Глава 12. Жизнь за Государя

Отмечу, что период с 1908 года по 1914 год почему-то освещён в исследованиях и мемуарах, на мой взгляд, скупо. У меня создалось впечатление, что время наибольшего экономического расцвета Царской России нежелательно освещать, т.к. немедленно развеются все мифы об успехах социализма и нынешней проамериканской демократии, масонских и антирусских по своей природе, а потому предпочитают сравнивать упомянутый период с наэлектризованной атмосферой между двумя грозами. Отчасти я с этим согласен: в мире происходила перегруппировка сил закона и беззакония, борьба которых, как я уже говорил раньше, не прекращалась. Перед силами беззакония стояла задача ДО ОСНОВАНИЯ РАЗРУШИТЬ русскую православную Монархию – оплот закона. Сейчас уже совершенно ясно, что центром беззакония было тайное мировое масонское правительство. Оно сделало ставку на террор и экспроприации. Для примера приведу цифры: с начала 1908 года по май 1910 года было отмечено 19 957 террористических актов и экспроприаций, от которых по всей Российской Империи пострадало 7 634 человека. Если кто-то захочет, как я, путём простых арифметических вычислений узнать средний показатель на каждый из 29-ти месяцев (январь 1908 – май 1910 годов), получится страшная цифра. Разумеется, террористам и налётчикам (экспроприаторам) противостояла законозащитная система Империи, но меня не покидает мысль, что эта система оказалась не по времени человеколюбивой, христианской и не может сравниваться ни с какой карательной машиной ни одного государства. Законозащитному механизму России помогало регулярное церковное моление. Сейчас этот важный фактор уже не так непонятен, как пятнадцать-двадцать лет назад. Ни одна служба не обходилась без прошения о процветании Отечества и о здравии св. Императора, который, в свою очередь, нелицемерно и горячо молился за вверенный ему народ. Молитвенная аура над Россией того времени несравнима с теперешней аурой по силе, благодати… Здесь мы понесли, мне кажется, такие потери, восполнить которые нельзя ни за сто, ни за двести лет. Впрочем, я ещё буду писать об этом, а пока вернусь к П.А.Столыпину и доступным мне эпизодам жизни св. Царской Семьи вплоть до смерти Петра Аркадьевича от руки террориста в сентябре 1911 года.

Историк С.Ольденбург оставил в своих трудах упоминание об одном газетном интервью с П.Столыпиным (см. «Новое Время» за октябрь 1909 года), в котором он сказал: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Это не утопия, не красивые слова – это правда. За двадцать лет мира мы оставили бы позади ведущие страны Западной Европы и даже Америки. Для этого у нас было всё: громадные сырьевые ресурсы; трудолюбивый народ, живший далеко не в нищете, и созданная многими поколениями аграрная база; совестливое купечество и молодая, не такая хищная, как на Западе, буржуазия, готовая работать на благо России; твёрдая национальная валюта, охотно принимаемая по всему миру; мощная военная машина с профессиональным кадровым ядром и историческим опытом, требовавшая лишь соответствующего времени технического довооружения; прекрасная система образования; активно развивавшаяся наука; не подточенная слепым подражанием Западу культура; стойкая в вере и преданности вековым традициям Церковь, охранявшая духовность и нравственность большей – православной – части населения России, а главное, имелась традиционная государственность в лице единой с Церковью Православной Монархии. Мощь этого монолита – России XX века – видели не только св. Николай II, Столыпин, действительные патриоты и друзья России, но и её враги, для которых наша территориальная, экономическая и духовная великость была самым страшным кошмаром. Если бы нам дали двадцать лет покоя, как хотел Столыпин, старушка Европа с более молодыми США оказались бы на задворках цивилизации. Пока же все законные и беззаконные усилия Запада направлялись на то, чтобы на задворках цивилизации оказалась процветающая Святая Русь. На роль разрушителей подошли вооружённые революционеры с их аморальной идеологией. Первый удар был направлен на разрушение традиции жизненного уклада народа России, её государственного устроения. Вот почему св. Царь и Столыпин видели возможность дальнейшего проведения реформ лишь при условии сохранения традиций и христианской законности.

В блестящей речи перед Думой 5 (18) декабря 1908 года Столыпин охарактеризовал непростую ситуацию в государстве: «Была минута, и минута эта недалеко, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многие понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера в Царя, в силу русского народа и русского крестьянина. Это было время не для колебаний, а для решений. И вот, в эту тяжёлую минуту, правительство приняло на себя большую ответственность, проводя в порядке статьи 87 Основных Законов закон 9 ноября 1906 года, оно делало ставку не на убогих (малодушных, неумных. – Е.М.) и пьяных, а на крепких и сильных. Таковых в КОРОТКОЕ ВРЕМЯ (здесь и далее выделено мной.- Е.М.) оказалось ОКОЛО ПОЛУМИЛЛИОНА домохозяев, закрепивших за собой БОЛЕЕ ТРЁХ МИЛЛИОНОВ ДВУХСОТ ТЫСЯЧ ДЕСЯТИН земли. НЕ ПАРАЛИЗУЙТЕ, господа, ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ ЭТИХ ЛЮДЕЙ И ПОМНИТЕ, законодательствуя, ЧТО… ТАКИХ СИЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ В РОССИИ БОЛЬШИНСТВО». Непреклонно защищая закон 9 (22) ноября 1906 года, Столыпин защищал не свои личные амбиции, а интересы Российской Империи и её народа, авторитет Монарха и его правительства. Печально, но Дума не рассматривала этот закон аж до 14 (27) июня 1910 года: лишь в этот день он был окончательно одобрен депутатами и опубликован в форме законопроекта, хотя фактически уже действовал более трёх с половиной лет в форме Высочайшего Указа!

Объективности ради скажу: 3-я Дума за пять лет своего существования занималась всё же не одним торможением действий власти, а приняла целый ряд важных законов в области местного самоуправления, народного просвещения, укрепления армии… На примере укрепления вооружённых сил Империи за четыре-пять лет до Первой мировой войны я остановлюсь: он показывает личное участие Государя в проводимых преобразованиях и развенчивает миф о неготовности России к начавшейся в августе 1914 года войне. Как рассказано в книге Т.Мельник (Боткиной) «Воспоминания…», 24 октября (6 ноября) 1909 года св. Царь приказал доставить ему из стоявшего в Ореанде 16-го стрелкового Императора Александра III полка полный комплект обмундирования и снаряжения рядового солдата, чтобы на себе проверить, насколько тяжело и насколько удобно солдату в походе с полной выкладкой. Государь вышел из дворца, прошёл по Ливадийскому парку в Ореанду и решил пошутить, наверняка зная, что в солдатском облачении он только лицом выдавал себя, да и то не вдруг. Так оно и случилось. Св. Царь просто подошёл к дворцовому городовому и без тени улыбки спросил дорогу в Ливадию, которую прекрасно знал. Городовой, не признав Государя в солдате с винтовкой, достаточно резко сказал, что в Ливадию простому солдату без разрешения идти нельзя, и велел Государю возвращаться в Ореанду. Городовому так никто и не сказал, с кем он говорил, потому что св. Царь, довольный шуткой, послушно пошёл в указанном направлении. Во дворец он вернулся лишь через два часа, пройдя с полной выкладкой десять вёрст по пересечённой местности, в целом одобрив солдатское обмундирование и снаряжение, которое, кстати, очень незначительно изменялось вплоть до конца Второй мировой войны. Это немалый срок, но об этом предпочитают не говорить. На вооружении армии оставалась винтовка Мосина, которая по боевым качествам не уступала оружию стран, участниц Первой мировой войны, из станковых пулемётов – «Максим» образцов 1905 и 1910 годов, очень неплохой пулемёт, а из ручных – датский пулемёт «Мадсен» образца 1902 года и американский пулемёт Люиса. Наряду с этим на испытательных полигонах России в 1910-1911 годах появились, кроме автоматической винтовки Фёдорова, опытные образцы автоматических винтовок Рощепея, Щукина, Фролова, Токарева. По результатам испытаний лучшей оказалась винтовка Фёдорова, требовавшая доработки и строительства нового завода для её серийного производства.

Справедливости ради надо сказать, что конструктор Ф.Токарев впоследствии тоже стал классиком русского стрелкового оружия. Можно только пожалеть, что советская власть отнеслась небрежно к работам Фёдорова и Токарева: их оружие спасло бы десятки тысяч жизней в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Это – один из многих важных, но вовремя не выученных уроков нашей истории. Такое впечатление, что наша история сплошь состоит из невыученных уроков. Яркий пример – история государственного служения П.А.Столыпина. Поражает слепота многих его современников, непосредственных свидетелей и участников его реформ. В Думе, например, усилились нападки на правительство, причём октябристы и националисты полевели. Согласные в целом с курсом кабинета Столыпина, они, случалось, не поддерживали отдельных решений, которые виделись им непродуманными или недостаточными. Сторонники же абсолютного Самодержавия времён великих Царей Николая I и Александра III выступали резко и бескомпромиссно против Столыпина за отказ удовлетворить их требования аннулировать Манифест 17 (30) октября 1905 года и признать недопустимыми ВСЕ формы выборного представительства и гражданских свобод. Весной 1911 года Петру Аркадьевичу пришлось выдержать серьёзное испытание в связи с принятием закона, выработанного под его руководством, о введении земских учреждений в западных губерниях Российской Империи. Закон предусматривал ввод земства в тех губерниях Западного Края, где русское население преобладало. Это были Подольская, Волынская, Киевская, Минская, Могилёвская, Витебская губернии. Столыпин считал преждевременным вводить земства в Гродненской, Виленской, Ковенской губерниях, где русские были в меньшинстве. Такой подход даже я, очень далёкий от государственной деятельности человек, считаю мудрым и гибким. Что же предлагал закон? Так, в Западном Крае значительная часть крупных землевладельцев была польской, поэтому предлагалось понизить землевладельческий ценз при выборах по сравнению с общерусским, разделить избирателей на русскую и польскую курии, при этом русская курия получала право избирать в два раза больше гласных. Закон бурно обсуждался в Думе ещё в начале 1910 года, потому что затрагивал не только административные сферы, но и национальные чувства. Дума закон приняла, но не отказала себе в удовольствии внести изменения, смягчавшие его антипольский характер: например, было убрано требование, чтобы председатели Земских Управ и большинство служащих обязательно были русскими, однако при этом сохранился предложенный принцип национальных избирательных курий. Такая редакция в общем устраивала кабинет Столыпина. Но для вступления закона в силу требовалось его одобрение Государем и Государственным Советом. Минуло почти восемь месяцев, пока Государственный Совет приступил к обсуждению уже «отполированного» Думой закона. На слушаниях редакция не понравилась членам Государственного Совета, что поставило под угрозу принятие закона и подтолкнуло к политическому кризису. Св. Царь через председателя Государственного Совета ПОПРОСИЛ его членов поддержать Совет Министров. Некоторые влиятельные «Госсоветовские старцы» отнеслись к просьбе Государя как к недопустимому нажиму. Один из главных противников Столыпина В.Трепов добился аудиенции у св. Царя и нагло спросил его, надо ли расценивать Государеву просьбу как приказ. Св. Царь ответил, что приказывать в таком деле он не может и надо «голосовать ПО СОВЕСТИ». Эти слова поспешно истолковали в Государственном Совете как недоверие Столыпину. На пленарной сессии правые члены Государственного Совета выступили заодно с левыми и, голосуя БЕЗ СОВЕСТИ, 4 (17) марта 1911 года провалили закон («за» — 68 голосов, «против» — 92 голоса). Столыпин не без оснований посчитал, что правительству СОЗНАТЕЛЬНО «вставляют палки в колёса». Также дала себя знать тяжёлая каждодневная работа на двух ответственнейших государственных постах и упорное противодействие со стороны разнообразных недругов, которое Пётр Аркадьевич постоянно чувствовал, поэтому 5 (18) марта 1911 года он попросил Государя об отставке, чем св. Царь был немало удивлён. «Я не могу согласиться на ваше увольнение,- сказал он,- и я надеюсь, что вы не станете на этом настаивать, отдавая себе отчёт, каким образом могу я не только лишиться вас, но допустить исход под влиянием частичного несогласия Совета…». Затем он ПОПРОСИЛ Столыпина найти «какой-либо иной исход».

Пётр Аркадьевич предложил распустить на несколько дней Думу и Государственный Совет и ввести проваленный закон по статье 87 Основных Государственных Законов. Это была не новая мера, оправдавшая себя на практике тем, что позволяла принимать необходимые законы в форме Высочайших Указов, откладывая на потом проволочки с обсуждением и голосованием выборных законодателей. Но на сей раз Государь высказал опасение, что амбиции депутатов не умирят их и разожгут страсти с ещё большей силой. Столыпин высказался в том смысле, что он уверен в понимании и поддержке большинства Думы, а потому, дескать, ничего худого не произойдёт. Возможно, усталость и напряжение помешали Столыпину быть более объективным, возможно также, что св. Царь в душе посочувствовал своему верному слуге, т.к. согласился на перерыв в работе Думы и Государственного Совета. Но дальше произошло то, к чему Столыпин прибегнул, пожалуй, единственный раз в своей жизни: он, по сути, превысил свои полномочия, попросив св. Царя «примерно наказать» Дурново и Трепова, правых лидеров в Государственном Совете, обязать их прервать работу в высшем законодательном органе и покинуть Петербург. Государь ПОПРОСИЛ ДАТЬ ЕМУ ВРЕМЯ подумать над этим непростым делом.

В течение пяти дней Столыпин и его правительство пребывали в ожидании роспуска Совета Министров или других осложнений: Пётр Аркадьевич понимал, что шансы на удовлетворение его необычной, почти ультимативной просьбы минимальны. Позже говорили, что Столыпина защищала Императрица Мария Феодоровна и ещё некоторые Члены Императорской Фамилии, однако так пока и неясно, что же имело место на самом деле. Ясен, как сказал один современник, «неслыханный триумф Столыпина»: 10 (23) марта 1911 года Петра Аркадьевича вызвали в Царское Село, где в его присутствии св. Царь подписал Указы о перерыве в работе Думы и Государственного Совета и поручил объявить Дурново и Трепову своё повеление выехать из Петербурга.

Дальнейшие события, однако, подтвердили правильность опасений Государя относительно амбиций депутатов. Лишь только опубликовали Указы о перерыве сессий Думы и Государственного Совета, тотчас последовала бурная реакция тех, на чью поддержку рассчитывал Столыпин, кто был его опорой в Думе в предыдущие годы. Например, октябристы сочли принятую меру за недопустимое урезание авторитета выборных законодательных органов и поворот к прошлому. Когда же 14 (27) марта 1911 года по статье 87 Основных Государственных Законов был издан в форме Высочайшего Указа закон о земствах в Западном Крае, возмутились даже самые преданные сторонники Столыпина и те, кто под них маскировался. Председатель Думы масон А.Гучков демонстративно сложил с себя полномочия, несколько фракций внесли запросы о нарушении Основных Государственных Законов. Негодовали и правые в Государственном Совете по поводу наказания Дурново и Трепова. Журналисты тоже ополчились на Столыпина, и… «пошла писать губерния!». Пётр Аркадьевич сделал разъяснительные доклады в Думе и Государственном Совете, но мало кого удовлетворил: масоны давно ждали удобного случая, чтобы затравить мешавшего им великого русского патриота (Ленин за границей откровенно написал в одном из писем, что нельзя, чтобы Столыпин прожил и года, иначе «на революции можно будет поставить крест»).

Несмотря на своё пошатнувшееся положение и общественное недовольство, Столыпин оставался на занимаемых им должностях до самых выстрелов в Киеве еврея-террориста Дмитрия (Мордехая) Богрова 1 (14) сентября 1911 года. Об этом покушении на Петра Аркадьевича писали и говорили очень много, а детали этой драмы излагались и интерпретировались несчётное число раз, но опять не обошлось без сплетен, домыслов, версий и контрверсий, а объяснения властей снова оказались невнятными и неубедительными. Разоблачительный угар доводил даже весьма уважаемых людей до нелепых утверждений: покушение на Столыпина устроило с соизволения Государя Охранное Отделение Департамента Полиции. Эта чушь оказалась столь заразной и живучей, что даже спустя тридцать лет П.Милюков в своих мемуарах не усомнился поставить знак равенства между судьбой Петра Аркадьевича и судьбой архиепископа Кентерберийского Фомы (Томаса) Бекета, убитого аж в 1170 году по желанию английского короля Генриха II. На деле же гибель Столыпина имеет довольно простую историю, если опустить заговор «главного жандарма Киева» полковника Н.Кулябко, Киевского губернатора А.Гирса и товарища министра Внутренних Дел генерал-лейтенанта П.Курлова, о котором я уже упоминал и который в своё время был не только Минским, но и Киевским губернатором.

Нам известно, что убийца П.А.Столыпина Дмитрий (Мордехай) Богров был сыном богатого киевского домовладельца-еврея, несколько лет сотрудничал с Охранным Отделением, получая за свою работу хорошие деньги. Богров окончил гимназию, а в 1910 году – юридический факультет Киевского Университета. Ещё в гимназии он увлёкся эсеро-анархистской литературой, а в университете близко сошёлся с киевскими анархистами-коммунистами, участвовал в нелегальных собраниях, на которых обсуждались планы террористических актов и экспроприаций. То ли у него сдали нервы, то ли ему захотелось больше денег, но в 1907 году он добровольно стал агентом Охранного Отделения Киева и выдал полиции планы, явки, имена нелегалов. Можно сказать, что Богров – типичный представитель заблудшего поколения российской молодёжи, отравленного антигосударственными учениями и доктринами. Неуравновешенная психика, комплекс неполноценности, аморальность делали Богрова очень похожим на Гапона.


В 1911 году многим казалось, что революционный террор удалось обуздать, что жизнь постепенно входит в нормальное, привычное русло. Российское общество активно готовилось к празднованию 100-летия победы в Отечественной войне 1812 года (1912 год) и 300-летия Дома Романовых (1913 год). Кроме этого, в 1911 году проходили торжества по поводу 50-летия отмены крепостного права Царём-Освободителем Александром II, памятник которому пышно открыли в конце августа в Киеве. На открытии присутствовала св. Царская Семья, высшие должностные лица Империи, в том числе, конечно, и Столыпин. Он прибыл в Киев на несколько дней раньше, чтобы организовать встречу св. Царской Семьи и сопровождающих её лиц 29 августа (11 сентября) 1911 года. Последние три дня своей жизни Пётр Аркадьевич провёл в круговерти приёмов, торжественных молебнов, смотров, парадов. Наконец вечером 1 (14) сентября 1911 года, в заключительный день торжеств, в Киевском городском театре шла красочная опера Н.Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Богров попал на этот спектакль только благодаря своим связям в полиции, потому что в Царской ложе сидели Государь с Дочерьми Ольгой и Татьяной, присутствовали министры, генералитет, «сливки» киевского общества, Во втором антракте, примерно в 23 часа 30 минут, к стоявшему перед первым рядом кресел партера Петру Аркадьевичу подошёл Богров и дважды выстрелил. Как говорили, первая пуля прошла по касательной, попав в звезду ордена Св. Равноапостольного Князя Владимира, но вторая оказалась смертельной.

Многие источники, среди которых и труды историка С.Ольденбурга, подтверждают оспариваемый некоторыми исследователями факт, что Пётр Аркадьевич успел перекрестить сидевших в Царской ложе Дочерей Государя, который в антракте вышел прогуляться и вернулся лишь тогда, когда услышал выстрелы.

Премьер-министра спешно и без предосторожностей (таков был план заговора) доставили в одну из киевских клиник, куда Государь незамедлительно послал Е.Боткина. Св. Царь постоянно справлялся о здоровье Петра Аркадьевича, едва сдерживая гнев на Богрова и желание казнить его без суда. Несколько суток крепкий организм Столыпина боролся со смертью, но 5 (18) сентября 1911 года великий русский государственный деятель, премьер-министр, равных которому у нас до тех пор не было, преставился в 22 часа 12 минут. Государь прибыл в клинику лишь утром, так как ездил по святым местам, поддавшись на обнадёживающие уговоры Боткина. Встав на колени у постели верного соратника св. Царь долго и тихо молился (присутствовавшие расслышали лишь слово «прости», несколько раз повторенное Государем), после чего подошёл к вдове Петра Аркадьевича, которая выслушав соболезнование, сказала: «Ваше Величество, Сусанины ещё не перевелись на Руси».

Затем отслужили панихиду, а 9 (22) сентября 1911 года Петра Аркадьевича Столыпина торжественно отпели в Успенском соборе Киево-Печерской Лавры и похоронили. На могилу положили полированную гранитную плиту с традиционной надписью на бронзовой доске, установили массивный каменный крест (в завещании Столыпин написал: «Похоронить меня там, где убьют»). Удивительно, но его могила в таком виде пережила все войны, перевороты, шквал воинствующего атеизма… В феврале 1961 года из Италии приехала даже небольшая группа родственников и друзей Столыпина, чтобы возложить цветы на могилу. После этого к власти «вернулась память». Последовали звонки «сверху» с требованием уничтожить могилу, но руководство историко-архитектурного «заповедника» (Лавры) оттягивало развязку, требуя письменного приказа, давать который Министерство Культуры Украинской ССР остерегалось. В конце концов директор «заповедника» сказался больным, а заменивший его завхоз с несколькими помощниками выполнил апрельской ночью 1961 года телефонный приказ тогдашнего министра Культуры Украины: подогнали кран, сняли надгробные крест и плиту и увезли куда-то недалеко, чтобы поспеть до утра, до прихода сотрудников и посетителей «заповедника».

В феврале 1989 года в Киеве открылась выставка художника И.Глазунова, который активно помог историку В.Киркевичу возродить залитую асфальтом могилу П.А.Столыпина: сначала в первом ярусе Большой колокольни они нашли плиту и крест, почти тридцать лет пролежавшие под небрежно накиданной кучей земли, а потом Илья Сергеевич лично обратился к первому секретарю ЦК Компартии Украины Ревенко, который дал указание администрации «заповедника» восстановить могилу. Асфальт с захоронения сняли, крест и плиту установили на прежнем месте, ограду тоже.

В угаре Августа 1991 года 80-летие гибели Столыпина новые «патриоты» и «реформаторы» России не отметили. То же случилось и в 2001 году: официальная пропаганда, власть и журналисты помалкивали. Не за горами 100-летний «юбилей» убийства П.А.Столыпина, мне бы не хотелось, чтобы и эта дата осталась незамеченной, однако надежда крайне слабая. Чтобы не порвалась связь времён, не худо было бы разобраться, кому была нужна сто лет назад смерть великого русского патриота и реформатора (о Ленине я уже написал).

Автор книги «Около Царской Семьи» А.Волков, не видевший покушения, скупо поведал, что 2 (15) сентября 1911 года стал невольным свидетелем разговора на торжественном обеде двух генералов, очевидцев убийства. Они говорили, что, выстрелив в Столыпина, Богров пытался бежать, но его схватили «два офицера и, обнажив шашки, хотели зарубить его на месте. Их остановили, а Богрова спросили, знает ли он, на кого он покушался, и не имел ли он намерения убить Государя. На это Богров ответил, махнув рукою: «ВСЁ РАВНО, КОГО-НИБУДЬ УБИТЬ МНЕ БЫЛО НЕОБХОДИМО (выделено мной.- Е.М.)».

Напрашивается такой вывод: Богров лишился доверия своих дружков-революционеров и масонских «агентов влияния», и они пригрозили ему той же расправой, какая была учинена над Гапоном. Выбирать было не из чего, и потому Богров решился на громкий террористический акт, авось удастся убежать после убийства и вернуть утраченное доверие, гарантировавшее спасение и от Охранного Отделения. На допросах Богров охотно рассказывал о себе, — терять ему было уже нечего – но так и не объяснил внятно мотивы своего поступка, лишь назвал Столыпина «главным виновником реакции». Богрова казнили, нарочно не доведя следствия до конца, чтобы он не выдал жандармских заговорщиков, а его злодеяние вызвало пусть и напрасную, однако же сильную панику среди евреев Киева, испугавшихся погромов.

Жизнь продолжалась. Председателем Объединённого Совета Министров Государь назначил министра Финансов В.Коковцова. Столыпинский курс в целом сохранялся вплоть до катастрофы 1917 года.

Приведу высказывание Столыпина на одном из заседаний в Госдуме: «Правительство желает видеть крестьянина богатым, достаточным. Ибо там, где достаток, там и просвещение, там и настоящая свобода. Для этого необходимо дать способному, трудолюбивому крестьянину, соли Земли Русской, …возможность укрепить за собой плоды трудов своих, предоставив их ему в неотъемлемую собственность».

Это «политическое завещание» Петра Аркадьевича актуально и сейчас. Только правительство не торопится его выполнять.

Последующие события лишь подтвердили правильность курса Царской России и трагическую несостоятельность и антинародность социалистической доктрины, а также проамериканских «демократических свобод».

(Продолжение следует.)