Мишель

Мишель
1

Вы можете не верить мне нА слово, но все-таки чуднО, друзья мои, как мне представляется, устроена человеческая память. Судите сами — то, что вызывает отрицательные эмоции, человек подспудно, даже независимо от себя, старается забыть. Но это, видимо все-таки не его заслуга, а такой эмоциональный и эволюционный предохранитель, заложенный природой и Господом Богом, в развитие людской цивилизации для ее дальнейшего сохранения. А вот то, что служит донором положительных эмоций, человеческая особь бережно хранит и лелеет в своей памяти до самой своей смерти. Так, по крайней мере утверждает психологическая наука, если я, конечно, принимая во внимание возрастные провалы в памяти, уже ничего не путаю. Вообще, как мне кажется, человеческая память, весьма избирательная и странная вещь. Я помню, моя соседка, одинокая, никогда не бывшая замужем, девяностолетняя баба Дуня, когда я чинил проводку (про водку никогда нельзя забывать!) в ее доме, рассказывала про свою молодость. Она отлично помнила, со всеми подробностями, как служила санитаркой в Первой Конной у товарища Буденного, до сих пор помнила как правильно накладывать повязки на раненые конечности, но совершенно не помнила того, что было вчера. Меня, молодого обормота, тогда это очень забавляло. Кстати, очень интересный момент, совсем неожиданно вспомнилось, другим моим соседом был дядя Вася, который в свое время стоял на карауле в Кремле, у дверей кабинета товарища Ленина. И как он рассказывал, (ну, когда был выпимши, потому что обычно был немногословен) товарищ Ленин, когда приходил на свою работу, всегда здоровался за руку со своими караульными и каждого знал по имени. И получалось так, что я здоровался за руку с человеком, который здоровался с самим дедушкой Лениным, значок с которым я, советский октябренок, носил на своей груди. Но я сейчас не об этом, сильно не заморачивайтесь — просто интересная деталь. И вот что странно, 90-е годы прошлого века, те самые, что оставили неизгладимый и незабываемый след в истории России и которые для обычных, рядовых граждан страны не принесли абсолютно никаких положительных перемен, если не сказать больше, я никак, как не стараюсь, забыть не могу. Перемен народ хотел, очень хотел, это было даже отражено в популярной на то время песне нашего бессмертного Виктора Цоя «Мы ждем перемен!», но совсем не тех, не таких перемен, которые впоследствии произошли.

Это трагическое для среднестатистического советского гражданина время, и все то что было с ним связано, намертво и навечно впечаталось в мою бедную, беззащитную и хрупкую память, хоть я и не раз старался разными, в том числе чисто алкогольными способами избавиться от этих своих не совсем корректных и неадекватных воспоминаний. И вот одно из таких воспоминаний в виде сна, не так давно, по независящим от меня, видимо каким-то психологическим или теологическим причинам, неожиданно для меня ночью активировалось и я хотел бы его представить на справедливый и независимый суд моего уважаемого читателя. А почему бы и нет? Насколько я, по своей наивной вере во благость всего сущего на этой зеленой планете понимаю, человеческий суд — самый справедливый и самый незаинтересованный из всех официальных или неофициальных судов в нашем, таком не совсем совершенном и неидеальном мире.

Самое интересное — я не помнил конкретного содержания сна, но почему-то точно знал, что он был про то самое время, которое я так настойчиво старался забыть. Это было время распада Великой Советской Империи и я пишу эти слова с большой буквы без всякой иронии. Может быть некоторые граждане спросят: а почему, собственно, ты так хочешь забыть это время, которое теперь, с подачи гайдаровских младореформаторов, считается нулевой точкой отсчета Российских реформ? А вот действительно, почему? Может быть потому, что из моего класса осталось всего восемь, включая меня (а теперь может быть уже и меньше!) из сорока двух человек и многие умершие почили в бозе по не совсем естественным причинам? Насколько я знаю, в те самые благословенные 90-е, по крайней мере пятерых из них зарезали, застрелили или забили. В семье, в баре, на улице или вообще, неизвестно где. Двоих тупо убили в отделении милиции. Кто убил, до сих пор неизвестно, то ли милиция, то ли сокамерники в обезъяннике. История об этом умалчивает. Да никто, насколько я знаю и не разбирался. Человек восемь, а может быть больше, причем, в основном женщины, умерли от водки или наркоты. Мой друг, с которым я сидел в школе за одной партой, умер от рака мозга, другой школьный приятель умер на остановке от тромбоза. И это только то, что я знаю. Об остальных безвременно ушедших не знаю ничего. Я и сам в то время, как я теперь уже осознаю, мог неоднократно примерить деревянный макинтош, но как мне представляется, наш единственный и животворящий Бог, по каким-то, не совсем понятным для меня причинам, меня миловал. Но хватит, как говорится, о грустном.

На улице стоял благословенный, как утверждает некая Наина Ельцина, 1994 год от Р. Х. Я остался без работы, потому что, видимо на свою беду, попросил прибавку к жалованью у своего шефа в фирме по продаже бытовой техники, в которую я не так давно устроился после того, как наш НИИХИММАШ неожиданно обанкротился. Другой работы я найти не смог и некоторое время потрудился линейным продажником. Даже не спрашивайте, не хочу объяснять непосвященным в чем состояла моя работа, тот кто в теме, я думаю и так поймет. Я постарался, ну как мог, даже почти без мата, объяснить руководителю, что остался единственным кормильцем в семье, где кроме меня была жена, ребенок и теща, но он остался глух к моим доводам и мне пришлось уйти. В моей семье и до этого были трения и тернии с супругой, не хотевшей терпеть неудачника, который не мог обеспечить семью, а после увольнения рассчитывать на понимание, как вы, наверное уже и так сообразили, и вовсе не представлялось возможным. Жена, как я тогда уже понимал, с подачи тещи, которая меня и так не очень любила, мягко говоря, подала на развод. Так, так, стоп, стоп.

2

Что-то мы слишком быстро разогнались. Следует, как мне кажется, немного умерить пыл и слегка притормозить. Для обычного читателя это было вступление, в литературе – пролог или преамбула, далее должна следовать классическая завязка. Так что-ли? Вроде бы так…

Утром я напрочь забыл про свой сон, даже не вспоминал о нем, но днем, по дороге в школу за своим внуком-первоклассником, неожиданно из динамиков в машине зазвучала песня Шуфутинского про третье сентября и я все вспомнил. Я вспомнил свой сон и в памяти всплыло воспоминание о том, как я сидел в летнем кафе у метро “Тургеньевская” как раз 3-го сентября и на свои последние деньги пил водку. Как сейчас помню — был сентябрь 94 года, сегодня у сына был день рождения, и я хотел купить ему велосипед, о котором он давно мечтал. Этот крутой байк стоил дОрого, но что только не сделаешь для родной кровиночки. То, что я остался без работы, а завтра мне нужно было быть в суде по делу о нашем с женой разводе, я хотел пока оставить за скобками и решил сосредоточиться на ДР сына. У меня на руках был чубайский ваучер, двести баксов, заныканных от супруги и я прикинул, что если я их продам подороже, то мне хватит на тот крутой спортивный велик, о котором мечтал мой сын.

Один приятель мне сказал, что он недавно выгодно продал свой ваучер у спекулянтов, которые тусовались возле РТСБ, которую не так давно открыл Константин Боровой в здании Главпочтампта на Тверской. Действительно, в арке, рядом с РТСБ, у какого-то лысого черного маклера, я выгодно, за 16 тыр(две Волги, ага!), обменял свой ваучер и на свою беду, спросил у него, где я смогу выгодно обменять свои доллары. Тот мне сказал что его приятель может прибыльно провернуть эту операцию. Он сделал какой-то неприметный жест и рядом с нами возник парниша неопределенного возраста в спортивном костюме. Мужичек назвал мне на ухо курс обмена и тот меня вполне устроил. Я достал свои баксы и отдал их этому меняле. Тот их пощупал, посмотрел на просвет и недовольно сказал, что купюры старые и он их не может определить на подлинность. А для того чтобы сказать настоящие они или нет, нужно зайти в пункт обмена валюты в РТСБ и воспользоваться их инфракрасным прибором для определения подлинности валюты за небольшую плату. Я согласился и мы пошли с маклером в РТСБ. Я пошел за ним, мои доллары были у него, может быть мне нужно было у него забрать, но эта мысль пришла мне в голову уже потом. Мужичек зашел в дверь на биржу, я хотел пройти за ним, но в это время навстречу мне устремился людской поток и я никак не мог пройти в дверь. Когда же я смог войти внутрь, как ни старался, не мог найти того менялу. Я стал его искать у обменных пунктов, выходил на улицу, искал везде где мог, но его нигде не было. И здесь, я наконец понял что меня обманули, кинули, развели как лоха.

3

Я еще немного походил рядом с биржей, поискал того лысого маклера, который мне сосватал этого кидалу, но и его тоже не нашел. Потом я пошел в отдел милиции, расположенный неподалеку от биржи и написал заявление о мошенничестве и краже денег. А потом я пошел в кафе рядом с метро и взял графин водки и салат. Я пил водку и смотрел на вход биржи, который был через шоссе от летнего кафе. Ждать пришлось недолго. Я не успел выпить и пары рюмок, как увидел что неподалеку от биржи нарисовался тот сержантик, который принял у меня заявление в отделении милиции. Потом откуда-то возник лысый маклер и что-то передал милицейскому сержанту. Я подозреваю, что это были деньги. Я, было вскочил со своего места и, даже добежал до выхода из летнего кафе под недоуменные взляды немногих посетителей, а потом я все понял и остановился. До меня внезапно дошло, что все что я сейчас делаю и буду далее делать, все будет напрасно. И напрасно будет потому, что здесь налицо имеется мошенническая схема отъема денег у не совсем законопослушных граждан. Маклер берет деньги у лоха и якобы для проверки долларов идет на биржу и тут в дверях возникает неожиданный коллапс, лох теряет маклера, а тот, через некоторое время, если кинутый пишет заяву в милицию, отдает долю тому самому персонажу из отделения, который задействован в преступной схеме. Все, как мы можем видеть, очень просто.

4

Да, все было действительно просто, но это выяснилось потом. В отделение милиции я больше не пошел, я понял, что мне там больше делать нечего. А вот что мне нужно было делать в сложившейся ситуации? Домой, тем более без подарка сыну, мне вход был закрыт, однозначно. К матушке тоже идти не хотелось, у нее начинался роман с новым мужчиной и я там был, при любых раскладах, нежелательной персоной. Я почти допил свою водку и не придумал ничего лучше, как позвонить Васяну, моему закадычному другу из параллельного класса. Я покопался в карманах и, к счастью, нашел жетон для звонка по таксофону. Васян долго не отвечал и я уже хотел положить трубку, как услышал заспанный и недовольный голос Васяна:

— Але.

— Василий, привет! — сказал я, обрадовавшись что Васян ответил.

— Привет, — сказал Васян, — кто это?

— Это я, Иван! — обрадовался я совершенно искренне. Потому что, если бы Васян не ответил, я совершенно не представлял, как мне нужно было поступить далее.

— Привет, Иван! — ответил Вася, — чего хотел?

Мне не особо хотелось откровенничать, поэтому я скупо обрисовал внезапно возникшую ситуацию и спросил у Васяна, может ли он меня где-нибудь приютить на первое время? Васян что-то невнятное промычал в ответ и надолго замолчал. Было слышно как он по другому телефону (в то время уже входила в обращение мобильная связь) что-то, с кем-то обсуждает. Молчал он довольно долго, я уже хотел положить трубку, как он сказал:

— Слушай, Иван! Есть один вариант, не знаю, правда, подойдет он тебе или нет… Короче, можно пожить на даче у моего тестя до весны, бесплатно. Там сейчас уже есть сторож, но вам вдвоем будет веселее. Как тебе такой вариант?

— Подойдет, — ответил я, тем более что другого выбора у меня не было.

— Ну вот и хорошо, — рассмеялся в трубку Васян, — слушай Ваня, это, на самом деле здорово, что ты позвонил. Короче, там есть сторож, Петрович, он очень заковыристый человек, к тому же склонный к запоям. Тебе с ним будет очень непросто, но тесть сказал, что если ты найдешь с ним общий язык, то можешь жить на даче сколько угодно.

— Хорошо, — ответил я несколько растеряно, — спасибо тебе, Вася, я сегодня же перееду на вашу дачу.

— Ну вот и отлично! — ответил Васян, — звони, если что, на даче есть телефон. Ты кстати, помнишь где она?

— Да, вроде помню, — ответил я(мы, как-то давненько, отмечали на этой даче ДР Василия).

— Когда переедешь, отзвонись, — сказал Васян, — я кладу трубу.

Васян отключился, а я задумался. Заковыристый. Надо же, какое слово нашел, видимо там все было действительно непросто. Я знал что тесть Васяна был военным в отставке с большими звездами и льготами то ли за войну во Вьетнаме, то ли за Корею. Не суть важно. Главное, мне есть где перекантовакться на первое время.

5

Дача тестя Васяна была расположена в Тарасовке. Я приблизительно помнил, где она находилась и задумался о том, как мне нужно было перевести свой невеликий багаж в это новое жилище. Допив водку, я поехал за вещами, слава Богу, в квартире никого не было, иначе я не знаю как бы я смотрел в глаза сыну, который ждал и надеялся, что я куплю ему велик. Я вызвал такси и поехал в Тарасовку. Немного поплутав под недовольное сопенье таксера, я наконец прибыл на дачу тестя Васяна. Когда я вылез из такси, то увидел что возле двери ограды дачи стоит высокий, худой, седой мужчина с папиросой в зубах и мрачно смотрит на меня.

— Здравствуйте! — сказал я.

— Привет! — ответил тот, перекинув папиросу в другую сторону рта, — это что, весь твой скарб?

— Ну да, — отведил я, поднимая с земли свои чемоданы.

— Не густо, — ответил неизвестный собеседник, отбирая у меня второй чемодан, — иди за мной.

Я пошел за незнакомцем, и он провел меня в комнату, расположенную на втором этаже дома.

-Жить будешь здесь, — сказал мой немногословный проводник, — меня зовут Сергей Петрович, можно просто, Петрович. Туалет и телефон на первом этаже. Вопросы есть?

— Сергей Петрович, — сказал я, доставая из пакета поллитровку, — а может быть нам как-то отметить мое новоселье? Как вы полагаете?

— Я не пью, — хмуро ответил Петрович, — и тебе не советую.

— Давно не пьете? — спросил я.

— Уже год, почти, — ответил сторож, — еще вопросы есть?

— Понятно, — сказал я, — вопросов пока нет.

Вопросы были, но я пока не хотел их озвучивать. И без того было слишком много впечатлений и моментов о которых я вообще хотел бы забыть. Наверное, было к лучшему, что новый знакомый меня не поддержал. Как я уже говорил, мне нужно было завтра явиться в суд по делу о разводе и, наверное, не нужно все-таки на судью дышать своим перегаром. Петрович ушел, а я прилег на кровать и, задумавшись, заснул.

На следующий день я пришел в останкинский суд по заявлению жены о разводе. Ждать пришлось довольно долго. Судья появилась с большим опозданием, затем пошли запланированные процессы, потом я ждал когда начнется наше дело. Наконец, подошел и наш черед и под обычные процессуальные вопросы, которые обычно задают на суде в таких случаях, нас развели.

6

Я приехал в Тарасовку на электричке, перед этим основательно загрузившись универсальными каплями для расширения личного сознания и кругозора. Когда я подошел к даче тестя Васяна, я чуть лоб в лоб не столкнулся с молодой женщиной, которая вышла из калитки. Она, даже не взглянув на меня, (что мне, снова холостому мужчине репродуктивного возраста, было особенно обидно)что-то шепча про себя, быстро пошла к станции, держа в руках дамскую сумочку, А я, невольно отметив хорошую фигуру и смазливую мордашку, зашел за забор дачи. Когда я подошел к входной двери, она неожиданно резко распахнулась и на крыльцо вышел Петрович. Я его сначала не узнал, настолько сильно он контрастировал со своим вчерашним обликом. Сейчас он выглядел как безумный, седой старик с трясущейся головой. Я невольно остановился, не понимая причин столь резкой перемены.

— Что с вами, Сергей Петрович?- спросил я в недоумении.

"- Инсульт, инфаркт? " — такие мысли непроизвольно и попеременно возникали в моей голове.

Он не ответил и, глядя куда-то сквозь меня, тихо, с какой-то неизбывной тоской в голосе, произнес:

— Она умерла…

— Что? — не понял я, — кто умер?

Но Петрович, глядя по-прежнему куда-то в даль, тихо и горько, со слезами на глазах, повторил:

— Она умерла…

Я подошел к нему, переложил свои пакеты в одну руку и приобняв его за талию, сказал:

— Пойдемте, Сергей Петрович.

Мы с ним зашли в гостинную и я усадил его на диван.

— Я сейчас, — сказал я ему, но не уверен, что он меня услышал.

Я пошел на кухню, взял две стопки из шкафа, пару тарелок, вилки, нож и вернулся в гостинную. Петрович все так же сидел, глядя перед собой в одну точку. Я достал водку из пакета, налил в стопки, достал нарезку и выложил ее на тарелки.

— Сергей Петрович, — сказал я, поднимая свою стопку, — я сегодня развелся, можете меня поздравить. Давайте отметим это событие и выпьем за новую жизнь!

— Поздравляю, — тихо ответил Петрович, не глядя на меня.

Я вложил стопку в его руку и сказал:

— Держите!

Я выпил свою водку и не закусывая, вопросительно посмотрел на Петровича. Он сфокусировал свой взгляд на стопке, которую держал в руке, а потом медленно выпил ее содержимое.

— Закусывайте, Сергей Петрович, — сказал я, наливая по второй.

Мы снова выпили и я заметил что лицо Петровича немного порозовело. Я снова наполнил стопки и спросил:

— А кто это сейчас вышел из дома?

Петрович посмотрел на меня и его взгляд мне показался вполне осмысленным.

— Это была моя дочь, — ответил он, вздохнув, — младшая.

Он замолчал, а я снова наполнил стопки. Мы выпили и я спросил:

— А если не секрет, зачем она приезжала?

С моей стороны это конечно была большая наглость и бестактность, спрашивать малознакомого человека о таких вещах и я бы не удивился, если бы он мне резко ответил или даже куда-нибудь послал, но Петрович лишь вздохнул и сказал:

— Она привезла мне письмо от сына Мишель.

— Мишель? Кто такая Мишель? — спросил я, икнув с непосредственностью клинического идиота.

— Слишком долго рассказывать, — вздохнув, медленно ответил Петрович.

— Понял, — сказал я, разливая благославенную амброзию, про себя отметив, что Петрович вроде бы немного упокоился и я был этому искренне рад. Мы выпили и Петрович, как мне показалось, вполне придя в себя, тяжело вздохнув, и взглянув на меня, сказал:

— Что бы ты хоть что-то понял, мне нужно начать с самого начала. Перед войной мы с сестрами, братьями и родителями жили в курской области. Началась война, пришли немцы, мне на тот момент было четырнадцать лет. Отец ушел добровольцем на фронт. Мать, потому что была секретарем райкома, ушла в подполье и мы стали жить у тетки. Тебе это интересно? — спросил он, глядя на меня с явным недоверием.

— Очень интересно, — ответил я, как можно убедительнее, — продолжайте, Сергей Петрович.

— Ладно, — вздохнув, сказал Петрович, — нас почти сразу кто-то выдал, как членов семьи коммунистов, но меня с братьями и сестрами немцы почему-то не расстреляли, а отправили на работу в Германию. Там я работал на каменоломнях в Силезии. С братьями и сестрами меня разлучили и я до сих пор не знаю про их судьбу. Надеюсь, что их постигла более лучшая доля. Работа в каменоломнях была тяжелой и я, с помощью своих немецких друзей, бежал во Францию. Там я по рекомендации своего друга Поля, попал в отряд МакИ.

— МакИ? — спросил я, — что еще за МакИ?

7

Петрович с каким-то, то ли удивлением, то ли сожалением, посмотрел на меня и спросил:

— Вообще про них не слышал?

Я только пожал плечами, при этом довольно глупо улыбаясь. А вы что бы делали на моем месте, если бы даже приблизительно не знали о чем говорит ваш собеседник?

— Ладно, не парься, — впервые за все время улыбнулся Петрович, — я почему-то не удивлен. Молодежь сейчас не знает, да и не хочет знать истории нашей великой страны. Они думают что манна небесная им с облаков сыпется за просто так. Впрочем, это не мое дело и я не собираюсь никого учить. Живите как хотите.

(Здесь, надо заметить, что вместо слова «живите» Петрович употребил другое слово в виде глагола, куда более емкое, но цензура, к большому сожалению, не позволяет мне его здесь использовать)

Он достал из кармана пачку папирос и закурив, жадно затянулся.

— В отряде я познакомился с новыми друзьями, там в основном были французы, которые уклонялись от немецкой мобилизации, но были и голландцы, греки и даже пара немцев. Я к тому времени уже неплохо шпрехал по-немецки и по-французски и у нас не было барьеров в общении. Наш отряд базировался в Арденнах, нас было немного, человек пятьдесят, может чуть больше и там я познакомился с ней. Ее звали Мишель, она была дочерью командира нашего отряда, его звали Гран Гастон, то есть Большой Гастон. Был 44-й год. Ей было 16 лет, мне 17-ть. Она меня учила французскому языку, а я ее учил говорить по-русски. Она была такая наивная, такая смешная. Как сейчас помню ее рыжую челку и большие веснушки на вечно удивленном личике. Мне невольно хотелось ее как-то защитить, укрыть от всех опасностей и бед. Наверное это была просто юношеская любовь.

Петрович надолго замолчал, видимо что-то вспоминая. Когда мне надоело сидеть в тишине, я спросил:

— А что было дальше, Сергей Петрович?

— Дальше? — спросил Петрович, покосившись на меня, — а дальше было не то, о чем ты подумал. Это была моя первая, платоническая любовь. Ее отец, Гастон, все конечно видел и понимал, но он не препятствовал нашему общению. Я не знаю почему. Может быть я ему чем-то симпатизировал, а может быть потому, что я во время наших терактов убивал бошей без всякой жалости. Он просто не знал, что я фрицам мстил за смерть своих любимых родителей.

— Бошей? — спросил я.

— Так они называли немцев, — вздохнул, закатив глаза, Петрович, которому, видно, уже наскучила моя необразованность.

Он опять надолго замолчал, а я, как-то стараясь скрасить наше молчание, налил по новой и спросил:

— А дальше?

Петрович немного задумался, видимо что-то припоминая и ответил:

— В отряде был предатель, — он отхлебнул из своей стопки и поморщившись сказал, — он выдал наше расположение, боши нас окружили, прижали к скалам и стали стрелять из минометов. Они расстреливали нас как кроликов, как мишени в тире. Нам удалось вырваться, но мы потеряли больше половины отряда. Большой Гастон был тяжело ранен. Предателя удалось вычислить, это был француз, которого не так давно привел в отряд мой друг Жан. Предатель сбежал, оставив рацию, по которой он наводил на нас врагов.

Петрович опять замолчал, закурив папиросу, а я, что бы как-то заполнить паузу, сказал:

— Как я вас понимаю!

Сейчас-то, спустя уйму лет, до меня, наконец-то, дошло, каким же я был глупцом, когда произнес эти слова.

— Понимаешь? — прищурился Петрович, разглядывая меня сквозь папиросный дым, — что ты понимаешь? Что ты вообще можешь понимать?

— Ну как что? — не очень уверенно ответил я, — ваше трудное положение, ваши лишения. Это же было так все непросто. Но я думаю, что если снова возникла такая же ситуация, то я бы тоже смог…

— Смог? — криво усмехнувшись, перебил меня Петрович, — что бы ты смог, паренек? А ты бы смог расстрелять своего лучшего друга, с которым ты мечтал о лучшей жизни после войны, делил на двоих последний кусок хлеба и спал под одной шинелью?

— Вы это серьезно? — не понял я, — или шутите?

— Да какие тут шутки? — поморщился Петрович, — по приговору полевого трибунала из выживших бойцов отряда, Жана приговорили к расстрелу.

— Но как это? Почему? — искренне не понял я, — он же мог просто ошибиться.

— Мог. Конечно. Но в условиях войны, мера наказания за такие ошибки одна. Смерть. И знаешь, кто должен быть привести приговор в исполнение?

— Кто? — спросил я, уже заранее предполагая ответ.

— Правильно, я, — ответил Петрович, затянувшись папиросным дымом.

— А почему вы, Сергей Петрович? — спросил я.

— Неужели непонятно? — ответил Петрович, закашлявшись от дыма папиросы, — я привел его в отряд и поэтому нес за него ответственность. Это такой закон войны. И это, наверное, правильно.

— И вы его, эээ, застрелили? — с удивлением спросил я.

— Да, застрелил — затянувшись, ответил Петрович, — сначала я отказался, но потом Жан подошел ко мне и, глядя в глаза, улыбаясь, сказал:

— Давай, Ваня, меня все равно убьют, еще и тебя расстреляют. Так надо Ваня, это война. Позаботься о Мишель.

Я знал, что он был в нее влюблен, но он ничем не выдавал своих чувств, видя наши отношения.

— И вы его… — спросил я.

— Да, я его… — спокойно ответил Петрович, — но я никогда, до самой смерти не забуду эти его слова и его взгляда. Это был взгляд оттуда, с другой стороны жизни. Тебе этого никогда не понять.

Действительно, понять такое непросто, если не сказать больше.

— А почему он вас назвал Ваней, а не Сергеем? — спросил я.

— Потому что я для них был Иваном, они так меня называли и я с ними не спорил. Разве так уж и важно как зовут человека? Главное — то что человек сам из себя представляет.

— А как же… — начал было я, но Петрович меня перебил.

— Хватит на сегодня вопросов, что-то я притомился, давно не пил. Надо немного поспать.

Петрович неуверенно поднялся с кресла и, покачиваясь, ушел в свою комнату. Я еще немного посидел, допивая остатки, а потом пошел спать.

8

Утром я проснулся рано. Поскольку я был довольно молод, поэтому похмелья почти не испытывал и даже большие дозы спиртного, выпитого накануне, переносил сравнительно легко. Петрович, видимо, еще спал.

Позавтракав остатками вчерашней закуски и попив чая, я пошел на станцию. Нужно было заехать в суд и оплатить пошлину, вчера я забыл это сделать. Потом я хотел позвонить или заехать к Васяну. Я хотел попросить его помочь мне с трудоустройством. Мне было очень неприятно, что я не купил сыну велосипед, на душе скребли кошки и поэтому хотел как можно быстрее устроиться на работу и все-таки осуществить его мечту. После оплаты пошлины я позвонил Васяну и спросил, может ли он мне помочь с работой.

— Привет, Иван! — ответил Васян, — как там Петрович? Тебе удалось с ним поладить?

— Петрович? Да вроде, нормально, — пожал я плечами. Я не ожидал от него такого вопроса.

— Он тебе о себе что-нибудь рассказывал?- спросил Васян.

— Ну да, что-то рассказывал, — в недоумении ответил я, — а какое это имеет значение?

— Подожди минутку! — сказал Васян.

Васян, как обычно, начал с кем-то переговариваться по мобильнику, а потом сказал:

— Слушай, Иван! Я тебе не сказал главного, поскольку не думал что ты с Петровичем найдешь общий язык. Короче, ситуация такая: у моего тестя есть знакомый писатель, ты не один раз слышал его фамилию, он очень хочет написать роман по мотивам жизни и приключений Петровича, но вот беда, тот не хочет с ним общаться. Если ты сможешь, запомни, а лучше запиши на диктофон его воспоминания, а тесть сказал что устроит тебя в МВД, ФСБ, ГРУ или куда ты захочешь. Уж очень он хочет помочь своему дружку-писателю. Понимаешь меня?

— Понимаю, — промямлил я и задумался.

Что-то мне вся эта ситуация совсем не нравилась. Петрович мне показался очень простым человеком, и раз он не захотел общаться с писателем тестя Васяна, значит у него на это были причины. Мне не хотелось быть предателем и не хотелось кривить душой, поэтому, предчувствуя скорый отъезд с дачи тестя Васяна, я, вздохнув, ответил:

— Ты знаешь, Васян, мне очень жаль, но я не смогу это сделать.

На какое-то время в трубке была тишина и я уже ее хотел положить, как Васян ответил:

— Эх, Ваня, Ваня, я так и думал, что ты так ответишь, — он рассмеялся, — каким ты был в школе, таким и остался. Ладно, не переживай. Живи на даче сколько захочешь, если будут проблемы — звони. Тесть обещал подумать о твоем трудоустройстве. Пока.

В трубке послышались гудки. Я вышел из будки таксофона и задумался. Меня с дачи не выгоняют и это хорошо. Вроде даже обещают найти работу. Это тоже неплохо. В городе мне больше нечего было делать и я решил вернуться на дачу.

9

Как все-таки странно, я позволю себе повториться, устроена память. Чем больше я погружаюсь в воспоминания, тем больше мне кажется что все то, что когда-то происходило, было не со мной, а с каким-то другим, лишь только похожим на меня человеком. А вот действительно интересно, почему так происходит? Видимо я сегодняшний, поступил бы не так, как я тогда сделал, а по другому, исходя уже из своего опыта. Но тогда я был совсем другим, глупым и наивным идеалистом, поэтому наделал немало закономерных ошибок, за которые потом мне приходилось не один год расплачиваться. Впрочем, зачем кривить душой, за те, мои прошлые ошибки я расплачиваюсь и по сей день. И расплачусь в полной мере, видимо, только в день моей смерти. Впрочем, как вы, наверное и так понимаете, к теме нашего повествования, это отступление не имеет никакого отношения.

Когда я подошел к даче, я увидел Петровича, который сидел на качелях и курил.

— Здравствуйте, Сергей Петрович! — сказал я.