Миссионеры. Часть Первая (Главы 1-5) (Глава 1)

Миссионеры

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Итак, исходя из вашего донесения, господин посол, нынешняя обстановка в Хартуме требует нашего незамедлительного вмешательства, — рассудительно проговорил мистер Лайонел Гарвей, вдохнув свежий аромат крепкого индийского табака, предоставлялвшего ему огромную почву для дальнейших размышлений и умозаключений. Когда же он тщательно осознал все сказанное им, он приподнялся со стула и, пройдясь несколько раз по кабинету, обставленному изящными греческими скульптурами и бюстами, остановился возле «Юлия Цезаря» и устремил свой взгляд на стоявшего напротив посланника.
— Всё верно, сэр, — отвечал посол, продолжая упорно стоять на одном месте и нисколько не желая присесть, словно был готов в ту же минуту удалиться из зала, — Ситуация оказалась столь сложной, что без принятия решительных мер с нашей стороны не обойтись. Вопрос лишь в том, сэр, каким образом наше правительство посчитает целесообразным поступить. Как показывает нынешная ситуация, дипломатия, как говорится, omnimo impotens est.
Мистер Гарвей, будучи в совершенном недоумении, прикусил губу и вновь уселся; худое лицо его приняло странное выражение. Своим «великим европейским» умом он никак не мог уразуметь, отчего дипломатия могущественной Британской Империи оказывается бессильной перед африканскими «кочевниками», у которых нет ни своего флота, ни боеспособной армии, ни высокоразвитой индустриальной мощи. У него возникли большие сомнения в непобедимости британской дипломатии, которой в последнее время охотно бравировала вся политическая элита, от рядового члена парламента до придворных его величества, короля Георга.
— Каковыми же были меры дипломатического урегулирования ситуации? Неужели они отказались нам их выдать даже при очевидной возможности вторжения?
Посланник тут же поспешно достал из кармана кафтана документ и, протянув его мистеру Гарвею, промолвил:
— Извольте прочесть.
— Что это? – озабоченным тоном спросил мистер Гарвей.
— Предоставляю вам сведения, полученные от наших разведчиков в Хартуме. Информация, как вы понимаете, секретна.
Лайонел кивнул, взял письмо и, раскрыв, поднёс к свету.
В адресованном ему же послании было сказано о том, что тамошний правитель Хартума издал указ о необходимости запретить всякую деятельность «неверных», ибо они в нарушение их веры занимаются вредительством, разобщая «единый дружный народ Судана», который волен поклоняться и чтить всемогущего Аллаха, но никак не Христа.
Теперь же всех посланников Божьих приказали подвергать преследованию.
Кроме того, в письме подробно описывался инцидент, связанный с арестом группы проповедников под руководством преподобного Иэна Годуэра, прибывшие с особой миссией, но которых не только не поняли, но и обрекли на всенародное поругание.
— По словам агентов, — продолжал посланник, — истязания преподобного отца были сравнимы с мучениями Иисуса: ворвались в дом, вытащили на площадь и прилюдно закидали камнями.
Внимательно выслушивая всё это, Гарвей в беспокойстве постукивал пальцами по столу.
— И что же? – спросил он, призадумавшись, — никаких ответных мер наше правительство не сумело принять. Неужели дипломатическое разрешение кризиса не удалось?
Посланник в ответ развёл руками:
— Увы. Все попытки провалились из-за чрезвычайно резкой позиции правителя. Все наши дипломаты были высланы из страны под угрозой смертной казни.
И, сказав это, он с выжидающим любопытством стал глядеть на Лайонела; мол, каковы будут ваши дальнейшие соображения.
Мистера Гарвея между тем охватило ещё большие гнев и тревога. В какой-то момент он, закашляв, встал со стула и, деловито пройдясь по кабинету, поднял свой указательный палец; в его голове уже родилась великая мысль, с которой он непременно желал поделиться с посланником.
— Ну, раз эти ироды отказываются идти по мирному пути, то нам ни что не мешает принять крайние меры.
Посол озабоченно кивнул ему.
— Что ж, в наших силах – оказать давление на правительство султаната и принудить их к капитуляции. Но стоит брать в расчёт также и нынешнее геополитическое положение в Европе.
— Разумеется. Однако вы видите, во что были обращены наши попытки просветить народ магометанский. И проблема, я бы даже сказал, слабость нашей дипломатии, мой друг, как раз и кроется в том, что мы пытаемся пролить луч света там, где он совершенно не нужен. Ну и зачем мы должны безмолвно наблюдать за тем, как наши усилия предают жестокому бичеванию? Зачем, когда мы можем отплатить им той же монетой.
Эти грозные слова произвели на после чрезвычайно сильное впечатление:
— То есть, вы хотите…
— Да, — подтвердил его догадки Гарвей, — послать в Нубию наш флот и сровнять их государство с землёй. Тогда, быть может, они пойдут нам на уступки, хотя я не особо верю в то.
— Что ж, я передам вашу просьбу его величеству, — спешно проговорил посол, — сегодня же. Будьте уверены, что она будет исполнена.
С этими словами он поспешил к выходу.
— Непременно передайте! – крикнул ему напоследок Лайонел, — нам нужны беспощадные конкистадоры, и тогда – victoria erit nobiscum.
Когда посланник, захлопнув за собой дверь, удалился прочь, мистер Гарвей, поразмыслив ещё раз над своей идеей, с восхищением вдохнул ещё раз аромат индийского табака.
— Что ж, пожалуй, стоит освежить свой ум, — произнёс он и, также покинув кабинет, вышел на террасу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Рассвет… тёплый атлантический бриз и отдалённые крики чаек. Окружённое бескрайними океанскими просторами судно «Миссионер» одиноко проплывало вдоль Бискайского залива, огибая скалистые возвышения Пиренейского полуострова. Хотя никаких препятствий на своём пути корабль ещё не встречал, перемещался он неторопливо и неспешно, раскачиваясь на несущихся навстречу ему волнах.
Всё потому, что этот огромный великан вёз груз из пятидесяти живых душ с запасом провианта на целых три года; это было не жалкое торговое судёнышко, которые частенько встречаются в этих краях, а самый что ни на есть настоящий, лучший представитель военных парусных фрегатов. Истинный морской лев, которому подвластны все известные человечеству моря и океаны. Ему не страшны ни яростно бушующие волны в грозный шторм, ни снизошедший с небес ливень (кара Божья за все грехи людские), ни даже налетевшая из тумана пиратская флотилия. Прекрасно зная о своей участи, фрегат «Миссионер» не спешил однако достигнуть берегов Красного Моря, ибо предстояло преодолеть ещё две тысячи морских миль.
Когда солнце наконец достигло зенита и осветило своими яркими лучами воды Атлантики, капитан Лигетт, руководивший всем этим предприятием, сложил подзорную трубу и, убедившись в безобидности нынешнего состояния погоды, с воодушевлением принялся расхаживать по палубе, оглядываясь по сторонам и прищуривая правый глаз от яркого дневного света.
Как уже было сказано, Джозеф Лигетт возглавлял экспедицию, и потому на нём лежала ответственность не только за все пятьдесят душ, что пребывали на корабле, но и за успешное проведение карательного похода, предпринятого британским правительством и его величеством, королём Георгом. Задачи, поставленные перед ним вышестоящим руководством, несомненно отложили на характере капитана неизгладимый след: уже с виду было понятно, что этот низкорослый человек с впалыми зоркими глазами, высоким лбом и бульдожьей челюстью – истинное воплощение дьявола на земле. Причём признавали это не только заклятые его враги, каковых было немало, но и товарищи по плаванию; моряки, которые в лицо никогда не осмелились бы ему заявить об этом, иначе бы просто лишились достойного существования и были бы обречены на вечные страдания.
Неудивительно, что там, где у командования находился капитан Лигетт, все ходили по струнам, и ни разу от него не было никаких пререканий. Любое ослушание он не просто не выносил, но и пресекал всеми возможными методами, от угроз сбросить за борт до прямого расстрела. А если добавить к этому и его прихрамывание на правую ногу, отчего ему приходилось ходить с костылём в руках, то невольно вырисовывается достаточно полный профиль, позволяющий судить о нём как о прошедшем через многие испытания в жизни вояке и в совершенстве знающего военно-морское ремесло. Именно военно-морское, ибо по признанию самого Лигетта, служба на каком-нибудь английском торговом судне его отягощала и раздражала до невозможности. Всё это казалось ему уделом людей, не сведущих ничего в масштабных государственных делах и политической стратегии.
— Заниматься мелкими сделками с иностранными купцами – значит продать свою жизнь за бесценок и посвятить её обывательщине! – неоднократно утверждал он.
Теперь же его мечта сбылась: ему была доверена должность капитана целого фрегата, которому, правда, суждено затеряться в далёких морях Африки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Состав экипажа «Миссионера» был самым разнообразным из всех когда-либо существовавших: присутствовали здесь как молодые неопытные юнги, едва прошедшие обучение и обладавшие незначительными познаниями в морском деле, так и закоренелые, прирождённые мореплаватели, не раз участвовавшие в подобных экспедициях. И всё же поскольку судно это было исключительно миссионерским и направлялось с целью учинить «суд праведный над грешниками и иноверцами», большинство участников этого долгого и затяжного путешествия были глубоко верующими людьми, готовые стоять за дело миссии. Ни у кого, даже у самых неискушённых малых, не было и капли сомнений в праведности предстоящего. Впрочем, обсуждение сути морского похода было чрезвычайной редкостью в кругах служащих фрегата «Миссионера». Быть может, у кого-то и были свои соображения на счёт того, каким образом будет проходить операция и является ли она полностью оправданной, но никто не горел желанием выносить это на всеобщую дискуссию, дабы не превратить «Миссионера» в оплот сплетен и слухов, которые, по их искреннему верованию, только накликают беду, которая поставит под угрозу все планы команды и, что самое важное, непременно погубит их чистые души.
Не прошло и двух месяцев с плавания, но ни у кого не возникло желания скорее завершить дело и вернуться на Родину: несмотря на все невзгоды, настроение в целом оставалось непоколебимо бодрым и приподнятым. Вечера в каютах проходили весело и с шумом, характерными для суши: игра в карты и шахматы, распевание старинных средневековых баллад, вдохновлявших моряков на совершение подвигов во имя долга и чести; сюда же, в обширный круг развлечений, входили и всякие морские байки, которые частенько рассказывали старики юным любителям приключений, и танцы, и музыка, и многое-многое другое. Так что в целом, времяпровождение на судне отличалось особой оживлённостью и безмятежностью.
И лишь один из всех участников похода был как будто отдалён от всего происходящего вокруг. Вся эта суета и шум казались непонятными, странными для его сознания, чуждыми его пониманию окружающей реальности. Он был одинок и тих, явно выбиваясь из общей массы, оттого все считали его нелюдимым и не особо его любили. Единственным, кто этого не замечал, или хотя был делал вид, что не замечает, был капитан Лигетт. Хотя ему и положено этого не замечать, ибо его волновали совершенно иные вопросы, никак не личного характера.
Так вот, речь идёт о Грегори Даймонде, простом скромном священнике из северной Англии, уже долгие годы служащем на флоте и потому успевшем привыкнуть к этой буйной атмосфере. Внешне это был чрезвычайно худой, высокий ростом молодой юноша, лет двадцати от роду, с не совсем крепким телосложением (в отличии от других своих товарищей), но и не дохлый. Его отличительной особенностью были светло-голубые глаза, гармонично сочетающиеся с морской стихией. Взгляд его был проницательным, с глубоким смыслом, и эта черта привлекла в своё время капитана Лигетта, когда тот набирал экипаж для плавания.
Свои дни на корабле, как уже нам стало ясно, он проводил не в мирских заботах и весельях, а наедине с собой и ангелом-хранителем, который каждый день позволял ему обращаться к Всевышнему за помощью. Он редко выходил из своей маленькой тесной каюты, только при крайней необходимости подышать свежим морским воздухом либо исполнить очередной приказ Лигетта. Основной его задачей было, как у всех «рабов Божьих», наставление команды поучениями из Библии и благословление членов экспедиции перед грядущими испытаниями. Он не желал признавать отдых и в том случае, если этого не делал, а просто общался с Господом.
— Quies est otiositas, otiositas autem est peccatum grave, — рассуждал он каждый раз в ответ, когда его пытались упрекнуть в том, что он ничем дельным не занимается по службе.
О его происхождении практически ничего никому не было известно; по крайней мере, в среде миссионеров. Кем были его родители, где они жили, чем занимались, где учился их сын и получил духовное образование – всё это было окутано сплошным туманом тайны. Это ещё более отдаляло его от остальных соратников, которые видели в нём «не своего, а случайно оказавшегося здесь по воле обстоятельств». И единственным другом его, скажем так, спутником жизни, был ценнейший экземпляр Вульгаты с переводом текста Библии на латинский язык, выполненный преподобным Иеронимом Стридонским ещё в пятнадцатом веке. С ним он никогда не разлучался, читал по ночам, заучивая новые латинские фразы, которые он активно применял в своей разговорной практике.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Однажды с этим персонажем произошёл курьёзный случай, который заставил других ещё более недоброжелательно относиться к нему.
Человек (а звали его Боб), обычно нёсший вахту на фрегате, вдруг почувствовал сильное недомогание, и капитану Лигетту пришлось искать замену. Выбор пал на Грегори, ибо у него, как думалось Лигетту, свободного времени было и так в достатке. В итоге капитан поручил ему нести вахту все те дни, пока бедняга проходит лечение в своей каюте.
И всё же мистер Даймонд понимал, что вряд ли ему удастся справиться с этой задачей, ведь его мысли постоянно занимало нечто более возвышенное, приближенное к Богу, нежели какие-либо задания на корабле. Но от приказаний отходить он вовсе не желал, и потому пытался отвлечь себя от Вульгаты.
И всё бы прошло бесследно, если бы не подслушанный им разговор между капитаном и одним из матросов. Обсуждали они в то время резкую перемену в погоде и вероятность шторма в ночь, что может сильно сказаться на длительности плавания.
— Пресвятая Дева Мария! – вскрикнул было Лигетт, — в таком случае, неспроста прихватило старину Боба. Недуг, как известно, лучший предвестник катаклизма!
На этих словах он громко расхохотался, несмотря на то, что для Грегори это забавным не звучало. Он мгновенно позабыл о своей обязанности и поспешил в каюту зачитывать вслух молитву о спасении грешных, и просидел так, как выяснилось, целый вечер. А уж на следующее утро капитан в строгом порядке собрал всех членов экипажа и бросил негодующий взгляд на Грегори, держащего в руках Вульгату.
— Позвольте вам задать вопрос, уважаемый мистер Даймонд, — его голос нервно задрожал, что бывало с ним, когда он был в совершенном гневе или безумии, — Что помешало вам исполнить свою обязанность? Хочу вам напомнить, что я вам наказывал нести вахту. И что же я лицезрел сегодня?
— Но ведь вчера вы говорили о приближающемся шторме, разве нет? – спокойно возразил Грегори, продолжая смотреть вдаль, дабы убедиться в том, что никакого шторма не предвиделось.
«Очевидно, что по милости Божьей» — размышлял тем временем он.
Тут вперёд выступил один молодой юноша, примерно его лет, и задорно воскликнул, прервав его мысли:
— Да известно что, сэр. Изучение латинской орфографии!
Все находившиеся в толпе тут же залились отчаянным смехом.
Все, кроме угрюмого капитана, который тут же призвал всех к тишине, грозя своим покрасневшим кулаком.
— Позвольте вам надоумить, что ваша религиозная деятельность должна совмещаться со службой на фрегате. Вы не в монастыре, а на флоте, здесь есть свои обязанности и устои, и будьте добры их смиренно принимать, в противном случае, вас ждёт это, — и он направил указательный палец в сторону левого борта.
Все замолкли и приняли совершенно мертвенное выражение лица, зная о характере своего предводителя и о последствиях, к которым могут привести противоречия его воле. Эту зловещую тишину нарушил голос штурмана, оповестившего о приближении корабля к Гибралтарскому проливу.
— Всем занять свои места! – громогласно произнёс капитан Лигетт и, позабыв о Даймонде и инциденте, произошедшем с ним, удалился.
Грегори, несколько опустошённый после произошедшего, тем не менее поблагодарил Создателя за спасение.
«Воистину ты велик, ибо подвластны тебе все стихии природы».
Что же касается юноши, ловко подшутившем над стараниями Грегори, то он после выговора капитана Лигетта принял несколько пренебрежительный вид, словно гордясь тем, что смог осмеять поступок святоши. Что ж, это поведение было весьма свойственно ему, ведь он считал, что обладает наибольшим авторитетом в команде, что было отчасти правдой. Известен он как Трэвис Боллард, сын прокурора суда, разбиравшего не одно скандальное дело; благодаря этому он смог снискать большое уважение со стороны своих соратников и самого капитана Лигетта. Сказать откровенно, его мало что роднило с тихим Грегори Даймондом: оба были довольно высокого роста и, как уже говорилось, примерно одного возраста.
Однако характер его был абсолютно противоположен характеру Грегори: Трэвис отличался реалистичным подходом во всём, любил суету и веселье, был завсегдатаем всяких развлечений на фрегате, и даже сам их организовывал.
Говорят, что любовь к морю ему привилась ещё с детства, и он, одушевленный мечтами стать капитаном огромного судна, добился успеха в морской карьере, чего нельзя было сказать о Грегори.
Всё это не могло сказываться на отношениях между ними: Боллард с пренебрежением воспринимал Даймонда, считая его «слабохарактерным несносным малым, не обладающим достаточной силой духа и вообще не способным нести службу», и эта мысль его подтвердилась в тот день, когда Лигетт при всех отчитал молодого священника.
В свою очередь Даймонд, чувствуя это, опасался встречи с Трэвисом и всегда стремился избегать прямого столкновения с ним. Вот почему он не стал вступать с ним в конфронтацию, сдержав обиду на него в недрах своей души и припоминая также наставление капитана Лигетта.
Помимо прочего, Боллард был ярым сторонником похода на «неверных», одобряя призывы капитана Лигетта к полному истреблению «кочевников».
— Вы совершенно правы, — приговаривал он, — Им не помешало бы рабство!
Более того, как сын судьи, он ощущал себя неким обличителем пороков погрязшего в грехах общества. Эта идея ему была весьма по душе, поэтому с ней он вставал и засыпал на протяжении всего плавания.
«И пусть мне суждено погибнуть или оказаться в неволе у варваров — думал он, — Но свой долг я вынужден сдержать до последнего!».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Между тем, фрегат «Миссионер», достигнув побережья Гибралтара, по милости своего капитана остановился передохнуть в бухте, расположенной недалеко от губернаторского дома, где Лигетт и планировал остаться на один день, дабы пополнить запасы провизии. И пока Джозеф проводил время у его превосходительства с целью разъяснения цели своей экспедиции, он предварительно освободил всех членов команды от обязанностей, предоставив им судно в полное распоряжение.
Пожилой губернатор добродушно встретил гостей из Англии и проводил капитана Лигетта в свою усадьбу, где одновременно проживал и занимался государственными делами.
— Меня уже успели заблаговременно оповестить о вашем прибытии, так что можете быть покойны, — говорил он, усаживаясь вместе с капитаном за большой мраморный стол, украшенный изящной позолотой, — Что же, собственно, вас привело к нам, позвольте поинтересоваться?
— Вы наслышаны об аресте Иэна Годуэра и его последователей в Судане, я надеюсь? — сказал капитан, закурив трубку.
Он пристально посмотрел на губернатора, который задумчиво провёл рукою по своей седине.
— Как же, наслышан. Из заявления его высочества, короля Георга. Стало быть, вы направляетесь в Нубию?
— Всё так, — вежливо улыбнулся капитан Лигетт, — в ближайшее время их должны приговорить (по их законам) к смертной казни, чего мы, конечно, допустить никак не смеем. Уже третий день пребываем в плавании.
— Понимаю, сэр, — озабоченно заявил губернатор, — но, может, вам следует остаться на ещё один день, что, полагаю, вам не повредит, а уж после двинетесь в путь? В любом случае, вы можно всецело рассчитывать на меня: я окажу вам всю возможную поддержку.
— Благодарю вас за ваше беспокойство, но я всё же склонен не медлить с отправкой. К тому же нам ещё нужно осилить проход через Красное море, — на лице капитана появилась надменная улыбка, — Если хотите знать, уважаемый, я в полном нетерпении застать этих варваров врасплох и предать Христову правосудию всё их разнородное племя!
Губернатор от этих слов рассмеялся.
— В вашей победе нет никаких сомнений, капитан. А в случае какой-нибудь непредвиденной ситуации (чему я никак не желаю произойти), я могу прислать подкрепление. В моём распоряжении – двести парусных фрегатов по двадцать человек в каждом, вообразите!
— Что ж, буду признателен вам, — ответил Лигетт, подвинув ноги ближе к горевшему камину, — Лично я считаю, что состав нашего судна вполне годен для победы. Пятьдесят живых душ, и из них большинство – старые морские волки, причём моей школы, хе-хе. И все – послушные ребята. Я их хорошо ставлю на место, можете быть уверены: так, что ни у кого не возникнет желания мне перечить. И результат – полная боевая готовность, хе-хе!
Будучи старыми друзьями, губернатор и капитан провели весь день, сидя у огня и выпивая по бокалу шампанского. Затем губернатор повёл Лигетта на широкую террасу, с открывавшимся видом на гавань, где и находилось судно «Миссионер».
— Не прошло и дня, а уже успели от рук отбиться, проклятые щенки! — воскликнул капитан Лигетт, разглядывая в подзорную трубу свой фрегат и видя, что на палубе никого нет, — Ну ничего! Скоро их ждёт жестокое испытание, и они быстро опомнятся!
Губернатор в ответ ничего не сказал, прислушиваясь к голосам торговцев и моряков, наблюдая за суетливыми их движениями в порту. На него почему-то вдруг напала такая тоска, что он ничего, кроме тяжелого вздоха, не мог произнести.
— Что с вами, уважаемый? — спросил его капитан, собираясь вернуться в дом, — Бьюсь об заклад, что вам нездоровится.
Губернатор действительно стал покашливать, но было это, вероятно, не от болезни, а от слишком частого потребления табака.
— Благодарю, капитан, но я совершенно здоров. Позвольте, мы с вами продолжим беседу у меня дома.
И они медленно прошли в гостиную, где только с часу назад сидели и разговаривали о своих делах.
— Ваши слова, признаться, натолкнули меня на очень печальную мысль, — заговорил губернатор с грустью в глазах, — Я, когда стоял сейчас с вами, припомнил как-то свои младенческие годы. Отец мой покойный также стоял на балконе с одним лордом, а я ещё был юн и служил на галеоне. И кто знал, что я снова буду стоять тут, но уже с вами, капитан. А вы уже управляете целым фрегатом «Миссионер», и плывёте невесть куда, в Нубийские земли. Сколько времени прошло! Как долго мы не виделись! И вновь расстаёмся…
— Верно, сэр, — с серьёзностью подтвердил капитан, — да что прикажете делать? Долг перед Отчизной зовёт, не сам я туда отправляюсь, известно. Не могу ничего обещать заранее, но всей душой верю в наше возращение. При первой же возможности вас навещу всем составом. А пока…
Он вдруг обернулся к окну и заметил, что уже изрядно стемнело, а значит, день подошёл к концу.
— Пора отбывать, ваше превосходительство. Напоследок хочу выразить вам глубокую признательность, что изволили меня пригласить к себе.
— Будьте на страже своего корабля! Мне будет искренне не хватать вашего присутствия. Но вы правы: долг, и ещё раз долг! Так что прощайте, капитан. Sanctus auxiliator vos adiuvet.
И губернатор, проводив капитана до гавани, крепко пожал ему руку и поспешил обратно в дом, прикрывая свою голову треуголкой от усилившихся порывов ветра.