Книга «Кто вы, Иван Барков?»
Семинария (Глава 3)
Оглавление
Возрастные ограничения 16+
— Памятен мне один грубый и чёрствый душой семинарист из старших классов по фамилии Преображенский. Опосля он в Выборге благочинным стал, хоть и безбожник. Нам, мальцам, брать кусок хлеба до обеда воспрещал. Бывало отрежет ломоть во весь край:
«А ведь, наверно, это я осилю…»
И зачинает перед нами бессовестно его снедать.
Отец Симеон Барков сильно переживает за сына, которому скоро идти на казённый кошт в духовную семинарию. В своё время он и сам её окончил, поэтому тамошние порядки и нравы знает хорошо. Но другого пути нет, это единственный вариант дать сыну образование и заиметь ему льготу от воинской службы. Поэтому в крайнее время отец Симеон ему рассказывает…, рассказывает.
Ваня слушает отца внимательно и не перебивает. Из этих рассказов он уже понимает, что идёт туда, где людей не столько учат, сколько ломают. Во имя огромной системы, именуемой Русская Православная Церковь. И правильно говорят:
«В семинарии Веру не обретёшь, скорее потеряешь!».
Но Ване не нужно обретать Веру, она у него уже есть. И любящая семья есть. Он просто очень хочет учиться! В родительском доме ему уже тесно, а постоять за себя в случае чего он сможет, Лиговка научила.
— Ох-х, что-то сердце у меня не на месте, — вздыхает матушка Софья, — Не надо бы Ване в семинарию.
Материнское сердце не обманешь…
Зачисление
Для зачисления в семинарию Ване необходимо пройти собеседование и сдать экзамены. Формально, учитывая договорённость отца Симеона с ректором, но надо.
Собеседование он проходит у самого ректора семинарии.
— Чего тебе, отрок, в обители премудрости сей? — спрашивает его ректор.
Всё просто! Как научил отец, Ваня рассказывает ректору о своем желании стать учёным мужем и, возможно, священником.
Всё! Собеседование пройдено.
С экзаменами тоже выходит хорошо! Русский язык, библейская история, пение, катехизис, знание основных молитв и умение читать на церковно–славянском языке. У Вани с этим проблем никаких, а в церковь он ходит сызмальства и не только поставить свечку.
Всё! Зачислен!
Теперь вместе с Ваней в Славяно-Греко-Латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге обучаются 73 ученика. На их содержание идут деньги, получаемые монастырём за «гробокопательныя места», но их явно недостаточно. Не хватает многого. Можно сказать всего! Но это лучшее духовное учебное заведение в России. Вернее одно из двух. Второе аналогичное — в Москве.
Общежитие (бурса)
А давайте вместе, глазами самого Вани, посмотрим на семинарию в ретроспективе всех пяти лет, которые он здесь проведет…
До конца жизни Ваня запомнит этот специфический запах — гнилого дерева от старого паркета, какой-то несвежей еды из-за близости трапезной и спертого воздуха. Вентиляция в здании не предусмотрена.
Живут семинаристы по трое–четверо. Первый этаж, естественно, за первокурсниками. Комнатки махонькие. Двухэтажные кровати. Один стол, один-два стула и один шкаф. Двери на замок не закрываются. Да и не позволительно это.
— Это моё место, я его первый занял, — худенький тонкоголосый мальчик пытается выгнать Ваню с нижней полки кровати. — Пшёл вон, псина сухоточная!
— А теперь моё! — Ваня выписывает будущему однокласснику смачный подзатыльник, — А за псину… А на-ка тебе ещё лещика лиговского по шее, да пожирнее!
Нравы
Основную массу поступающих в семинарию составляют дети деревенских священников, тихие и богобоязненные мальчики, чей прежний жизненный опыт ограничен рамками сельского прихода. Однако несколько лет пребывания в семинарии меняют этих мальчиков до неузнаваемости.
Многие очень скоро начинают пить и курить. Как все… Ваня тоже. Ибо нравы в семинарии совсем не светские. Старшие помыкают младшими, заставляют их прислуживать себе, отбирают у них деньги, посылают за водкой и папиросами.
Ваня за водкой для старших тоже бегает, ему не сложно, а денег у него нет никогда.
Питие
Пьют в семинарии много. Здесь нет такого понятия как будний или выходной день. Напиться могут в любой день. Другое дело, что в будние дни ученик чаще на виду. В отличии от выходного, когда у ученика больше свободного времени, а значит меньше вероятности быть пойманным. Да и кто его будет ловить, время тратить…
Пьют семинаристы по любому поводу: именины, счастливые события, добрые вести. Старшие устраивают попойки даже по случаю посвящения в стихарь (священный сан). Это называется «омыть стихарь».
Ваня очень быстро привыкает к спиртному и становится от него зависим. Пока в малых дозах. Такой организм.
По древнему семинарскому обычаю, всякий ученик по приезду из дома обязан поставить товарищам выпивку, обыкновенно это:
«… 1/4 водки (сенюка), одну или две бутылки церковного или Сантуринского вина для неупотребляющих водки».
Вообще, старшим дозволительно пропустить одну-другую рюмочку во всякое время. Каждый из них или сам, или в ассоциации с другим, имеет в запасе бутылочку.
По праздникам, когда бывает пьяна вся семинария, считается, что всё обходится сравнительно благополучно, если:
«…пили, но никого не побили!».
Бывают случаи, когда пиршества семинаристов заканчиваются их визитами в ближайший кабак или публичный дом и разные притоны. Нередки буйства в пьяном виде, шум, ругань, битье стекол. Здесь Ваня «куда все, туда и он». Но, не в первых рядах. Ещё не заматерел.
Циничная и разухабистая матерщина считается совершенно естественной. Распространена игра в карты на деньги, причем не только в свободное время, но и прямо на уроках.
Курение
Все учителя знают, что семинаристы курят. В иную перемену от табачного дыма в уборную войти нельзя. По ней плавают тучи сизого дыма и никакие форточки не успевают его вытягивать. Однако курящих табак в семинарии относительно мало, ведь за курение, если поймают, или даже по доносу, могут и отчислить. И отчисляют!
Ваня Барков курить тоже пробует, но не привыкает, не нравится. Так до конца жизни и останется некурящим.
С чем связано жёсткое негативное отношение в русском православии к табакокурению, неясно. Так в Греции православные священники курят вместе с прихожанами прямо рядом с церквями. Но при этом, никто из них не пьёт. В России же всё наоборот. Никто и слова не скажет, если даже:
«… видел священников, приносящих Святые Дары в нетрезвом виде»,
но курить нашему священнику…
«мерзейше есть».
Видимо, традиции…
Архиерейские пиры
Выпить любят не только семинаристы, но и их учителя. Частые архиерейские пиры для высоких гостей всегда заканчиваются «изнесением мощей» духовных отцов на руках своих духовных детей.
Ваня очень любит послушание в виде наряда на архиерейский пир. Заканчиваются эти пиры в архиерейском доме обычно к полуночи. После чего семинаристы делают там уборку. Моют посуду и часа в два-три ночи идут спать.
Тащат с собою всё, что не приколочено: архиерейскую водку, в пустую бутылку наливая воду или разбавляя; подарки, мешки с остатками еды — фаршированный осетр, белуга, дорогие сыры и салаты, медовые пряники. Как это куда?! Вечно голодным товарищам и себе в запас. Не выбрасывать же…
Один семинарист во время уборки в архиерейских покоях напивается, переодевается в архиерейские облачения, падает в мраморную ванну и всё вокруг себя заблёвывает. Так, по семинарии начинает ходить шутка, что архиерейская ванна освящена отдельно. Но, до таких подвигов Чёрный Человек Вани Баркова ещё не дорос.
Трапезная
Семинаристов в целом кормят хорошо, но не досыта. Все монахи-кулинары сильно пьющие, но других нет. Они начинают пить с самого утра. Бывает что из-за этого они приготовляют ужин семинаристам только наполовину, недоваривают кашу. В супах бывает попадаются камни. Подходя с оловянными кружками за компотом, семинаристы частенько слышат от маленького пьяного монашека-трапезника с разливной меркой:
— У-у-у, опостылые! Все жрёте! Когда же вы уже все тут околеете?!
Это он так шутит. И он же частенько выходит на обеде в трапезную и проверяет, кто и сколько порций еды взял. Если кто взял больше, то отбирает и говорит:
— Всё должно быть по-честному!
Может и жестоко пошутить. Один из учеников просит:
— Честной брат, дай мне пару яиц.
А тот отвечает:
— На что тебе? У тебя своих пара, а-ха-ха!
Недостаток еды порождает озабоченность добыванием пищи. За неимением лишних денег некоторые семинаристы вынуждены покупать:
«… или куски у нищих, или же в солдатских казармах у солдат целыми ковригами, аки хлебом более дешевым, чем в лавках».
Ваня от недостатка еды не шибко страдает. Он отроду малоежка, а на первом году обучения ещё и ходит в увольнение домой, на Лиговку. Да и остатков с архиерейских пиров, если их правильно распределить, надолго хватает. Ещё и пряники на гостинцы сестрам есть.
Богослужение
Вообще постановка благоговейного богослужения есть первейшая обязанность учителей пастырского служения в духовной семинарии. Но на деле наблюдается совершенно противоположная картина:
«Никогда и нигде — ни в одном из русских храмов — не проявляется такого молитвенного безразличия, такой небрежности, такого кощунственного неприличия, какие являются повсеместным, обычным и почти постоянным явлением в семинарской жизни» — пишет протопресвитер Георгий Шавельский.
Семинаристы прибегают к разным ухищрениям, чтобы не пойти или скоротать богослужение. Соревнуются друг с другом в скорости чтения и пения. Бывают случаи, когда они прямо во время богослужения дерутся, пьют, закусывают и распевают кощунственные акафисты.
К церковным книгам семинаристы относятся без малейшей бережливости: ими швыряются и на них спят. И даже соблюдение поста в семинарии не строго обязательно. За исключением первой и последней недель по желанию можно вкушать скоромное.
На попова сына Ваню Баркова, привыкшего к совсем другому богослужению в приходской церкви и такого никогда не видевшего, всё это производит просто катастрофически разрушительное воздействие.
— Знаешь, Ваня, почему Бог не наказывает кощунников? — шепчет ему на ухо сосед по парте, — А потому, что его нет! А-ха-ха!
Любовь и поэзия
За пять лет обучения Вани Баркова в семинарии несколько его соучеников женятся «по залету». Бывает пьяные семинаристы притаскивают из города гулящих девок.
А как же любовь? Быть такого не может, чтобы молодой человек, великий пиит в будущем, и не влюблен! Но, увы, Иван Барков не пишет и никогда не напишет любовных и вообще стихов, ни в семинарии, ни позже. И за таковые конечно нельзя считать ему приписываемые… ну вы понимаете. И даже оду на день рождения Петра III написал не он. Но, об этом позже.
Когда же ему доводится читать любовные вирши других пиитов, грустная усмешка пробегает по его лицу. Он начинает бормотать неясные слова, и только один раз его товарищи по семинарии их слышат…
«Бахус! Бахус! Бахус!» — тихо повторяет Барков с неизъяснимой грустью.
Забегая вперёд… В последствие, в петербургских кабаках часто можно будет заметить Ивана Баркова в синем потертом кафтане. Он сидит один, неподвижно, с кружкою в руках и время от времени восклицает:
— In vino veritas!
Но что это значит, никто не понимает.
А его второе «Я» может праздновать свою первую большую победу – это у Вани от первых соприкосновений с женщинами — девками гулящими, уже образовался такой известный мужской психологический надлом. Нет, пока не болезнь, но, да, надлом. Когда мужчина все свои взаимоотношения с противоположным полом сводит только к формуле «водка – в койку!» и меняет Любовь на вино. И никакие другие формы общения с женщинами ему не нужны, он их боится и даже избегает. Причём второе без первого (женщина без водки) не живёт, тогда как наоборот (водка без женщины) сколько угодно!
А ведь согласитесь, по этой формуле многие мужчины живут и сегодня. Так проще! Бывает, что и женщины встречаются с мужчинами только «для здоровья» и не для чего иного, но это реже.
Искушение
Можно и дальше рассказывать о тех безобразиях и буквально дьявольских вызовах, с которыми юный Ваня Барков сталкивается в семинарии кроме вышеупомянутых – гомосексуализм, дремучая тупость, ханжество и стяжательство священноначалия, рукоприкладство, насилие, бессмысленные послушания. Постоянное недоедание, стрессовые ситуации, плохие бытовые условия, изнурительный режим – верный путь к высокой заболеваемости. Чахотка, чесотка, расстройство желудка, цинга, ангина — обычные спутники жизни семинаристов.
Однако через духовные школы и семинарии как в столицах, так и в провинциях, проходили и до сих пор проходят все будущие пастыри и архипастыри Русской Православной Церкви, даже впоследствии причисленные к лику святых. Это что, такое библейское «искушение Христа дьяволом» для будущих священников? Возможно…
И это всё выдерживают далеко не все и некоторые семинаристы меняют свои взгляды на православие. Кто-то становится агностиком, кто-то атеистом, а кто-то и верующим, но не в православное божество. И среди таковых оказывается и юный Иван Барков. Он не уходит из семинарии, но напрочь теряет Веру и никогда уже не станет священником как его отец Симеон. И это вторая большая победа его второго «Я».
Другие науки
Однако кроме богословских, к которым у Вани Баркова интерес потерян навсегда, в семинарии преподают и другие науки — география, история, арифметика, геометрия, логика, диалектика, риторика, пиитика, физика, метафизика, политика, латинский, греческий, еврейский, церковно-славянский языки, фара (аналогия), инфима, грамматика, синтаксима, пиитика, риторика и философия.
Занятия по этим предметам мало чем отличаются от университетских. Это лекции, семинары в форме диалога и письменные сочинения. Семинаристы, готовящие себя в священники, эти занятия посещают неохотно, переписывают лекции друг у друга и ходят на эти уроки поочередно. Сдал и забыл! Но науки эти трудные и кто-то даже остаётся на второй год, не выдерживая нагрузок, а кто-то и вовсе бросает учебу, не в состоянии выкарабкаться из трясины неудов.
Но для ученика «класса пиитики» (лучшего, «ректорского» класса) Вани Баркова изучение именно этих дисциплин теперь становится смыслом жизни. Он очень любит учиться и бывает на семинарах и в сочинениях демонстрирует глубину и уровень знаний сопоставимый, а то и превосходящий его учителей. Здесь надо обязательно добавить, что в классе пиитики не учат на пиитов, которыми как известно рождаются, а не становятся. А учат здесь переводчиков, переписчиков и редакторов текстов, вкл. самые сложные — пиитику. Пожалуй, у Вани самый красивый почерк в семинарии и ему нет равных ни в одной из перечисленных дисциплин.
И всё это при катастрофической нехватке в семинарии учебников, тетрадей, гусиных перьев и чернил. Пожалуй у Вани самый красивый почерк в семинарии и ему нет равных ни в одной из перечисленных дисциплин.
Конец детства
В 1745 году, на втором году учёбы в семинарии, в семье Вани происходят печальные перемены. Скоропостижно «по великим скорбям» и неизлечимой лёгочной болезни приказывает долго жить отец Симеон. После отпевания гроб с телом покойного настоятеля обносят вокруг церкви с пением ирмосов «Помощник и покровитель» и предают земле на Смоленском кладбище.
И всё! Жизнь семьи сразу даёт глубокую трещину.
Церковный дом нужно освобождать. У нового настоятеля прихода тоже большая семья и он торопит. А купить свой дом в Санкт-Петербурге у семьи нет средств. Ну не скапливает отец Симеон за свою жизнь большую деньгу. Приход бедный, на требах много не заработаешь и жертвуют мало. На жизнь хватает вполне, а на своё жильё — нет. Кстати это вечная проблема поповских семей — пока отец настоятель прихода, семья может жить в церковном доме. Но это как служебная квартира. Не служишь даже по причине смерти – освободи!
И вдовая матушка Софья с двумя дочерями перебирается в Сестрорецк, где их принимает на жительство в собственном доме старшая дочь Анастасия, уже успевшая сочетаться законным браком с тамошним молодым священником из зажиточной семьи. Вернее ещё с семинаристом перед его рукоположением в священный сан. И это большая удача, что семья мужа старшей дочери в этой ситуации являет истинно христианское милосердие, а не как обычно:
«Девицу мы у вас взяли, а паче вас нам и не надоть!»
За младшего сына Ваню у матушки Софьи особого беспокойства нет, он на полном казённом коште духовной семинарии, в которой учится уже второй год. И это тоже большая удача для семьи, оставшейся без кормильца и где каждый лишний рот теперь проблема!
Так Ваня Барков остаётся в Санкт-Петербурге совсем один. Беззаботное детство в дружной и любящей поповской семье заканчивается. Навсегда! Грустит ли он об этом? Конечно!
Судьба
Многие авторы пишут, что Барков тогда «убегает» от казалось бы предначертанной ему судьбы – стать священником. Но так ли это?
Во-первых, многие выпускники семинарии в то время тоже не становятся священниками и по её окончании идут на гражданскую службу, становясь «пролетариями умственного труда», которых обычно называют разночинцами. А, во-вторых, правильно говорят:
«Судьба и за печкой найдёт!».
В 1748 году в Академической гимназии при Академии наук, выпускники которой, по идее, должны становиться студентами Академического университета, с новыми учениками и соответственно со студентами, совсем кисло. Их отчаянно не хватает! По многим причинам… Предполагается, что ряды студентов теперь пополнят лучшие ученики духовных школ — Московской славяно-греко-латинской академии и славяно-греко-латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге. Нужны такие, кто при доучивании будет способен понимать лекции университетских профессоров на латыни.
В Москву отбирать наиболее способных семинаристов для Академической гимназии, отправляется Василий Тредиаковский, а в Санкт-Петербурге этим занимается Ломоносов.
Эх-х, знать бы Ване, что творится в той гимназии, возблагодарил бы и снова нашёл потерянного им Бога за то, что не допустил его тогда до «екзамена». Но вот не знал…
24 апреля 1748 года, Санкт-Петербург.
Кабинет М.В.Ломоносова в Академии наук.
В кабинете присутствует сам профессор химии Михаил Васильевич Ломоносов и его коллега — профессор философии Академического университета Иосиф Адам Браун. Они разбирают бумаги с результатами «екзамена» в семинарии Александро-Невского монастыря, учинённого дабы выделить самых способных семинаристов для дальнейшей учебы в Академической гимназии.
В апреле 1748 года Ломоносову идёт тридцать седьмой год и он уже восьмой год женат. За плечами целая жизнь, учеба в славяно-греко-латинской академии в Москве и в Германии. В 1745 году указом императрицы Елизаветы Петровны он производится в профессора.
Занятия в Академической гимназии должны начаться 16 мая. Остаётся меньше месяца. Десять человек им представили в семинарии, но с заданиями справились только трое…, очень плохо!
И вдруг…
Ломоносов поднимает глаза от бумаг:
— Чего Вам, любезный?
Перед ним стоит симпатичный парень лет шестнадцати, одетый в чёрный китель семинариста с воротником-стойкой, и картинно изображает поклон:
— Михайло Василич, дозвольте слово молвить… Потому на екзамене не был, что приболевши был, но готов отвечать!
Хм-м, каков наглец! Сам пришёл… Михаил Васильевич слегка улыбается.
— Как Вас, любезный?
— Иван Барков, попов сын!
Да, в списке этой фамилии нет. Но наглец настаивает… Мол, приболевши был, оттого и в список не вошёл.
А то Ломоносов простак?! Врёт конечно и не краснеет… Но… зачем? Ну я ж тебя сейчас, наглеца…
— Ну хорошо любезный, я проекзаменую Вас. Но на латыни. Согласны?
Профессор Браун тонко улыбается и откидывается в кресле в ожидании редкого развлечения – «побиение» наглеца. Ломоносов уже было открывает рот, но Барков, опережая его, заявляет, что, мол, да, он готов отвечать на латыни. И заявляет он это… на чистейшей латыни.
Ломоносов выпучивает глаза и тоже переходит на латынь. А через минуту он выпучивает глаза еще больше: Барков говорит на латыни просто великолепно, переводит быстро и без ошибок. И в целом демонстрирует отличные знания в различных областях. Профессор Браун, тоже задающий вопросы, в восторге!
— Барков, Барков, — повторяет Ломоносов вечером дома, — Надо это фамилие на ум сохранить. Даровит, шельма!
А через два дня Ломоносов отправляет в Академическую канцелярию своё знаменитое «Доношение», достойное того, чтобы привести его здесь полностью:
1. Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александро-Невской семинарии ученик Иван Барков и объявил, что он во время учиненного мною и господином профессором Брауном екзамена в семинарии не был и что весьма желает быть студентом при Академии Наук и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал.
2. И по его согласию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинский язык столько знает, что он профессорские лекции разуметь может. При екзамене сказан был от учителей больным.
3. При том объявил он, что учится в классе пиитики, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в семинарию пятый год и в стихарь не посвящен.
И ежели Канцелярия Академии Наук заблагорассудит его с прочими семинаристами в Академию потребовать, то я уповаю, что он в науках от других отметить себя может.
О сем доносит Профессор Михайла Ломоносов.
1748 года Апреля 26 дня.
Зачисление в Академию
Итак, благодаря приведённому «Доношению» М.В.Ломоносова, по сути путёвке в другую жизнь, шестнадцатилетнего Ивана Баркова зачисляют в Академию. 27 мая 1748 года — именно эта дата стоит под указом.
Почему в Академию? А она тогда и есть собственно Академия наук, Академический университет и Академическая гимназия, образовательная триада под управлением Академической канцелярии, читай, немца Шумахера.
Прощай, семинария! Здравствуй, гимназия!
***
А что же второе «Я» Ивана Баркова?
О, его можно поздравить. К шестнадцати годам его хозяином навсегда отброшена Вера в Бога, а Любовь к женщине разменяна на водку и похоть! Семья далеко и её почитай нет. А ведь Ваня ещё и жить не начинал. И видимо по инерции пьянка-гулянка у Вани пока ещё не превышает средне-статистический студенческий уровень. Обсценные стихи? Нет, не пишет.
«А ведь, наверно, это я осилю…»
И зачинает перед нами бессовестно его снедать.
Отец Симеон Барков сильно переживает за сына, которому скоро идти на казённый кошт в духовную семинарию. В своё время он и сам её окончил, поэтому тамошние порядки и нравы знает хорошо. Но другого пути нет, это единственный вариант дать сыну образование и заиметь ему льготу от воинской службы. Поэтому в крайнее время отец Симеон ему рассказывает…, рассказывает.
Ваня слушает отца внимательно и не перебивает. Из этих рассказов он уже понимает, что идёт туда, где людей не столько учат, сколько ломают. Во имя огромной системы, именуемой Русская Православная Церковь. И правильно говорят:
«В семинарии Веру не обретёшь, скорее потеряешь!».
Но Ване не нужно обретать Веру, она у него уже есть. И любящая семья есть. Он просто очень хочет учиться! В родительском доме ему уже тесно, а постоять за себя в случае чего он сможет, Лиговка научила.
— Ох-х, что-то сердце у меня не на месте, — вздыхает матушка Софья, — Не надо бы Ване в семинарию.
Материнское сердце не обманешь…
Зачисление
Для зачисления в семинарию Ване необходимо пройти собеседование и сдать экзамены. Формально, учитывая договорённость отца Симеона с ректором, но надо.
Собеседование он проходит у самого ректора семинарии.
— Чего тебе, отрок, в обители премудрости сей? — спрашивает его ректор.
Всё просто! Как научил отец, Ваня рассказывает ректору о своем желании стать учёным мужем и, возможно, священником.
Всё! Собеседование пройдено.
С экзаменами тоже выходит хорошо! Русский язык, библейская история, пение, катехизис, знание основных молитв и умение читать на церковно–славянском языке. У Вани с этим проблем никаких, а в церковь он ходит сызмальства и не только поставить свечку.
Всё! Зачислен!
Теперь вместе с Ваней в Славяно-Греко-Латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге обучаются 73 ученика. На их содержание идут деньги, получаемые монастырём за «гробокопательныя места», но их явно недостаточно. Не хватает многого. Можно сказать всего! Но это лучшее духовное учебное заведение в России. Вернее одно из двух. Второе аналогичное — в Москве.
Общежитие (бурса)
А давайте вместе, глазами самого Вани, посмотрим на семинарию в ретроспективе всех пяти лет, которые он здесь проведет…
До конца жизни Ваня запомнит этот специфический запах — гнилого дерева от старого паркета, какой-то несвежей еды из-за близости трапезной и спертого воздуха. Вентиляция в здании не предусмотрена.
Живут семинаристы по трое–четверо. Первый этаж, естественно, за первокурсниками. Комнатки махонькие. Двухэтажные кровати. Один стол, один-два стула и один шкаф. Двери на замок не закрываются. Да и не позволительно это.
— Это моё место, я его первый занял, — худенький тонкоголосый мальчик пытается выгнать Ваню с нижней полки кровати. — Пшёл вон, псина сухоточная!
— А теперь моё! — Ваня выписывает будущему однокласснику смачный подзатыльник, — А за псину… А на-ка тебе ещё лещика лиговского по шее, да пожирнее!
Нравы
Основную массу поступающих в семинарию составляют дети деревенских священников, тихие и богобоязненные мальчики, чей прежний жизненный опыт ограничен рамками сельского прихода. Однако несколько лет пребывания в семинарии меняют этих мальчиков до неузнаваемости.
Многие очень скоро начинают пить и курить. Как все… Ваня тоже. Ибо нравы в семинарии совсем не светские. Старшие помыкают младшими, заставляют их прислуживать себе, отбирают у них деньги, посылают за водкой и папиросами.
Ваня за водкой для старших тоже бегает, ему не сложно, а денег у него нет никогда.
Питие
Пьют в семинарии много. Здесь нет такого понятия как будний или выходной день. Напиться могут в любой день. Другое дело, что в будние дни ученик чаще на виду. В отличии от выходного, когда у ученика больше свободного времени, а значит меньше вероятности быть пойманным. Да и кто его будет ловить, время тратить…
Пьют семинаристы по любому поводу: именины, счастливые события, добрые вести. Старшие устраивают попойки даже по случаю посвящения в стихарь (священный сан). Это называется «омыть стихарь».
Ваня очень быстро привыкает к спиртному и становится от него зависим. Пока в малых дозах. Такой организм.
По древнему семинарскому обычаю, всякий ученик по приезду из дома обязан поставить товарищам выпивку, обыкновенно это:
«… 1/4 водки (сенюка), одну или две бутылки церковного или Сантуринского вина для неупотребляющих водки».
Вообще, старшим дозволительно пропустить одну-другую рюмочку во всякое время. Каждый из них или сам, или в ассоциации с другим, имеет в запасе бутылочку.
По праздникам, когда бывает пьяна вся семинария, считается, что всё обходится сравнительно благополучно, если:
«…пили, но никого не побили!».
Бывают случаи, когда пиршества семинаристов заканчиваются их визитами в ближайший кабак или публичный дом и разные притоны. Нередки буйства в пьяном виде, шум, ругань, битье стекол. Здесь Ваня «куда все, туда и он». Но, не в первых рядах. Ещё не заматерел.
Циничная и разухабистая матерщина считается совершенно естественной. Распространена игра в карты на деньги, причем не только в свободное время, но и прямо на уроках.
Курение
Все учителя знают, что семинаристы курят. В иную перемену от табачного дыма в уборную войти нельзя. По ней плавают тучи сизого дыма и никакие форточки не успевают его вытягивать. Однако курящих табак в семинарии относительно мало, ведь за курение, если поймают, или даже по доносу, могут и отчислить. И отчисляют!
Ваня Барков курить тоже пробует, но не привыкает, не нравится. Так до конца жизни и останется некурящим.
С чем связано жёсткое негативное отношение в русском православии к табакокурению, неясно. Так в Греции православные священники курят вместе с прихожанами прямо рядом с церквями. Но при этом, никто из них не пьёт. В России же всё наоборот. Никто и слова не скажет, если даже:
«… видел священников, приносящих Святые Дары в нетрезвом виде»,
но курить нашему священнику…
«мерзейше есть».
Видимо, традиции…
Архиерейские пиры
Выпить любят не только семинаристы, но и их учителя. Частые архиерейские пиры для высоких гостей всегда заканчиваются «изнесением мощей» духовных отцов на руках своих духовных детей.
Ваня очень любит послушание в виде наряда на архиерейский пир. Заканчиваются эти пиры в архиерейском доме обычно к полуночи. После чего семинаристы делают там уборку. Моют посуду и часа в два-три ночи идут спать.
Тащат с собою всё, что не приколочено: архиерейскую водку, в пустую бутылку наливая воду или разбавляя; подарки, мешки с остатками еды — фаршированный осетр, белуга, дорогие сыры и салаты, медовые пряники. Как это куда?! Вечно голодным товарищам и себе в запас. Не выбрасывать же…
Один семинарист во время уборки в архиерейских покоях напивается, переодевается в архиерейские облачения, падает в мраморную ванну и всё вокруг себя заблёвывает. Так, по семинарии начинает ходить шутка, что архиерейская ванна освящена отдельно. Но, до таких подвигов Чёрный Человек Вани Баркова ещё не дорос.
Трапезная
Семинаристов в целом кормят хорошо, но не досыта. Все монахи-кулинары сильно пьющие, но других нет. Они начинают пить с самого утра. Бывает что из-за этого они приготовляют ужин семинаристам только наполовину, недоваривают кашу. В супах бывает попадаются камни. Подходя с оловянными кружками за компотом, семинаристы частенько слышат от маленького пьяного монашека-трапезника с разливной меркой:
— У-у-у, опостылые! Все жрёте! Когда же вы уже все тут околеете?!
Это он так шутит. И он же частенько выходит на обеде в трапезную и проверяет, кто и сколько порций еды взял. Если кто взял больше, то отбирает и говорит:
— Всё должно быть по-честному!
Может и жестоко пошутить. Один из учеников просит:
— Честной брат, дай мне пару яиц.
А тот отвечает:
— На что тебе? У тебя своих пара, а-ха-ха!
Недостаток еды порождает озабоченность добыванием пищи. За неимением лишних денег некоторые семинаристы вынуждены покупать:
«… или куски у нищих, или же в солдатских казармах у солдат целыми ковригами, аки хлебом более дешевым, чем в лавках».
Ваня от недостатка еды не шибко страдает. Он отроду малоежка, а на первом году обучения ещё и ходит в увольнение домой, на Лиговку. Да и остатков с архиерейских пиров, если их правильно распределить, надолго хватает. Ещё и пряники на гостинцы сестрам есть.
Богослужение
Вообще постановка благоговейного богослужения есть первейшая обязанность учителей пастырского служения в духовной семинарии. Но на деле наблюдается совершенно противоположная картина:
«Никогда и нигде — ни в одном из русских храмов — не проявляется такого молитвенного безразличия, такой небрежности, такого кощунственного неприличия, какие являются повсеместным, обычным и почти постоянным явлением в семинарской жизни» — пишет протопресвитер Георгий Шавельский.
Семинаристы прибегают к разным ухищрениям, чтобы не пойти или скоротать богослужение. Соревнуются друг с другом в скорости чтения и пения. Бывают случаи, когда они прямо во время богослужения дерутся, пьют, закусывают и распевают кощунственные акафисты.
К церковным книгам семинаристы относятся без малейшей бережливости: ими швыряются и на них спят. И даже соблюдение поста в семинарии не строго обязательно. За исключением первой и последней недель по желанию можно вкушать скоромное.
На попова сына Ваню Баркова, привыкшего к совсем другому богослужению в приходской церкви и такого никогда не видевшего, всё это производит просто катастрофически разрушительное воздействие.
— Знаешь, Ваня, почему Бог не наказывает кощунников? — шепчет ему на ухо сосед по парте, — А потому, что его нет! А-ха-ха!
Любовь и поэзия
За пять лет обучения Вани Баркова в семинарии несколько его соучеников женятся «по залету». Бывает пьяные семинаристы притаскивают из города гулящих девок.
А как же любовь? Быть такого не может, чтобы молодой человек, великий пиит в будущем, и не влюблен! Но, увы, Иван Барков не пишет и никогда не напишет любовных и вообще стихов, ни в семинарии, ни позже. И за таковые конечно нельзя считать ему приписываемые… ну вы понимаете. И даже оду на день рождения Петра III написал не он. Но, об этом позже.
Когда же ему доводится читать любовные вирши других пиитов, грустная усмешка пробегает по его лицу. Он начинает бормотать неясные слова, и только один раз его товарищи по семинарии их слышат…
«Бахус! Бахус! Бахус!» — тихо повторяет Барков с неизъяснимой грустью.
Забегая вперёд… В последствие, в петербургских кабаках часто можно будет заметить Ивана Баркова в синем потертом кафтане. Он сидит один, неподвижно, с кружкою в руках и время от времени восклицает:
— In vino veritas!
Но что это значит, никто не понимает.
А его второе «Я» может праздновать свою первую большую победу – это у Вани от первых соприкосновений с женщинами — девками гулящими, уже образовался такой известный мужской психологический надлом. Нет, пока не болезнь, но, да, надлом. Когда мужчина все свои взаимоотношения с противоположным полом сводит только к формуле «водка – в койку!» и меняет Любовь на вино. И никакие другие формы общения с женщинами ему не нужны, он их боится и даже избегает. Причём второе без первого (женщина без водки) не живёт, тогда как наоборот (водка без женщины) сколько угодно!
А ведь согласитесь, по этой формуле многие мужчины живут и сегодня. Так проще! Бывает, что и женщины встречаются с мужчинами только «для здоровья» и не для чего иного, но это реже.
Искушение
Можно и дальше рассказывать о тех безобразиях и буквально дьявольских вызовах, с которыми юный Ваня Барков сталкивается в семинарии кроме вышеупомянутых – гомосексуализм, дремучая тупость, ханжество и стяжательство священноначалия, рукоприкладство, насилие, бессмысленные послушания. Постоянное недоедание, стрессовые ситуации, плохие бытовые условия, изнурительный режим – верный путь к высокой заболеваемости. Чахотка, чесотка, расстройство желудка, цинга, ангина — обычные спутники жизни семинаристов.
Однако через духовные школы и семинарии как в столицах, так и в провинциях, проходили и до сих пор проходят все будущие пастыри и архипастыри Русской Православной Церкви, даже впоследствии причисленные к лику святых. Это что, такое библейское «искушение Христа дьяволом» для будущих священников? Возможно…
И это всё выдерживают далеко не все и некоторые семинаристы меняют свои взгляды на православие. Кто-то становится агностиком, кто-то атеистом, а кто-то и верующим, но не в православное божество. И среди таковых оказывается и юный Иван Барков. Он не уходит из семинарии, но напрочь теряет Веру и никогда уже не станет священником как его отец Симеон. И это вторая большая победа его второго «Я».
Другие науки
Однако кроме богословских, к которым у Вани Баркова интерес потерян навсегда, в семинарии преподают и другие науки — география, история, арифметика, геометрия, логика, диалектика, риторика, пиитика, физика, метафизика, политика, латинский, греческий, еврейский, церковно-славянский языки, фара (аналогия), инфима, грамматика, синтаксима, пиитика, риторика и философия.
Занятия по этим предметам мало чем отличаются от университетских. Это лекции, семинары в форме диалога и письменные сочинения. Семинаристы, готовящие себя в священники, эти занятия посещают неохотно, переписывают лекции друг у друга и ходят на эти уроки поочередно. Сдал и забыл! Но науки эти трудные и кто-то даже остаётся на второй год, не выдерживая нагрузок, а кто-то и вовсе бросает учебу, не в состоянии выкарабкаться из трясины неудов.
Но для ученика «класса пиитики» (лучшего, «ректорского» класса) Вани Баркова изучение именно этих дисциплин теперь становится смыслом жизни. Он очень любит учиться и бывает на семинарах и в сочинениях демонстрирует глубину и уровень знаний сопоставимый, а то и превосходящий его учителей. Здесь надо обязательно добавить, что в классе пиитики не учат на пиитов, которыми как известно рождаются, а не становятся. А учат здесь переводчиков, переписчиков и редакторов текстов, вкл. самые сложные — пиитику. Пожалуй, у Вани самый красивый почерк в семинарии и ему нет равных ни в одной из перечисленных дисциплин.
И всё это при катастрофической нехватке в семинарии учебников, тетрадей, гусиных перьев и чернил. Пожалуй у Вани самый красивый почерк в семинарии и ему нет равных ни в одной из перечисленных дисциплин.
Конец детства
В 1745 году, на втором году учёбы в семинарии, в семье Вани происходят печальные перемены. Скоропостижно «по великим скорбям» и неизлечимой лёгочной болезни приказывает долго жить отец Симеон. После отпевания гроб с телом покойного настоятеля обносят вокруг церкви с пением ирмосов «Помощник и покровитель» и предают земле на Смоленском кладбище.
И всё! Жизнь семьи сразу даёт глубокую трещину.
Церковный дом нужно освобождать. У нового настоятеля прихода тоже большая семья и он торопит. А купить свой дом в Санкт-Петербурге у семьи нет средств. Ну не скапливает отец Симеон за свою жизнь большую деньгу. Приход бедный, на требах много не заработаешь и жертвуют мало. На жизнь хватает вполне, а на своё жильё — нет. Кстати это вечная проблема поповских семей — пока отец настоятель прихода, семья может жить в церковном доме. Но это как служебная квартира. Не служишь даже по причине смерти – освободи!
И вдовая матушка Софья с двумя дочерями перебирается в Сестрорецк, где их принимает на жительство в собственном доме старшая дочь Анастасия, уже успевшая сочетаться законным браком с тамошним молодым священником из зажиточной семьи. Вернее ещё с семинаристом перед его рукоположением в священный сан. И это большая удача, что семья мужа старшей дочери в этой ситуации являет истинно христианское милосердие, а не как обычно:
«Девицу мы у вас взяли, а паче вас нам и не надоть!»
За младшего сына Ваню у матушки Софьи особого беспокойства нет, он на полном казённом коште духовной семинарии, в которой учится уже второй год. И это тоже большая удача для семьи, оставшейся без кормильца и где каждый лишний рот теперь проблема!
Так Ваня Барков остаётся в Санкт-Петербурге совсем один. Беззаботное детство в дружной и любящей поповской семье заканчивается. Навсегда! Грустит ли он об этом? Конечно!
Судьба
Многие авторы пишут, что Барков тогда «убегает» от казалось бы предначертанной ему судьбы – стать священником. Но так ли это?
Во-первых, многие выпускники семинарии в то время тоже не становятся священниками и по её окончании идут на гражданскую службу, становясь «пролетариями умственного труда», которых обычно называют разночинцами. А, во-вторых, правильно говорят:
«Судьба и за печкой найдёт!».
В 1748 году в Академической гимназии при Академии наук, выпускники которой, по идее, должны становиться студентами Академического университета, с новыми учениками и соответственно со студентами, совсем кисло. Их отчаянно не хватает! По многим причинам… Предполагается, что ряды студентов теперь пополнят лучшие ученики духовных школ — Московской славяно-греко-латинской академии и славяно-греко-латинской семинарии Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге. Нужны такие, кто при доучивании будет способен понимать лекции университетских профессоров на латыни.
В Москву отбирать наиболее способных семинаристов для Академической гимназии, отправляется Василий Тредиаковский, а в Санкт-Петербурге этим занимается Ломоносов.
Эх-х, знать бы Ване, что творится в той гимназии, возблагодарил бы и снова нашёл потерянного им Бога за то, что не допустил его тогда до «екзамена». Но вот не знал…
24 апреля 1748 года, Санкт-Петербург.
Кабинет М.В.Ломоносова в Академии наук.
В кабинете присутствует сам профессор химии Михаил Васильевич Ломоносов и его коллега — профессор философии Академического университета Иосиф Адам Браун. Они разбирают бумаги с результатами «екзамена» в семинарии Александро-Невского монастыря, учинённого дабы выделить самых способных семинаристов для дальнейшей учебы в Академической гимназии.
В апреле 1748 года Ломоносову идёт тридцать седьмой год и он уже восьмой год женат. За плечами целая жизнь, учеба в славяно-греко-латинской академии в Москве и в Германии. В 1745 году указом императрицы Елизаветы Петровны он производится в профессора.
Занятия в Академической гимназии должны начаться 16 мая. Остаётся меньше месяца. Десять человек им представили в семинарии, но с заданиями справились только трое…, очень плохо!
И вдруг…
Ломоносов поднимает глаза от бумаг:
— Чего Вам, любезный?
Перед ним стоит симпатичный парень лет шестнадцати, одетый в чёрный китель семинариста с воротником-стойкой, и картинно изображает поклон:
— Михайло Василич, дозвольте слово молвить… Потому на екзамене не был, что приболевши был, но готов отвечать!
Хм-м, каков наглец! Сам пришёл… Михаил Васильевич слегка улыбается.
— Как Вас, любезный?
— Иван Барков, попов сын!
Да, в списке этой фамилии нет. Но наглец настаивает… Мол, приболевши был, оттого и в список не вошёл.
А то Ломоносов простак?! Врёт конечно и не краснеет… Но… зачем? Ну я ж тебя сейчас, наглеца…
— Ну хорошо любезный, я проекзаменую Вас. Но на латыни. Согласны?
Профессор Браун тонко улыбается и откидывается в кресле в ожидании редкого развлечения – «побиение» наглеца. Ломоносов уже было открывает рот, но Барков, опережая его, заявляет, что, мол, да, он готов отвечать на латыни. И заявляет он это… на чистейшей латыни.
Ломоносов выпучивает глаза и тоже переходит на латынь. А через минуту он выпучивает глаза еще больше: Барков говорит на латыни просто великолепно, переводит быстро и без ошибок. И в целом демонстрирует отличные знания в различных областях. Профессор Браун, тоже задающий вопросы, в восторге!
— Барков, Барков, — повторяет Ломоносов вечером дома, — Надо это фамилие на ум сохранить. Даровит, шельма!
А через два дня Ломоносов отправляет в Академическую канцелярию своё знаменитое «Доношение», достойное того, чтобы привести его здесь полностью:
1. Сего Апреля 24 дня приходил ко мне из Александро-Невской семинарии ученик Иван Барков и объявил, что он во время учиненного мною и господином профессором Брауном екзамена в семинарии не был и что весьма желает быть студентом при Академии Наук и для того просил меня, чтоб я его екзаменовал.
2. И по его согласию говорил я с ним по латине и задавал переводить с латинского на российский язык, из чего я усмотрел, что он имеет острое понятие и латинский язык столько знает, что он профессорские лекции разуметь может. При екзамене сказан был от учителей больным.
3. При том объявил он, что учится в классе пиитики, и что он попов сын, от роду имеет 16 лет, а от вступления в семинарию пятый год и в стихарь не посвящен.
И ежели Канцелярия Академии Наук заблагорассудит его с прочими семинаристами в Академию потребовать, то я уповаю, что он в науках от других отметить себя может.
О сем доносит Профессор Михайла Ломоносов.
1748 года Апреля 26 дня.
Зачисление в Академию
Итак, благодаря приведённому «Доношению» М.В.Ломоносова, по сути путёвке в другую жизнь, шестнадцатилетнего Ивана Баркова зачисляют в Академию. 27 мая 1748 года — именно эта дата стоит под указом.
Почему в Академию? А она тогда и есть собственно Академия наук, Академический университет и Академическая гимназия, образовательная триада под управлением Академической канцелярии, читай, немца Шумахера.
Прощай, семинария! Здравствуй, гимназия!
***
А что же второе «Я» Ивана Баркова?
О, его можно поздравить. К шестнадцати годам его хозяином навсегда отброшена Вера в Бога, а Любовь к женщине разменяна на водку и похоть! Семья далеко и её почитай нет. А ведь Ваня ещё и жить не начинал. И видимо по инерции пьянка-гулянка у Вани пока ещё не превышает средне-статистический студенческий уровень. Обсценные стихи? Нет, не пишет.
Свидетельство о публикации (PSBN) 71543
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 06 Октября 2024 года
Рецензии и комментарии 0