Мой Суворов (1 часть)

Что толку читать о прошлом!
Его лишь сердцем можно почувствовать.

1. НАВСТРЕЧУ ЖИВОЙ ИСТОРИИ

Впервые в жизни Никита уезжал так далеко от дома. За свои одиннадцать лет он успел побывать разве что в соседнем городе, куда отец взял его с собой в командировку. Несмотря на мамины протесты. А сейчас он отправлялся в такие дальние края, которых даже на карте не было.

Только недавно Никита узнал, что у него, оказывается, есть живой прадед, который еще царские времена помнит! И как же было не уговорить папу приехать к нему в гости! Ведь мальчишка был просто безумно влюблен в историю.… В общем, отцовское сердце все же растаяло и, получив долгожданный отпуск, он купил два заветных билета на поезд. Мама, конечно же, ехать отказалась.

Перед отъездом Никита взял в библиотеке книгу о жизни Суворова. И расположившись у окна в уютном купе, он увлеченно изучал подвиги и деяния великого полководца. Так незаметно пролетели двое суток, и даже немного больше. И очутились они в каком-то совсем другом мире, где нет ни больших домов, ни шумных улиц. Лишь только редкие, маленькие деревушки и огромные пространства густых лесов и зеленых лугов.

Потоптавшись растерянно у перрона, папа наконец признался, что не узнаёт эти места. И дорожки уже другие, и лес за многие годы сильно загустел и заметно вырос. Стал встречных расспрашивать. Ладно хоть название деревни осталось прежним — Оси́нки. Иначе бы и вовсе не нашли.

На удачу нашелся провожатый, и бо́льшую часть пути прошли вместе с ним. А так бы, наверное, до ночи сами плутали. Правда, и с ним часа два пришлось идти. Но вот, наконец, та самая деревня, где в одной из избушек живет простой и загадочный, незнакомый и родной прадед.

2. ПЕТЬКА С БОРОДОЙ

У первой же калитки отца окликнул светловолосый бородатый мужчина в круглых очках:
— Сашка, ты, что ли?

Отец обернулся и, расплывшись в улыбке, поспешил скрепить встречу горячим рукопожатием.
— Ну здравствуй, что ли,… Петька, дружище! Сколько же лет не виделись!
— Много, очень много! — покачал головой мужчина, которого папа назвал Петькой. — А тебе, я вижу, ни капельки не совестно!

Сказал он это шутя. Но отец все равно стал оправдываться:
— Да сам понимаешь, большой город — он как большое болото, с головой тебя засасывает, и вырваться шансов почти никаких.

Отец обернулся к Никите, все еще стоявшему на дороге рядом с большим чемоданом.
— Вот сына привез, — показал он на мальчика. — Он-то меня и вытащил. Всё просил с прадедом познакомить. С ним, ведь… всё в порядке, надеюсь?
— Больше, чем можешь представить, — с легким задором ответил папин друг. — Тебя еще за пояс заткнет!
— Ну слава Богу! — вздохнул облегченно отец. — … А как вообще тут жизнь? Ты как?

Так они еще о чем-то поговорили и что-то еще вспомнили… Никита вздохнул и сел на чемодан. Нет, чтобы встретиться с этим другом после знакомства с прадедом! А теперь вот сиди и жди, пока они там наговорятся! А о ребенке вообще забыли!

3. СПРИВИДЛИВОСТИ РАДИ

Еще раз вздохнув, Никита окинул взглядом деревню Осинки, на окраине которой он застрял в полном одиночестве. Просто сидел и разглядывал нарядные деревянные домики, гадая, в каком же из них его ждет та самая долгожданная встреча…

Вдруг прямо за спиной послышался чей-то голос:
— Это что за птенец тут, на самой дорожке?

Никита вздрогнул и обернулся. Рядом с ним стоял седой старичок с лохматой бородкой и взъерошенными волосами. Опираясь на длинную палку, он с любопытством разглядывал мальчика. Несмотря на почтенный возраст, лицо его было по-детски наивным и чуть-чуть озорным.
— Ой, здрасьте… — торопливо вставая, растерянно пробормотал Никита. — … А Вы… и есть мой прадедушка?

Старичок игриво прищурился и еще раз оглядел мальчика:
— А это смотря как выяснить надобно,… спривидливости ради. Вот тебя, скажем, как величать?
— Никита.
— Значит, так и есть оно, — утвердительно кивнул старичок. — Уж я как только, так и признал сразу. Ясное дело — он. Так что… ты уж не томи, собирай пожитки и ступай!… Спривидливости ради.

Странный дедушка махнул рукой куда-то в сторону деревни, а сам развернулся и направился было в сторону леса. Никита совсем растерялся:
— А… куда идти-то?
— Как же куда? — развел руками старичок. — К прадеду, значит, Корнею Климычу.

Наверное, мальчишка почувствовал облегчение: ведь прадеда он как-то совсем по-другому представлял. Хоть дедушка этот и был забавным и душевным старичком.

4. СЛИШКОМ МУДРЁНОЕ ИМЯ

Тут, наконец, подошел отец со своим бородатым собеседником.
— Ты уж извини, ждать тебя заставил, — виновато улыбнулся он. — Так вот бывает, когда с человеком сто лет не видишься. Кстати, познакомься: Си́тников Пётр Алексеевич, друг моего детства. Вместе росли, вместе учились. И даже в один институт поступили. Только я по минералам пошел, а он в археологию ударился. Кстати, он тоже, как и ты, большой любитель и знаток истории. Так что вам скучно не будет.

Пётр Алексеевич поправил на носу свои круглые очки и, чуть наклонившись к Никите, спросил:
— И чем же в истории мы нынче интересуемся?
— Да я вот сейчас о жизни Суворова читаю, — смущенно ответил мальчик.
— Значит, нам будет о чем поговорить, — дружески подмигнул бородатый историк, подхватывая на ходу тяжелый чемодан. — Ну а пока идем знакомиться с местным народом. С дедом Ромашкой ты, похоже, уже подружился. Так что начало положено.
— Это Вы про того старичка? — обернулся на дорогу Никита. — А почему он Ромашка?
— Понимаешь,… какая-то у него особая связь с этими растениями. Он разговаривает с ними, совета у них спрашивает. Секретами с ними делится. Говорит, что ромашки для него — это проводники в тайны божьего мира.… Кто знает, может, так оно и есть… А его самого звать Порфирием Филимоновичем. Но он считает, что имя слишком мудрёное. И сам просит звать его дедом Ромашкой.… Вот такие дела…

5. ГРОЗНЫЙ И ДОБРЫЙ

За разговорами незаметно прошли пол-деревушки. И вот они уже у порога того самого дома… У Никиты от волнения сильно забилось сердце: неужели, наконец-то он увидит… его… Отец постучал в дверь.
— Открыто, — послышалось откуда-то изнутри.

Этот низкий голос и строгий, суровый тон немного пугал. Возможно, он был слишком непривычен для рожденного в городе. Но все же в этом голосе было какое-то особенное тепло, ни на что не похожее, что-то очень родное, очень близкое…

Дверь отворилась, и гости зашли в дом. За столом сидел высокий старик, косматый, бородатый, грозный… и добрый. Да, каким-то загадочным образом все это в нем сочеталось. Он не спеша окинул взглядом папу и, опустив на стол тяжелые ладони, строго произнес:
— Ну здравствуй, блудный внук! Хоть нынче пожаловал, и на том спасибо. А кто это с тобой? Наследника привез?

Неловко потоптавшись у входа, отец поздоровался и поспешил представить деду своего сына. Внимательно оглядев Никиту, Корней Климович вышел из за стола и протянул мальчику свою большую, крепкую ладонь:
— Здравствуй и ты, правнук! Вот и привелось увидеть, кому род наш продолжить придется! Ты уж, сынок, не подведи, не опозорь. На тебя вся надёжа!

И с этими словами он аккуратно обнял Никиту. Потом, сурово глянув на отца, также заключил его в объятия. Так крепко, что папа даже немного застонал, совсем немного…

Закончив с приветствиями. прадед подошел к окну, ведущему в сад, и негромко крикнул:
— Арина, зайди-ка в дом: тут наследники у нас объявились!

На пороге появилась пожилая женщина, сохранившая, несмотря на возраст, красоту и обаяние. Это была бабушка Никиты и, соответственно, дочь Корнея Климовича. Увидев папу, она мягко и нежно обняла его. А в глазах ее заблестели слезинки.
— Что же так долго не являлся, сынок? — причитала она. — Сердце-то все эти годы по тебе тосковало! Дай хоть нагляжусь на тебя! — Отойдя на пол-шага, бабушка вытерла слезу краешком платка. — Осунулся ты, исхудал! Город-то все соки из вас высосал!

И сразу же обернувшись к Никите, бабушка Арина ласково прижала его к себе. Так потихоньку и познакомились. Обо всём расспросив, бабушка присела было на лавку. Но тут же вскочила снова:
— Да что это я сижу! Вы же голодные, наверное, с дороги! У меня тут в печке лепешки просяные, горячие. Отведайте их сперва, с медом и чаем травяным. Ягод сейчас соберу. А там и еще что придумаем. Вот, кашка притоми́тся скоро. А к ней и огурчики нарву…

Мы заняли место за столом. Оглядевшись по сторонам, папа спросил:
— А где отец? Что-то я его не вижу.
— Тут намедни геологи приходили, — отвечал Корней Климович. — Спрашивали провожатых, места знающих, да подручных мастеровых. — Вот Данила мой и подрядился. Благо, не вперво́й. А с ним еще четверо наших. К исходу месяца обещал воротиться.
— Ты уж дождись его, коли можешь, — с надеждой попросила бабушка. — Порадуй отца своего!
— Да я бы с радостью, — вздохнул папа. — Но я ведь только до завтра приехал.
— Что же ты, непутёвый, и погостить не желаешь? — хмуро глянул на него прадед.
— Я правда хотел бы остаться! — смущенно оправдывался папа. — Но с этой моей работой столько дел не сделанных за год копится по дому и семье, что отпуска совсем не хватает! Вот и пришлось заранее договориться с разными людьми, чтобы уж наверняка всё успеть.
— Так оно и бывает, когда в мелочной суматохе души огонёк путеводный теряешь. — ответил прадед. — Но слово дал — держи. А мы ждали, и еще подождем, — с ноткой укора добавил Корней Климович.

Папа только виновато вытер нос. И молча приступил к обеду.

6. ПРОСТО ПОБЫТЬ РЯДОМ

Вечером прадед развел костер. И они всей семьей дружно уселись у огня. То просто молчали, слушая, как потрескивают взлетающие в небо яркие искры, то заводили негромкую беседу, вспоминая о давнем прошлом, времён детства и юности папы. Корней Климович говорил немного, лишь изредка строго поглядывая на правнука и внука. Но его суровый голос всегда был полон душевного тепла. А бабушка Арина не отрывала умилённого взгляда от родных и дорогих гостей.

У Никиты была тысяча вопросов к своему прадеду. Но сегодня, в этой вечерней тишине, в уютном семейном кругу, у костра под яркими звёздами хотелось просто молча побыть рядом. А на вопросы у него будет еще целых две недели.

Наконец, совсем стемнело, и прадед с бабушкой отправились в дом. А папа всё не хотел уходить. И они с сыном еще посидели у огня, слушая, как где-то в саду стрекочут ночные кузнечики.
— Как тут хорошо, спокойно. — задумчиво сказал Никита. — Почему ты уехал отсюда?
— За модой погнался: хотел самую современную профессию получить. — вздыхая, ответил отец.
— А жалел когда-нибудь?
— Если честно, почти никогда не думал об этом. В городе жизнь такая: там некогда думать.
— А сейчас, тут, жалеешь?
— Жалею.
— Вернуться не хочешь?
— Слишком много уже у меня на городе повязано. Все это бросить… вряд ли я решусь.
— А здесь, в Осинках, мало было повязано?
— Что ты! Здесь у меня целая вечность прошла. А там, в городской суете, проходит год, другой, третий. А обернешься, как будто и не было ничего.
— И все равно не хочешь вернуться?
— Знаешь, Никита, у взрослых «хочу» и «надо» так редко совпадают, что хотеть уже и не хочется…
— Так кому — надо? Сам же говоришь, что не тебе!
— Обществу, стране,… государству…
— Но если в этом обществе всем надо то, что им не хочется, то получается, человечество само себе назло живет?

Отец только грустно посмеялся:
— Да, поставил ты меня в тупик. Видимо, этот разговор придется до времени отложить, пока не придет разумный ответ.… Давай пока сменим тему. Вот смотри, какая Луна! И воздух какой волшебный! Постараемся просто насладиться этим бесценным чудом!

7. НЕПРОСТОЕ ЗНАКОМСТВО

Утром, сразу же после завтрака, папа собрался в дорогу. Корней Климович вызвался его проводить. Никита хотел было тоже к ним присоединиться, но прадед его остановил, сказав, что должен поговорить с отцом с глазу на глаз. Что ж, пришлось оставаться и ждать. А пока можно было еще немного почитать.

Взяв с собой книжку, Никита вышел на улицу. Приметив на дальней окраине одиноко стоящую телегу, уселся в неё поудобнее и, открыв заложенную фантиком страницу, погрузился в мир подвигов легендарного полководца.

Но долго читать ему не пришлось.
— Эй, кто такой? — услышал он откуда-то со стороны.

Никита обернулся. Рядом с ним стояли двое мальчишек. Вид у них был не очень дружелюбный. Один выглядел года на два старше, а другой, наверное, был на пару лет младше Никиты. Говорил с ним старший, угрюмо глядя исподлобья. А младший как-то ехидно и неприятно улыбался.

Ссориться с кем-то совсем не хотелось. И, несмотря на недобрый тон, Никита вежливо представился и протянул руку. Но ответного рукопожатия не последовало. А старший, прищурившись, спросил:
— А чего в деревню нашу привалил?

Пришлось и это объяснить: кто он, откуда, к кому приехал.
— Городской, значит, пижон? — заключил старший. — У нас такие хлюпики не уживаются: имей в виду.
— Зато умный, наверное, — противненько хихикнул младший. — Вон, книжку читает!
— Ну-ка, чё читаем? — вытянул ладонь большой и неожиданно резким движением выхватил книгу из рук Никиты. — А, Суворов…
— Суворовец, что ли? — насмешливо хмыкнул малый.
— Мелкий больно для суворовца! — усмехнулся большой. — Разве что… суворыш… — И сунув подмышку книгу, добавил: — Ладно, свободен пока…
— Эй, а книжку отдай! — крикнул вслед Никита.
— А то что, бить будешь? — скривил гримасу старший. — Рискни…
— Отдай! — нахмурил брови мальчик.
— А ты поплачь еще, может, разжалобишь! — злобно дразнил его забияка.
— Ну-ка быстро отдал! — послышалось вдруг из-за спины.

Никита резко обернулся. Позади него стояла девочка возрастом чуть младше его. При всей ее нежной внешности, вид у нее был очень воинственный.
— Отдай, или я Гордея сейчас крикну! — грозно повторила она.
— Притащилась, Заноза! — сплюнул с досадой большой. — Защитница маменькиных сыночков!… Да на, бери свою книжонку! Нужна она мне больно!… А мы с тобой еще потолкуем,… суворыш… — с этими словами он бросил в телегу книгу и, сунув руки в карманы, развернулся в сторону леса.
— А что, по имени назвать интеллекта не хватает? — задиристо крикнула ему вслед девочка.

Хулиган ничего не ответил, лишь пнул на ходу лежавшую на дороге ветку, и еще раз сплюнув, в развалочку пошел прочь.

8. НЕВОЛЬНАЯ ВИНА

Проводив мальчишек взглядом, девочка с любопытством обернулась к Никите:
— Так это ты к дедушке Корнею приехал? Ну давай знакомиться. Меня Алёной зовут.

Девочка с улыбкой протянула мальчику свою ладошку. Никита робко пожал ей руку и почему-то густо покраснел. А чтобы скрыть свое смущение, он поспешил низко опустить голову. Выглядело немного нелепо, но девочка отнеслась с пониманием к этому странному жесту.

Чтобы как-то выйти из неловкой ситуации, Никита решил скорее сменить тему:
— А это двое..., они тоже из вашей деревни?
— Эти шалопаи? Из нашей, — вздохнула Алёна. — Старший — Гешка Чигуро́в, а тот, что младше — Сенька Яшкин. Сенька — так, мелкота. Как сам по себе — нормальный мальчишка. А спутается с Гешкой — смотреть на него противно!

Алёна присела на телегу. Никита, чуть помешкав, сел рядом.
— А Гешка, — продолжила она, — Они откуда-то издалека, с юга приехали. Что-то у них там не задалось. А тут у нас заняли дом заброшенный на окраине, вон, что особняком стоит. А там печка была не в порядке: чадила сильно. Отец, Тихон, всё никак собраться наладить ее не мог. Работал много — путейщиком на станции устроился. И первой зимой у них горе случилось: мама Гешкина газом угарным во сне отравилась. Спасти не успели. Гешке тогда всего шесть было. А Тихон себя всё винил, да пить с горя начал. Замкнулся весь, на свет белый обозлился. И Гешку по всякому поводу бить принялся. А тот обиду и злобу стал на других вымещать.… Такие вот дела. Так что мне его даже жалко…

Алёна еще раз вздохнула и, спрыгнув с телеги, звонко отряхнула руки:
— Ну ладно, мне пора. Мама в огороде ждет. А ты заходи в гости. Мы от вас через два дома. Я тебя с сестренкой познакомлю. Она тебе точно понравится!

И задорно улыбнувшись, Алёна махнула ему рукой и побежала прочь.

9. ПОГОВОРИМ О НАСТОЯЩЕМ

К обеду вернулся Корней Климович. Наконец-то! Очень уж хотелось поговорить, расспросить о многом! За едой разговор не вышел: прадед за столом болтать не позволил. Поэтому снова пришлось набраться терпения и ждать.

Наконец, покончив с застольем, мальчик с нетерпением подсел поближе и, почтительно глянув на деда Корнея, негромко спросил:
— Дедушка, ты ведь долго живешь: и революцию видел своими глазами, и царские времена? Расскажи об этом что-нибудь?
— Ишь ты, в какую даль закинул! — строго ответил прадед. — Али прочая жизнь не интересна вовсе? Мы-то с тобой и о дне насущном потолковать не успели. Толком и не познакомились даже. Давай-ка покуда узнаем друг друга поближе, а зау́тра и вопросы твои припомним. Овеща́ю.
— Ну… хорошо,, — смущенно согласился Никита. — А почему «заутра»? У нас говорят «завтра».
— А ты сам посуди, — отвечал прадед, — Каково начало слова «завтра»? Да никакого. Потому как сломано слово, а значит, и жизни в нем нет. А «заутра» — сразу всё ясно: за новым утром. Слово живое.
— Да, интересно… — задумался на миг Никита. — И значит, «овещаю» — это от сломанного «обещаю»? А тут какой корень?
— Как же какой? Что значит «вещать»? Вложить силу мысли в грядущее ее воплощение. Чтобы всё, что задумал сегодня, в скором времени случилось. Вот я и овещал тебе на всё ответить.

10. ВДОЛЬ ПО УЛИЦЕ

Они посидели еще. Спрашивали друг друга о жизни. И каждый что-то сам рассказал о себе. И было совсем нескучно. Прадед показал свое хозяйство. Оказалось, что у него есть целая столярная мастерская, самая настоящая. И он, похоже, в этом был большой мастер. А мастерил он всё, что только возможно — от кухонных столов до резных узоров и детских игрушек. И делился плодами своего труда со всеми односельчанами. Поэтому в деревне Осинки все дома до единого были нарядны и украшены.

И как раз после мастерской они прошлись по деревне. Корней Климович что-то рассказал о каждом доме, о каждом семействе. Конечно, всё это запомнить сразу не получилось, но знакомство всё равно было полезным. Снова увидев телегу в дальнем конце улицы, Никита поинтересовался, где же сама лошадь.
— А лошадки нынче нет уже, — вздохнул прадед. — В минувшем яру́ неду́х ее свалил. Видать, от старости. А хорошая она была: все ее любили. Матрёшей звали ее. Берегли и леле́яли, зазря не гоняли.
— Жалко… — тоже вздохнул Никита. — Я бы хотел ее увидеть.

Прадед подошел к телеге и, погладив оглоблю, с грустью сказал:
— Вот и телега без хозяйки дряхлеет: ручаги́ уже клинит, рыжа́вчина везде…

Да, интересно, разные слова у прадеда вдруг обретают смысл. Рыжавчина рыжая, ручаги вручную дергают. Вспомнилось слово «недух»: его значение Никита всё-таки решил уточнить. Он слышал слово «недуг», но даже оно было для него чем-то из далекой старины.
— Недух, — терпеливо пояснил Корней Климович, — это когда тело и данный ему разум не в ладах с духом. Его еще болезнью души называют. Тогда как хово́рь — это тела болезнь.
— А оно что значит? — спросил Никита.
— Предки говорят, что мир наш рожден по воле двух создателей. Один — Хов — дал ему форму, другой — Вох — наполнил ее смыслом. А после спор проме́ж ними разгорелся: чей вклад важней и значимей. Раздор учинил Хов, а второму деваться было некуда — пришлось ответствовать на вызов. И каждый начал, как мог, множить своё. Вот и качает наш мир то в одну, то в другую сторону. А всё живое от того страдает то духом, то телом. Ну а слово «ховорь» отсюда и идёт.

Никита только молча слушал и удивлялся. Очень уж необычны были слова и их смыслы. Что значит «в минувшем яру» он тоже не совсем понял. Но в этот раз забыл об этом спросить.

11. СТРАННЫЕ СЛОВА

Закончив прогулку, они вернулись домой. Бабушка Арина уже готовила ужин. И глядя на стол, Корней Климович вдруг спохватился:
— Эх, надо было прихватить с собой хлебницу! Ситникову Петру я с утра ее доделал. Отдать собирался, да запамятовал. Отнесу сейчас.
— Давай, дедушка, я сбегаю, — вызвался Никита. — Я с ним уже познакомился.

Пётр Алексеевич как раз был дома. Обновке он очень обрадовался. Хлебница правда была очень красивая: резная, узорная, легкая. Тут же наполнив ее и торжественно поставив на полку, он с любопытством спросил:
— Как у вас там знакомство-то продвигается? Нашли уже общий язык?
— Ну,… наверное да, — ответил Никита. — Вот о себе всё рассказывали. Правда, не всегда всё понятно бывает: он слова некоторые странно называет.
— А может, это мы уже странно говорим? — испытующе взглянул на мальчика Пётр Алексеевич. — Вот сам посуди…

Он подошел к столу и достал из ящика большой блокнот.
— Я тут специально некоторые его слова записывал. Это ведь тоже живое знание, живая история. Они суть вещей раскрывают. Вот смотри, к примеру:
* Пчела у него — пищела́, а шмель — шумель. И сразу понятно, как они жужжат;
* Креветка — криветка. Потому что форма у нее кривая;
* Пшеница — пашени́ца. Первая культура, ради которой начали пахать землю;
* Кастрюля — кострюля. Изначально придумана, чтобы на костре варить;
* Плуг — полу́г. Его по лугу водят;
* Лопата — лапа́та. Большая железная лапа;
* Окно — оконо́. Куда наше око смотрит;
* Парад — порад. То, что по радости люди справляют;
* Полиция — пали́ция. От слова «па́лица» — дубинка. Инструмент наказания и принуждения. Кстати, и слово «политика» оттуда же растет;
* Грех — горе́х. То, от чего выгорает душа;
* Отрок — о́трук. Возраст, в котором юношу отпускают из родительских рук;
* Просто — поро́сто. Значит, по росту, по силам;
* Опыт — о́пит. Напитанный знаниями и умениями;
* Щедрый — ще́дарый. То есть, ещё дарящий, дающий больше;
* Честь — чисть. Чистая совесть;
* Вечный — вещный — вящный. На старорусском — великий, совершенный, богоподобный.

Пётр Алексеевич отложил в сторону блокнот:
— Тут еще много всего разного. Может, как-нибудь сам на досуге полистаешь. Полезно иногда подумать об истоках слов, которые ты произносишь.

12. ЛАДА И ЯРА

Никита на минуту притих. Было о чем поразмыслить. Ведь прежде он никогда не думал о том, что у каждого слова должен быть смысл. Наверное, смысл нужен во всём. Не должно быть в жизни пустоты. И он снова вспомнил не совсем понятые им слова прадеда «в минувшем яру».
— Яр, — пояснил Пётр Алексеевич — старорусское название солнечного света. Или говоря точнее, той жизненной силы, что дает нам Солнце. Оттого и называли его «Ярило». В зимнее солнцестояние завершается один круг и начинается другой. Прибывает день, прибывает свет. Наступает новый яр. И каждый чем-то отличается от прежнего. Ведь в природе и в космосе всё движется, всё изменяется.
— — А слово «год» нам немцы принесли стараниями Петра Первого, желавшего всё родное, исконное искоренить и сменить на чуждое, инородное. Хотя даже «год», как и многие заморские слова, пришел от русских корней. Ведь это всего лишь искаженное слово «ход». То есть, Солнце начинает новый ход по небосклону. Кстати, немцы, тем не менее, почти сохранили изначальное название года — я́рэ. И у англичан — е́ар — тоже недалеко от начального смысла.

И, немного подумав, Пётр Алексеевич добавил:
— А в космологии говорится, что в конце каждого цикла Солнце целых три дня стоит в нижней точке эклиптики. И эти три дня оно как бы висит распятым в созвездии Южный Крест. А потом воскресает, то есть, выходит, поднимается из креста. И возрождается заново, принося свет и тепло всему живому. Это явление и отмечали наши языческие предки.
— Так, значит, вот откуда эта история! — искренне удивился Никита. — А как случилось, что Ярило вдруг Солнцем называть стали?
— А солнце — оно всегда было солнцем. Просто это не имя. Так называют все звезды, дающие жизнь. Ведь «сола» — это и есть живое начало. А имя у нашего солнца — Ярило. Или Яра. Кстати, и Земля — тоже не имя. Много земель во Вселенной. А предки наши звали её Ладой.

13. ВЫГЛЯНИ В ОКОШКО

Новое утро Никита провел с бабушкой. Корней Климович отправился в лес за сушени́цей и самова́лом, как бабушка пояснила. Что ж пришлось опять ждать. Вспомнилась Алёна. И очень уж захотелось снова ее увидеть. Одевшись и причесавшись перед зеркалом, Никита вышел на улицу. Просто так нагрянуть без приглашения он что-то не осмелился. Наверное, боялся показать свой слишком явный интерес к девочке. И он решил просто прогуляться мимо ее дома в надежде как бы случайно ее встретить. Прошел раз. Потом другой… Но никто не появлялся. Дошел до леса. И снова прошел мимо…

В доме напротив-наискосок скрипнула дверь. На пороге появился растрепанный Сенька Яшкин с красно-синим резиновым мячом подмышкой. Нерешительно потоптавшись, он неуверенно крикнул:
— Ты это,… привет, суворовец.

Никита вежливо-прохладно поздоровался.
— Ну как, прочитал, что ли, книжку? — немного заискивающим тоном спросил Сенька.
— Нет, читаю еще, — ответил Никита.
— А то давай, может,… в футбол?
— Спасибо, не хочется…

Честно говоря, было не очень приятно с ним общаться, помня, как он лебези́л перед Гешкой. Сенька, досадливо почесав затылок, снова поднялся на крыльцо. А Никита, вздохнув, решил, что пора возвращаться домой. Но именно в этот момент из окошка выглянула Алёна. Окликнув его по имени, она предложила зайти в гости.

14. СВОЙ МАЛЕНЬКИЙ МИР

Странное чувство: Никите на миг показалось, будто дом этот ждал его, храня для него всё это время частичку своего тепла и уюта. Тут было очень хорошо и спокойно. Вежливо позволив осмотреться, Алена усадила его за стол.
— Мы тут как раз какао сварили, — сказала она. — А мама к нему пышки-пустышки наделала. Ты доложен обязательно их попробовать.… Да, кстати, я обещала тебя с сестренкой познакомить, — и обернувшись назад она негромко крикнула: — Люся, ты где? Иди, встречай гостя.

В дверях появилась маленькая девочка в голубом платьице с ярко-красными ягодками. Совсем маленькая: наверное, ей даже трех лет еще не было. С любопытством оглядев Никиту, она решительно подошла и протянула ему свою крошечную ручку:
— А я Сюся. А ты?
— Никита, — почему-то немного смутившись, ответил мальчик.

Сюся, которая Люся, по-хозяйски взглянула на старшую сестру, потом опять на Никиту, и, повелев Алёне сесть рядом с ним, сама уселась напротив. Мама уже успела накрыть на стол и расставить посуду. Пышки-пустышки выглядели очень даже аппетитно. И блюдо, полное угощения, очень быстро опустело. Слишком уж было вкусно. А с горячим какао особенно.

Потом просто немного посидели. О жизни в Осинках поговорили, о городе. Люся нетерпеливо ёрзала на стуле. Видимо, ей тоже очень хотелось пообщаться. Но встревать во взрослый разговор она себе на позволяла. И желая выручить сестренку, Алёна сказала:
— А давайте нам Люся что-нибудь расскажет!

Малышка тут же радостно встала и, поправив платьице, торжественно произнесла:
— Ле́па.
— Что за Лепа? — засмеялся Никита.
— Не Лепа, а Лепа, — поправила его Люся. И тут же пояснила: — Като́яя ся́ня-пася́ня, а вы́ня не мо́ня!

Никита, похоже, ничего не понял, и Алёна поспешила перевести слова сестренки:
— Чего же тут непонятного? «Которая тянет-потянет, а вытянуть не может». Ты что, «Репку» не читал, что ли?

Ну, теперь, конечно, всё стало ясно. Люся прочла сказку, в своем собственном изложении, на своем собственном языке. Было очень забавно и познавательно. Едва закончив с поэзией, рассказчица быстро сбегала в соседнюю комнату и принесла оттуда небольшую стопку рисунков.
— Сюся исова́ла, — гордо объяснила она.
— Ну тогда рассказывай, что у тебя тут, — с улыбкой сказал Никита, рассматривая веселые каракули.
— Это бо́зя каёвка, а это ма́ськи зук. А это ама́ска и васики́.

Оказалось, что, если немного постараться, язык Люси вполне можно было освоить. По крайней мере, с божьей коровкой и майским жуком, с ромашкой и васильками всё было на удивление понятно. Разложив на столе еще несколько рисунков, Люся с особым чувством протянула Никите листок с веселыми человечками.
— Это мама и папа, — пояснила она. — А это Ёна и Сюся.

Видимо, Ёна — это Алёна. Кстати, Никиту она тоже по-своему назвала. Он у нее — Ти́та. Что ж, тут уж ничего не поделаешь… С Люсей, конечно, было весело. Но больше всего хотелось просто быть рядом с Алёной, слышать ее голос, украдкой поглядывая в ее красивые серые глаза. Они о чем-то говорили, даже поспорить немного успели о чем-то. А Люся, сбегав за карандашами, что-то начала старательно вырисовывать. Наконец, закончив свое произведение, она положила его на середину стола. Так, чтобы всем было видно. На рисунке мальчик и девочка, радостно улыбаясь, держались за руки.
— Ёна и Тита — Сюсе хаясо́, — поглаживая листок, сказала Люся.
— Похоже, она уже нас сосватала, — немного смутившись, засмеялась Алёна.

А Никита в очередной раз покраснел и поспешил опустить голову, как бы внимательно рассматривая картинку. Пытаясь выйти из неловкой ситуации, Алёна обернулась на часы:
— Слушай, а тебя, наверное, дома уже потеряли?
— Ой, точно, — спохватился Никита. — Я тогда… пойду?
— Приходи завтра утром, — предложила в дверях Алёна. — на Вьюшку сбегаем.
— А Вьюшка — это что?
— Это речка у нас. От наших Осинок пять минут бегу. Придешь?
— Приду, обязательно!

15. ЭТО НЕ СУВОРОВ

Сегодня наконец-то поговорили с прадедом об истории. Правда,… как-то очень странно поговорили. Когда Никита вошел в комнату, Корней Климович держал в руках его книгу и внимательно рассматривал приложенные к тексту иллюстрации. Завидев мальчика, он перевел на него строгий взгляд:
— Что же у вас, книга о Суворове, а рисована совсем другая персона?
— Как же — другая? — удивился Никита. — На обложке — его портрет, при жизни написанный. А этот, переход через Альпы, по нему повторили.
— Портрет-то — он, может, и подлинный. — сурово возразил прадед. — Только не Суворов на нем, а вельможа австрийский.

И усевшись за стол, он изложил совсем другую историю о жизни великого полководца. Слишком странную, чтобы взять и принять ее на веру. По его словам, был Суворов высоким и плечистым, сильным и статным мужем, басистым, бородатым. Настоящим богатырем. И жил он сам по себе, никому не служил и ничьей власти не присягал. Но в тяжелые и смутные времена, когда беды большие нашей земле грозили, пришли к нему с поклоном лакеи императорские, прося возглавить полки, в коих разброд пошел и уныние. Сама императрица Екатерина в тронном зале его принимала. И он ей ответствовал:
— Королевству твоему помогать не стал бы, а землю русскую защитить обязан. Говори, откуда враг и кто таков.

Суровый был тот богатырь. Оттого и прозвище ему поначалу дали: Суровов. Но что-то не очень складно оно звучало. И как-то само по себе сменилось оно на Суворова. А имя его настоящее придворные писари предпочли удалить из истории. Как и многое другое, впрочем, им не угодное.

Никита был растерян и озадачен. Что-то уж совсем не сходились рассказы прадеда с тем, чему учили его все эти годы. Может, он просто по старости всё это придумал или напутал? И упрямо пытаясь хоть что-то понять, он продолжал задавать вопросы:
— А кто же с кем тогда воевал?
— Ясное дело: готы с галлами. Они вечно мир поделить не могут. Как случился великий потоп и мо́рок ледовый, многие земли русские осиротели. Тогда и ринулись на Русь ослабевшую разные прохвосты и проходимцы. Более всего преуспели готы. Большой кусок отхватили и империей его назвали. А галлов зависть мучила: отобрать хотели жирный кусок. Так и завязалась меж ними война. Вон у тебя на картинке: Суворов с дружиной переход совершает через Галго́ту. Опасен был путь, но привел он к тогда победе.
— Дедушка, а почему ты Альпы… Галготой называешь? — удивился Никита.
— Потому, как в те времена так этот хребет и именовали. По одну сторону галлы стояли, по другую — готы. Оттого и звали его Галготой. Ну а кто — Голгофой со временем.
— Но ведь Голгофа совсем в другом месте была!
— Это вам так сказали.
— И что, значит, и Христа здесь казнили?
— Здесь, а где же еще? Послепотопный передел мира тут и вершился. Подлый был передел, жестокий. Оттого и обязали историков всё переврать и перепутать. Дабы себя отбелить.

Да… Чем больше рассказывал прадед, тем больше появлялось вопросов. И тем больше всё путалось в голове. Снова вспомнился «ненастоящий» Суворов. И Никита о нем тоже решил спросить.
— Вельможу того требовалось к императрице приблизить в интересах политики, — пояснил прадед. — А для того заслуги требовались особые. И благо для них тогда был тот самый богатырь, что подвиги громкие совершал, а сам от того ни почести, ни славы не просил. Вот и решили лакеи все его великие деяния вельможе тому приписать. А уж коль имя Суворов у многих тогда на слуху было, его ему и прилепили. Для пущей убедительности.

… Нет, надо было как-то отдохнуть и прийти в себя. От всей этой путаницы даже голова начала болеть. И Никита, воспользовавшись очередной паузой, попросился на улицу.

16. ОХ УЖ ЭТИ ТРЫНДИСТОРЫ!

На свежем воздухе сразу как-то полегчало. Приятно согревало полуденное Солнышко, дул легкий ветерок. Из леса то тут, то там доносились веселые птичьи голоса. А посреди двора дед Ромашка о чем-то увлеченно беседовал с забавной маленькой дворняжкой, которую в Осинках все называли Ляпой.
— А ты наперёд не балу́й больше! Спривидливости ради. — шутливо грозил он собачонке пальцем. — А то как возьму — и съем твою косточку! Так-то!

Ляпа, склонив набок вислоухую мордашку, весело помахивала хвостом. Похоже, ее мало беспокоили увещевания старичка. Из дальнего дома вышел Фёдор Кузьмич, здешний кузнец. Завидев деда Ромашку, он негромко окликнул его:
— Григория не видал?
— Да как же..., — отвечал старичок. — Вон, к Петру сповадился. Сидят в тивили́нзире, передачу наблюдают. — И, вздохнув, добавил: — Забрета́ют ваши анжине́ры тиляфо́ны разные, трынди́стеры. Прежде люди в глаза друг дружке глядели, слова говорили душевные, а нынче всё в железки глазеют без передыху.
— Так ведь зачем изобретают, — возразил Фёдор Кузьмич, — чтобы жизнь у людей лучше стала.
— И где же оно лучше-то, спривидливости ради? — снова вздохнул старичок. — Вот, скажем, спунтик в небо пустили, чтобы сверху всё видно было. А под носом-то видеть вовсе разучились! Тех, кто рядышком, не замечают, теплом и любовью не греют.

Ляпа, всё это время внимательно глядевшая на деда Ромашку громко тявкнула.
— Вот видишь, Фёдор, даже собака со мной согласная. — ласково погладил Ляпу дед. —
Ведь всё живое — оно к живому тянется. А ныне что не вещица — всё плаксик один!
— Ну это как посмотреть, — снова упрямо возразил Фёдор Кузьмич. — Пластик — он ведь легок, удобен. Форму любую примет. И дерево лишний раз губить не придется. Так что увидишь: за ним — будущее.
— Фунтизёр ты… — отмахнулся дед Ромашка. — Пойдем-ка лучше с тобой чайку попьем, что ли… спривидливости ради…

17. НЕМЫСЛИМО ДАЛЁКОЕ

Так и оставшись незамеченным, Никита дождался, пока собеседники разойдутся и, подойдя к дому Петра Алексеевича, постучал в дверь. Было бы лучше, конечно, пообщаться с ним наедине. Дядя Гриша, местный сапожник, человек хороший, но в этот раз хотелось немного пошептаться о странностях прадеда. А в этом он был готов довериться только Петру Алексеевичу.

К счастью, телепередача скоро закончилась, и дядя Гриша поспешил домой. Усевшись рядом за большим столом, они начали неторопливую беседу.
— Ну как, поговорили о прошлом с Корнем Климовичем? — поинтересовался Пётр Алексеевич.
— Ну… да… — нерешительно ответил Никита.
— Что-то ты невесело ответил, — удивился Ситников. — Что не задало́сь, признавайся.
— Как-то у него всё не так, как нас учили, — признался мальчик. — Может, он путает всё от старости? Или просто придумывает…
— Я, конечно, ни жил в те времена, и проверить многое не в моей власти, — ответил Пётр Алексеевич. — Но… то, что у нас принято считать истиной, тоже на поверку вопросы вызывает.
— Но ведь есть известные памятники старины, находки археологов. Документы, которым по сто, двести лет и больше. Разве это не доказательства?
— Ну, то, что всё это подлинная старина, тут еще большой вопрос. Вот говорит наука: такому-то пергаменту тысяча лет. А как это проверить? Только взять точно такой же и продержать столько же времени при таких же условиях. И если ожидание совпадет с результатом, тогда можно смело утверждать, что метод верен. Вот только методу без году неделя от роду. А значит, никто ничего проверить не мог. Одни лишь догадки и предположения. Фантазии, одним словом. Так что ко всяким сотням, тысячам, и уж тем более — миллионам, я бы отнесся крайне скептически.

Пётр Алексеевич задумчиво посмотрел в окно:
— Кстати, то же самое про миллиарды километров в астрономии. Для этого же тоже надо было бы пролететь все это пространство и вручную его измерить. А это и вовсе нереально. По крайней мере, в обозримой перспективе. К тому же, все подобные теории строятся на том, что пространство и время линейны и равномерны. Эти выводы мы сделали в результате замеров на крошечном пятачке Вселенной сроком в одно вселенское мгновенье. И насколько же объективны и показательны могут быть такие данные? Да ни насколько.

18. ВЕЛИКАЯ И ДРЕМУЧАЯ

Озадаченный словами Петра Алексеевича, Никита все же не хотел сдаваться:
— Ну хорошо, допустим, с датами что-то не так. Но ведь сами события задокументированы и подтверждены множеством находок.
— Что касается документов, — лишь улыбнулся в ответ Ситников, — подделать бумаги проще простого. И я бы не стал сильно на них полагаться. А находки — при большом желании можно что угодно притянуть за уши. Или опять-таки подсунуть какую-нибудь подделку. Да, тебе скажут, что всё подлинно и сотни раз проверено. Но у нас с тобой, к сожалению, нет возможности убедиться в их правоте и честности. Увы, история всегда пересекается с политикой и служит интересам власти.

Пётр Алексеевич прошелся рукой по книжной полке и, чуть подумав, взял в руки школьную хрестоматию.
— Вот, к примеру, — сказал он, раскрывая книгу, — всем известная норманская теория происхождения российского государства. А известна она благодаря немецким придворным клеркам Байеру, Миллеру и Шлёцеру, услужливо нарисовавших коротенькую и бесславную историю дикой и дремучей Руси. Позже эту байку взял за основу Карамзин, вслед на ним — Гумилёв. Ну а потом, став незыблемой аксиомой, она пришла в наши учебники.
— И что, так никто это не оспорил? — удивлялся Никита.
— Ну, в те времена оспаривать было особо некому. — ответил Пётр Алексеевич. — Ведь тогда 95% российской академии составляли германцы, едва говорящие по русски. Но конечно же знающие о нас всё лучше нас самих!
— Ну а сегодня? — не унимался Никита.
— А сегодня, к сожалению, в научном мире всё так же велико преклонение перед западными авторитетами. Как по мне, это — целенаправленная диверсионная работа. И победа в этой войне, увы, до сих пор не совсем на нашей стороне.

19. ЧЕЙ ТЫ, СТОЛЬНЫЙ ГРАД?

— Но ведь мы столько одержали побед на поле боя! — вскинул упрямый взгляд Никита. — Что же нам мешает тут победить?
— С победами всё тоже не так однозначно, — покачал головой Пётр Алексеевич. — Вот, к примеру, возьмем войну 1812 года. Мы, говорят, Наполеона одолели, армию французов разгромили. Но, если разобраться, тут что-то не всё сходится. Например, в музее, посвященном той войне, хранится текст поздравления императора Александра от имени полководца Кутузова. А написан текст на французском языке. И как же это, извините, понимать? Представь, если бы маршал Жуков поздравил Сталина с победой на немецком? Да его тут же под расстрел бы отдали!… А странности с языком на этом еще не кончаются. Императору в честь триумфа был изготовлен трон. И на нем выгравирован текст всё на том же французском…

Пётр Алексеевич положил на полку хрестоматию и аккуратно поправил книги.
— Вот так, мой друг, теперь гадай, кто кого победил. И самый интересный вопрос — кто же, все-таки, с кем воевал?
— То есть,… как кто? — совсем опешил Никита.
— А вот сам поразмысли. Императору Александру при входе в Москву торжественно преподнесли ключи от города. А ведь так было принято встречать победителей в павших, побежденных городах. Выходит, Москва до этого не принадлежала империи? И тому подтверждение — малопопулярные довоенные карты той самой империи, территория которой была немногим больше половины европейской части современной России. И Москвы в ее составе нет. Так что невольно напрашивается серьезное подозрение, что Русь и Российская империя — это, мягко говоря, немного разные вещи…
— А Русь… Она что, настолько была слаба? — не хотел верить Никита.
— До поры сильна и велика она была, — отвечал Пётр Алексеевич. — но случилась тогда катастрофа, стершая с лица Земли более половины Сибири и Дальнего Востока. Целые города были погребены под слоем глины, льда и снега. Пострадали и многие другие земли древней великой Руси. Меньше всего беда коснулась запада Европы. Этим тогда и воспользовались наши соседи, чтобы прикарманить чужие владения и их богатства.
— Почему же об этой катастрофе никто и нигде не пишет? — с легким недоверием спросил мальчик.
— Да потому что, напомнив об этом, не удастся промолчать о том, что кое-кто лапу наложил на то, что не им принадлежало.

И напоследок Пётр Алексеевич снова вернулся к войне 1812-го:
— Вот и думай, кто с кем воевал. И был ли Наполеон на самом деле противником Александра…
— Но уж это-то, вроде, и так понятно, — уже не так уверенно сказал Никита.
— Не скажи, — возразил Ситников. — В конце 19 века в Москве состоялась крупная выставка кондитерских изделий. И самым модным сюжетом оформления продуктов была тема дружбы Наполеона и императора Александра. Как ты это объяснишь? И с чего вдруг обрел популярность торт «Наполеон»?

20. ЗАДОМ-НАПЕРЁД

От всех этих разговоров у Никиты опять начала болеть голова. И очень кстати снова вернулся дядя Гриша.
— Лексеич! — крикнул он с порога. — Хватит дома киснуть! Пойдём-ка лучше на рыбалку сходим!
— Что-то я не настроен сегодня, — выглянул из комнаты Ситников. — А ты лучше Никиту возьми с собой. Ему как раз не мешало бы проветриться. — и подмигнув своему юному другу, он легонько подтолкнул его вперед.
— Я бы с радостью, но… наверное не смогу, — почему-то немного виновато ответил Никита.
— Чего так? — удивился дядя Гриша.
— Мне рыбу жалко, — признался мальчик. — Когда ее на острый крючок цепляют, а потом она на воздухе трепыхается, мучается.

Дядя Гриша озадаченно почесал затылок:
— Да… Загво́здочка… — и потешно поморщив лоб, он решительно махнул рукой — Эх, ладно, давай-ка просто лодку возьмем и прокатимся по речке! Я тебе места наши покажу. Красота у нас: сам увидишь!

Они шли не спеша по лесной тропинке. Дядя Гриша что-то увлеченно рассказывал о местных птицах. А Никита уже представлял, как пойдет завтра на речку вместе с Алёной. И это пение птиц, и шелест листвы, и яркие огоньки лесных цветов на обочинах и запахи утренней природы — всё это хотелось разделить именно с ней. И наверное поэтому собеседника своего слушал он невнимательно, и часто невпопад отвечал на его вопросы.

Наконец, дошли до Вьюшки. Речка была совсем неширокая и очень извилистая. Видимо, от того она и получила свое название. На берегу лежали две лодки. По-хозяйски оглядев каждую из них и оценивающе глянув на Никиту, дядя Гриша сказал:
— Давай-ка мы для начала плоскодонку возьмем. Она хоть и вертлявая, зато устойчивая.

Общими усилиями спустили лодку на воду. Вставив в уключины весла, дядя Гриша предложил юному другу принять управление судном. Никита радостно уселся на лавку и потянулся за веслами.
— А почему они так далеко? — удивился он. — Так же грести совсем неудобно!
— А потому, что сел ты задом-наперед, — с комично-серьезным видом ответил дядя Гриша.
— Да где же задом-наперед? Вот он — нос лодки, прямо передо мной.
— Нос впереди — это, конечно, важная штука. Только гребец спиной к носу сидеть должен.
— А почему так? — еще больше удивился мальчик.
— А ты вот сам посуди. Чтобы лодка вперед пошла, веслами надо назад от воды оттолкнуться. А для этого рукоятки в сторону носа тянуть приходится. Таков он — рычаг. А на себя тянуть — оно всегда проще, меньше силы тратишь. Оттого и сидят спиною, чтобы налегать и подтягивать. Так что давай-ка разворачивайся. А то застряли мы в этом порту. А нас с тобой ждут-ожидают далёкие берега и неизведанные страны!

Наконец, все недоразумения устранили и успешно отплыли от берега. Грести оказалось намного сложней, чем представлял Никита. И он очень быстро выдохся.
— Что, притомился? — задорно прищурился дядя Гриша.
— Ага, — с трудом перевел дыхание Никита.
— А всё потому, что гребешь ты неправильно.
— А как надо?
— Вот ты утопляешь весло. Чем оно глубже, тем больше воды ему сопротивляется. Почём совсем без надобности. А ты вот лопасти в воду окуни и дальше не опускай. Так и веди вдоль лодки. А как вынешь из воды, тоже высоко не задирай. Так только силы растратишь. Такая вот консистенция.… Понятно?
— Понятно,… вроде.

И он последовал этим нехитрым советам. Действительно, грести стало намного легче. Правда, с непривычки было непросто ровно вести весла: они всё время норовили то затонуть, то вылететь из воды. Но ничего, он потихоньку всё освоит.

21. ЖИЗНЬ УМЕЕТ УДИВЛЯТЬ

Лодка неторопливо плыла по извилистому руслу Вьюшки. Места здесь действительно были очень красивые. И Никита время от времени отпускал весла чтобы полюбоваться проплывающими мимо пейзажами. В какой-то момент, опустив взгляд на воду, он заметил небольшую стайку маленьких рыбёшек, догоняющих лодку. Несколько рыбок, подплыв чуть ближе, ухватились за лопасти весел и замерли, лишь едва заметно подергивая хвостиками.
— Что это они вёсла кусают? — засмеялся Никита.
— Ну, кусать им там, скажем, нечего, — как всегда с потешной серьезностью ответил дядя Гриша. — Это они так переды́х себе устраивают. Устают в дороге, вот и хватаются за всё, что можно, чтобы дух перевести, и дальше потом отправиться. Я как-то купаться полез, а тут как раз компания такая встретилась. Так они мне за ноги стали цепляться. Все волосы пощипали, проказники такие!

Никита поморщился. Но выглядело это все-таки забавно. И они дружно от души посмеялись. Рыбки отдохнули и поплыли дальше. И путешественники снова отправились в путь. Правый берег, более крутой и холмистый, был особенно красивым и живописным. Правда, самые высокие холмы, подмытые течением, местами переходили в откосы и обрывы. Но даже в этом была какая-то своя красота. На одном из таких песчаных обрывов Никита заметил множество маленьких круглых норок.
— Кто это там живет? — удивился он.
— А это ласточки-береговушки. — объяснил дядя Гриша. — В этих норках у них гнезда.

И действительно, несколько мгновений спустя в одно из таких отверстий влетела маленькая серая птичка. Потом еще одна и еще. А кто-то вылетал навстречу, видимо, на поиски корма для своих птенцов. Да, где только не встречается жизнь! Удивительно! Все-таки, сколько всего интересного таит в себе природа!

22. НЕУДОБНЫЕ СТЕНЫ

Какое-то время плыли молча. Просто слушали, как плещется вода под веслом, как шумят на ветру деревья, и то тут, то там перекликаются лесные птицы. Наконец, дядя Гриша снова обернулся к Никите:
— А как у вас там с Корнеем Климовичем? Небось, засыпал его вопросами? О прошлом, о старине. Ты ведь, вроде, историей увлекаешься? Ну как, много чего узнал?
— Ну… да… Только… — смущенно начал Никита.
— Чего не так-то? — как будто с сочувствием поинтересовался дядя Гриша.
— Слишком уж странно всё. Иногда кажется, что… он всё это придумывает…
— А ты вот сам посуди: к чему ему придумывать? Что он с того поимеет? А вот историкам есть ради чего лукавить: им за то деньгу платят и чины важные дают. Такая вот консистенция, друг мой!
— Но ведь… в книжках совсем по-другому пишут…
— Тут я так понимаю, с чего у нас с вами правда разная. До нас ведь не шибко дошло ваше «прогрессивное» образование. Вот потому мы еще и смыслим кое-что. И помним, что ваши забыть себе позволили.

Дядя Гриша огляделся по сторонам и, чуть подумав, решительно сказал:
— Так, давай-ка местами меняться. Свезу я тебя в одно место. Покажу кое-что.

Они проплыли еще пару извилин и очутились рядом с высоким откосом. Он выглядел очень необычно, слишком ровным и гладким он был. И приглядевшись, Никита заметил, что бо́льшая часть откоса — это старая каменная кладка, сильно поросшая травой. Возможно, очень даже старая. И выложена она была каким-то крупным серым камнем, похожим на гранит.
— Что это? — удивился Никита.
— А это — наследие наших предков, — уже совсем серьезно ответил дядя Гриша.
— А что это за стена, какой эпохи, кем построена? — взволнованно спрашивал мальчик. — Ученые знают о ней?
— Ученые? — невесело повторил дядя Гриша. — … Пойдем-ка, я тебе еще кое-что покажу. — И он как-то особенно энергично налег на весла, как будто досадуя на что-то.

Чуть ниже по течению они приплыли еще к одному высокому откосу. Только был он совсем не ровный и совсем не гладкий. Выглядел он так, будто на нем велись карьерные разработки.
— Тут тоже открылась стена, на ту чем-то похожая, — немного хмуро пояснил дядя Гриша. — И мы тогда на радостях археологов пригласили. Видано ли дело: в наших забытых краях — да такая находка! Приехали умные люди, что-то всё приборами своими измеряли, записывали. Целый палаточный лагерь разбили. А потом как-то вдруг поспешно свернули свои пожитки и слиняли все разом. А пару дней спустя приехали экскаваторы и разворотили всю стену вдребезги. А обломки со странной поспешностью увезли на самосвалах.… Такая вот… консистенция!
— А куда увезли-то? — не понимал Никита.
— Сказали, будто изучать станут. Еще руку жали, прохвосты, благодарили за содействие. Просили, если что еще отыщем, сообщить непременно.… Ага, щас, разбежались! Никто им у нас не верит. Если правда стену изучать хотели, тогда бы в целости ее сберегли. А они-то, ясное дело, улики уничтожали!
— Какие такие улики?
— А такие, что в их бумажную грамоту не вписывается наша стена. По их науке в наших краях только дикость и нищета отродясь могли быть. А тут такая конструкция, древняя, складная, крепкая! Кто ж из-за нее тонны статей и диссертаций черкать станет и книжки переписывать? Вот и решили избавиться от неудобной находки. И я полагаю, много еще таких находок было, и найдется еще немало… Потому как великой была Русь. И помяни моё слово: поднимется она однажды и вновь станет великой!

23. ОБЩЕЕ ДОСТОЯНИЕ

Прогулка по речке заставила Никиту о многом задуматься. Может быть, прадед и путал многое, или сам додумывал что-то… Может быть… Но и тем, кто пишет учебники и носит почетные звания, наверное, тоже нельзя доверять вслепую. По истории Никита решил пока не задавать вопросы. Переварить бы то, что уже успел услышать. К тому же, с прадедом всегда было, чем заняться и чему поучиться. Корней Климович терпеливо обучал правнука азам столярного дела. И занятие это оказалось очень даже интересным. Немножко поучились гончарному искусству: оказалось, что и такая мастерская есть в деревне Осинки. Совсем небольшая, но все-таки есть.

Вообще, очень необычно для горожанина, что в деревне многие вещи были общими. В столярной, хоть и заведовал прадед, мог поработать каждый. Так и в любой мастерской. Когда-то область сильно помогла со средствами и оборудованием. Были большие планы расширить поселение. А потом пошла новая политика, и все благие начинания забросили. Так что построили и приобрели что успели. И теперь дружно делили между собой. Даже телевизор, что стоял у Петра Алексеевича, был общим достоянием, и всякий желающий мог зайти на голубой огонек. А у кузнеца стоял красавец-велосипед. И его тоже можно было брать напрокат.

Ближе к обеду очередной урок мастерства был закончен, и они с дедушкой Корнеем пошли заготавливать дрова. Оказалось, что колоть и пилить — это тоже целая наука, требующая сноровки и мастерства. Что ж, и это стоило освоить настоящему мужчине. Ну а под конец дня Никита все же решил спросить, откуда у прадеда вся эта… необычная история про Суворова.
— Да всё из жизни, внучек, — ласково пробасил Корней Климович. — Что-то сам повидал, что-то отец поведал и дед мой. Так и познали прошлое наше, из уст в уста и от сердца к сердцу.

(продолжение следует)