Книга «Кто вы, Иван Барков?»
Галерная, 10 (Глава 5)
Оглавление
Возрастные ограничения 16+
1762 год. Санкт-Петербург
Собственная квартира Михаила Васильевича Ломоносова по адресу: Санкт-Петербург, Васильевский остров, Галерная, 10. (В настоящее время в этом здании находится факультет журналистики СПб университета).
Квартира красивая и просторная. Учёный заботится о её обустройстве, приобретает и заказывает для неё красивую мебель и предметы интерьера. С Галерной ему очень удобно ходить на службу – в Кунсткамеру и химическую лабораторию.
В квартире находятся:
Сам Ломоносов и его близкий друг, бывший сосед по дому Герасима Васильевича Рафаилова на Сенатской (совр. Невский проспект) — Александр Петрович Сумароков — поэт, драматург и литературный критик. Свершившиеся, наторелые люди. Препорядочные охальники, видалые лицедеи и лицемеры, непревзойдённые мастера манипуляций с подсознанием своих читателей, слушателей и смотрельщиков. Великие пииты России на все времена!
Мужчины удобно расположились в уютных креслах перед горящим камином. На низеньком столике тесно. Там пузатые рюмки, бутылки с ликёрами, плошки со сладостями, штоф водки, грибочки, огурчики и т.д. На Ломоносове – домашний турецкий халат, а у Сумарокова расстёгнуты верхние пуговицы мундира.
— Послушай-ка, Петрович, — Ломоносов ласково улыбаясь, обращается к Сумарокову, — Внове… Сей ночью не спалось и вот намарал.
«Бывалоча Барков приступает к Сумарокову и давай восклицать на весь дом:
— Сумароков – вящий человече! Сумароков – самолучший российский пиит!
Разутешенный Сумароков велит подать водки. Когда же Барков напивается, он, уходя, говорит:
— Ляксандр Петрович, а я тебе солгал: самолучший-то, Ломоносов, второй – я, а ты, только что, третий!».
— А-ха-ха! – Сумароков сгибается пополам от хохота и роняет на пол серебряную вилку с вензелем «МЛ» с наколотым на неё маринованным грибочком, — Ну, ты, Михайло Василич, горазд рассмешить! Я вчера графу Иван Иванычу Шувалову в его литературном салоне шепнул на ушко прошлую твою побасенку…, мол, негодую, какое безобразие, доколе:
«Сумароков свои трагедии часто прямо переводит из Расина и других. Например, у Расина: «Centre vous, centre moi, vainement je m'eprouve. Present je vous fuis, absent je vous trouve!», а у Сумарокова: «Против тебя, себя я тщетно воружался! Не зря тебя искал, а видя удалялся». Барков испросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, а на полях подписал: «Украдено у Сумарокова» и воротил книгу по принадлежности».
— … Так, мне её сегодня с утра уже девять человек поведали. А-ха-ха! – продолжает хохотать Сумароков и разливает водку в две рюмочки.
— Это, что… Мне уже порядочно чужие вирши декламировали, выдавая за его. Прескверные, кстати, — Ломоносов откидывается в кресле.
— И что, думаешь так до сих пор никто и не смозговал, что это всё наши с тобой плутни, про «Сочинения Ивана Баркова»?! – Ломоносов берёт в правую руку рюмку, чокается ею с Сумароковым, опрокидывает водку в рот и с удовольствием хрустит солёным огурчиком, — Эх-х, славно пошла! Дай Бог, не остатная!
— Да, куда там. Никто и не вопрошает, дурак что ли, Ваня Барков, срамные вирши своей доподлинной фамилией удостоверять и откуда у него такие вития и жизненная искушённость взялись? Чудо что ли? – говорит Сумароков, ставя пустую рюмку на столик, — Хотя по академии его многие помнить должны. Когда он чудить и заговариваться начал-то?
— По-моему в 51-м ещё, когда с первого курса университета выгнали его. И как он тогда не помер под кнутом… То, Крашенинников, ректор, приказал. Мог ведь тогда его и в лазарет услать. Зрил же, что недоросль не в себе, прёт и прёт. Так нет, солдат призвал, на цепь его посадил, а потом и в кандалы заковал. Сильно Ваню тогда кнутом били, вся спина в шрамах, — вспоминает Ломоносов, — Так мозги и выбили. Неособенное дело. Хотя кто с гимназией оконченной, тех неможно бить по закону, ещё от Петра. Но никто из немчуры академической за сироту тогда конечно не вступился. А меня в тот день в университете и не было.
Мужчины помолчали каждый о своём.
— А я ж Ваню хорошо помню, екзаменовал его в 48-м…, он сам ко мне тогда пришёл, так учиться хотел, — вспоминает Ломоносов, — Эх-х, знать бы, что так выйдет, выгнал бы его..., пусть бы попом стал. Но не судьба! Он опосля отчисления в академии служил, буянил конечно…, разыскивали. И под караул попадал. Но кто убогого тронет… Письменно каялся и прощали. И даже жалование прибавляли.
— А опосля? – спрашивает Сумороков.
— А опосля он ко мне попал, копиистом приходящим прислали, — продолжает вспоминать Ломоносов, — Так его и здесь немчура Миллер подучил тихонько, что бы он против меня написал. Посулил пряника канцелярского. А он и написал, простая душа. Разумовскому его тогда отдали в секретари. Еле отбил.
— А где же он сейчас?
— Да в моём кабинете. «Историю государства Российского» переписывает. Пойдём-ка, Ляксандр Петрович, водочки ему поднесём.
— А ему можно? Не станет буен?
— Отневелика можно, ничего!
Кабинет М.В. Ломоносова
За рабочим столом спиною к дверям сидит худой мужчина средних лет, одетый в синий потёртый кафтан, но чистый и лицом бритый. Это Иван Барков. Высунув кончик языка он пишет остро заточенным гусиным пером, аккуратно макая его в чернильницу.
— Вишь нравится ему переписывать, — негромко говорит Ломоносов, обращаясь к Сумарокову, — Почерк у него каллиграфический, я таковой и не не видывал. И веришь, он никогда не плошает и клякс не ставит. Я часто с ним разговариваю. Он мне такие рифмы и обороты лепые аллюзирует.
— Купидон – Афедрон (устар. задница)? – улыбается Сумароков и громко говорит, — Ваня, осекись на минуточку, выпей с нами, стариками, водочки!
Иван вздрагивает, прекращает своё занятие, встаёт с рабочего кресла, облизывается, блаженная детская улыбка психически нездорового человека освещает его бледное лицо. Он берёт с небольшого серебряного подноса рюмку с водкой, жадно её выпивает не закусывая… и возвращается за стол.
— Ваня! – обращается к нему Ломоносов, — Хочешь себе вечную славу великого пиита?!
Иван мелко-мелко кивает головой не отрываясь от работы. Конечно он хочет славу великого пиита!
— Так мы с Ляксандр Петровичем тебе её уже почитай подарили. Во веки веков! — улыбается Ломоносов и поворачивается к Суморокову, — Что нам ещё сегодня нужно отредактировать из Баркова?
— «Приношение Белинде» и «Приапу» — отвечает Сумароков.
— Ну пойдём, поработаем, не будем Ване мешать. Только давай сначала ещё по рюмочке… остроте и живости ума способствует.
Совместный проект
Уже который год Михаил Васильевич Ломоносов и Александр Петрович Сумароков активно реализуют свой совместный хулиганский поэтический проект «Сочинения Ивана Баркова». Кстати, первый такого рода в России. Потом уже будут «Козьма Прутков», «Черубина де Габриак» и др.
Для обоих великих русских поэтов этот проект – возможность «выпустить пар». Оба живут очень напряжённой и насыщенной различными событиями жизнью, как тут не заматериться… Однако ни академику, ни драматургу выражаться матом в своём официальном творчестве негоже, вот и придумали себе такой оттяг. Это же так здорово безнаказанно насмехаться над обществом?! И кто же думал, что их так долго не разоблачат. Мистификаторы высочайшего класса!
Ломоносов нередко ругается со своими противниками не выбирая выражений и говорит о них самые неприятные вещи. Он сын архангельского рыбака, с удовольствием употребляет спиртные напитки, а пребывая в сильном подпитии, выражается откровенно и неприлично. Достоверно известен факт, как он при встрече с ненавистным Шумахером, «сложив неприлично перста», продемонстрировал собеседнику кукиш, тыкая ему им в нос и сопровождая всё сакраментальной фразой:
«Накось, выкуси, немчура поганая!».
Сумароков на людях хулиганит конечно в меньшей мере. Дворянин, человек высшего света, он великий мастер распространять свежесочинённые ими с Ломоносовым срамные оды и побасенки про Баркова под видом наушных жалоб на него. Так после каждого его посещения модных литературных салонов, на утро эти оды и побасенки наизусть декламируют во всём городе, а через день-два и в Москве.
Однако, представить себе любой дворянский петербургский литературный салон, куда бы просто впустили Баркова… пьяного и в его потертом сюртуке, не-воз-мож-но!
Ода Петру III
Литературный проект «Сочинения Ивана Баркова» уникален прежде всего тем, что в качестве Ивана Баркова взят реальный Иван Семёнович Барков. Но, он совершенно не подходит для этого. С точки зрения многих его знавших, жизнь Ивана никак не соответствует вдруг чудесному проявлению его поэтического дара. Это им кажется в высшей степени парадоксальным. Чудо!
— Возможно, Божия и Чёртова дудка одновременно!, — рассуждают люди.
Тогда в такое верили. Верят и сейчас. Есенин, Высоцкий, Башлачёв… трезвые, пьяные, Только откроют рот и полились чудесные слова. Только вот плата за это — петля, наркотики и окно на восемнадцатом этаже.
Просто так получилось, что другого «скорбного умом пиита» под рукой у великих хулиганов нет. Не удосужились даже новую биографию Ване сочинить. А чего её сочинять, если человек живой. Вот и биография. Но парадокс в том, что уже скоро как почти 300 лет эту мистификацию так никто и не замечает.
Ломоносов реально заботится об Иване. О его… и своём благополучии. Но отношение к нему у Ломоносова явно потребительское, ведь тот работает на него с утра до ночи.
Так в 1762 году Ломоносов подносит Петру III Оду, посвященную его дню рождения и выставляет дело так, что эту Оду императору якобы написал Барков. Однако, профессиональное автороведческое исследование позволяет сделать следующий вывод:
«На основании детального анализа стилистических, фонетических и ритмических характеристик текста можно уверено предположить, что произведение не является творением одного автора. Напротив, его создание, вероятно, стало результатом коллективного труда, в котором могли принять участие Михаил Ломоносов, Александр Сумароков и, возможно, Михаил Чулков. Сходство оды с произведениями Ломоносова и Сумарокова прослеживается в выборе метрической схемы, использовании высокого штиля и аллитераций. Однако, наличие элементов, характерных для более свободного стиля Чулкова, предполагает его возможное участие или влияние».
Император в восторге! И сразу после этого Ивана, опять же по протекции Ломоносова, назначают в Академию переводчиком с жалованием 200 руб. в месяц. Это огромное жалование для того времени. Так, ректор Академического университета получает 500 руб., а гимназисты, напомню, 3-50. Думается, таким образом рачительный Ломоносов просто компенсировал свои затраты на содержание Ивана. А слух пустил, что тот всё пропил в кабаке.
Из-под чьего пера в этот период выходят переводы произведений Горация, текстов речей Марка Аврелия, басен Эзопа и т.д.? Скорее всего, самого Баркова. Он, несмотря на душевное нездоровье, так и остаётся великолепным переводчиком с латыни и отличным редактором.
К Ломоносову несколько раз приезжает старшая сестра Ивана Анастасия и хочет забрать Ивана к себе. Но тот отказывается ехать, ему итак хорошо. Поэтому ненадолго съездив к сестре в гости, он возвращается к Ломоносову.
Про литературный проект «Сочинения Ивана Баркова» Ивану ничего не говорят и что странно, никто из его знакомых, соучеников и соработников, встречи с ним не ищет, хотя всё срамное творчество подписано его именем и вовсю гуляет по стране. Ломоносов их отгоняет? Возможно…
Тем не менее, мистификация так и не вскрыта до сих пор. Всех интересуют сами вирши, а их автор в гораздо меньшей степени. Можно сказать, вообще не интересует, кроме узких специалистов. А зря!
Собственная квартира Михаила Васильевича Ломоносова по адресу: Санкт-Петербург, Васильевский остров, Галерная, 10. (В настоящее время в этом здании находится факультет журналистики СПб университета).
Квартира красивая и просторная. Учёный заботится о её обустройстве, приобретает и заказывает для неё красивую мебель и предметы интерьера. С Галерной ему очень удобно ходить на службу – в Кунсткамеру и химическую лабораторию.
В квартире находятся:
Сам Ломоносов и его близкий друг, бывший сосед по дому Герасима Васильевича Рафаилова на Сенатской (совр. Невский проспект) — Александр Петрович Сумароков — поэт, драматург и литературный критик. Свершившиеся, наторелые люди. Препорядочные охальники, видалые лицедеи и лицемеры, непревзойдённые мастера манипуляций с подсознанием своих читателей, слушателей и смотрельщиков. Великие пииты России на все времена!
Мужчины удобно расположились в уютных креслах перед горящим камином. На низеньком столике тесно. Там пузатые рюмки, бутылки с ликёрами, плошки со сладостями, штоф водки, грибочки, огурчики и т.д. На Ломоносове – домашний турецкий халат, а у Сумарокова расстёгнуты верхние пуговицы мундира.
— Послушай-ка, Петрович, — Ломоносов ласково улыбаясь, обращается к Сумарокову, — Внове… Сей ночью не спалось и вот намарал.
«Бывалоча Барков приступает к Сумарокову и давай восклицать на весь дом:
— Сумароков – вящий человече! Сумароков – самолучший российский пиит!
Разутешенный Сумароков велит подать водки. Когда же Барков напивается, он, уходя, говорит:
— Ляксандр Петрович, а я тебе солгал: самолучший-то, Ломоносов, второй – я, а ты, только что, третий!».
— А-ха-ха! – Сумароков сгибается пополам от хохота и роняет на пол серебряную вилку с вензелем «МЛ» с наколотым на неё маринованным грибочком, — Ну, ты, Михайло Василич, горазд рассмешить! Я вчера графу Иван Иванычу Шувалову в его литературном салоне шепнул на ушко прошлую твою побасенку…, мол, негодую, какое безобразие, доколе:
«Сумароков свои трагедии часто прямо переводит из Расина и других. Например, у Расина: «Centre vous, centre moi, vainement je m'eprouve. Present je vous fuis, absent je vous trouve!», а у Сумарокова: «Против тебя, себя я тщетно воружался! Не зря тебя искал, а видя удалялся». Барков испросил у Сумарокова сочинения Расина, все подобные места отметил, а на полях подписал: «Украдено у Сумарокова» и воротил книгу по принадлежности».
— … Так, мне её сегодня с утра уже девять человек поведали. А-ха-ха! – продолжает хохотать Сумароков и разливает водку в две рюмочки.
— Это, что… Мне уже порядочно чужие вирши декламировали, выдавая за его. Прескверные, кстати, — Ломоносов откидывается в кресле.
— И что, думаешь так до сих пор никто и не смозговал, что это всё наши с тобой плутни, про «Сочинения Ивана Баркова»?! – Ломоносов берёт в правую руку рюмку, чокается ею с Сумароковым, опрокидывает водку в рот и с удовольствием хрустит солёным огурчиком, — Эх-х, славно пошла! Дай Бог, не остатная!
— Да, куда там. Никто и не вопрошает, дурак что ли, Ваня Барков, срамные вирши своей доподлинной фамилией удостоверять и откуда у него такие вития и жизненная искушённость взялись? Чудо что ли? – говорит Сумароков, ставя пустую рюмку на столик, — Хотя по академии его многие помнить должны. Когда он чудить и заговариваться начал-то?
— По-моему в 51-м ещё, когда с первого курса университета выгнали его. И как он тогда не помер под кнутом… То, Крашенинников, ректор, приказал. Мог ведь тогда его и в лазарет услать. Зрил же, что недоросль не в себе, прёт и прёт. Так нет, солдат призвал, на цепь его посадил, а потом и в кандалы заковал. Сильно Ваню тогда кнутом били, вся спина в шрамах, — вспоминает Ломоносов, — Так мозги и выбили. Неособенное дело. Хотя кто с гимназией оконченной, тех неможно бить по закону, ещё от Петра. Но никто из немчуры академической за сироту тогда конечно не вступился. А меня в тот день в университете и не было.
Мужчины помолчали каждый о своём.
— А я ж Ваню хорошо помню, екзаменовал его в 48-м…, он сам ко мне тогда пришёл, так учиться хотел, — вспоминает Ломоносов, — Эх-х, знать бы, что так выйдет, выгнал бы его..., пусть бы попом стал. Но не судьба! Он опосля отчисления в академии служил, буянил конечно…, разыскивали. И под караул попадал. Но кто убогого тронет… Письменно каялся и прощали. И даже жалование прибавляли.
— А опосля? – спрашивает Сумороков.
— А опосля он ко мне попал, копиистом приходящим прислали, — продолжает вспоминать Ломоносов, — Так его и здесь немчура Миллер подучил тихонько, что бы он против меня написал. Посулил пряника канцелярского. А он и написал, простая душа. Разумовскому его тогда отдали в секретари. Еле отбил.
— А где же он сейчас?
— Да в моём кабинете. «Историю государства Российского» переписывает. Пойдём-ка, Ляксандр Петрович, водочки ему поднесём.
— А ему можно? Не станет буен?
— Отневелика можно, ничего!
Кабинет М.В. Ломоносова
За рабочим столом спиною к дверям сидит худой мужчина средних лет, одетый в синий потёртый кафтан, но чистый и лицом бритый. Это Иван Барков. Высунув кончик языка он пишет остро заточенным гусиным пером, аккуратно макая его в чернильницу.
— Вишь нравится ему переписывать, — негромко говорит Ломоносов, обращаясь к Сумарокову, — Почерк у него каллиграфический, я таковой и не не видывал. И веришь, он никогда не плошает и клякс не ставит. Я часто с ним разговариваю. Он мне такие рифмы и обороты лепые аллюзирует.
— Купидон – Афедрон (устар. задница)? – улыбается Сумароков и громко говорит, — Ваня, осекись на минуточку, выпей с нами, стариками, водочки!
Иван вздрагивает, прекращает своё занятие, встаёт с рабочего кресла, облизывается, блаженная детская улыбка психически нездорового человека освещает его бледное лицо. Он берёт с небольшого серебряного подноса рюмку с водкой, жадно её выпивает не закусывая… и возвращается за стол.
— Ваня! – обращается к нему Ломоносов, — Хочешь себе вечную славу великого пиита?!
Иван мелко-мелко кивает головой не отрываясь от работы. Конечно он хочет славу великого пиита!
— Так мы с Ляксандр Петровичем тебе её уже почитай подарили. Во веки веков! — улыбается Ломоносов и поворачивается к Суморокову, — Что нам ещё сегодня нужно отредактировать из Баркова?
— «Приношение Белинде» и «Приапу» — отвечает Сумароков.
— Ну пойдём, поработаем, не будем Ване мешать. Только давай сначала ещё по рюмочке… остроте и живости ума способствует.
Совместный проект
Уже который год Михаил Васильевич Ломоносов и Александр Петрович Сумароков активно реализуют свой совместный хулиганский поэтический проект «Сочинения Ивана Баркова». Кстати, первый такого рода в России. Потом уже будут «Козьма Прутков», «Черубина де Габриак» и др.
Для обоих великих русских поэтов этот проект – возможность «выпустить пар». Оба живут очень напряжённой и насыщенной различными событиями жизнью, как тут не заматериться… Однако ни академику, ни драматургу выражаться матом в своём официальном творчестве негоже, вот и придумали себе такой оттяг. Это же так здорово безнаказанно насмехаться над обществом?! И кто же думал, что их так долго не разоблачат. Мистификаторы высочайшего класса!
Ломоносов нередко ругается со своими противниками не выбирая выражений и говорит о них самые неприятные вещи. Он сын архангельского рыбака, с удовольствием употребляет спиртные напитки, а пребывая в сильном подпитии, выражается откровенно и неприлично. Достоверно известен факт, как он при встрече с ненавистным Шумахером, «сложив неприлично перста», продемонстрировал собеседнику кукиш, тыкая ему им в нос и сопровождая всё сакраментальной фразой:
«Накось, выкуси, немчура поганая!».
Сумароков на людях хулиганит конечно в меньшей мере. Дворянин, человек высшего света, он великий мастер распространять свежесочинённые ими с Ломоносовым срамные оды и побасенки про Баркова под видом наушных жалоб на него. Так после каждого его посещения модных литературных салонов, на утро эти оды и побасенки наизусть декламируют во всём городе, а через день-два и в Москве.
Однако, представить себе любой дворянский петербургский литературный салон, куда бы просто впустили Баркова… пьяного и в его потертом сюртуке, не-воз-мож-но!
Ода Петру III
Литературный проект «Сочинения Ивана Баркова» уникален прежде всего тем, что в качестве Ивана Баркова взят реальный Иван Семёнович Барков. Но, он совершенно не подходит для этого. С точки зрения многих его знавших, жизнь Ивана никак не соответствует вдруг чудесному проявлению его поэтического дара. Это им кажется в высшей степени парадоксальным. Чудо!
— Возможно, Божия и Чёртова дудка одновременно!, — рассуждают люди.
Тогда в такое верили. Верят и сейчас. Есенин, Высоцкий, Башлачёв… трезвые, пьяные, Только откроют рот и полились чудесные слова. Только вот плата за это — петля, наркотики и окно на восемнадцатом этаже.
Просто так получилось, что другого «скорбного умом пиита» под рукой у великих хулиганов нет. Не удосужились даже новую биографию Ване сочинить. А чего её сочинять, если человек живой. Вот и биография. Но парадокс в том, что уже скоро как почти 300 лет эту мистификацию так никто и не замечает.
Ломоносов реально заботится об Иване. О его… и своём благополучии. Но отношение к нему у Ломоносова явно потребительское, ведь тот работает на него с утра до ночи.
Так в 1762 году Ломоносов подносит Петру III Оду, посвященную его дню рождения и выставляет дело так, что эту Оду императору якобы написал Барков. Однако, профессиональное автороведческое исследование позволяет сделать следующий вывод:
«На основании детального анализа стилистических, фонетических и ритмических характеристик текста можно уверено предположить, что произведение не является творением одного автора. Напротив, его создание, вероятно, стало результатом коллективного труда, в котором могли принять участие Михаил Ломоносов, Александр Сумароков и, возможно, Михаил Чулков. Сходство оды с произведениями Ломоносова и Сумарокова прослеживается в выборе метрической схемы, использовании высокого штиля и аллитераций. Однако, наличие элементов, характерных для более свободного стиля Чулкова, предполагает его возможное участие или влияние».
Император в восторге! И сразу после этого Ивана, опять же по протекции Ломоносова, назначают в Академию переводчиком с жалованием 200 руб. в месяц. Это огромное жалование для того времени. Так, ректор Академического университета получает 500 руб., а гимназисты, напомню, 3-50. Думается, таким образом рачительный Ломоносов просто компенсировал свои затраты на содержание Ивана. А слух пустил, что тот всё пропил в кабаке.
Из-под чьего пера в этот период выходят переводы произведений Горация, текстов речей Марка Аврелия, басен Эзопа и т.д.? Скорее всего, самого Баркова. Он, несмотря на душевное нездоровье, так и остаётся великолепным переводчиком с латыни и отличным редактором.
К Ломоносову несколько раз приезжает старшая сестра Ивана Анастасия и хочет забрать Ивана к себе. Но тот отказывается ехать, ему итак хорошо. Поэтому ненадолго съездив к сестре в гости, он возвращается к Ломоносову.
Про литературный проект «Сочинения Ивана Баркова» Ивану ничего не говорят и что странно, никто из его знакомых, соучеников и соработников, встречи с ним не ищет, хотя всё срамное творчество подписано его именем и вовсю гуляет по стране. Ломоносов их отгоняет? Возможно…
Тем не менее, мистификация так и не вскрыта до сих пор. Всех интересуют сами вирши, а их автор в гораздо меньшей степени. Можно сказать, вообще не интересует, кроме узких специалистов. А зря!
Свидетельство о публикации (PSBN) 71545
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 06 Октября 2024 года
Рецензии и комментарии 0