера Деодата, да и он сам, не блещут ни интеллектом, ни деликатностью. Подробности посвящения епископа в конюшне благодаря этим длинным и глупым языкам очень скоро всплыли в римских тавернах и, естественно, не добавили вистов папе в его дипломатической игре. И ладно, если бы создание Лабиканской епархии оказало решающий вклад в исход борьбы папы с субурбикарными епископами. Но нет, к тому моменту папа уже победил, и это посвящение выглядело только намеренным оскорблением католической Церкви. Примерно также, если не хлеще, куражился, только уже над православной Церковью, сто лет тому назад базилевс Михаил, когда заставлял своего слугу Грилла, известного талантом испускать зловонные газы невиданной силы, облачаться в одежды патриарха и причащать горожан уксусом и горчицей[2].

О низложении епископов Порто и Остии тоже ходили странные слухи. Но здесь, по мнению Сергия, Иоанн хотя бы поступил в стиле отца, принцепса Альбериха, и можно было бы сколько угодно ханжески закатывать глаза при рассказе о насильном пострижении епископов, но другого пути сломить оппозицию в собственной Церкви у Иоанна не было. Иоанн действовал решительно и быстро, и не успел он еще вернуться в Рим, как на освободившиеся кафедры были назначены новые епископы. Ими стали смиренные отцы Чикконе и Бенедикт, долгие годы служившие в среднем церковном чине в римских базиликах, но недавно получившие титулы кардиналов-диаконов. Больших талантов Сергий за новоиспеченными епископами никогда не отмечал, а тот единственный талант, который за ними имелся, мог легко угадать всякий, кто даже с этими священниками совершенно не был знаком, но когда-либо держал в доме своем собаку.

Далее Иоанн направил гонцов к епископам Альбано и Веллетри, которым сообщил, что также намерен посетить их епархии. Понтифик при этом, однако, не сдвинулся с места и в своих расчетах оказался прав. Оба епископа сами приехали к нему в Рим и, не меняя потных дорожных одежд, наперегонки друг с другом заявили о своей полной поддержке всех решений Иоанна, настоящих и будущих. Понтифик любезно оставил их на кафедрах, но не в силу милосердия и всепрощенчества, а потому что тем самым нанес попутно серьезный удар по последнему оппозиционеру в Риме, сабинскому епископу Иоанну, которому прелаты Альбано и Веллетри до сего дня приходились личными друзьями, но теперь эта дружба была принесена в жертву.

Сергий присутствовал при этом разговоре папы с епископами. Он видел, сколь жалко они выглядели, как угодливо улыбались хозяину, как с согбенными спинами пятились к двери по окончании аудиенции. Сергий смотрел на них и видел в них… себя. Вот так же и он сам почти двадцать лет тому назад предавал даже не друга, а брата, своего брата Константина, с которым с рождения делил поровну и дары Господа, и испытания Его. Ехидство, в те минуты отобразившееся на лице Его Святейшества, Сергий воспринял как напоминание о том давнем, но от этого не менее страшном, грехе. И Сергий не выдержал.

— Не кажется ли Вашему Святейшеству, что стоит удовлетвориться радостью победителя и не прибегать к дополнительному унижению лиц, так же как и вы принявших Дух Святой для совершения великих таинств? — спросил Сергий, как только рабски склоненные силуэты епископов исчезли за проемами папских дверей.

Искусный тиран, как правило, хороший психолог. Удивление на лице Иоанна задержалось не более чем на мгновение и вскоре вновь уступило место всепонимающему ехидству.

— Жалость к предателям есть глупость, — изрек понтифик, — единожды предавший предаст вновь. А предателей никто не любит, в том числе и те, ради которых он предает. Не так ли?

Это уже не было даже намеком. Сергий стушевался, отвесил поспешный поклон племяннику и направился вон. Он не слышал, как Деодат, наклонившись к Иоанну, что-то прошептал вслед епископу Непи. Но Сергий хорошо услышал ответ племянника, тот и не подумал снижать голос:

— Собака, которой некуда идти, всегда возвращается.

«Собака!» Вот и найдена достойная оценка его многолетним трудам. «Собака!» — заявил ему развращенный юнец, опьяневший от собственной безнаказанности, уверенный, что может безответственно сеять вокруг себя зло и что люди будут продолжать пресмыкаться возле него из-за одного его положения, которое ему когда-то вытребовал его великий отец. При воспоминании об Альберихе у Сергия даже подступил ком к горлу. Да, его брат мог быть суров и безжалостен, но никогда, никогда он не позволял себе опускаться до личных оскорблений. Тем более в отношении своих добросовестных слуг.

Вот потому теперь епископ Непи не поленился сделать крюк и обойти стороной Рим. С тех самых пор, с того самого разговора он не виделся с Иоанном, а тот, как любой недалекий, но занимающий более высокое положение человек, не спешил извиниться за свои слова и лишь однажды направил дяде богатые подарки, полагая, что достойно возместил тому моральный ущерб. Сергий подарки принял и отправил Иоанну милое благодарственное письмо, но царапина на его сердце ныла по-прежнему. Не взыщи теперь, мой дорогой племянник, но отныне тебе придется поискать другого советника, мне же разреши довольствоваться теми благами, которыми меня окружает мой крохотный, невзрачный, но такой милый Непи!

«Невзрачный» Непи меж тем появился на Апеннинском сапоге на полтысячи лет ранее самого Рима. Он стал свидетелем, как спорили между собой Ромул и Рем, определяя границы нового города, как те ссорились и пытались для разрешения спора прибегнуть к помощи высших сил. Все тщетно — одному удачу предсказали шесть появившихся в небе коршунов, другому сразу двенадцать. Наконец Ромул от слов перешел к делу и начал копать ров будущей столицы мира, а другой брат в издевку стал перепрыгивать через этот ров туда-сюда. И брат убил брата, и родился город, равного которому нет в этом мире, и Непи наблюдал, как этот город рос, набирал силу и однажды подмял более старший город под себя. Все это Непи пережил с достоинством и только постарался быть в чем-то полезным своему южному соседу, став в Средние века заметным форпостом на пути из Равенны в Рим, связующим звеном от экзарха к папе. Ну в точности как сам Сергий попытался быть полезным своему неблагодарному племяннику!

Солнце меж тем обжигало беспощадно, но человек привыкает ко всему, и его преподобие по дороге слегка задремал. Он проснулся где-то на полпути, где-то недалеко от Орты. Длинные равнины уступили место небольшому леску, на недолгое время подарившие епископу и его людям драгоценную прохладу. Сергий, выглядывая из носилок, вдруг увидел женщину в красном, бежавшую за его поездом. Он высунул голову из носилок, женщина не отставала и отчаянно махала рукой, призывая остановиться или же повернуть обратно. Споткнувшись и упав на выщербленные камни старой дороги, она в отчаянии заколотила по ним руками и ногами.

— Стой! — крикнул епископ слугам.

Носилки остановились. Епископ выскочил из них, но на дороге уже никого не было, а слуги начали недоуменно переглядываться между собой.

— Мне показалось, что кто-то звал на помощь, — смущенно пояснил Сергий.

— Ваше преподобие, мы здесь одни, и никто из нас не слышал голосов, — сказал мажордом, а прочие слуги подтвердили его слова. Сергий еще более смутился, махнул рукой, влез в носилки и приказал продолжить ход.

В полдень кортеж епископа въехал в Непи и направился к базилике святого Бьяджо, мученика, который никогда не жил в Италии, но мощи его в период иконоборчества разошлись чуть ли не по всем итальянским городам. Так, Каразино достался кусок языка святого, Пенне — череп, Абруццо — рука, а Ветрано кусок гортани, ибо святой был непревзойденным мастером излечения проглотивших кости. Непи же любил святого абсолютно бескорыстно, церковь, названная в его честь, не обладала мощами армянского мученика, но сегодня все внимание и любовь прихожан адресовались другим святым, мученикам Толомео и Роману, родившимся здесь.

Сергий, не ведая устали, сразу с дороги принялся за подготовку к мессе. Казалось, что сама земля Непи вдохнула в него новые силы, а благожелательность горожан заставила епископа забыть о его недавних злоключениях. Началась месса, и Сергий, ведя ее, с умилением вглядывался в лица непетинцев, которых он знал наперечет и был полностью в курсе их страстей и искушений. Вот все они, все такие родные добрые лица, выстроились теперь в очередь за Святым Причастием! Вот Мария, вдова винодела и мать сразу семерых детей, сегодня, верно, будет просить пристроить младшего аколитом. Вот Энрико, у него давний спор с соседом из-за границ земельного участка, а вот и сам сосед Паоло. Никому не известно, в том числе и самому Сергию, кто их них прав, но он сегодня выслушает жалобы от обоих и обоим даст совет уступить и примириться. А вот красавица Роза, почтенные горожанки сердито ворчат ей вслед, но Сергий-то знает, что душа ее чиста и что дело тут более в неуспокоенности самих горожанок. Ну а теперь, раскрыв рот, принимает плоть Христову Фабио, известный в Непи плут и любитель присваивать чужое добро, это знает всякий, и Сергий знает, но разве можно даже такому отказывать в причащении? Нет, и каждому из них, помимо освященных Даров, Сергий даст мудрое наставление, каждого успокоит, урезонит и приголубит и от каждого услышит в свой адрес похвалу. Она так нужна ему сегодня!

Даже жаль, что заканчивается месса, что их городок так мал и что ему осталось-то всего-навсего благословить только что причащенных, которые собрались теперь за дверями базилики святого Бьяджо. Он вышел к ним на небольшую площадь и развел руки в стороны, пытаясь угомонить восторги влюбленных в него горожан. В этот момент к площади подъехало около десятка всадников. Ого, сегодня в городе гости! Что ж, это прекрасно, пусть гости и опоздали к мессе. Прибывшие, видимо, сами поняли, что опоздали, часть из них осталась возле лошадей, а вторая половина, человек пять-шесть, коротко посовещавшись, направились к нему. Что ты тут будешь делать? Месса закончилась, и Сергий теперь мог только благословить их, но без всякого причастия.

— Мир вам, дети Христа! — кротко произнес епископ, осеняя окруживших его людей знамением.

Гости неожиданно для всех повернули от него прочь и еще более быстрым шагом направились к лошадям. Взоры удивленной толпы устремились на своего пастора, на белоснежных одеждах которого вдруг проступили сразу несколько алых пятен.

— Слава королю Беренгарию! Славьте короля Беренгария! — прокричали незнакомцы и, пользуясь всеобщим замешательством, пришпорили лошадей по направлению к Виа Америно, той самой дороге, которая связывала Рим и Равенну.

Убийцы устремились на север. Толпа, опомнившись, коротко ахнула и запоздало кинула в ускользающих преступников несколько камней, ни один из которых не достиг цели. В следующую минуту паства плотным кольцом окружила своего епископа. Сергий лежал на крыльце церкви, его глаза были устремлены в небо, с губ умирающего срывались негромко дребезжащие слова:

— Господи! Прости! Меня…. его… их! Помоги ему, верни его на путь истинный! Помоги тем неизвестным, ибо они суть несчастнее Каина и душе их угрожает гибель! Помоги людям города сего, избери им пастора достойнее меня, подари им спасение Твое! О, я вижу Тебя, Господи! Я иду к Тебе! Прими же меня, Отче! Не откажи!

* * * * *

Имена убийц епископа так и остались неизвестны, равно как и заказчики злодеяния. С одной стороны, все в Непи слышали, как преступники пели здравицы королю Беренгарию, и это вроде как безальтернативно указывало на главного режиссера драмы. С другой стороны, упоминание имени короля очень сильно походило на провокацию, убийство священника во все времена не было поводом гордиться, и вряд ли король это преступление мог бы когда-нибудь записать себе в актив. С третьей, нарочитая топорность в действиях преступников и их намеренное бравирование именем возможного господина опять могла бы указывать на короля, рассчитывавшего, что эту топорность подметят все и от него тем самым будут отведены все подозрения, а смерть Сергия, безусловно, ослабляла Рим и была выгодна королю. Другим вероятным заказчиком убийства думающие люди склонны были называть самого Оттона, ведь провокация с убийством практически не оставляла других вариантов Святому престолу, как, зажмурившись, упасть в объятия саксонского короля. И, наконец, еще одна версия уходила следами в сам Рим. Да, Сергий был самым мудрым советником папы, но к тому моменту отношения дяди с племянником уже порядком испортились, а Иоанн более не находил аргументов выманить Оттона из-за Альп к себе на защиту и, возможно, посчитал дядю весомой разменной монетой для своей хитрой игры. Так или иначе, убийство епископа Непи, по своим мотивам стоящее в одном ряду с убийством эрцгерцога Фердинанда или же царя Филиппа Македонского, стало тем самым поворотным моментом в итальянской Истории, после которого появление германцев на Апеннинах стало делом практически решенным.

.......................….........…….........................….......…...............…………….

[1] — Терция — служба третьего часа, около девяти утра.

[2] — Михаил Третий (840-867) византийский император (842-867). В книге приводятся случаи, описанные Симеоном Метафрастом, летописцем второй половины Х века.

[3] — Франц Фердинанд (1863–1914) — австрийский эрцгерцог, наследник императорского престола. Его убийство стало поводом к Первой мировой войне.

[4] — Филипп II Македонский (382–336 до н. э.) — царь Македонии. Его убийство стало поводом к походу Александра Македонского, сына Филиппа, в Персию.