Миссионеры. Часть Вторая (Главы 6-12) (Глава 2)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Утром на рассвете Грегори Даймонд почувствовал, что кто-то стоит возле него и испускает своё тёплое дыхание прямо ему в лицо. Очнувшись после долгого и тяжелого сна (ибо Грегори как обычно читал на ночь Новый Завет), он в недоумении огляделся вокруг и увидал перед собой Джеймса Роббинса, старшего помощника капитана Лигетта. Он в исступлении смотрел на Даймонда и на то, как он зевнул, неохотно поднимаясь с лежака.
— Что-то случилось? – спросил он вялым голосом.
— Видно, что крики на палубе до вас никак не дошли, — раздражённо проговорил Джеймс, продолжая следить за его неторопливыми действиями, — Судно-то наше уже подплывает к берегам Нубии.
И Даймонд, услышав это известие, тут же согнал с лица своего сонливость и, схватив свою Вульгату, протёр глаза и обратился к Роббинсу:
— Уже?! Ох, право, я не мог знать! Сообщите капитану, что я сейчас выхожу.
— Нет, сэр, извольте со мной пройти наверх, — категорично возразил Джеймс, подумав заодно: «Хорош крот! На приличную глубину зарылся!»
На судне расхаживал капитан Лигетт, с грозным лицом раздавая приказания засуетившимся матросам.
— Прямо по курсу – порт Массауа, — раздался звонкий голос штурмана.
— В таком случае, не теряйте время даром и отдайте приказ, чтобы спустили британский флаг, иначе наш ковчег потопят — в бешенстве сказал капитан Лигетт, вновь покраснев, — И что опять стряслось с этим святошей, чёрт его подери! А, замечательно, вот и он, — обратился капитан к Джеймсу, только прибывшему вместе с растерявшимся Даймондом.
— Доставлен по вашему распоряжению, сэр, — с лёгкой насмешкой проговорил Роббинс.
— Прошу прощения за опоздание, — начал было Грегори, смутившись, — Я просто…
— Ну, довольно! – гневно прикрикнул на него капитан, — Я бы с удовольствием преподал бы вам хороший урок, но сейчас, как видите, времечко не подходящее для купания в море, учитывая, что здесь обитают крокодилы. Но обещаю, что в следующий раз, столкнувшись с подобной ситуацией, я прикажу вас отправить прямиком к ним. А пока будьте любезны, подняться на мачту и помочь тем господам снять флаг, — он указал наверх, в сторону канатов, по которым уже взбирались двое.
— Артиллерию, пушки, ядра? – спросил Роббинс.
— Погодите с этим! – отрезал Лигетт, — Сейчас нам достаточно притвориться обыкновенным торговым судёнышком и прибыть к причалу, а там уже перейдём к активным действиям.
— Как прикажете, сэр, — отозвался старший помощник и бегом направился к штурвалу.
Вдалеке уже были видны очертания гавани и расположенной у подножия песчаных холмов каменной крепости с башнями, увенчанными отлитыми из золота месячными куполами.
Огромный форт располагался у самого входа в портовую часть. Над ним величественно возвышалась мечеть. Всё это архитектурное великолепие произвело приятное впечатление на команду капитана Лигетта, который, будучи опытным мореплавателем, впервые за все свои годы плавания бывал в Африке и видел такие могущественные оборонительные сооружения.
И всё же городок этот был сравнительно мал: площадь его территории ограничивалась фортом и находящимися рядом небольшими зданиями, в которых, очевидно, жили торговые люди. Жизнь здесь кипела постоянно: каждый день сюда прибывали самые разные суда и корабли, как правило, купеческие. Поэтому капитану Лигетту и пришлось пойти на военную хитрость, убрав символ вторжения с флагштока, заменив его на белое развевающееся полотно, напоминающее флаг.
— Неужели всю эту красоту затмит тёмная туча войны? – размышлял Грегори, глядя с палубы «Миссионера» на город, — Неужели она неизбежна, Боже?
Он обратил свой взгляд к небу, ясному и безоблачному. Солнечные лучи ярко освещали пустынную землю.
Что предстоит застать ему в этих краях? Выйдет ли он отсюда живым или отдаст свою душу Господу на упокоение? Этого Грегори не мог знать сейчас, и оттого его ещё больше оплетали сомнения в правильности и гуманности всего задуманного. Ему не хотелось убивать людей, кем бы они не были: христианами или нехристями. У них ведь есть своя вера, которую они будут упорно отстаивать. И неужели нельзя договориться с ними? Нет, он не желал думать теперь ни о чём, а хотел лишь молить Бога о пощаде…
— Эй, всем построиться! – послышался оглушительный крик капитана Лигетта, — Помните, что мы не на осмотр местных достопримечательностей собрались! Нас ждёт жёсткая схватка с нечистью!
От этих слов у Грегори пересохло во рту, и он стал нашёптывать молитву о призвании ангела-хранителя.
«Пожалуй, рай только на небе, а на земле его нет. С этим ничего не сделать».
Капитан Лигетт, удостоверившись в том, что вся команда в сборе, объявил следующее:
— Ну вот, мой Джеймс, теперь и настало время для артиллерии, пушек и ядер. И где же они?
— В трюме, ваше превосходительство, — ответил лейтенант.
— Так быстрее за ними! А остальным занять свои позиции и следовать моим указаниям, ясно? Но перед этим помолимся за наши души грешные.
И Грегори, поняв, что приказ этот был отдан ему, раскрыл свою книгу и, оглядев всех, начал медленно, с придыханием читать:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и прости нам долги наши, якоже и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; Ибо Твое есть Царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков.
—Аминь! – дружно воскликнули все.
— Аминь, — тихо произнёс Даймонд.
— Аминь, — громовым голосом промолвил капитан Лигетт.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

После прошедшего крестового хода, совершенного Грегори, капитан Лигетт повторил свой приказ, призвав спустить паруса.
Фрегат уже вплотную подплыл к порту. Возле причала стояли два рослых араба, вооружённых саблями. Завидев поблизости незнакомое судно, да ещё и с иностранцами на борту, они не теряя ни минуты направились к форту, дабы доложить коменданту крепости о странных посетителях.
— Во имя Аллаха, что за судно приближается к нашим берегам? – спросил он стражников, только ворвавшихся к нему в смотровую башню.
— Понятия не имеем, уважаемый, — отвечали те, запыхаясь, — но оно вызывает у нас подозрения: таких огромных торговых кораблей мы ещё не встречали.
— А вы точно уверены, что это именно торговый корабль? – озадачился комендант, поглядывая на приближающийся фрегат «Миссионер».
— Во всяком случае, — докладывал один, — флаг у них белый.
Комендант решил самостоятельно удостовериться в этом и вышел из башни.
Заметив, что на корабле – европейцы, он мигом бросился к стражникам с восклицанием:
— Проклятие! Да это чужеземные враги под видом торгового корабля проникли в наш город! О, мой султан! Каким образом они смогли сюда добраться!?
— Какие будут от вас приказания?
— Зарядить все пушки и приготовится к бою, разумеется! – крикнул комендант и спустился вниз, дабы оповестить всех в форте о вторжении.
Тем временем на фрегате уже вовсю стали готовить артиллерию.
— Знаете ли вы, господа, что мы сейчас делаем? – торжественно обратился он ко всем, — Мы творим историю! Мы вершим правосудие! Мы открывает путь к столице Хартум, где скрываются безбожники. Ибо нет иной праведной веры, кроме нашей! Да прибудет с нами Иисус Назарей! Да свершится то, что должно было случиться рано или поздно!
— Да будет так! – единогласно прокричали солдаты.
Тут, из смотровой башни показался сам комендант в сопровождении двух воинов. Осмотрев внимательно позицию противника, он поднял правую руку (подавая тем самым сигнал к боевой готовности), и затем обратился к капитану:
— Ваше судно и ваш экипаж осмелился вторгнуться на нашу территорию без разрешения на то великого султана Фунджа Рашида аль Абдуллаха. Соотвественно, мы вынуждены оказать вам достойное сопротивление, чтобы вам, врагам нашего народа, было совестно незаконно пересекать чужие границы.
Лигетт в ответ лишь усмехнулся, подняв свой грозный взгляд к форту. Он словно говорил: «Что ж, я принял ваш вызов».
И после этого раздался первый выстрел из пушки. Ядро пролетело мимо башни, слегка задев разливающийся на солнце золотой месяц.
— К оружию! – крикнул комендант, — За нашего могущественного правителя!
В этот самый момент всё обрело совершенно другие краски: былое спокойствие и размеренность, с которыми город встречал миссионеров, резко сменились оглушительными взрывами, криками и восклицаниями, лязгами орудий, выстрелами из пушек и арбалетов.
Крепость целые сутки подвергалась жесточайшему артиллерийскому обстрелу, но несмотря на это, оборона форта продолжалась всё так же убедительно, как при первой атаке.
— Больше заряда, больше! Не жалейте! – взывал капитан Лигетт, наблюдая с подзорной трубой за происходящим зрелищем, — Разрушить их логово до основания, слышите!
А что в то время делал Грегори? Как священнику, ему не было положено носить при себе оружие и принимать непосредственное участие в битве, но капитану Лигетту пришлось обойти этот закон, разрешив, и даже настоятельно потребовав от него взяться за оружие, что и сделал он.
Грегори, как и другие, не боялся смерти. Ему даже хотелось уйти из этого мира, чтобы встретиться с Всевышним. Там не будет ни войн, ни сражений, ни конфликтов. Только покой и умиротворение.
«Отдать жизнь за дело Родины – дело благородное, ничего не скажешь — проносилось у него в голове, — Однако всё же тяжело так! Мы причиняем друг-другу вред и губим всё созданное Творцом. Надо бы это как-то прекращать. Но как? Если ты всего лишь раб Божий, и не в состоянии владеть судьбами всего мира? Спаси душу! Сохрани её, ради всего святого!»
Между тем сражение затянулось на гораздо большее время, чем того ожидал капитан Лигетт: ему думалось, что разгромить силы форта удастся за несколько часов, но защитники сдаваться не собирались. От этого он был вне себя, и готов был броситься к крепости врукопашную.
Повреждения судна были несущественными: удалось лишь пробить носовую часть и верхушку мачты, но сам фрегат стойко держался.
А вот у противников дела обстояли куда хуже: одна из башен просто обрушилась от выстрела из главной пушки. Пожар стал окутывать оборонительное сооружение.
— Нам нужно подкрепление! – говорил один из воинов, — уважаемый, боюсь, мы не справимся без подкрепления.
— Что ж, ты прав, — заметил комендант, — Эй, Халим! – обратился он к одному молодому военнослужащему, — Даю тебе особое поручение: отправляйся в Хартум к султану и доложи ему об обстановке…
Договорить он не успел, потому что тут же раздался очередной выстрел, и на этот раз ядро попало прямо в башню, пробив стену. Находившегося рядом комендант с силой отбросило назад от разрыва снаряда. Слуги, подбежав у нему, стали с испугом осматривать его окровавленную руку и ногу.
— Не забудьте про мой приказ, — ослабшим голосом сказал он и тут же потерял сознание.
— Отнести его вниз, — скомандовал один из оборонявших.
Когда приказ его был выполнен, они продолжили оборону.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Длительная осада форта оказалась столь усиленной, что окончательно изнурила оборонявших, которые ещё вдобавок лишились командующего. Таким образом, было принято срочное решение о капитуляции.
Вскоре над одной из уцелевших башен поднялся белый флаг, и выстрелы из крепости прекратились.
— Сдались, сэр – радостно воскликнул лейтенант, — Они сдались!
— Я вижу, — капитан Лигетт горделиво сложил свой бинокль и стал вглядываться в сторону форта, — Спускать якорь!
Капитан Лигетт в окружении нескольких солдат (среди них был и Трэвис Боллард) вступили на испепелённую землю и двинулись к крепости, из которой вышли четверо воинов. Они молча шли им навстречу, склонив свои головы, что свидетельствовало об истощённости их армий.
Они сложили всё имевшееся у них оружие и сказали что-то по- арабски.
— Что они говорят? – спросил с недоумением капитан.
— Они говорят, что готовы предоставить крепость в наше распоряжение, а сами готовы сдаться в плен, но при условии, если мы не станем убивать их, — пояснил переводчик.
— Превосходно! – вырвалось у капитана Лигетта, — С вами, господа, нам ещё предстоит разобраться; ну, а что касается коменданта? Я желаю видеть его!
Защитники форта сообщили через переводчика, что командующий тяжело ранен, и в настоящее время он не может прийти сюда, а подкрепление из столицы ещё не пришло.
Теперь, порт Массауа, ранее принадлежавший султанату Фундж, находился под полным контролем команды «Миссионера». Местное население, узнавшее о случившейся беде, было ужасно потрясено этим известием, но ничего не могло сделать. Они верили, что армия султана скоро прибудет и вернёт утраченную власть над городом.
Пока что особых планов насчёт этого порта у капитана Лигетта не было: он считал, что Массауа – лишь опорный пункт, благодаря которому суждено пробраться по реке в столицу либо с применением сухопутных войск. Здешних арабов он не хотел отдавать в рабство; он раздумал их использовать для дальнейшего продвижения к Хартуму.
В ожидании следующего дня, фрегат решил сделать временную стоянку в порту.
— Итак, господа, — обратился Джозеф ко всем собравшимся для обсуждения плана, — В настоящее время мы имеем полуразрушенную крепость, а также пятерых пленных, один из которых возглавлял оборону. Что будем с ними делать? Думаю, для начала стоит их отправить в трюм, а после решим. Сейчас важнее другое: нужно набрать здесь по-больше запасов, с ними мы двинемся к Хартуму. Там и начнём нашу главную миссию.
— Может, дождёмся подмоги? – вмешался Трэвис, — Нам не помешали бы ещё два таких же фрегата.
— Ну, это смотря по обстоятельствам, — покачал головой капитан, — Если это понадобится, в чём я не уверен, то тогда, конечно, потребуем. Но не уверен я в том потому, что прекрасно знаю способности этих воинов: у них своего флота даже нет, соотвественно, принудить их к капитуляции не будет представляться сложным и невозможным…
Между тем наступил вечер. Над бухтой и портовым городком поднялась бледная луна. Волны тихо бились о скалы и песчаный берег.
Грегори с тяжёлым предчувствием бродил по палубе корабля, не силясь совладать со своими внутренними страхами и опасениями. Лёгкого ранения в правую руку он будто не замечал; его тревожили другие мысли: о будущем. О своей судьбе, о судьбе его команды, о судьбе даже тех пленных, которые сейчас находятся в трюме.
Он слышал стоны раненого коменданта… и он хотел ему помочь. Он гневался на себя за то, что не может переступить через какие-то формальные условности, мешающие ему оказать помощь умирающему человеку.
«А что будет, если капитан лишит меня жизни, сбросит в воду на съедение морским тварям?»
В его сознании происходил огромный душевный переворот. И наконец он, решив рискнуть, спустился в трюм. Там он застал истекавшего кровью коменданта. Сначала он не заметил вошедшего Грегори, но когда тот подошёл к нему и дотронулся до его раны, заключённый приподнялся и с подозрительным любопытством уставился на него.
— Не тревожьтесь, — сказал Даймонд, — я, конечно, не врач, но могу помочь вам. Видите ли, я всего лишь священник, и меня здесь считают за «раба Божьего». Что ж, так оно и есть. Позвольте, я вас отправлю к нашему хирургу; он вас исцелит.
И Грегори подхватил пленного за руку. Тот, не разобрав ничего из того, что сказал Даймонд, но осознав, что он хочет помочь ему, поддался, и они потихоньку вышли.
Но вот к несчастию, их заметил Джеймс. Увидев, что Грегори идёт с пленником, он позвал капитана, и тот с негодованием и яростью кинулся на Даймонда.
— Что же это вы решили сделать, а?
Грегори испуганно посмотрел на капитана, и ответил:
— Я всего-то хочу доставить его до мистера Уоша. Вы же видите, он истекает кровью, душа может покинуть его тело.
— Да, я это вижу, и что же? Если он сгинет, станет нам от этого хуже? Думаю, нет. А от вас я требую прекратить это своевольство и бросить его туда, откуда вы изволили его вытащить. Или вы хотите занять его место?! Ишь, нашёлся всеобщий благодетель!
— Что ж, это ваше мнение, но мой долг как приближенного к Господу, дать жизнь даже тому, кто вроде как в ней и не нуждается. Хотя каждый человек имеет право на жизнь. Так говорит религия, так говорит Библия. Стало быть, так говорит Бог.
Капитан Лигетт, потеряв окончательно терпение, громко кашлянул и сказал:
— Ладно, хорош мораль мне читать. Если уж вы так упекаетесь за ничтожную жизнь этого мавра, то я так и быть, дам ему возможность жить у нас в трюме. Мистер Роббинс, извольте позвать Оливера.
— Есть, сэр! – утвердительно воскликнул старший помощник и ушёл в каюту доктора.
— Ну, довольны? Ваш друг будет теперь жив. Ему сделают операцию на ногу, и довольно с него!
Оливер Уош, служивший на флоте судовым хирургом, без промедлений прибыл к месту назначения и, подхватив вместе с помощниками пленного коменданта, увёл его к себе.
Тут капитан быстро подошёл к Грегори, что привело того в сильный испуг. Глаза Лигетта засверкали не то злобой, не то каким-то блаженством.
— Вы, как я погляжу, самый дерзкий малый из нашего сборища! Прекрасный борец за жизни врагов и неприятелей! Признаться, я был совершенно иного мнения о вашем характере. Мне думалось, вы, как священник, будете сидеть в углу и покорно выполнять свою обязанность. А вы тут принимаете сомнительные решения: кого освободить, кого – оставить в живых. Может, вы хотите занять моё место на фрегате, а? Что вы приуныли, мистер Даймонд? Если да, только свистнете. И я к вашим услугам, капитан Даймонд!
Грегори стоял и не понимал, хотел ли сейчас он покончить с ним, либо просто издевался над ним, пытаясь выставить не в лучшем свете. Но всё это стало как-то безразлично Даймонду.
— Хотите знать, сэр, я считаю, что карательная экспедиция – не самый лучший способ уговорить правителя пойти на компромисс с нами.
Капитан Лигетт приподнял бровь и щёлкнул языком, решив, что Грегори просто сошёл с ума.
— Нет, вовсе нет, сэр, — продолжал он, словно прочитав мысли капитана, — Я вижу это. Так мне говорит Всевышний. Если бы не он, я бы ни за что вам бы не стал это раскрывать.
— Раскрывать? – голос капитана Лигетта захрипел, — Да что ты такое несёшь, чёртов поп! Тебя мне что, за шиворот стащить с борта, а? Нет, господа, вы поглядите на этого безумца: он возомнил себя каким-то посланником Божьим, который смеет командовать мной, что правильно делать, а что нет. Хорошо, у меня к тебе такой вопрос: какого чёрта ты здесь тогда находишься? На судне, которое было предназначено для борьбы с иноверцами! Если уж ты так защищаешь их интересы, то и не нужно было сюда соваться! Или, быть может, ты чей-то шпион!? В таком случае, я клянусь, что в эту же минуту тебя задушу своими же руками!
Он был уже готов наброситься на бедного Даймонда, но тот отстранился и отошёл в сторону.
— Вы, очевидно, меня неправильно уразумели, — добавил Грегори, — Я совершенно не против нашего похода, да я об этом и не говорил. Вот вам крест, — и он трижды перекрестился, и при этом зачитав какую-то молитву, — Я всего-то предлагаю другой метод разрешения конфликта: не военный, а дипломатический, без лишних и ненужных потерь, от которых страдают и они, и мы.
Подобное изъяснение заставило капитана остановить свой пыл и призадуматься. Но злость с его лица по-прежнему не сходила, и он недовольно хмыкнул.
— Грегори, вы являетесь дипломатом?
— Нет, сэр.
— Тогда не надо рассуждать о том, что не входит в ваши компетенции, понятно? – с новой горячностью выпалил капитан.
«Нет, этот негодяй сведёт меня в могилу» — решил он.
Долго ещё капитан глядел на Даймонда, стуча зубами.
— Понятно. Но я настаиваю на том, чтобы вы позволили мне провернуть одно дело, которое должен совершить каждый миссионер.
— Какое такое дело вы хотите провернуть? – капитану даже стало смешно от этой фразы.
— А вот какое: вы даёте мне время на то, чтобы я мог добраться до столицы их султаната, и там я бы смог переговорить с правителем и, возможно, убедить его в неверности выбранного им пути вражды с нами. Мы выдвинем такое условие: мы снимем осаду с порта Массауа и отступим только в том случае, когда его величество освободит заключённых проповедников, в том числе, и Иэна Годуэра. По моим расчётам, это должно сработать.
Капитан Лигетт не спускал глаз с Грегори, думая, довериться ему или нет. С одной стороны, как полагал капитан, он несёт полный бред, и вместо того, чтобы его слушать, не лучше ли его предать наказанию за ослушание. С другой стороны, в этом плане что-то есть. Всё же он священник, этакий пацифист, выступающий за мир во всём мире. Более того, по его требованию спасли коменданта, а это может помочь найти новые точки соприкосновения с правителем и не накалять конфликтную ситуацию. Но этот Грегори ему порядком надоел, и ему даже больше хотелось от него избавиться. Поэтому капитан решил заявить так:
— Хорошо. Если вы так уверены в своих способностях убедить их пойти на уступки нам, я буду только рад вас отпустить туда. Посмотрим, что из этого выйдет путного. Но предупреждаю! Если вы по истечении срока (а даю я вам два дня на разрешение вопроса) не вернётесь, и от вас не придёт никаких сведений, и ваша голова будет отсечена, то не обессудьте: мы непременно начнём обстреливать Хартум, и добьёмся своей первоочередной цели; тут уж вины моей не будет!
Пройдя в каюту доктора Уоша, Грегори и капитан были заверены в том, что операция прошла успешно.
— Ну-с, теперь вам пора, — объявил капитан Лигетт, — К рассвету, надеюсь, прибудете в Хартум.
— Постойте, — перебил его Даймонд, — мне кажется, что не следует мне отправляться туда одному. Может, вы пошлёте меня с сопроводителем.
Капитан Лигетт лукаво улыбнулся.
— Своих ребят я вам не отдам, поскольку они ещё пригодятся здесь, на судне: а сопроводителем твоим будет этот пленник, — и он указал на коменданта, с благоговением глядевшего на Грегори как на своего спасителя, — он тебя доведёт до столицы, и переводчиком будет. Так что не тратьте время впустую, и держите курс на Хартум. Благословляю тебя и твою миссию.
И с этими словами он вышел из каюты, оставив Даймонда наедине с арабом и доктором Уошем.
— Вы уверены, что он вполне готов?
— Да, абсолютно, — сухо сообщил Оливер, — отныне его жизни ничего не грозит. Небольшое ранение осколком. Жив будет.
Убедившись в этом, Грегори повёл за собой пленного. Он хотел было попрощаться со всеми, но никого, в том числе и капитана, уже не было.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

С собой в путь Даймонд взял совсем небольшой инвентарь: книгу с заповедями, мешок, полный английских золотых монет, и маленький пистоль (но сложил его по-глубже в карман, прикрыв камзолом, дабы не вызвать подозрений у правителя Хартума и его придворных).
Безоружному коменданту вернули его саблю, и тем самым позволили ему обороняться на случай беды. Фактически, как заявил Лигетт, он пленным уже не мог считаться; остальных же капитан не счёл нужным отпускать на волю, но наказал доктору Уошу обследовать их и обеспечить необходимым лечением.
Грегори, в последний раз оглядев весь корабль, в тишине с ним расстался и, сойдя вместе с комендантом с палубы, отправился прочь, по направлению к городу.
Смотрящий ему вслед капитан Лигетт ненароком прищелкнул языком.
— Будь что будет, — порешил он, — Быть может, в его плане и есть какой-то толк. Всё равно двух дней нам хватит сполна на пополнение запасов. Ежели его казнят, то меня это уже не будет особо волновать: сам попросился, голубчик!
Возле него стоял Трэвис: вглядываясь в темноту, он искал Грегори и его спутника, но их уже и след простыл.
— Знаете, капитан, — начал он с некоторым равнодушием, — Мне кажется, что ваше решение не совсем разумно. Кто знает, что сбредёт в голову этому попу. Может, он решит пойти на большее.
— Что вы имеете в виду, мистер Боллард? – обратился к нему капитан, продолжая смотреть на город.
— То и имею, капитан, что Даймонд может стать заложником их политических игр, а это нам не на руку.
Капитан Лигетт небрежно махнул своей крепкой косматой рукой.
— Будьте покойны. Ему это вряд ли сойдёт с рук. А отпустил я его потому, что иного выхода не вижу: в любом случае, мы не смогли бы продвинуться к утру. Наши запасы уже подходят к концу. У него есть время исправить ситуацию, хотя я не особо верю в это. А его гибель может стать толчком для более решительных действий, понимаете?
Трэвис мрачно взглянул на капитана, чуть скривив уголок рта.
«Так всё же вас одолевают сомнения, капитан?» — говорил он про себя.
Джозеф Лигетт, которого уже клонило ко сну, потянулся и зевнул.
— Извольте, Трэвис, разойтись по-раньше. Природные часы подсказывают, что уже за полночь.
И он неторопливо зашагал к своей главной каюте.
— Могу ли я сегодня остаться нести вахту? – поинтересовался Боллард.
— Отчего бы и нет, — ответил Лигетт, усмехнувшись, — Ступайте тогда. Семь футов под килем!
Трэвис не отходил от борта, всё глядя на берег. Ему очень хотелось бы проследовать за Грегори, чтобы выяснить, не замышляет ли он чего-нибудь недоброжелательного.
«Не спеши, — уговаривал он себя, — посмотрим».
Что же происходило с Даймондом и его новым другом? Они тем временем шли по пустынной безлюдной дороге вдоль улицы, по направлению к торговой площади, надеясь отыскать там перевозчика. Им оказался араб в преклонных летах, прибывший в город с караваном горбатых верблюдов. Он тут же узнал бывшего коменданта и, улыбнувшись ему, поспешил с ним заговорить. На Грегори он поглядывал с опасениями, но судя по всему, комендант сумел убедить его в безобидности чужестранца.
— Куда ты сегодня спешишь, Хабиб? Не в Хартум ли?
— Как раз туда и держу свой путь, почтенный, — отвечал ему торговец, — И вам, значит, нужно в столицу?
— Да, — комендант кивнул, — Мы должны прибыть ко дворцу султана к рассвету. Окажи милость.
Немного подумав, купец согласился доставить их до Хартума, добавив также, что всегда готов служить коменданту.
Грегори хотел было вручить ему свои пять золотых, но торговец отрёкся от них, обосновав это тем, что не желает взимать плату за услугу своему старому другу, каковым он считал коменданта.
Так и продолжили свой долгий ночной путь, при ярком освещении луны, Грегори и купец с военачальником.
Комендант проникся большой благосклонностью к Даймонду: в нём он видел своего избавителя от смерти, а это многое значило для него. Таких добродушных и милосердных колонизаторов он не мог себе представить: ему верилось, что все они – типичные завоеватели, сознание которых помрачено жаждой денег и власти. Но этот тип был совсем другим. Он с такой заботой принялся уговаривать своих отправить его к хирургу, что добился окончательного расположения командующего, имя которого было Сулейман.
И всё же он сильно опасался за жизнь этого священника, ибо повелитель был необычайно беспощаден и порой несправедлив по отношению к европейским миссионерам. Он бы ни за что не потерпел нового иностранца, и велел бы его отправить на казнь. И Сулейман был полон решимости убедить правителя сохранить юному путешественнику жизнь.
Даймонд же помышлял о том, что ожидает его в столице магометанского государства: как встретят его тамошние жители, а самое главное, повелитель города, о жестокости которого ему было хорошо известно.
«Если я не вернусь, — рассуждал Грегори, — то война между двумя народами будет неизбежна. И кто знает, чем всё кончится? Но я служитель Всевышнего, и потому в моих силах – изменить ход событий, одержав своеобразную дипломатическую победу, о которой так мечтает капитан Лигетт. И я докажу, что решить конфликт можно и без кровопролития. И наступит тогда долгожданный мир на земле, каковой существовал в день Сотворения Мира».
Уставшие от дороги верблюды замедлили свой ход, и хозяин дал им отдых возле одиноко стоявшего в пустыне колодца. Там Грегори и комендант смогли утолить жажду, напившись воды. После небольшой передышки они возобновили путешествие. Хабиб, торговец, сообщил, что до города осталось пройти совсем немного, но так как Грегори и комендант торопились, ему пришлось подгонять свой караван, заставляя идти быстрее.
Между тем луна стала опускаться всё ниже, уже вот-вот готовясь покинуть небо, а на горизонте появилась заря. Близилось ранее утро. Вдалеке виднелись небольшие убогие хижины, что свидетельствовало о том, что их путь завершался.
Грегори Даймонд затаил дыхание, ощущая, что переступил черту, за которой скрывалась опасность и неизвестность.
Добравшись до окраины Хартума и остановившись возле одного торгового прилавка, Грегори и Сулейман соскочили с верблюдов и, поблагодарив Хабиба, направились дальше, по направлению к городской площади, а купец остался возле рынка, что-то наговаривая своим горбатым друзьям.
Пройдя мимо многочисленных торговых зданий, мимо шумной толпы купцов и ремесленников, кричащих что-то друг-другу, Сулейман и его спаситель оказались на центральной площади, вымощенной песчаником. Всюду сновали вооружённые люди, одетые в тёмные туники. Видимо, присутствие в городе такого странного гостя, как Грегори Даймонд, сильно привлекло их вниманием, и они с настороженностью поглядывали на него. Один из них даже подошёл к ним и захотел расспросить об его личности, но Сулейман тут же завёл с ним дружескую беседу, после которой стражник оставил их и больше не смотрел в сторону Грегори.
Прямо перед ними предстало в своей красе великолепное двухэтажное здание, с длинными арочными окнами; крышу венчал огромный купол с месяцем. Своими размерами дворец успел поразить воображение Грегори: он стоял неподвижно, с неподдельным любопытством всматриваясь в стены дворца. Сулейман тем временем подошёл к воротам, где его встречала стража.
Узнав в посетителе коменданта, они тем не менее не стали впускать его, видя, что он с чужеземцем.
— И всё же, — уговаривал их комендант, — я прошу вас впустить меня и моего спутника к султану, да благословит его могучий Аллах!
Стражники, ответив что-то ему, проследовали внутрь, заставив их ожидать позволения. Долго тянулись эти минуты для Грегори. Но он был как никогда твёрд в своих намерениях, и дал себе слово, что не вернётся с пустыми руками на фрегат, ведь тогда его миссию ждёт неминуемый провал, а значит, британцы пойдут войной на город, подвергнув его разорению. Уж лучше тогда умереть от рук дворцового палача или от измора в тюрьме султана.
«Сроки поджимают. Время идёт. Капитан Лигетт ждёт».
Пока Грегори предавался этим тревожным размышлениям, на крыльцо вышли стражники, объявив наконец Сулейману, что повелитель готов принять его у себя. Это известие существенно обнадёжило Даймонда, который в глубине души не верил в успех своей миссии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В просторном тронном зале, освещённом солнечными лучами, присутствовало немало народу: знатных гостей, визирей, придворных слуг. Сам султан, достопочтенный Рашид аль Абдуллах, удобно расположился на своём великолепно украшенном троне, с блаженством разглядывая каждого из находившихся в зале. Возле него стоял худой письмоводитель, в серебристо-жёлтом халате. Он о чём-то переговаривался с правителем, а тот отвлечённо слушал его торопливую речь.
Обсуждали они, стоит отметить, ситуацию в порте Массау.
— Мой повелитель, подписанный мною указ о всенародном призыве в армию вступил в силу по вашему распоряжению. Главная армия уже готова к отправке. Осталось слово за вами.
— Думаю, сперва стоит ограничиться регулярными войсками, а уж после привлекать простой народ, — вмешался в разговор один из придворных советников, отличавшийся от всех достаточно молодым возрастом.
— Каковы силы врага? – осведомился султан, повернувшись к советнику.
— Один корабль, вмещающий в себя пятьдесят человек, — доложил советник, — британское судно.
— Думаю, мне следует обсудить этот вопрос с Жаком, ибо в его сфере интересов – европейская политика.
— Что ж, вы правы, — поддакнул советник, — стоит обговорить наш стратегический план по-подробнее. Без вашего согласия армия ни за что не покинет пределы Хартума.
— В любом случае, необходимо как можно скорее послать солдат, пока враги не начнут продвижение. Нужно перекрыть им путь к столице.
В то самое время, когда султан начал активную полемику насчёт возможного наступления с севера, дабы окружить силы неприятеля, в тронный зал вбежал слуга. Все обратили на него свои удивлённые взгляды. Подбежав к трону, слуга пал на колени перед правителем и воскликнул:
— О, мой повелитель! Да простит меня Всевышний за мою дерзость, но я вынужден был прервать вашу многозначительную беседу, ибо к нам пожаловали гости.
Султан нахмурил брови и, переглянувшись с советником, промолвил:
— Что из себя представляют эти люди? Какие это гости: наши или иностранные?
Слуга поднялся с пола и продолжил, более спокойным тоном:
— Один из них – наш, причём судя по диалогу между ним и стражниками, он есть никто иной, как ваш командующий Сулейман. А другой, рядом с ним стоявший, на вид был европейцем. Как прикажете поступить?
Султан, проведя несколько раз рукой по своей отросшей густой бороде, погрузился в глубокие размышления.
«Не совпадение ли – только обсуждал он со своими советниками нашествие европейских захватчиков, как тут же пришла весть о прибытии в город одного из них, да ещё вместе с комендантом павшей при осаде крепости».
Все эти обстоятельства показались ему слишком уж запутанными, и чтобы разобраться в них, он дал приказ впустить гостей, но соблюдать предельную осторожность с ними и не воспринимать их как дорогих почётных гостей, ибо намерения их вызывают много вопросов у него.
Итак, спустя незначительное время, в зале, перед султаном и его главными советниками предстали двое: Сулейман и Грегори Даймонд. Оба со страхом и трепетом смотрели на правителя и его реакцию, в особенности Грегори, который с того момента, как отважился лично распутать дипломатический и военный кризис, стал отсчитывать свои дни жизни на земле.
Сулейман учтиво поклонился, и тоже самое выполнил и Даймонд, дабы не навлечь презрение на султана и не показаться ему чересчур неуважительным к местным культурным обычаям.
— Сулейман, — начал султан, — я требую объяснений от тебя в том, что, во-первых, произошло в Массау, а во-вторых, с кем ты явился ко мне и по какому основанию? Меня, признаюсь, удивляет, каким образом ты оказался в живых.
Видя, что султан совершенно не обращает никакого внимания на него, избегая его взгляда, Даймонд смутился и стал смотреть по сторонам, разглядывая зал.
— Мой повелитель, — почтительно сказал Сулейман, — этот человек, что стоит возле меня, является моим спасителем, да благословит его наш Господь! И прибыл я сюда к вам и стою возле вашего трона тоже по его милости, как бы это не могло казаться странным. Ему удалось спасти мне жизнь. Я же пришёл, чтобы сообщить вам об этом и заверить в том, что по крайней мере он не представляет угрозы для нас. Что касается ситуации в порте Массау, то сейчас город находится под оккупацией.
По ходу его рассказа изумлённые советники перешептывались между собой, а султан молча слушал Сулеймана. Когда советники слишком расшумелись, он стукнул по трону кулаком, и все тут же притихли, вновь уставившись на Грегори Даймонда.
— Тогда изволь мне объяснить, как ты оказался здесь, если ваш город захвачен, и значит, доступ к столице должен быть перекрыт?
Сулейман обернулся к Грегори. Тот поднял свой взгляд к султану, но не зная их языка, решил перейти на латинский.
— Omina quae servus tuus dixit, absolute vera sunt. Tantum addere volo quod mea ductio nobis permisit ad te venire cum nuntio pacis. Ego, ut repraesentans clerum et participans in missione, te rogo ut impetum differas.
Все в зале были поражены услышанным, в том числе и сам султан Рашид. Он пытался понять, является ли это попытка истинным стремлением к миру, или это обыкновенная военная хитрость, к которой решили те прибегнуть, послав на смерть священника, в совершенстве знавшего латинский. Султан дословно разобрал то, что поведал ему Грегори, и немного смягчился, что не могли не заметить Даймонд и советники. Но больше всех султана потрясла новость о том, что комендант его, Сулейман, жив, и причём благодаря этому миссионеру.
«Неужели среди них есть такие благоверные люди?» — пришла в голову ему мысль.
Сам же он принялся рассматривать Грегори. Отправлять на казнь человека (пусть он и христианин), который спас жизнь его преданному солдату – значит пойти против морали и сделаться грешным.
Он вновь обратился к нему:
— То есть, насколько я понял, ты хочешь, чтобы моя армия не стала нападать на Массауа, так? Я, естественно, могу дать отбой своим войскам, но что мы получим взамен этого?
Хорошо зная о цели экспедиции, Даймонд настойчиво продолжил:
— Pro eo nos a prima tactica renuntiabimus et in patriam revertamur, pax restaurabitur. Sed sub conditione, gubernator, si nobis talem gratiam praestare volueritis, liberando ex carcere praedicatores duce Ian Goduero, qui supplicio afficiendi sunt. Tunc potestis sperare in nostra parata ad discedendum ex vestra terra in aeternum.
Это предложение, надо сказать, сильно поколебало султана. Освободив иноверцев, он бы мог потерять доверие со стороны своего народа, который не потерпит колонистов на своей территории. С другой стороны, отказ от предложения равнозначен усугублению конфликта.
— Я склонен оставить ваше заявление и рассмотреть его, — сказал он, — Какой срок вы даёте мне?
— Non plus quam duo dies.
— Что ж, я приму к сведению вашу просьбу. И завтра утром вы явитесь ко мне во дворец, и я объявлю своё решение. Теперь же мой Сулейман проводит вас до миссионерского дома, куда вы будете заселены на время. Там будете находиться в безопасности.
Сулейман и Грегори, ещё раз поклонившись правителю, развернулись и поспешили выйти из зала, как неожиданно дверь, ведущая в покои, распахнулась, и в зал поспешно вошла молодая высокая девица, тело которой было накрыто светло-розовой вуалью, а лицо было прикрыто, за исключением больших голубых глаз. Она свободно прошла к трону и обняла султана за шею.
— Зейнур! – строго проговорил султан, — Позволь узнать, что ты делаешь в присутствий гостей? Не видишь, я занят.
— Я лишь хотела вам сообщить, отец, что к нам прибыл ваш советник, уважаемый Жак, — ответила она смиренно.
— Как? Уже здесь? Быстро он. Мне он сейчас, конечно, пока не надобен, но хорошо, что предупредила. А как тебе удалось это выяснить?
— Слуга получил от него письмо.
— Вот как, — усмехнулся султан, — Ну, ступай.
— Но, я ещё… — хотела была продолжить она.
— Нет-нет, я же сказал, сейчас никак невозможно. Здесь гости.
И он указал ей на Сулеймана и Грегори, который при виде Зейнур замер. Что-то ёкнуло у него в сердце. Странное чувство им овладело. Оно поглотило его, не давая высвободиться из оков.
Дочь султана, обернувшись к ним и заметив пристальное внимание иностранца к ней, смущённо отвела свой взгляд в сторону, искоса поглядывая на него с девичьим любопытством.
— Прошу прощения за такое недоразумение, — обратился султан к гостям, — Моя собственная дочь. Проказница! Любит подслушивать мои политические разговоры. Ну же, ступай! Я приказываю.
И Зейнур послушно проследовала обратно в покои. После этого Даймонд и Сулейман расстались на время с повелителем и отправились к дому, ранее принадлежавшему британским миссионерам; там жил и занимался своей деятельностью преподобный Иэн Годуэр, но теперь имущество было конфисковано в пользу казны правителя в связи с задержанием проповедников христианского вероучения.
Всё стало меняться с приходом в Хартум Грегори: султан переменил своё отношение к нему и согласился отдать ему здание во владение, чтобы тот мог в спокойствии провести в столице два дня, пока не разрешится вопрос о помиловании заключённых. Это дело ещё предстояло вынести на всеобщее обсуждение, и султан день со днём ждал присутствия всех своих лучших советников, одним из которых был упомянутый ранее Жак.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Уже лет пять состоявший на государственной службе у правителя, француз по национальности, Жак Ле Бом стал одной из наиболее значительных персон в окружении султана. Свою дипломатическую карьеру в Нубии он начал в качестве простого этнографа-любителя, заядлого путешественника, бывавшего какое-то время в Блистательной Порте, где и занимался плодотворно исследованием магометанской культуры и веры, которая привлекала его своей закрытостью, в каком-то смысле таинственностью и независимостью.
Именно этим он и заслужил буквально с первых же дней своего пребывания в Судане значительное доверие со стороны султана Рашида, его визирей и советников. Они покровительствовали ему во всех его начинаниях в дворцовом обществе, где он обрёл столь значительный авторитет, что стал чувствовать себя в Хартуме как в своём втором доме. Более того, вскоре пошли слухи о его чрезмерно близких связях с дочерью правителя, правда ничем пока что не подтверждённые. О подозрениях в интимности их отношений говорили лишь слуги, лично сопровождавшие Зейнур, а также хорошо знакомые с Ле Бомом.
Султан относился к подобным гипотезам равнодушно и холодно. Он им то ли не верил в действительности, то ли не желал в них верить, исходя из собственных политических выгод. Его позиции следовали и остальные надворные советники. Если о том и заходил как-то разговор, он тут же прикладывал все усилия, чтобы его замять и предать забвению.
Между тем, молодой обаятельный Жак, брюнет с курчавыми волосами и смугловатым лицом (на его оттенок, вероятно, сказалось длительное проживание в условиях жаркого тропического климата), пользуясь своей властью, полученной им от султана, дозволял себе разговаривать с придворными и самим правителем не только на политические, но и на личные темы. Он в совершенстве владел несколькими языками, включая арабский и английский, и потому был назначен Рашидом на должность главного советника по вопросам европейской политики. Здесь он добился ещё большего признания и почёта, так как его предложения вполне соответствовали и не противоречили общему курсу правительства: как дипломат Жак выступал за продолжение политики самоизоляции, требуя больших ограничений в отношений иностранной торговли, за исключением французской. Британию он считал основным недругом султаната, и поэтому подталкивал султана на действия, способные обезопасить границы султаната Фундж от британских морских судов.
Как знаток в военном деле, Ле Бом поощрял увеличение расходов на армию, и к тому же настаивал на подписании особого секретного соглашения с французскими властями, о котором знали только он и султан. Согласно его основным положениям, Франция могла в любой момент оказать весомую поддержку султанату на случай политического кризиса в стране: будто ли какая-нибудь революция, или заговор среди приближённых, или другие радикальные события, угрожающие безопасности страны и способные подорвать влияние Франции.
На момент событий, когда в Хартум прибыла делегация в лице Грегори Даймонда и полковника Сулеймана, Жак отсутствовал в городе, поскольку находился в отлучке в Египте. Несмотря на свои обязанности, он продолжил занятие этнографией и совершал длительные поездки в ближайшие страны Магриба.
Теперь же он возвращался обратно в Хартум с целью поведать султану о его делах. Рашид, в свою очередь, ожидал его больше других советников, ведь лишь ему суждено принять инициативу в разбирательстве по поводу арестованных проповедников из Англии.
И вот, когда султан получил известие о возвращении любимого им советника, он торжественно принял его у себя во дворце и потратил целых два часа на беседу с ним во время застолья.
— Вы как раз вовремя оказались в Хартуме, мой дорогой Жак, — говорил султан, — У нас на кону поставлена судьба нашего государства. На днях нам предъявили строгий ультиматум, который мне придётся принять, в противном случае, нас ожидает затяжная война.
— Вот как? – задумался Ле Бом, — В чём же его суть и кем он был выдвинут?
Тут на лице его отобразилась подозрительность.
— Вы же не хотите сказать, что в том замешаны британцы?
Султан изумлённо посмотрел на него.
— У вас, Жак, определённо имеется способность к предугадыванию политических событий. Этим, признаюсь, вы мне нравитесь. Обсуждение вопроса я запланировал на сегодняшнем собрании, на котором вы, что замечательно, будете присутствовать. Ваш совет может мне сильно помочь.
— Что ж, я всегда рад поделиться с вами своими предложениями и мыслями, — радостно подтвердил Ле Бом. А что касается моих способностей к предугадыванию, повелитель (Жак был единственным в своём роде, кто обращался к султану «повелитель», а не «мой повелитель», к чему тот вполне привык), то здесь нет ничего удивительного и непредсказуемого. Мне хорошо известны геополитические амбиций Британской Империи и короля Георга. Будьте уверены, султан, что полностью рассчитывать на их милость – откровенная опрометчивость.
— Однако здесь случай несколько иной, на мой взгляд. Соотвественно, к нему следует подойти с другой стороны. Вы не будете против?
— Нет. Я, султан, никогда не пойду против вашей воли, — сказал Жак, желая придать своим словам твёрдость и убедительность.
— Вот и славно! – весело протянул султан, заканчивая трапезу, — Благодарю вас за понимание. Это очень важно при нынешних обстоятельствах, когда речь заходит об угрозе военного противостояния.
— Советую вам не предаваться подобным мыслям. В нашем приоритете – не допустить трагичного исхода конфликта. Всё можно решить обходными путями, то есть посредством дипломатических методов.
Дальнейший их разговор продолжился в тронном зале, где Жак, встав возле султана, устремил свой решительный взгляд на него. Всем свои видом, казалось, он готов был пресечь назревавшие в уме правителя планы.
«Это опасно, — неутолимо думал он, — Нужно переубедить повелителя в неверности избранного им пути решения проблемы. Британии верить могут лишь слепые!».
Жаждя скорее выразить своё неприятие к желанию султана, он поспешно заговорил:
— И всё же, султан, мне хорошо известны геополитические амбиций Британской Империи и короля Георга. Потому я убеждён в том, что отмена казни и прочие послабления – шаг весьма рискованный и, скажу откровенно, недальновидный с вашей стороны.
Султан смущённо взглянул на хитроумного своего советника. Противоречивость его высказываний и настроения пугала правителя, заставляя сомневаться в правильности и обоснованности своих действии.
— Каким же вы тогда, уважаемый Жак, видите выход из сложившегося кризиса?
На лице Ле Бома отобразилась таинственная ухмылка, словно ему удалось совершить за одну минуту благое дело.
— Предлагаю вам отложить заседание намеченного вами совета. Не следует торопиться с решением о помилововании, повелитель. И, — он приблизился к султану и заговорчески взглянул ему в глаза, — позвольте мне для начала лично разъяснить с этим господином, что прибыл сюда, его истинные цели. В конце концов, откуда нам известно, что задумало его руководство. Быть может, вовсе и не мирная инициатива движет ими. Что думаете?
Этот ответ окончательно поколебал твёрдость духа султана, и он, пересев в своём троне, стал в безмолвии оглядывать весь зал, пытаясь прийти к разумному умозаключению.
«А ведь и правда, — вторил он мыслям Ле Бома, — Может, не стоит торопиться».
И тогда он, обращаясь вновь к своему советнику, сказал:
— Пусть будет по вашему, Жак. Я предоставлю вам возможность с ним поговорить наедине. Вы как хорошо сведущий в делах Европы дипломат можете оказать мне большую услугу.
— Можете не сомневаться, повелитель, — бодро и энергично кивнул головой Жак, почувствовавший успех своего плана, — Я обязательно придумаю несколько наводящих вопросов и задам ему, как только встречусь с ним. И если я удостоверюсь в его намерениях, то сразу передам вам полученные мной сведения, и уж после вы можете поступать по своему усмотрению, будь то созовёте совет, будь то безоговорочно дадите арестантам свободу.
На этом беседа между султаном и Ле Бомом завершилась. Поблагодарив Жака за активное содействие разрешению вопроса, Рашид с довольным видом отпустил советника, хорошо обдумывая всё сказанное им сегодня.
А Жак, воодушевлённый тем, что смог переубедить султана отложить совет, облегчённо вздохнул:
«Британский миссионер может стать полезным нам, если перенаправить его деятельность в нужное русло. Этим завтра я и займусь плотно».
И тем не менее, он осознавал, что многое недоговаривал и скрывал от правителя. Впрочем, это было ему необходимо, так как входило в его планы, о которых нам и суждено узнать в дальнейшем.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Грегори Даймонд, принятый на следующий же день у султана, получил известие о том, что может быть допущен к проповедникам и имеет право с ними поговорить, но вопрос об их помиловании оставался закрытым, что крайне огорчило Даймонда, ведь он знал, что до истечения данного капитаном Лигеттом срока остаётся всего один единственный день.
—Я понимаю, — говорил правитель, — что вы будете настаивать на получении скорого ответа. И несмотря на ваше милосердие, проявленное по отношению к моему Сулейману, пока что особого доверия к вашей миссии нет, соотвественно, мы должны убедиться в ваших истинных намерениях. Если они будут бескорыстными и безвредными для нашего государства, то мы непременно исполним ваше требование. А пока мой слуга вас проводит до острога, после чего вас будет ждать один из моих советников; у него есть несколько вопросов к вам. Надеюсь, вы не будете возражать?
— Praecipuum est, gubernator, ut mane possim expectationes mei ductus iustificare, nam ipsi intellegitis quid periculi sit si etiam unus dies tardetur.
— Несомненно, мы сделаем всё возможное, чтобы проблема была решена до завтрашнего дня, но повторюсь, мы должны удостовериться в том, что ваша миссия направлена именно на прекращение огня. А теперь, — он повернулся к слуге, стоявшему возле него, — проводите его вниз, к подвалу.
Острог дворца султана представлял собой холодное каменное помещение, с низким потолком и маленькими зарешёченными комнатками. В одной из них, на которую и указал шедший впереди Грегори слуга, и сидел проповедник, преподобный Иэн Годуэр: весь исхудалый, бледный лицом, с посиневшими губами и сединой на волосах, он едва заметил, что рядом с арабом стоит «свой». В соседних камерах сидели и другие его последователи, которых с ужасом разглядывал Даймонд.
Когда слуга отошёл в сторону, дабы не мешать его разговору, Грегори приблизился к камере Годуэра и, сложив руки, стал читать молитву за его душу.
Услышав шёпот, Иэн поднял на него свой мертвенный, безжизненный взгляд; его брови чуть дрогнули, а глаза наполнились испугом.
— Кто есть ты? – еле слышно промолвил он. Язык его едва шевелился, отчего он с тяжестью проговаривал слова, — Клянусь всеми святыми угодниками, что ты, отрок, из наших.
— Всё так, отче, — смиренно отвечал Грегори, с жалостью глядя на его худобу и немощность, свойственную старикам, хотя Годуэр был далеко не в преклонных летах, — Я – такой же раб Божий, как и ты, как и все твои ученики, что здесь томятся во мраке.
— О, юный святитель! – воскликнул дрожащим голосом Иэн, — Зачем ты прибыл сюда? Кто тебя сюда прислал? Хотя знаю, не говори.
Он вдруг прервался, издав громкий сухой кашель. Грегори, протянув ему свою руку, дотронулся до его креста, висевшего на его обнаженной груди.
— Я – миссионер, отче. И моя цель – спасти вас, доставить живыми до британского судна, что ждёт меня у берегов порта Массау. Меня послал Господь, чтобы очистить сей мир от распрей и междоусобиц. Да будет мир!
Годуэр попытался засмеяться, но вместо того на лице появилось лишь подобие улыбки. Однако он нашёл в себе силы подняться с пола и, подняв указательный палец, сказать:
— Я знал, что когда-нибудь, пророк Иисус пошлёт мне спасение. Но не знал я, что случится сие лишь спустя год нашего заточения здесь.
Но вскоре он утих, и тон его понизился, а в речи его потерялась искра надежды, на которую так уповал Даймонд, его слушавший.
— Однако, отрок, скажу тебе так: всё то, ради чего ты сюда прибыл, не может спасти мою душу. Погляди на меня! Я потерял рассудок здесь, как и братья мои верные. Погляди на них! Ты – всего лишь посланник Божий на земле, как и мы, и потому тебе не дано вершить жизнями каждого из нас. Вразуми, отрок! Смерть нейдёт! Я обречён, они обречены — мы обречены!
— Стало быть, вы не веруете более в спасение мира? – опечалено спросил Грегори.
— Как видишь, чем обернулась наша вера в спасение. Если бы Бог был бы для всех един, в таком случае, быть может, мир бы очистился от всего убийственного. Но Бог у всех разный. Так сказали нам те, кто отдали нас в руки местного правителя.
Годуэр, отойдя по-дальше от Грегори, присел возле стены и, приложив руку к кресту, обратил свой взор к небу.
— Прощай же, отрок. Не жертвуй собой ради нашего искупления. Это не остановит смерть. Даже если мы будем отпущены на свет Божий, даже если это произойдёт, мы не продержимся долго. Прощай!
— Нет, отче, — тревожно качал головой Грегори, — Вы не можете здесь отдать душу Всевышнему, ибо начнётся война непримиримая. Придёт разорение и гибель. Неужели вы не можете воспрять духом и покинуть со мной эту обитель?
Иэн вновь издал кашель, и казалось, что он стал ещё более обесиленным. Он больше не мог продолжать беседу и погрузился в себя.
— Знайте, что пока я не возвращу вас на землю христианскую, я не покину стены дворца. Меня ждут. К утру я должен прийти с вестью, — всё настаивал Даймонд.
Больше ответа со стороны Годуэра не последовало, и Даймонд, помолившись за спасение души его и души его соратников, направился вверх по лестнице, ведущей к тронному залу султана.
«Неужели миссия моя обречена на провал? Я должен настаивать на их помиловании. Я буду просить правителя о милости. Ибо он должен осознавать, что единственный выход из сложившегося кризиса указан мной. Он по-прежнему не доверяется мне. Это вызывает подозрения, весьма серьёзные и пугающие. Если же последует отказ, я готов отдать и свою жизнь здесь, наряду с преподобным отцом Годуэром и его братьями. Так будет лучше, нежели я попаду в опалу и стану изгоем».
Дойдя до дверей, ведущих к залу, Грегори вдруг послышались шаги. Когда он обернулся, то увидел, что навстречу ему неспешно идёт дочь правителя. Даймонду вновь стало неловко при виде её, но он всё же сумел совладать с собой:
«Как Христов последователь и вероучитель, я не могу любить магометанку. Сие недопустимо как законом Божьим, так и нынешним политическим диктатом. И всё же стоит признать, что она прекрасна собой и, вероятно, чиста душой своей младой».
Пока он всё думал об этом, Зейнур успела заметить его и резко приостановилась, замерев на месте, но продолжая пристально глядеть на Грегори.
Даймонд, стараясь не поддаваться чувству, которое против воли пробуждалось в его душе, стал приглядываться вдаль, но глаза его всё же встретились несколько раз с очаровательными глазами девицы. Она же ничего не смела произнести ему, опасаясь его. Кто он? Откуда прибыл и зачем? Не желает ли он что-либо сотворить с её отцом, достопочтенным Рашидом аль Абдуллахом? Кем он послан в этот город?
— Ignosce, — нарушил длительное молчание Грегори, надеясь, что она поймёт его, — sed videtur te alicubi festinare?
Зейнур удивлённо посмотрела на него ещё раз, после чего потупила взгляд вниз и, поправив свои длинные тёмные локоны, прошла мимо, не взглянув более в его сторону.
Грегори в смущении пожал плечами.
«Или не поняла меня вовсе, либо не хотела заводить со мной беседу» — растолковал так он её поведение, и затем вошёл в зал к султану, чтобы обсудить с ним насущную проблему. Ему, впрочем как молчаливой его собеседнице, было невдомёк, что за ними следили. И тому, кто оказался невольным свидетелем этой встречи, было явно неприятно увиденное.
«Так вот каков этот миссионер!» — пронеслась у него мысль в голове, с которой он и побрёл дальше, задумывая план мести.
Итак, кто же был этот посторонний? Впрочем, с ним мы уже знакомы. Человек сей является главным приближенным султана Рашида, его правой рукой по европейской политике, можно сказать. Но помимо прочего, он считал себя и главным претендентом на сердце юной дочери султана, и имя ему – Жак Ле Бом. Так вышло, что когда встретились у входа в тронный зал Зейнур и Грегори, Жак, решил пройтись по дворцу, дабы обдумать свою стратегию, которая заключалась в необходимости встретиться с миссионером. Когда же он застал Зейнур, молчаливо стоявшую напротив Грегори, его охватили гнев, возмущение и ревность. Он стал жалеть о том, что не прибегнул к крайним мерам изначально.
И если поначалу Жак вздумал посредством переговоров перетянуть Даймонда на свою сторону и завербовать, то теперь он стал ему ненавистен.
«Решил, верно, попросить руки у ней? — негодовал он, направляясь к своему кабинету, расположенному по правую сторону от покоев султановой дочери, — проклятый британец! Я уничтожу его! Он – ненужный элемент, от которого следует избавить правителя, и я этим займусь! Планы меняются, увы!»
И потому заместо того, чтобы направиться к нему и обсудить с ним цели его миссии, он, бросив на Грегори испепеляющий взгляд, прошёл мимо него, заставив Даймонда простоять ещё несколько минут в недоумении.
«Что же это может означать?»
Грегори поспешил было вслед за ним, но в коридоре Жака уже не было.
«Всё это совершенно странно, однако» — рассудил Даймонд и, не решившись нагнать Жака, направился к султану, чтобы доложить ему о произедшем казусе.
— Вероятно, мой советник был не в духе, — решил правитель, выслушав внимательно Грегори, — Что ж, я уговорю его. Можете пока вернуться к себе. Сожалею, что так произошло.
Даймонд сказал, что готов ждать встречи с советником, но напомнил ему об истечении срока к следующему утру.
В миссионерском доме, расположенном напротив дворца, Грегори погрузился в глубокие размышления.
«Странный, непредвиденный инцидент. Что заставило его отказаться от разговора со мной? Какие обстоятельства? Что бы это не значило, а я волен настаивать на освобождении преподобного отца. Иначе всё, что было мной задумано – совершенно бессмысленная трата времени и духовных ресурсов».
Он утомлённо обвёл глазами книжную полку, на которой лежала Вульгата, достал и, усевшись за стол, принялся молитвами обращаться к Богу, чтобы тот помог ему в делах праведных.