Миссионеры. Часть Пятая (Главы 20-22) (Глава 6)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Переговоры между капитаном де Лораном, Ле Бомом и Трэвисом прошли успешно; губернатор, понадеявшись на Болларда как надежного союзника и человека, который хорошо знает Грегори, дал добро на его розыск. И хотя Жак во многом был не согласен с этим решением и считал, что доверять британцу опрометчиво, ему пришлось уступить воле капитана де Лорана, дабы заслужить с его стороны всестороннее уважение.
— Однако вы должны помнить, — наставлял Трэвиса губернатор, — что от вас зависит то, будет ли он доставлен к нам либо останется на воле. И главное, не прибегать к насилию! Решать его судьбу – не в вашей компетенции, ясно?
Тут уж доверьтесь мне и моему правительству. А как вы найдёте его, это нас совершенно не интересует.
— Здесь, месье де Лоран, немного вариантов, — вмешался Жак, одержимый подобострастием к губернатору, — сами посудите: бежать в другую магометанскую страну – не выход для него, ибо там его непременно поймают, а тогда он будет иметь дело не с нами, а, скажем, с османским царём.
— Вы так уверены? – отвлечённо проговорил губернатор, мысли которого Жак рассеял, — Где же, по-вашему, он может скрываться?
Жак злорадно усмехнулся в ответ.
— Ну, если хотите знать моё предположение, то для надёжного укрытия христианскому проповеднику лучше всего выбрать, соотвественно, страну, где исповедуют веру Христову, а насколько нам известно, по соседству располагается Абиссиния, и как раз туда беглец и мог сбежать, учитывая добродушное отношение тамошнего правителя к иностранным миссионерам.
— Превосходно! – воскликнул, потирая руки от нетерпения, де Лоран, — стало быть, Трэвис, путь вам держать должно на юго-восток, в Абиссинию.
— Других вариантов я не нахожу, — продолжал Жак, — вряд ли ему удалось уплыть в Англию, если, конечно, ему не посчастливилось встретить британское судно на побережий Красного Моря, во что я никак не верю.
— Ну, — озадаченно обратился к Трэвису губернатор, — стало быть, вам предстоит пройти огромный путь к Гондэру.
— Я готов на всё, что угодно, — решительно отвечал Трэвис, — Всё будет исполнено точно так, как того требуете вы. Он будет у нас в руках скоро.
— Не своевольничайте! – добавил Жак, — мы должны убедиться в истинности ваших слов, и вы должны оправдать все наши ожидания, в противном случае, мы вынуждены будем принять особые меры.
Когда же беседа за столом кончилась, и Трэвиса отправили в путь, Жак и губернатор ещё час обсуждали то, какие меры они предпримут в случае, если он не исполнит их приказание; Ле Бом сказал:
— Не лучше ли будет направить вслед за ним одного агента? Пусть он будет сопровождать его во время путешествия, а мы сможем получать надёжные сведения прямо из дворца?
— Ваше предложение, конечно, мне нравится, — заметил губернатор, — но пока не следует прибегать к подобным методам.
— Неужели вы так ему доверяете? – недовольно уставился на него Жак, — на вашем месте я бы не решился…
— Я знаю, мой друг, я знаю, — остановил его губернатор, — Но давайте будем откровенны: вы – это не я, и я – это не вы, так что оставьте решение за мной. Да и сами рассудите, способен ли он в своём положении идти против нас? У него не может быть своих планов, потому как я убеждён в его осведомленности в том, что его за это ожидает.
Де Лоран, дав распоряжение обеспечить Трэвису сопровождение в лице торгового каравана, согласившегося доставить его до Гондэра за плату, решил более не заниматься им и перейти к собственным проблемам, его беспокоившим.
Трэвис же, прекрасно понимая, что не может действовать свободно в силу поставленных де Лораном жёстких условий, ещё сильнее терзался желанием убить Грегори, зарыть его в яме и предать забвению.
«Он недостоин жизни, не достоин! Был бы только у меня выбор…»
Прибыл в Гондэр Боллард лишь спустя два дня, и сразу же он приступил к поискам Грегори, ибо он должен был находиться в столице и никак иначе. Под видом арабского заезжего купца ему удалось-таки выведать из местных жителей некоторые сведения о некоем странном проповеднике, который в первый же день заслужил доверие у правителя. После этого он остановился в торговом доме, напротив которого и располагалось миссионерское учреждение, в котором и жил Даймонд. И как только ему удалось это выяснить, он установил за ним слежку и уже предпринимал дальнейшие шаги, хотя они были оговорены ещё у губернатора в Нубии: схватить Грегори и вывести из столицы незаметно, дабы не вызвать гнев у местного правителя.
Однако нельзя сказать, что эта перспектива радовала Болларда; напротив, особых надежд она ему не давала, ведь по сути он становился заложником интересов вражеского государства, которое к тому же не проявило жалость к его товарищам. Трэвис был в отчаянии: у него не было иного выхода, кроме как пойти на услужение губернатору, которого в лицо он на самом деле ненавидел. Но в таком случае, его ждала участь отца Годуэра: может, его бы и не убили, при том длительное пребывание в остроге свело бы его в могилу рано или поздно.
Он жаждал свободы, больше всего ему хотелось вернуться в Англию, повидать престарелую мать, получить долгожданное письмо от одной знатной особы, которая ещё давно привлекла его внимание, по имени Ширли Боскомб. Перед своим отплытием Трэвис поклялся себе, что если ему суждено вернуться, он обязательно направит ей весточку с желанием попросить у ней руки и сердца. На протяжении всего плавания на фрегате «Миссионер» он не переставал грезить о ней. Порой он корил себя за то, что не успел ей признаться задолго до того, как его призвали на службу. Да и если говорить откровенно, идея странствовать по морям ему была не столь по душе, сколько желание провести всю свою жизнь наедине с мисс Боскомб, этой милой, очаровательной девушкой. Да не пойдёшь против воли родительской; когда больной отец его ушёл на тот свет, знакомые стали всячески уговаривать его жену в том, что её родной сын должен приучится к морскому делу, необходимое для его личностного развития; и к удивлению Болларда, она ничуть не была против этого решения, и даже его одобряла.
И когда Трэвис всё это вспоминал, он горел ещё большим желанием покончить с Грегори, с де Лораном и Ле Бомом, и возвратиться домой, где он забудет всё, что с ним происходило здесь, словно долгий страшный сон.
Итак, в голове его назревали совершенно иные планы, сильно противоречащие изначальным целям.
«Теперь, — говорил Трэвис, — когда я на свободе, и нахожусь вне влияния французов, я могу действовать. Грега я убью! Но в руки им я его не за что не отдам, нет! У нас не было уговора о том, что я буду вашим вечным рабом, капитан!»
Самые разные чувства переполняли его всего: гнев, страх, недоверие, сомнение, обида, месть… и всё вкупе заставляло Трэвиса бросаться наперекор всем установкам ради заветной мечты. И результатом этой внутренней борьбы, этого душевного переворота, происходившего у Трэвиса, стал, как нам уже известно, печальный исход – убийство Грегори Даймонда и побег из Абиссинии. И теперь его жизненная тропа сворачивается к порту; там, где его ожидала долгожданная свобода.
И вот, потратив пол дня на прохождение через песчаные земли под палящим солнцем, Трэвис, однако, ничуть не был сломлен всеми этими препятствиями, ибо когда человек обладает силой духа, к нему приходит и приумножается сила тела. К тому же, перед отправкой к пристани Трэвису удалось набрать запасов воды из того колодца, возле которого он схоронил Грегори.
В оживлённом морском порту, где ходили толпы торгашей и купцов, в том числе и иностранных, Трэвис обнаружил небольшое судно, вот-вот готовившееся отчаливать от пристани, и к счастью, судно то принадлежало британской короне. Не помня себя, он поспешил к нему, ликуя в душе.
«Свобода! Я свободен! Я выполнил свой долг, и готов вернуться с честью в родные края!».
Капитан этого корабля, уже не молодой худощавый человек, с потускневшими карими глазами, завидев, что навстречу ему бежит Трэвис, несказанно тому изумился и возрадовался; морщинистое лицо его вдруг ожило, приобрело некоторую свежесть и оттенки прошлого, тех времён, когда он был ещё в расцвете своих сил; глаза просияли восторгом.
— Ба! – воскликнул он, — какими судьбами! Клянусь всеми подводными стихиями, что это ты, Трэвис!
Боллард, узнав в капитане своего старого знакомого, у которого он учился мореплаванию, когда ещё не подозревал о своей судьбе, ещё сильнее воспрял духом и с жаром обнял его, словно родного отца. В какой-то мере, стоит признать, он и заменял ему покойного отца.
— Бог мой, да это ведь ты, старина! – в волнении говорил Боллард, едва сдерживая слёзы.
Простояв так некоторое время в объятиях, капитан начал было расспрашивать его о том, каким же образом их пути сошлись в Абиссинии, и почему Трэвис совсем один и возвращается домой. Но поскольку нужно было срочно отбывать, то капитан не стал терять время на суше, и приказал Трэвису пройти с ним на борт.
Итак, случилось быть тому, что Трэвис и добродушный владелец судна, которого звали Хэмфри Бланшетт, встретились спустя почти десять лет разлуки. Трэвис хорошо помнил его; правда, когда он служил юнгой на флоте, капитан был гораздо более энергичным и бойким, и благодаря этому он смог добиться со стороны Трэвиса, довольно волевого и самоуверенного малого, которого даже отец не всегда мог переубедить в своих намерениях, уважения и беспрекословного послушания. Более того, Боллард скоро проникся к нему взаимностью, и после между собой они стали общаться на равных, минуя все формальные установки. Но было это давно, в те годы, когда Трэвис был ещё несносным, легковерным и мечтательным юношей, а Хэмфри – молодым и практичным моряком.
С ним Трэвис начинал морскую свою карьеру, а уж после его вынуждены были перенаправить к капитану Лигетту, который, прознав о весьма хорошей дисциплинированности Болларда и прекрасного атлетического телосложения, порекомендовал Бланшетту отдать ему.
— Такие кадры на судне – настоящий клад, поверьте, — говорил он неоднократно Хэмфри, — ему не место на торговом судёнышке.
Капитан Бланшетт был в отчаянии, ибо за те годы он так привязался к своему ученику, что сильно колебался.
— Да, но быть может, следует ещё подержать его у меня. Трэвис, конечно, готов к более серьёзным вещам, но не будет ли это слишком большим испытанием для неискушённого малого?
— Хе-хе, неискушённого малого? – расхохотался в ответ Лигетт, — Да вы поглядите; у него невероятные физические способности, среди всех ваших щенков он – наиболее подготовленный к самым разным испытаниям, как вы говорите. Так что даже не желаю слушать возражений: этот парнишка должен служить Отечеству и быть ему полезным на военном фрегате «Миссионер».
Вот так, всего в одну беседу, была окончательно решена будущность Трэвиса Болларда, сына прокурора суда.
Сейчас же он снова плывёт вместе с Хэмфри, но теперь они направляются в Англию. От «Миссионера» ничего не осталось, а его экипажа и капитана Лигетта больше нет.
По мере того, как судно отдалялось от берегов Африки и устремлялось на север, Трэвис, подкрепившись находившимися на судне запасами еды после долгих дней голода, стал рассказывать капитану Бланшетту и другим джентльменам свою долгую историю: как всё начиналось у него на «Миссионере», как он принимал участие в осаде крепости, а после и в последней битве с французской эскадрой; как погибли все его соратники, за исключением его самого, как он две недели просидел в подвале дворца, захваченного врагами, как его стали использовать в собственных политических целях, и как ему удалось в итоге скрыться в Абиссинии у императора, а после и двинуться к порту. Единственное, что Трэвис утаивал от Хэмфри, так это всю историю про Грегори Даймонда и то, как он убил его в Гондэре. Он посчитал нужным оставить эти факты закрытыми и недоступными для окружающих, ибо тогда начали их обсуждение, а это не пошло ему бы на руку. Поэтому все слушавшие его решили, что Грегори пропал в море вместе с другими членами экспедиции.
«И всё же я – единственный выживший. Поразительно!» — думал про себя он, когда поведал всем о своих приключениях.
Хэмфри в свою очередь также поделился тем, как он оказался в Абиссинии.
— По торговым делам вынужден был я прибыть туда, — объяснял он, — путь был неблизкий, и поэтому наше пребывание было продолжительным. К тому же, нам необходимо было пополнить запасы. Но самое главное, что я пополнил за это время – это свои «душевные» запасы, когда я вновь встретил вас. Признаться, я уж и зыбыл про вас, Трэвис. Но надеюсь, вы не будете на меня сердиты, мой друг: старость, увы, сказывается на человеческой памяти.
Трэвис молча сидел в каюте напротив Хэмфри, задумавшись о своих дальнейших жизненных планах: по сути, их у него не было как таковых. Он лишь хотел вернуться домой и погрузиться в спокойную атмосферу, лишенную той суеты и беспорядка, которые присутствовали все это время, когда он был в море. И, конечно, первые мысли его были о матери. Практически ничего о её здоровье и положений он не знал, причём очень давно. Как она: больна или здорова, жива ли, либо нет…
— Скажите, старина, — настороженно обратился он к капитану, — С того времени, как вы отбыли из Англии, получали ли вы каких-нибудь известий от моей матери?
Хэмфри с обнадёживающим тоном произнёс:
— Перед моим отбытием она лично разговаривала со мной, спрашивала многое о вас. Так что я могу дать вам слово, что с ней совершенно всё в порядке. Кстати! – он вдруг щелкнул себя пальцем по лбу и со смешком сказал, — Я ведь забыл вам сказать, что мать ваша попросила меня кое о чём.
Трэвис изумлённо поднял глаза на капитана.
— О чём же?
Хэмфри снисходительно улыбнулся и, пошарив в карманах своего длинного синего камзола, достал-таки письмо.
— Она просила меня, на тот случай, если я когда-нибудь встречу вас, передать вам вот это послание. Но клянусь клыком тигровой акулы, что я ни за что бы не представил себе возможным увидеть вас, даже во сне. Но, однако же, чудо свершилось, мой друг!
Трэвис, не слушая его причитаний, стал спешно зачитывать послание, датированное ещё прошлым месяцем.
,, Милый мой сын Трэвис,
По своей глубокой старости и немощности писать от своей руки я не в состоянии, и пришлось мне обратиться за помощью к служанке; она и написала всё то, что я хотела изложить в этом небольшом письме, которое, быть может, и дойдёт до тебя, если ты встретишь своего старого знакомого, капитана Бланшетта.
Я, зная о твоей службе, долге и обязанностях, на тебя возложенных, не смею занимать твоё время проблемами и неурядицами, что происходят у нас дома; впрочем, их не столь много, чтобы их подробно описывать. В последние дни чувствую себя нездоровой, но уповаю на Божье благословение. Нахожусь я под пристальным вниманием докторов; все диагнозы твердят одно: ничего смертельного нет. Ну, и на том спасибо.
Меня же больше интересует мой сын. Я понимаю, Трэвис, что не могу тебе отправить письмо лично, ведь ты вряд ли его получишь. Потому я согласилась на предложение Хэмфри. Он очень милый человек, хорошо отзывался о тебе; говорил, что ты был создан самою природой, чтобы странствовать по морям да океанам.
Что ж, конечно, я, как мать, хотела бы, чтобы ты свою жизнь проводил в Англии. Но так сложились наши обстоятельства, ты знаешь: отца твоего уже лет как шесть нет в живых (царствие ему небесное), а мы остались одни. Все надежды возлагаю я на тебя, сынок. Если ты вернёшься, а я молю о том Всевышнего ежедневно, я обещаю, что больше не отпущу тебя ни в какие плавания. Я знаю, как ты устал, и как ты хочешь меня видеть, видеть свой дом. А я, бывает, ночами не могу уснуть, когда слышу под окнами шум морских приливов.
«Вот, думаю, где-то вдалеке, за горизонтом, плывёт судно, а там – ты, Трэвис».
Но не будем предаваться унынию (сие есть тяжкий грех). Будем верить в то, что судьба сведёт нас вместе. Помни меня!
Искренне и с любовью, твоя верная мать”.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Стало уже светать, когда Трэвис, пробудившись у себя в каюте, разглядел показавшийся за горизонтом родной Ливерпуль. Город встречал его с торжественностью: прибрежные чайки, кружившие вокруг мачты, громогласно оповещали о прибытии судна; волны, бьющиеся о гавань, сильнее подталкивали его к пристани, откуда доносились привычные Трэвису ещё с юности голоса. Никогда ранее он не прислушивался с упоением к родной английской речи! Сколько лет он, находясь за тысячу миль, не мог слышать её. Боллард не знал, что ему делать: то ли радоваться как ребёнок, то ли плакать от тоски и одиночества, его измучившими, то ли вообще не верить в увиденное, приняв это за мираж.
Но когда капитан Бланшетт дал приказ спускать паруса и причаливать, у Трэвиса не осталось никаких сомнений, что всё то, что он видел, было реальностью.
Когда пришло время сходить на берег, Хэмфри обратился к Трэвису:
— Ну, вот мы и дома. Как видите, ваша мать предсказала нашу с вами встречу. Надеюсь, что теперь мы не будем надолго расставаться.
Трэвис от всей души поблагодарил капитана Бланшетта, назвав его своим единственным преданным другом, но несмотря на уговоры Хэмфри служить у него на судне, Трэвис всё же настоял на желании отойти от морских дел и предастся уединению и спокойствию.
— Понимаю, — вздохнув, произнёс капитан, — но всё же жаль, что вы, обладая такими способностями, не собираетесь более связывать свою жизнь с океанскими просторами. Но если вдруг вы, Трэвис, передумаете и решитесь возобновить службу, я буду искренне этому рад, ибо вы мне ещё давно пришлись по сердцу. Ну, теперь же, необходимо сообщить о нашем прибытии вашей матери, так что поспешим.
Поручив своим матросам разгрузить судно, капитан отправился вместе с Трэвисом к Касл-стрит, где располагался его дом. Приближаясь к нему, Трэвис чувствовал огромную тяжесть в душе; он не знал, что ему ожидать там: какой он встретит мать, и какой будет её реакция, когда она увидит сына живым, и когда он расскажет ей свою историю. Всё было для него словно в тумане: все те дни, что он проводил в каюте на судне капитана Бланшетта, и сейчас, когда он шёл с ним по мощённой улице мимо высоких кирпичных зданий с арочными окнами, мимо суетливых прохожих и экипажей, со спешкой мчащихся по дороге; мысли Болларда путались и сбивались меж собой, и потому он не решался говорить с капитаном, а вместо этого молча и хмуро следовал за ним, пока наконец они, дойдя до конца улицы, не пришли к большому трёхэтажному зданию, расположенному на углу. То и был дом, принадлежавший почтенному мистеру Болларду, работавшему когда-то в судебной палате.
Трэвис, затаив дыхание, подошёл к двери и постучал дверным молотком. Открывшая им служанка, узнав в нежданном госте Трэвиса, была тем не менее поражена его внешним видом.
— Как? – спросила она, едва сдерживая своё изумление, — Вы уж здесь? Ох, какое счастье, однако! Давно ли вы?
— Только прибыли, — отвечал капитан, — всю неделю пребывали в плавании. Но позвольте, мы всё расскажем, когда войдём в дом.
— Конечно, — спешно проговорила служанка, распахнув дверь и впустив их внутрь, бормоча при этом от беспокойства:
«Какое счастье, однако! Как неожиданно!»
— Как здоровье матушки? – тут же осведомился Трэвис, разглядывая с любопытством свой родной дом, который уж и забыл, — Надеюсь, уже лучше. Я получил её письмо…
Его слова прервал женский голос, донесшийся с верхнего этажа:
— Кто это к нам пришёл? – вероятно, вопрос был задан служанке, помогавшей в то время капитану снять камзол.
— Ваш сын с капитаном Бланшеттом, мэм, — мигом отозвалась она, поглядывая на Трэвиса.
— Как? Мой Трэвис? Уже тут?
Сверху послышалось шуршание постели, затем медленно спускающиеся в гостиную шаги.
Перед Трэвисом предстала пожилая женщина, укутанная в белую шёлковую шаль.
— Матушка! – воскликнул с радостью Боллард, направившись к ней.
Старушка, увидев сына, в благоговении сложила руки.
— Ах, кого я вижу! Мой дорогой Трэвис, мой птенчик! Ведь предчувствовала я, что ты вернёшься в скором времени и ступишь на порог своего дома.
Видя, как она осторожно идёт по ступенькам, держась за поручни, Трэвис хотел было подхватить её.
— Не стоит, милый. Я уж вполне хорошо себя чувствую. Иногда, бывает, укачивает, когда много ходишь. И вы, Хэмфри! Я тоже очень рада вас видеть.
— Благодарю, сударыня, — ответил Бланшетт, слегка поклонившись, — Мы прибыли в Ливерпуль только сегодня, поэтому немного утомлены. Хотя мне, знаете, как старому морскому волку, уже и любой шторм кажется лёгким ветерком. А вот ваш сын весьма утомлён.
— О, я знаю, — подтвердила она, — но я уверена, что Трэвису пошла на пользу морская служба. Ну, что ж. Раз судьба свела нас всех вместе, то тогда предлагаю и вам, капитан, присоединиться к чаепитию, что скажете?
Бланшетт кивнул в знак согласия, и старушка наказала служанке накрыть стол.
У Трэвиса, никак не нарадовавшегося встрече с матерью, появилось в то же время странное предчувствие; с того момента, как он увидел миссис Боллард. Глаза её излучали какое то таинство, загадочность. Улыбалась она слабо и неуверенно, словно была чем-то озабочена. Как будто она скрывала от всех нечто важное и значительное.
Но Трэвис не хотел предаваться этим подозрениям. Беседу с ней вёл в основном капитан, рассказывая о том, как он обнаружил Болларда в абиссинском порту, и то, что ему лично поведал сам Трэвис в каюте.
После того миссис Боллард и Трэвис отправились провожать Хэмфри, которому нужно было срочно спешить к порту. Перед своим уходом он по-дружески пожал руку Трэвису, добавив, что готов принять Трэвиса в свою команду, если тот проявит желание. Миссис Боллард же отблагодарила капитана за то, что он протянул руку помощи её сыну и доставил его до дома.
Так и завершился долгий разговор между ними.
«И всё же, что-то она скрывает, — эта неотступная мысль крутилась у Трэвиса в голове на протяжении всего дня, — Но что? Она ведь очень рада тому, что я возвратился с плавания, ну и теперь никуда не отправлюсь».
Ему вновь вспомнилась Ширли Боскомб. Теперь, когда он здесь, он может написать ей о своём намерении и готовности вечно принадлежать ей. Но Боже, сколько времени прошло с тех пор, как его здесь не было, и никто ничего о нём не знал! Ведь могли произойти изменения. Быть может, она уж и забыла о Трэвисе и о том, что он должен вернуться.
«Но нет! С её стороны это было бы предательством, а она – совершенно не такова; Ширли верна своему слову, и если она дала его однажды, то уже не придётся проверять его на прочность. Возможно, это звучит наивно, но в том то и состоит вся суть преданной любви. И если подумать, то целая жизнь прошла в этих переписках, которым и счёту не могу найти. А встреч была всего лишь две. Всего две!».
Он прекрасно помнил первую встречу, совершенно случайную. Помнил, как в дождливый пасмурный день, когда Трэвис, прогуливаясь по улице, увидел показавшйся вдалеке ландо, запряженный тройкой лошадей. Помнил прекрасный, незабываемый вид высокой девицы, сидевшей рядом с джентльменом в возрасте; её ослепительный наряд, её очаровательные черты лица, её голос, говорящий кучеру:
— Поторопитесь! Нам бы успеть к мистеру и миссис Уайвелл!
Помнил он, как их взгляды внезапно встретились, когда экипаж уже готов был завернуть направо. Тогда Трэвис впервые ощутил пленительную силу любви. На мгновение он позабыл обо всем, что его окружало, и мысли его были только о ней. Но вскоре ландо удалилось, и Трэвис, не осмелившись его нагнать и остановить, направился к дому.
Вторая встреча с мисс Боскомб уже была гораздо более многообещающей для Трэвиса, ибо тогда ему впервые удосужилось с нею познакомиться. Как выяснил он после от Уайвеллов, куда она и спешила в тот день, Ширли живёт теперь у них; благодаря этому Трэвис смог её застать; в то время, когда она только вышла из дома и, верно, решила совершить прогулку по городу; он понял, что его чувства, которые он пытался скрывать, оказались в общем-то взаимны, и вот тогда всё и началось: сотни писем с пожеланиями и надеждами на новую жизнь. Мисс Боскомб также в скором времени (не сразу, конечно) стала больше открываться Трэвису, рассказывая о своей семье, о своём происхождении (а была она родом из Ирландии, где жили её кровные родственники), и многое другое. Но пересечься друг с другом вновь больше им было не суждено. Боллард не знал, как на его тайные сношения с одной приезжей девицей, которая к тому же была старше его на три года, посмотрят отец с матерью.
И поэтому все свои помыслы он хранил в глубине души, решив никому их не раскрывать до поры до времени.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Итак, войдя к себе в комнату на верхнем этаже, Трэвис стал обдумывать содержание своего нового послания Боскомб. Он уж знал точно, что это письмо будет наиболее откровенным, полным и животрепещущим, ибо теперь он настроен решительно.
«Пусть она знает, чего я от неё прошу так давно. Стоит быть смелее, смелее!»
Но с чего начать? Как подступится к главной теме? К сути?
«Я более не могу ждать! Время пришло. После стольких лет странствий, я нашёл, что нам нужно соединить свои сердца крепким и нерушимым союзом. И я обещаю, даю клятву, что ни за что не оставлю тебя одну. Ни что не отведёт меня. Я готов пожертвовать всем, даже долгом, ради тебя…»
Так в раздумьях ходил он, заломив руки за спину. Представляю то, как получит она конверт с письмом, написанный его рукой, его почерком, его словами. Осталось лишь осуществить эту заветную мечту.
И Трэвис, решив вдохновиться старыми своими трудами, поспешил к столу, чтобы достать из задвижного шкафчика стопку своих писем. Но гром поразил его, когда он увидел, что никаких писем, полученных от Ширли, в столе не было.
— Этого быть не может! – вскрикнул он, — Я помню, как складывал их все сюда. Быть может, я, конечно, и ошибаюсь.
И он в суматохе стал искать достоверные источники, подтверждающие его тесные связи с Боскомб, повсюду: возле кровати, в шкафах и тумбочках, но ничего подобного не было, словно все они разом испарились.
«Писем нет! – утверждал он, так, предвещая катастрофу, — Их совершенно нет! Что же это означает?»
Он в бешенстве стал ходить по комнате, топая. Гнев охватил его.
«Не могли ли они исчезнуть просто? Быть может, служанка их куда-то отнесла?»
Решив так, Трэвис позвал было её; служанка тут же вошла в комнату и, видя на лице его негодование, ужаснулась.
— Верно, что-то произошло? Скажите, сэр.
— Да вот, гляньте! – воскликнул он, указывая ей на пустой шкафчик, — Мои письма каким-то чудным образом исчезли, хотя я клал их тут.
— Да вы уверены в том? – со страхом спросила служанка.
— Клянусь клыком тигровой акулы! – вскрикнул Трэвис, стуча зубами, — Сдаётся мне, что вы их успели прибрать куда-то. Признайтесь же!
«Наверняка её рук дело. Ну, кому ещё нужны эти письма, кроме меня самого».
Служанка ошеломлённо стояла у двери, не смея пройти дальше.
— Я ничего о том не знаю, сэр, можете быть уверены. Если бы я знала, я бы сказала вам всё так, как есть.
Трэвис недоверчиво взглянул на неё.
— Ну, тогда каковы ваши соображения насчёт того, где они могут быть? Если не в моей комнате, то где ещё? Экое дело: я вовзаращаюсь со службы, а тут уж кое-кто осмелился в моих личных вещах порыться. Уж не грабители ли ворвались в мой кабинет?
Конечно, в это он верил меньше всего. Зачем им какие-то переписки с какой-то неизвестной им дамой. Тут что-то подозрительное. Он вспомнил, как странно вела себя его мать, когда они проводили застолье с капитаном Бланшеттом. Неужели между этими фактами есть какая-то связь? Если да, то всё выглядит совершенно непонятным.
Служанка потупила взгляд вниз, будто чувствуя себя виноватой в чём-то. Трэвис, так и не сумев получить от неё ответа, поспешил вниз, дабы продолжить разбираться в произошедшем, как вдруг его догнала у лестницы служанка со слезами на глазах:
— Умоляю, сэр, стойте! Я могу вам рассказать…
— Так вы знаете, где они? – с воодушевлением спросил её Трэвис, пронзив её своим взглядом, — Что ж, в таком случае, я жду от вас скорейшего объяснения.
Служанка вздохнула с тяжестью, опустив голову.
— Видите, всё дело в том, что ваши письмена были… были…
Договорить сказанное было превыше её сил, и она, запнувшись, взрыдала.
— Что были? Договаривайте же! – настаивал Трэвис, ещё сильнее пугаясь того, что имела в виду служанка.
Она же продолжала проливать слёзы, вздыхать, всхлипывать, но поняв, что хозяин её не оставит в покое, пока не узнает всей правды, как смогла, продолжила:
— Они были… уничтожены, — на последнем словно она вновь не сдержалась.
— Что? Как? – Трэвис едва мог опомниться от услышанного. Он и не мог себе вообразить, что письма его могут быть «унитожены».
— Сожжены, – прибавила служанка.
— Как так? Кем? Вы их сожгли?! Вы, или нет, я вас спрашиваю?! – озлобленный Трэвис чуть не кинулся на неё.
Испуганная служанка упала на колени и взмолила:
— Да, я их сожгла, но не я решилась на то! Прошу, не гневайтесь на меня! То было сделано не по моей воле!
— А по чьей же? – удивился Трэвис, насторожившись, — Кто ещё мог это сотворить? Говорите!
Служанка, сделав несколько вдохов, собралась с мыслями и продолжила:
— Что хотите думайте, но не я. То было слово вашей матери!
Трэвис, получив такое известие, потерял дар речи. Уж не врёт ли эта девка; наговаривает на миссис Боллард, а сама же и предала письма казни, возможно, из ревности. С другой стороны, какая ревность может быть у простой служанки к богатой и знатной даме. Это звучит, мягко скажем, абсурдно.
Неужели и вправду мать Трэвиса могла пойти на такое злодеяние, разрушив его любовь к Ширли? И для чего она это совершила, какую цель тем преследовала?
Пребывая в полном замешательстве, Трэвис поспешил наверх к матери, в то время лежавшей у себя в постели и слышавшей разговор между ним и служанкой. Она понимала, что всё теперь вышло наружу; она стала бояться своего сына, ведь он пойдёт на что угодно, лишь бы выведать от матери причину её поступка и добиться руки мисс Боскомб.
Вбежав в спальню, он нашёл мать в кровати и бросил на неё недоумевающий взгляд, даже не подойдя к ней.
Миссис Боллард, повернув голову к нему, испуганно на него смотрела. Вначале она решила не подавать виду, что случилось нечто серьёзное.
— Ох, Трэвис, я вижу, ты чем-то сильно взволнован? Отчего, мой птенчик? Не желаешь ли рассказать мне?
Она попыталась улыбнуться ему, но вышло это фальшиво и наигранно, и Трэвис убедился, что именно она замыслила этот страшный план.
— Ты, старая, ответишь мне за те страдания, которые мне принесла. И хоть я не могу вернуть тех писем, но я всё равно восстановлю справедливость. Бог покарает тебя за этот грех!
Оторопевшая от такого обращения мать ахнула.
— Боже мой, Трэвис, да что ты говоришь? На тебя, верно, нашёл какой-то недуг, после морских странствий-то. Ох, нехорошо, однако. Сынок, не пугай меня. Я знаю, что ты сильно был взолнован…
— Взолнован?! – закричал Трэвис от гнева, — Вам ли судить о том, насколько я взолнован, когда вы сами предали инквизиции мою любовь, мои чувства. Вы оскорбили её, а значит, оскорбили и меня. За что мне это?
Служанка, понимая, что остановить взбешённого Трэвиса невозможно, плакала в стороне. Она не могла слушать того тона, с которым он говорил.
— За что мне это? – повторил ещё громче он, — Разве она заслужила этого, разве я заслужил этого?! Не хотите, чтобы мы были вместе? Так я вам скажу: я сейчас же ухожу из дома и иду к ней, и вы не остановите меня!
Он уж хотел выйти из комнаты, как вдруг старушка, вскочив с постели, протянула руки к нему.
— Куда ты, Трэвис? Нет! Я хотела это сохранить в тайне, но теперь вижу, что не получится; ты слишком настойчив. Так позволь же мне поведать о причине, подтолкнувшей меня на этот шаг.
Да, признаюсь, я ответственна за сожжение всех писем, что хранились у тебя в столе. Я приказала ей, — она указала на служанку, — чтобы та, когда ты был в отлучке, зашла к тебе в комнату и, вытащив все посылки, бросила их в камин. Возможно, это было слишком жестоко с моей стороны, но иначе было бы вряд ли возможно поступить; это было сделано во имя твоего же спасения, Трэвис. Ещё давно, когда ты проникся страстью к этой женщине, мы с отцом решили, что вашего сближения допустить нельзя. Посуди сам: она — иной веры, католичка из Ирландии. Разве мы могли с отцом согласиться на ваш союз? О нет, Трэвис, это бы противоречило всем догмам морали. Но видя, как ты был к ней сильно привязан, мы поняли, что нужно действовать, пока ты не надумал сбежать из дому к ней. Отец считал, что если ты пойдёшь по его пути и станешь работать в судебной палате, можно будет избавить тебя от тех грёз, и я была с ним согласна. Но этому не суждено было сбыться по ясной причине, ибо отец твой вскоре покинул наш свет. Но перед смертью своей он завещал мне словесно (на том я тебе крест даю):
«Сделай так, чтобы наш сын забыл об этой девице и никогда бы с ней не сошёлся».
И я дала ему клятву, как же иначе? И вот, я стала думать, как бы это осуществить. И однажды довелось мне видеться с Хэмфри. Ему как раз нужны были молодые ребята для службы. Ну, мне и пришлось (хоть и с большим камнем на сердце) порекомендовать тебя. Он одобрил моё предложение и взял тебя на флот. Так всё и случилось. Быть может, тебе покажется, что я всё лгу и надумываю, чтобы тебя отвести от твоего пути, но это так и было.
Трэвис, ни на секунду не сдвинувшись с места, поражённый, слушал из уст своей родной матери страшную историю, по сути изменившую все его представления о ней и о всех своих испытаниях, через которые ему пришлось пройти.
«Значит, всё это было по одной причине. Виной всем моим бедам, всем моим страданиям и мучениям – любовь к Ширли Боскомб? Как же всё было замечательно подстроено!»
За это откровение, которое он услышал от матери, он возненавидел всех: её, служанку, отца, даже себя; за то, что не смог всё это предугадать и предотвратить.
— Очень хорошо, что вы так открылись. Но я не изменю своему выбору, и поэтому иду к ней и заявляю о том, что люблю её всем сердцем и желаю сами знаете чего.
Миссис Боллард, опасаясь его намерения, дёрнула его за рукав.
— Куда? Трэвис, у тебя ничего не выйдет. По той простой причине, что твоя избранница уже давно замужем.
Трэвис заколебался. Ведь такое вполне возможно, учитывая, что его не было давно, и Ширли не получала от него никаких известий. Но он был так уверен в обратном, что вскоре уверенно сказал:
— Вы лжёте, матушка. Мисс Боскомб не предаст меня, и я её не предам!
С этими словами он кинулся к выходу, потеснив бледную служанку.
— Отче наш, что делается! – воскликнула было миссис Боллард, — Куда ж он идёт в ночь? Остановите же его!
И она как могла помчалась вслед за служанкой к Трэвису, который, распахнув дверь, выбежал на улицу.
Не помня себя, он стремительно направился вниз по дороге, в сторону дома Уайвеллов, поминутно оборачиваясь назад.
— Трэвис! Одумайся! Это неразумно! Эта девица лишит тебя разума! – кричала ему вдогонку мать, но в силу своей немощности, не могла догнать его.
— Мне совершенно неинтересно ваше мнение о ней! – откликнулся Трэвис, пустившись через дорогу на другую сторону улицы.
«Неужели она в действительности вышла за другого? О, хоть бы это было не так! Хоть бы это было не так! Ширли, мы ведь были так близки к долгожданному часу! Но нас развели! Если бы я знал, я бы бросил всё и вернулся бы к вам. Если я опоздал, то вины вашей в том нет. Прочь от дома! Мне лгали! От меня скрывали всю истину! Моя наивность сыграла со мной плохую игру. Прочь! Прочь!»
Трэвис совершенно не понимал, что происходило вокруг. Он бежал, не зная куда и не зная зачем. Им движил страх. Страх того, что всё потеряно, что он лишится самого дорогого, что может существовать в мире.
Он уж и не осознавал, что бежал прямо по дороге, и не слышал, как навстречу ему с разгоном ехала коляска.
Едва служанка, запыхавшаяся от бесперерывного бега, крикнула обезумевшему Трэвису: «Стойте!», как коляска эта наехала на него из темноты, сбив с ног.
— Нет! Нет! – кричала в ужасе служанка, подбегая; за ней – миссис Боллард.
Карета, затормозив, приостановилась, из неё вышел человек в сюртуке. Он пришёл в ужас, когда заметил, что случайно придавил прохожего.
Он кинулся к пострадавшему, надеясь ему помочь.
— О, Боже, — задыхалась от страха служанка, — неужели? Неужели нет?
— Сам без понятия, как так вышло, — сказал незнакомец, — бросился прямо под ноги лошадям, словно пьяница. Что ж, я могу его осмотреть и что-нибудь предпринять.
Служанка с упованием посмотрела на него.
— Так вы, значит, врач?
— Да, — ответил незнакомец, — потому могу помочь бедняге.
И он, оттащив вместе с кучером Трэвиса по-дальше от лошадей, стал его рассматривать. Дыхание его было тяжёлым и ничего хорошего не предвещающим. И доктор это сразу же подметил.
— Увы, шансы невелики, — спустя время заявил он, — слишком сильная травма позвоночника.
Итак, всем теперь стало понятно, что долго Боллард не протянет. Служанка и миссис Боллард обступили его, глядя на него во все глаза; он же ничего не видел перед собой. Наконец он, попытавшись приподнять голову, еле слышно вымолвил:
— И всё же я люблю её…
На том и прекратилась жизнь его.