Месть Посейдона. Часть Третья (Главы 10-13) (Глава 3)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В которой экипаж «Армагеддона», достигнув берегов Канады, оказывается на приёме у самого губернатора, в которой капитан Фенстер вместе с командой переходят на службу адмиралу Родни, и в которой они получают от него распоряжение об удержании Нью-Йорка.

Сию главу следует начать с небольшого описания тех событий, которые происходили в период с 1777 по 1782 годы в тринадцати колониях, а также отчасти в Канаде, с охотой и большими надеждами принявшей незваных добровольцев под руководством Беверли Фенстера.
После знаменитой битвы при Саратоге, ставшей головной болью для Британии в широком смысле этого слова, сэр Джон Бергойн, талантливейший полководец и выдающийся стратег, после около месяца военных действий капитулировал вместе со своим почти шеститысячным войском в плен повстанцам, командовал которыми генерал Гейтс. Прощупав в своих руках первую победу, доставшуюся ценой немалочисленных потерь, он позволил всем воюющим воедино против Британии штатам обрести уверенность в будущем освобождении от колониального гнёта. Тем не менее, положение американцев под командованием Джорджа Вашингтона было весьма шатким, в частности, из-за ряда поражений под Брендивайном, Паоли и Джеремтауном, последствия которых были ощутимы: главный политический центр восставших колоний, место заседания Континентального Конгресса, Филадельфия, был осаждён армией генерала Хау и без боя взят под его контроль, что было критичным для американцев, которым пришлось бежать к Йорку. Конечно, трудно себе вообразить, дабы слабовооружённая и малооснащённая повстанческая армия, состоящая по большей части из крестьян и фермеров, могла дать решительный отпор английским солдатам, закалённым во многих крупных битвах на европейском континенте, а также в колониях. Именно это подтолкнуло мистера Вашингтона на претворение в жизнь реформ, позволивших бы перевооружить собственные войска с головы до ног, а также активно привлечь к инженерным работам иностранцев (как правило, французов и немцев).
Особую роль в том сыграл барон Фридрих фон Штойбен, выходец из прусской армии, где с незапамятных времён царствуют порядок и дисциплина, принёсший с собой в Америку целый перечень основных требований и условий, которым должны следовать американские силы, если желают разуверить Георга III в своей беспомощности.
И, как мы знаем, это им удалось. Уже в битве при Саратоге патриоты проявили себя более чем достойно: взяв в окружение армию Бергойна, генерал Гейтс не оставил ему иного выбора, кроме как отступить к северу, но и там его встречал вражеский полк, тем самым принудив англичан к сдаче. Таким же разгромом для них окончилась битва при Йорктауне, в которой, помимо основных сил Вашингтона, приняли самое непосредственное участие французские полки де Рошанеля. В общем и целом, всё свидетельствовало о провале как военной, так и дипломатической кампании Британии, к 1782 году уже готовившей к эвакуации в Канаду оставшихся в Нью-Йорке и Новой Шотландии солдат короля и лоялистских групп, ещё наводивших ужас по всем американским штатам, но терявших стремительно собственный политический вес, ибо их как изменников презирал каждый житель колонии, от землевладельца до офицера.
Но означает ли это, что капитан Фенстер своё решение принял поздно, и изменить уже ничего невозможно?
Судя по тому, как встретил их сам губернатор, достопочтенный Теофилус Крэмэ, нет. Стоит для большей исторической точности сделать небольшую поправку, которая внесёт одну, но существенную ясность в суть его полномочий: сэр Крэмэ не был губернатором в полной мере, поскольку на тот момент заменял ушедшего в отставку сэра Карлтона; следовательно, более правильно будет его называть вице-губернатором Квебека. Данное условие мы и будем учитывать при его упоминании в повествовании, к которому мы должны (исполняя свой авторский долг перед читателями) возвратиться.
Итак, последним пунктом назначения всего этого утомительного плавания стал город Квебек, столица одноимённой провинции, где и заседал вице-губернатор со своей свитой.
Перед выходом на сушу команде «Армагеддона», правда, пришлось провести немало времени за разъяснением таможенникам цели своего визита, а также то, отчего флаг их торговый, а не британский, как положено всем кораблям, сражающимся на стороне англичан в согласии с правительством. Когда все аргументы, данные капитаном Фенстером, заверили их в искренности намерений Беверли, экипаж «Армагеддона» в сопровождении полковника Ортона, командующего силами обороны Квебека, отправились к губернаторскому зданию, расположенному на высоком скалистом утёсе, возвышавшемуся над легендарной рекой Святого Лаврентия, где ещё два столетия назад отряд Картье, исследуя её берега, встал на путь великих изысканий.
Преодолев крутой подъём на гору, Беверли и его друзья наконец удосужились стоять у стен сего могучего бастиона, глядящего с высокомерием через свои высоченные арочные окна на морских путников.
Как выяснилось, Фенстер навестил вице-губернатора в очень подходящее время, ибо он в тот самый момент имел честь принять у себя адмирала флота Джорджа Родни.
— Спешу вас уведомить, сэр, что граф де Грасс схвачен, а его флот полностью уничтожен, — с покойным выражением лица докладывал он вице-губернатору положение дел в Карибском море, где велись иные бои между эскадрами англичан и французов.
— Очень хорошо, — сухо оценил его оповещение мистер Крэмэ, — Однако повод для беспокойства ещё присутствует ввиду продолжающейся блокады Нью-Йорка. Генерал Эштон успел мне письменно о том сообщить.
— Да, но связь с ними по морю ещё остаётся, и это даёт нам возможность снять осаду, — настаивал адмирал Родни.
— Конечно, сэр. Но сейчас вы заняты борьбой с французами. Так будьте добры предоставить мне право разработать план эвакуации. В ближайшие дни, из сведений разведки, отряды Вашингтона могут начать масштабное наступление, а если к ним присоединятся французы – боюсь, гибельных последствий не избежать.
— Куда уж хуже, — развёл руками адмирал.
Сэр Родни, встав и поклонившись вице-губернатору, готов был покинуть зал, как в комнату вовремя вошёл полковник Ортон.
— Сэр! Позвольте сказать, что в Квебек только что прибыл фрегат «Армагеддон» с большим экипажем из тринадцати человек.
— Вот как? – губернатор, подойдя к окну, опустил взгляд вниз, на пристань, и, увидев там незнакомое судно, обернулся к полковнику.
— Вы осведомились об их целях?
— Они желают вас видеть, — сказал полковник Ортон.
— Так они уже здесь? В таком случае, впустите их.
Ортон, отдав честь вице-губернатору, отправился доложить о согласии мистера Крэмэ на разговор с капитаном Фенстером.
«Тринадцать человек. Да это целая делегация к нам пожаловала!» — подумалось вице-губернатору.
Вошедшие в гостиную гости тут же произвели на него странное впечатление: в особенности, при виде пиратов, переодетых в гвардейские мундиры. Но сам капитан Фенстер показался ему человеком, достойным уважения уже за то, что изволил аж из самой Англии добраться до Квебека.
— Присаживайтесь, джентльмены, — с почтением сказал вице-губернатор, садясь вместе с ними за круглый стол, где в основном проходили заседания совета, — Как я слышал из уст моего полковника Ортона, вас сподвигло на подобное путешествие желание присоединиться к нам?
— Да, вы правильно определили, сэр, — отвечал с хладнокровностью капитан Фенстер, — я – Беверли Фенстер, а рядом со мной, как вы уже поняли, моя армия. Мы, зная о вашей длительной войне с Вашингтоном, хотели бы изъявить своё желание стать в ряды добровольцев. Воевать за Англию – большая честь для нас, сэр.
Мистер Крэмэ, переглянувшись с адмиралом Родни, задумчиво кивнул головой.
— Для прояснения ваших намерений, не могли бы вы поведать нам о своих прежних заслугах перед Отечеством, капитан? — вице-губернатор, скрестив руки, откинулся на спинку кресла, глядя со вниманием на Беверли.
Тут вперёд выдвинулся Хасселрит.
— Наши заслуги, уважаемый вице-губернатор, не разменная монета. Так что позвольте довериться нашему слову без предварительных объяснений. Да и разве вам не ведомо о них? Не ведомо, что фрегат наш крушил голландские линкоры в Северном море, например?
Пристально посмотрев ему в глаза, вице-губернатор поднялся с кресла и приблизился к нему, дабы лучше рассмотреть.
— А вы, если я не ошибаюсь, капер?
В ответ – молчание.
— Да, — подтвердил за Эдмунда губернатор, — вы, кажется, были у мистера Клефельда. Саймона Клефельда, — дополнил он.
От этих слов «Любимчик Эд» приосанился и невозмутимо уставился на вице-губернатора.
— Вы ещё спрашиваете?! – вступил в разговор Найджел, — Он являлся нашим предводителем, лучше которого был, пожалуй, лишь Эдвард Тич. Лишь с ним он мог сравняться в лидерстве.
Надо сказать, что Найджел верно сообразил заменить прозвище известного пирата на настоящее имя, дабы не навлечь на себя и своих товарищей осуждение.
— Я польщён вашей стойкостью и дерзостью, господа, — подвёл итог разговору мистер Крэмэ, — но хочу вам напомнить, что вы проявили готовность служить короне, потому должны оставить свои прежние замашки при себе. Надеюсь, вы понимаете, о чём я, капитан. Ваш экипаж я готов принять в качестве добровольческой силы, но свой окончательный ответ я дам вам после, когда посовещаюсь с мистером Родни. А пока я вынужден заставить вас дожидаться решения.
— Что ж, ясно, — сказал капитан Фенстер, — Благодарю вас за то, что приняли нас и выслушали, — и капитан с командой, поклонившись господам вице-губернатору и адмиралу, прошли в коридор, ведущий вниз, к выходу.
Теперь, когда они направились к городу, мы можем проследить за ходом новой беседы между адмиралом и вице-губернатором.
— Останьтесь, адмирал, — мистер Крэмэ, подойдя к окну, ещё раз взглянул на «Армагеддона» и обратился к Родни, -Что вы думаете по поводу этих джентльменов?
Адмирал, сев подле мистера Крэмэ, обратил свой взор на висевшую напротив карту, где были указаны ключевые места боевых действий британских войск в Америке.
— Скажу прямо – вполне годные для наших целей моряки. Видно, что опыт имеется, и значительный. Они внушают мне доверие, сэр, в особенности капитан.
Вице-губернатор деловито прошёлся по зале, после чего заявил:
— Раз так, тогда вам я поручаю заняться ими, а именно перенаправить в Нью-Йорк. Так мы сможем рассчитывать на удержание этого важного форпоста для нас. Сколько в вашем распоряжении осталось свободных кораблей?
— В настоящее время имеется всего два линкора и один фрегат, а с ними не представляется возможным ведение каких-либо крупных действий; большинство же сейчас находится в водах Карибского бассейна, — доложил адмирал.
— Однако вам следует перенаправить часть из них к Нью-Йорку, даю вам на это два дня. После этого, когда все части соединятся, мы сможем с их помощью остановить готовящееся наступление противника. Вам всё ясно?
Адмирал, поднявшись, заверил вице-губернатора в том, что вопрос будет решён не ранее чем за два дня, и фрегат «Армагеддон» будет задействован в этом предприятии.
— Вот и превосходно, — утвердительно произнёс вице-губернатор, — Сообщите тогда капитану, дабы он подготовил весь свой состав.
Так расстались адмирал Родни и мистер Крэмэ, обговорив детально все шаги, необходимые для достижения основных целей: снятия осады с Нью-Йорка и продвижения на запад для оказания поддержки лоялистам.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Где фрегат «Армагеддон» вступает в войну против американских повстанцев, приходя на помощь осаждённым жителям Нью-Йорка, и где капитан Фенстер осуществляет (хоть и совершенно неожиданно для себя) своё давнее желание.

15 линкоров и 4 фрегата, в числе которых находился и корабль «Армагеддон», покинув порт Квебека и преодолев ущелье Флёв-сен-Лоран, двинулись на юго-запад, в сторону Нью-Йорка, хорошо укреплённого оплота британских войск, всё сильнее теснимых силами мятежников во главе с Джорджем Вашингтоном.
Уже приобретя достаточный военный опыт, капитан Фенстер, на которого была возложена огромная ответственность (спасение города от капитуляции), не допускал всякого рода сомнений в сопутствующем ему успехе. Так же настроены были и члены его экипажа, для которых война предвидилась не впервые.
Безоблачное небо и тёплый южный бриз встречали британскую эскадру у берегов восточного побережья Америки.
Открывшийся перед взорами капитанов остров Манхэттен, над которым возвышались стены форта Джордж, казалось, был безлюден: лишь шум моря и крики чаек нарушали эту зловещую тишину. Капитану Фенстеру было поручено первым войти в воды Ист Ривера и атаковать вражеские позиции, расположенные на противоположном берегу, в районе Нижнего Манхэттена, вслед за ним должны были выдвинуться три линкора, прикрывавших бы «Армагеддон».
— Сухопутные крысы! – сообщил Найджел капитану, разглядев вдали первый форт повстанцев, когда судно уже подплывало к нему и готовилось нанести решающий удар, — Мы их мигом возьмём!
— В этом я более чем уверен, — заявил в ответ Беверли, организуя план атаки, — Что ж, господа! Пора действовать! Артиллерию подвести!
Основной целью командования был, в первую очередь, захват Вест-Пойнта, где располагался небольшой гарнизон из ста шестидесяти человек под командованием лейтенанта Сейджа, а затем высадка десанта на западный берег Гудзона, где предстояло ожесточённое столкновение с главными силами мятежников во главе с Вашингтоном.
В то самое время, в Вест-Пойнте, впрочем, как и во всём лагере повстанцев, царило безмолвие: не подозревая о назревших планах «королевских прислужников», их пребывание тем не менее было омрачено рядом существенных последствий этой уже длящейся семь лет гражданской войны: в первую очередь, моральная и материальная истощённость армии, уставшей от того застойного положения, в которой она оказалась. Крепко удерживаемые британские позиции не решались брать приступом с самой весны 1782 года, в то время как англичане не предпринимали каких-либо активных действии, ожидая большого подкрепления с моря, который пришёл лишь в мае, благодаря распоряжению адмирала Родни и, как мы уже знаем, главная роль в этом подкреплении была отведена капитану Фенстеру.
Теперь он стоит на палубе своего фрегата и глядит с азартом, наследованным им, вероятно, от Александра Македонского, на стены Вест-Пойнта, которые по воле судьбы должны покориться ему.
Лейтенант Сейдж, в то время сидевший со своими сослуживцами за игрой в карты, раздумывал над следующим ходом. Когда он уж определился, что ставить надобно чёрного валета, в комнату вбежал запыхавшийся офицер и доложил, что против форта выставлены шесть вражеских пушек, и вдобавок к тому, тринадцать карабинов.
— Да ну? – прослышался удивлённый голос лейтенанта, вскочившего со стула и кинувшегося в смотровую, где уже столпились другие.
— Пропустить! – прикрикнул Сейдж, протолкнувшись между ними и, нацелив подзорную трубу на фрегат, одно название которого уже повергло его в ужас, после чего воскликнул в бешенстве, — По местам! Всем занять свои позиции!
Когда все были готовы к обороне, Сейдж дал поручение одному из них немедленно поспешить к сэру Вашингтону и сообщить ему о готовящемся нападении британского флота.
Начало боя пришлось на полдень, когда все линкоры Родни, окружив остров со всех сторон, принялись обстреливать хорошо защищённые прибрежные укрепления. Капитану Фенстеру пришлось изрядно попотеть, дабы наконец ослабить существенно защиту Вест-Пойнта и двинуть десант, который возглавил Хасселрит, на штурм крепости. Конечно, бедному Сейджу было невдомёк, с кем имеет дело его гвардия, ибо ему впервые за годы своей преданной службы мистеру Вашингтону «посчастливилось» защищать форт от отряда головорезов-каперов. Беспощадная бойня, завязавшаяся в сих местах, привела к тому, что Сейдж, избежав-таки плена, с позором оставил форт вместе с сорока выжившими пехотинцами для соединения с главным полком Вашингтона, который, уже получив оповещение от генерала, двинулся на помощь осаждённому Вест-Пойнту.
Меж тем два линкора, отразивших атаки малочисленной пехоты, бросили свои силы на поддержку действии фрегата «Армагеддон», и затем объединёнными усилиями ударили по главным силам неприятеля.
Покуда Хасселрит, перебив весь оставшийся в Вест-Пойнте гарнизон, прочно обосновался тут, капитан Фенстер направил свой фрегат к линкору, попавшему под артиллерийский обстрел со стороны Хайтских редутов, где расположилась ставка генерала Нокса.
Мчавшись во всю прыть на своём скакуне, лейтенант Сейдж успел-таки достигнуть его и поведать о захвате Вест-Пойнта.
— Да-с. Одними сухопутными полками тут не обойтись против целой флотилии, — вразумило его, когда он увидел всю картину действии целиком: боевые укрепления на западном берегу Гудзона теперь были под контролем британцев, а это значило, что удержание остальных фортификационных сооружений является более чем затруднительным.
Тем не менее, находясь под прицелом двух линкоров и одного фрегата, генерал Нокс не выказывал никаких перемен в тактическом плане и призывал продолжать оборону, которая, однако, затянулась на гораздо большее время, нежели предполагал он. Когда же моральная истощённость гвардейцев была налицо, ему пришлось пойти на особые меры: с целью предотвращения полного разгрома собственной армии, Нокс дал приказание отступать на север к Холлхоллу, где находился штаб главнокомандующего повстанческих сил.
По прошествии получаса, практически без боя были сданы форт Клинтон и форт Мидуэй. Судьба остальных укреплений была так же предрешена к вечеру, когда под звуки трубы районы реки Гудзон покинули последние отряды.
Очевидно, что сэр Вашингтон не пожелал рисковать своими основными силами, и для британского командования это при любом раскладе означало победу. Однако это не отводило от города опасности, поскольку главная армия мятежников еще дышала в полной мере и в любой момент могла нанести сокрушительный удар по приобретённым лоялистами позициям.
Что ж, теперь мы вынуждены перейти от сухого описания военной хроники к истории, непосредственно связанной с капитаном Фенстером и его непобедимым фрегатом «Армагеддон», укрепившим ещё больше свой престиж после успешной кампании по снятию осады с Нью-Йорка и в глазах адмирала Родни ставшим новым бичом повстанцев, на море, как известно, крайне уязвимых.
С наступлением ночи всем судам было предписано оставаться в гавани Нью-Йорка и следить за появлением возможных диверсантов, которые могли ещё оставаться в этой местности. Эта же задача была и у капитана Фенстера, охранявшего подступ к Вест-Пойнту.
Шум морского прибоя стал ещё более слышным, когда на палубе «Армагеддона» стало совсем тихо, ибо почти все его члены прошли в каюты для передышки после длительной осады. Почти все, за исключением сержантов Димпла и Уэгга, стоявших всё у левого борта и глядящих безмолвно на земли Нижнего Манхэттена, так как вести дозор было поручено им. Но, думается, если бы они и продолжили так, их непременно бы захватил в свой плен повелитель грёз, а сбежать из его плена ещё мало кому удавалось.
— Я слышал, Льюис, что в Америке водится много индейцев.
— И что же? Куда им, братец, тягаться с нашими карабинами и пушками! К тому же, сколь я мыслю в политике, большинство из них перешло к нашему королю, да хранит его Бог. А толку от того! На море они всё равно бесполезны, как камни, если ты кинешь их в воду. Да и мятежники тоже далеко от них не ушли.
Малькольм лишь одобрительно кивнул, поскольку не согласиться с данным доводом не было смысла.
— Эта победа, надо сказать, досталась нам весьма легко, — констатировал после он, — Я думал, будет по-жарче схваточка, прям как с французами в Ла-Манше, помнишь ли?
Льюис простодушно засмеялся.
— Ох, Малькольм, как же не помнить того! Нам пришлось тогда гораздо хуже. Мы были на грани разгрома. И спасла нас вера, только-то она. Без неё мы с тобой бы покоились на дне того самого пролива, с судом вместе и сотнями других душ.
— Скорее, друг мой, решительность нашего штурмана перед лицом опасности, — поправил его Малькольм, покашливая временами, — А знаешь ли, нам лучше с тобой отойти, а то повеяло холодком. И это в самом разгаре весны! Проклятие!
— Но уж прости, нам приказано, — возразил Льюис, вернувшись с прошлого своего, о котором только что имел честь вспомнить, и вновь став серьёзным.
Поворчав немного и перебросившись со своим другом некоторыми не совсем благопристойными фразами, которые мы вынуждены опустить в повествовании, Малькольм всё же остался на посту, глядя снова на оставленные, обезлюдевшие форты.
Тут Льюису пришла в голову идея закурить, и он, потянувшись рукой в карман своего пальто, уже было достал спички, как внезапно вдалеке послышалось, как взволновалась вода в Ист Ривере, до того подобных признаков не подававшей. Приглядевшись внимательней, сержанты обратили внимание на то, что причиной тому была вовсе не рыба, ибо видны были человеческие руки, отчаянно грёбшие по направлению к фрегату, и голова, иногда уходившая под воду.
— Что ещё за пловец? – от удивления воскликнул Льюис, — Неуж то какой-нибудь смельчак из повстанцев нашёлся.
Потом добавил хищническим голосом:
— На верную смерть идёт, походу. А ну, Малькольм, заряжай. Сейчас мы его быстро потопим, как заблудшую канонерку. Давай же!
— Постой! – остановил его Малькольм, — Быть может, он хочет сдаться нам. Так зачем же мы будем убивать его преждевременно.
— А! – тот махнул с горячностью рукой, — Я этим шкурам доверия не питаю, так что позволь.
На этом он, нажав на курок, выпустил первый снаряд, пролетевший в близости от неизвестного типа, но на счастье не доставшего до него.
Когда вылетела и вторая пуля, человек тот, в испуге остановившись, принялся размахивать руками.
— Не стреляйте! – послышался молодой, несколько неуверенный голос, — Ради Бога, остановитесь!
— А, наивный юноша. Знаем мы! – бросил ему с недоверием Льюис, — Поди от вашингтонцев приплыл, дабы притвориться дурачком, а затем наслать на нас своих собак. Проваливай, пока тебе не пущу в лоб следующую!
— Стало быть, вы даже не желаете меня слушать? – находчиво ответил ему человек, пристально глядя на Льюиса и его компаньона, — И стало быть, вас никак не удивило то, что вражеский солдат, находясь за километр от своих войск, плывёт к вам, громко о том оповещая?
Что ж, это замечание заставило их, во всяком случае, Малькольма, призадуматься.
— Погоди! – он, обхватив ствол винтовки Льюиса, прикрыл дуло рукой, — Надо поступить иначе. Так ты хочешь сказать, что беглец? – обратился он к некто, — Если это так, тогда плыви, но не рассчитывай, что тебя здесь будут встречать с ковровыми дорожками, даже если ты поклянёшься в том, что презираешь своих бывших господ.
Доплыв до «Армагеддона» и забравшись на палубу, человек в промокшей до нитки одежде рядового, переведя дух, попросил воды, после чего осведомился, с кем имеет возможность говорить и кто является капитаном сего чудного судна.
— Капитан у себя в каюте, — сказал ему Льюис с неутихшим ещё до конца гневом, — и будет лучше, если мы отправим вас к нему.
Но того не пришлось исполнять, ибо сам капитан появился вскоре на палубе вместе с остальными, представ в бодром расположении духа.
— Ну-с, джентльмены. Вижу, кого-то поймали. Улов неплохой, скажу вам. Но вы правильно сделали, что не стали стрелять, поскольку нужно для начала всё выяснить с точностью до шиллинга.
Сержанты покорно расступились, и он, переведя внимание на рядового повстанца, с улыбкой начал:
— Итак, милейший, давайте по порядку. Вы, значит, случайно заметили наше судно и хотели оказаться у нас?
— Да, капитан, именно так, как вы и говорите, — с прилежностью промолвил солдат, точно школяр, отчитывающийся перед классным надзирателем, — И я искренне вам благодарен за то, что вы проявили человечность к простому военнослужающему.
Капитан, осмотрев его с ног до головы, помыслил про себя:
«М-да. И одежда у него сухопутная. Видно, не морской закалки паренёк. Хотя чёрт его знает. Судя по тому, какое расстояние он преодолел, сомневаюсь».
Измерив юного служаку своим пристальным взглядом, капитан стал относиться к нему с неоднозначностью. Странным было его появление в тот момент, когда армия Нокса давно ушла прочь из Нью-Йорка.
— Что ж. Вы изволите говорить с Беверли Фенстером, капитаном фрегата «Армагеддон». А подле меня, юнга, — он указал на Льюиса и Малькольма, — сержанты Димпл и Уэгг, мои служащие.
— Понял, капитан! – восклицательно отозвался повстанец, отдав честь, и ответ его позволил капитану убедиться в том, что офицер сей вскормлен морскими волнами, либо по крайней мере, имеет некоторое представление о нравах и устоях, бытующих на флоте.
— Позже я вас представлю и другим господам, но вначале скажите, как вас зовут?
Оглядев ещё раз внимательно всех присутствовавших, юноша с уверенностью и даже некоторой гордостью проговорил:
— Юстас Бэриелл.
Понятно, что на многих членов экипажа данное признание не являлось необычайным и, соответственно, для них ничего не значило; но только не для капитана, для которого имя то звучит не единожды. Конечно, он осознавал, что данное знакомство не совпадение, и речь идёт именно о том самом Юстасе, за которого готов был тряхнуть стариной, отправившись в Америку сражаться в составе королевской армии, покойный Саймон Клефельд.
Но каким же себе воображал его Беверли: дитя сорвиголовы, отъявленный бандит, не ведающий сострадания к солдатам монархий, для которого понятие закон, как и предпочтения в еде, исключительно субъективны. И что сейчас, в окружении своих товарищей, видел капитан Фенстер: простой офицер американской армии; смугловатый, темноволосый, с большими ясными глазами, прямолинейный и беззлобный. Хотя, конечно, самолюбие ещё таилось в нём и порой давало о себе знать, однако сей портрет никак не вязался с общепринятым образом прирождённого грабителя и авантюриста.
— Очень хорошо, — сказал лишь капитан Фенстер, не подавая виду, что приятно поражён той встречей, — Тогда добро пожаловать на фрегат его величества, короля Георга III, «Армагеддон», — затем он принялся поочерёдно представлять Юстасу каждого из членов экипажа, — Ну, думаю, пока вы не представляете особой угрозы для нас, потому прикажу вас заселить на время. Мистер Паркинс, отведите сего юношу в свободную каюту!
В это самое время, когда старший помощник поспешил выполнить приказание, с канонерской лодки, плывшей от Вест-Пойнта, послышался голос Эдмунда:
— Что у вас там на борту стряслось, капитан?! Не часом ли лазутчики, да унесёт их течение Ист Ривера в океан на съедение к акулам!
Прибыв на фрегат с Найджелом и ещё одним капером, он бегло огляделся по сторонам, приготовив на всякий случай заряженный карабин.
— Вы вовремя подоспели, Хасселрит, но думаю, здесь никакого умысла не имеется. Юнга этот, полагаю, бежал из собственной армии, унёсшей свои ноги после поражения.
Когда глаза Юстаса и Эдмунда встретились, стало очевидным, что они также многое могут поведать ещё капитану; в знак приветствия юноша снял свою обмокшую треуголку, в то же время Хасселрит, не свдинувшись с места, неодобрительно прищурил глаза.
— Что ж, пусть пока освоится в наших хоромах, — объявил с живостью капитан Фенстер, — А вы, Эдмунд, спешите-ка в Вест-Пойнт.
И на том вся команда разошлась, каждый при том думая о своём и по-разному воспринимая новичка Юстаса: кто-то со сдержанностью, как подобает моряку, служащему другой державе; кто-то с удивлением, как он не побоялся в одиночку пуститься в такую опасную затею; кто-то с подозрением, и весьма обоснованно, ибо намерения его ещё никому не были известны доподлинно; некоторые же с сочувствием, как например мистер Стизз, которому казалось, что этот бедный мальчик, скорее всего, новобранец, был на грани смерти, и потому счёл решение своего капитана вполне правильным. Посмотрим же, как повлияет появление на фрегате Юстаса на следующие события.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Здесь мы узнаем о том, как закулисные дипломатические трения вдали от Нового Света освободили фрегат «Армагеддон» от своего предназначения, и о разговоре, прошедшем до того между капитаном и Юстасом Бэрриелом, как себя назвал молодой человек ранее.

Следующим утром, дожидаясь вероятного нападения со стороны армии Вашингтона, британское командование принялось укреплять боевые позиции по всему побережью Манхэттена, а также в Вест-Пойнте и Хайде, сильно пострадавшие в ходе предыдущих боёв. Суда, посланные адмиралом Родни для усмирения мятежников, продолжали всё крутиться возле острова, контролируя воды Гудзона и Ист Ривера. От них не отставал и капитан Фенстер, которому, помимо того, на долю выпал случай получить надёжные сведения с рук дизертира, спавшего пока что в своей каюте мирным сном, а также вызволить его из тринадцати колоний, о чём он давно помышлял, когда ещё плыл из Голландии в Блэкпул.
Поскольку никаких слухов о готовящемся реванше повстанцев не приходило, то капитан, слегка расслабившись, передал временно старшему помощнику свою обязанность по слежке за неприятелем, а сам проследовал в каюту, к Юстасу Бэрриелу.
— Матрос! – крикнул он насмешливо ему, — Спать в то время, когда мы держим пост с пушками наготове, не положено!
Пробудившись у себя в кровати, Юстас приподнялся и, увидев возле себя капитана, улыбнулся ему:
— Виноват, сэр.
Капитан Фенстер с тёплой привязанностью глядел на него.
«Славный малый. Однако покуда я не выясню всех обстоятельств, меня будут терзать подозрения, словно остриё пиратского кинжала».
Подсев возле Юстаса, капитан приступил было к обдумыванию своего плана.
— И всё же, мистер Бэрриел, — проговорил он уже со строгостью, — я вынужден по законам военного времени устроить вам допрос.
Юноша в ответ ничего не сказал, только с любопытством уставился на Беверли.
— И по-хорошему, мне нужно будет удостоверится в том, что ваши карманы пусты, как трюм заброшенного корабля.
И он, выйдя на минуту из каюты, окликнул сержанта Димпла, в то время чистившего свою винтовку.
— Сержант, осмотрите хорошенько его.
Поднявшись, Юстас со спокойствием смотрел, как его камзол стали обшаривать. Как оказалось, в нём ничего примечательного не оказалось, кроме спичек и патронов.
— Хорошо, можете быть свободны, — сказал Фенстер Льюису, и когда тот ушёл, продолжил своё дело.
— Раз у вас ничего особенного не имеется с собой, стало быть, уже лучше. А теперь, как вы заметили нас и оказались одни ночью на том берегу Гудзона. Меня не стоит опасаться, ибо я не причиню вам никакой боли, даю вам слово короля, а оно, как известно, не нуждается в проверке на прочность.
Пробежавшись глазами по каюте, Юстас ответил:
— Как всякий перебежчик из армии.
Неудовлетворённый сей отстранённостью, с которой сказал Юстас то, капитан наморщил лоб.
— Что у вас за ответы, чёрт вас возьми! Так вы не убедите никого в своей безобидности для нас. Ну-ка раскройте свои потаённые уголки да осветите их чем-нибудь, что у вас имеется под рукой. Каковы координаты вашей армии, какова она по численности, кто стоял во главе её?
Вынашивая в своей голове какую-то мысль, Юстас не сразу сказал:
— Вот вам и свет, капитан: служил в полку генерала Линкольна, участвовал в осаде Йорктауна в 1781 году, должен был сражаться с вами под Нью-Йорком, да вышло по-другому. Имею несколько ранений в ногу и спину.
И он, показав для наглядности одну из них капитану, вновь сел со вздохом.
— Вот как, — процедил капитан Фенстер, вставши, — Но вы, верно, не американец?
Юстас поднял глаза на Беверли, недоумевая, как могла ему прийти на ум данная мысль. Фенстер же загадочно ему подмигнул. Они долго смотрели друг на друга в исступлении, пока слово не взял Бэрриел:
— Скажите вы мне теперь, сэр, как так получилось, что у вас на судне есть люди, которые очень хорошо мне знакомы.
Фенстер, конечно же, сразу понял, кого имеет в виду Юстас, и окончательно осмелев в своём намерении, молвил:
— Вы про Хасселрита, так ведь? Да, он служит у меня уже год. А что?
— Ничего. Просто очень странно: видеть того, кого ты не должен был встречать.
— А почему же не должны? – поинтересовался капитан, надеясь подвести его к тому, что хотел ему рассказать.
— Да потому, что он пират, — вдруг воскликнул с досадой Юстас, — это моё прошлое, капитан, и я это признаю, но с горечью.
Пройдясь по каюте, капитан Фенстер закинул руки за голову. На палубе было спокойно, лишь было слышно, как раздавал приказы старший помощник Паркинс.
— Вы можете не продолжать более, мистер Клефельд, — заявил он наконец, утомившись этой игрой в незнакомцев, — Я всё знаю про вас. И про вас лично, и про ваше младенчество, и…
— Знаете? – оборвал его Юстас в изумлении, — Откуда же? От кого? Хасселрит вам рассказывал?
— Нет… от вашего отца, — вырвалось из уст капитана Фенстера.
Такого поворота, разумеется, нельзя было ожидать. Юстас вскочил, и лицо его наполнилось тревогой.
— Вы знаете моего отца? Он, правда, и не мой отец, в сущности, но всё же?
Подойдя к Юстасу, капитан хлопнул его по плечу.
— Знал.
Сказано то было с тяжестью, и Юстас это определённо заметил.
— Где же он сейчас, вы знаете? – спросил он Фенстера, — Я давно хотел его повидать.
Капитан Фенстер, сочувственно взглянув на Юстаса, повёл его на палубу, заодно проверяя, всё ли в порядке.
— Извольте доложить, — нагнал его старший помощник Паркинс, — никаких вражеских суден не видно за милю.
— Хорошо, — ответил капитан Фенстер, сам при том погружённый в собственные размышления.
Пройдя вместе с Юстасом к правому борту, капитан стал вглядываться в даль.
— Ваш отец, хоть и не был порядочным военным, а всё же в последние годы храбро стоял за дело Англии. Перед своей смертью он многое мне поведал о вас.
Эти последние слова, произнесённые капитаном, пробудили в Юстасе особое чувство, которое возникает именно в такие трудные минуты. Без сомнений, с ним произошло перерождение, и теперь то был уже не Юстас Бэрриел, а Юстас Клефельд, истинный сын Саймона.
Он, облокотившись о борт, стал смотреть в ту же сторону, что и капитан. Да, он понял, что навсегда лишился человека, к которому не был равнодушен даже тогда, когда с ним разошёлся и пошёл другим путём, который сейчас его мучил.
— И где он покоится? – нашёл в себе силы спросить он Беверли.
Отведя взгляд от моря, Фенстер положил руку на плечо Юстасу.
— У себя на родной земле. Ты не волнуйся, ибо с ним всё хорошо. Его судно теперь держит путь в бескрайние края Господни. Рано или поздно всем нам предстоит проплывать через их воды.
Капитан хотел было уйти, но Юстас его остановил.
— Знаете, сэр, мне хотелось бы сказать то, что я должен был сказать ему.
— Что же? – Беверли обернулся к нему.
Юстас, видя, с каким внимание он его слушает, убедился окончательно, что доверять капитану Фенстеру можно.
— Прослужив шесть лет в американской армии, я разочаровался в тех идеалах, кои мне виделись в те времена, когда я только сюда прибыл, в составе малочисленного ирландского полка. Я был в заблуждении, сэр. Патриоты, как себя они кличут, ничуть не лучше лоялистов. Они более жестоки. Я говорю это, потому что сам видал, как, к примеру, они издевались над теми, кто поддерживал корону: прилюдно над ними глумились, обращались как с последними животными.
Потому-то я и сбежал, мистер Фенстер. Я не мог более этого терпеть; этой безнаказанности, прикрытой проповедованием свободы. Видимо, слишком поздно я пришёл к сей истине.
Капитан Фенстер, снисходительно улыбнувшись, поспешил заявить:
— Ваше признание, Юстас, значит многое. Что касается вашего заблуждения, все наступают на эти грабли, хоть раз в жизни. Так что бессмысленно в том себя упрекать. Вы лучше думайте о том, что ждёт вас в обозримом будущем. Это куда важнее. И да, — добавил он, — глядите в оба, раз вы уже изволили перейти на нашу сторону.
Сказав так, капитан Фенстер удалился в рубку, оставив Юстаса наедине с собой.
Тот, некоторое время поглядев вслед Беверли, повернулся и, снова облокотившись о правый борт, смотрел в сторону Атлантического океана. Что занимало его сейчас? Какие мысли не давали ему покоя, затмив ему ясность ума, точно туман?
Там, куда направлен его взор, в трёх тысячах милях от фрегата, стоит уже не один век небольшой, вытянутый с юга на север остров Британия – прошлое, которому он изменил давно, ещё шесть лет тому назад. И самое главное; то, что он, вероятно, никогда не мог себе простить: в том прошлом остался Саймон, и он так и не станет очевидцем того, как Юстас бросит якорь у берегов Блэкпула.
Конечно, все имеют право на ошибку. Однако, думалось ему, его ошибка была столь огромной и разрушительной, что уже одной её хватит, дабы обратить свою жизнь в существование. Что ж, мы вынуждены признать этот печальный факт, основываясь на том, что поведал Юстас капитану Фенстеру, а также на его раскаянии, с которым он на протяжении всех тех дней не расставался.
Им овладела усталость. Он желал лишь скорого окончания войны, каким бы ни был её исход, и возвращения в Англию. И Юстас надеялся, что капитан поможет ему в осуществлении своей заветной мечты. К тому же, и сам Фенстер о том думал неоднократно.
«Разлука, ссора, побои в армии, смерть ближнего. Вот цена моей ошибки, капитан!»
Но в окружавшей в сей день Юстаса обстановке ничто не предвещало наступлению каких-либо перемен: майское солнце, освещавшее палубу, ярко ослепляло ему глаза, точно говоря, что не стоит на то надеяться; безжизненная вода в Ист Ривера с таким же равнодушием внимала его душевному зову; и лишь в дувшем с океана ветре слышны были неясные отголоски скорого мира, благоприятного как для мистера Бэрриела, так и для его капитана, который ему уже успел прийтись по нраву.
Ещё два дня кружился фрегат «Армагеддон» вокруг Манхэттена в поисках хоть какого-нибудь вашингтонского отряда. Но с тех самых пор, как генерал Нокс оставил Хайдские форты, угроза с запада совсем пропала, точно то были какие-нибудь призраки погибших ранее повстанцев.
Но покуда в Нью-Йорке всё говорило о готовности продолжать бои до победного конца, в Квебеке, ежели мы осмелимся туда хоть на время заглянуть, произошли существенные изменения.
В первую очередь, почтенный вице-губернатор Крэмэ, с которым когда-то наш капитан и его товарищи имели честь разговаривать, теперь уж не имел никакого влияния на происходящие события, ибо ушёл в отставку. По ту сторону Атлантики же, в Англии (да-да, именно там) к власти приходит «голос мира», мистер Питт-младший. Его громкие призывы и прокламаций, в которых старые приверженцы войны узрели упрёк в собственный адрес, похоже, нашли-таки отклик не только в обществе отчаянных пацифистов, ещё давно взывавших к переговорам с Францией, Голландией и Америкой, но и у самого величества, а значит, завершение длительного противостояния с тринадцатью колониями, унёсшего с собой тысячи несчастных жизней и обошедшегося казне в миллион фунтов, было неизбежным.
После того, как Теофилус Крэмэ сложил свои полномочия, в Квебек прибыл сэр Гай Карлтон, назначенный новым главнокомандующим королевскими силами. Но не с той целью, дабы поклясться в очередной раз перед Святым Георгием расправиться с мятежниками и повесить их на эшафоте, а для того, дабы распорядиться расформировать оставшийся в Нью-Йорке гарнизон и благополучно доставить его в Канаду. Адмирал Родни, несколько опечаленный столь внезапным отступлением от своих недавно поставленных целей, тем не менее, не смея противиться данному приказу, принялся готовить новую партию линкоров для перевозки находящихся в Нью-Йорке офицеров и военачальников. Мистер Карлтон при том решился лично отправиться туда и, объявив новую волю британского правительства, навсегда увести всю армию из земель Америки. Являлось ли это отказом от своих былых намерений? Несомненно, да. Однако трезво оценивая нынешнее международное положение Англии, кое было крайне незавидным, Питт-младший принял однозначное решение развернуть, что называется, страну на 180 градусов. Дело осталось за малым, и оно всецело было передано в руки Карлтона, спешившего со срочным донесением в Нью-Йорк к местному командованию.
«Лишь покончив с войной, страна обретёт покой и вздохнёт полной грудью» — с такой идеей он намеревался встречать своих преданных солдат, потерявших веру в окончание всех страданий.
Помнится, когда то произошло, и всем было доложено о необходимости сложить оружие, капитан Фенстер недоумённо и в то же время с облегчением молвил:
— Вот и пришла пора спускать паруса.
Стоявших возле него членов экипажа также одолевали странные чувства. Никто не мог в первую же минуту смириться с тем, что город, который едва удалось отстоять, теперь должен быть покинут безвозвратно. За что же тогда пришлось воевать? Особенно тому не рад был «Любимчик Эд», подумавший, что здесь пахнет нечистым, и возможно, заговором в среде каких-нибудь продажных политиков, решивших все былые великие приобретения превратить в руины.

Как бы то ни было, а спустя несколько дней приготовлений к отплытию, с Нью-Йорка спущено было английское знамя, и фрегат «Армагеддон» уныло, с ощущением вины, двинулся на Родину свою дальнюю.
Впервые на палубе его не слышны были радостные возгласы, весёлые задушевные песни и беседы – точно смерть прошлась по нему, по всем каютам и, убедившись в своей легко установившейся власти над кораблём, взялась за штурвал своими костлявыми чёрными пальцами.
Капитан Фенстер, хоть и непомерно тосковал по своему Куинсферри, по своему сыну Ллойду, по мисс Линнуэй, простившейся с ним на балу, всё более предавался беспокойству и страху. Единственное, что успокаивало его душу, было присутствие рядом Юстаса: хоть что-то смог он выполнить безукоризненно. Тот также разделял переживания Беверли, но они были вызваны скорее неведением того, что его ожидает в стране, против которой он сражался целых шесть лет.
О других джентльменах и говорить не приходится: все они так или иначе вторили настроению капитана. Нет, пожалуй, надобно сказать про главного ненавистника всех случившихся обстоятельств.
Хасселрит, не одобрявший ни в коей мере распоряжения сэра Карлтона, проклинал всех на чём свет стоит. Весь путь был он мрачен и замкнут, остерегаясь общения со всеми своими товарищами. Бывало, выйдет он на палубу, уставится на горизонт своими злобными глазами, а затем, и слова не произнеся, проследует в свою каюту, а там – поминай как звали. То и отличало его от остальных, что был он не просто опечален или взволнован: он был несчастен, глубоко. Его словно тяжело ранили в самое сердце, и боль оттого глодала его изнутри. Эдмунд не мог понять, как он, будучи взяв приступом Форт Вест-Пойнт, вдруг получил от какого-то генерала известие, что всё это следует забыть, и стало быть, и его заслугу перед страной. Даже хуже, чем если бы её отобрали повстанцы. Тогда бы были надежды вернуть утраченную крепость. Но здесь ничего вернуть нельзя: всё отняло у него собственное правительство, то бишь, собственный же король Георг III.
«А я за него честь отдавал, и тост за него поднимал, и готов был кланяться ему ниже пояса, как вернусь домой».
И вот однажды, сидя ночью у себя в каюте, он, и не подумывая о сне, распивал лишь ром и глядел в пол; никогда ранее не ощущал он себя таким оскорблённым и жалким среди всего того сборища «верных слуг короля», в ряду которых он и оказался по своей же милости.
«А были ведь годы, когда я ещё юнцом бегал по палубе пиратского судна, прославлял Чёрную Бороду, и званий никаких не знал. О было время, Саймон, да вознесётся душа твоя к самым небесам! И сколько побед было за нами – немерено! А ныне, какие там пираты! Перевелись уж все, окаянные, разошлись по королевским дворам, как собаки, в погоне за пирами, балами и орденами. Тьфу! Мыши, орудующие на королевской кухне, и то по-достойнее нас выглядят. Они хоть в мышеловку не лезут, если уж совсем не безрассудные. А мы? Ждём, что будут лизать нам зад за тысячи выигранных сражений, покуда не произведут вконец в адмиралы. Само легкомыслие! И как раньше я ему только уподоблялся?»
Выражение лица его исказила злоба; он, казалось, не видел ничего пред собой и готов был замахнуться на кого-нибудь своей шпагой. Глаза его, отражавшие свет от свечи, ещё сильнее то выказывали.
«Моё положение, брат, безвыходное, хоть на дно морское бросайся. Я в плену британских интересов, которым совсем дела нет ни до меня, ни до таких же олухов, как я, которые думают, что они делают благо для государства и её народа. Ну да, прям-таки! Пошла война, тебя туда засылают во главе армии, а как в отставку подашь – тебе и молвят в лицо: «А вы, сэр, тогда-то и там-то взяли судёнышко на абордаж и грабили без пощады, так что пойдите-ка срок отбудьте. Ну, или наоборот. Ладно, чего уж кудахтать: на «Армагеддоне» уж нахожусь, так и помалкивай, нечего было подаваться в военно-морское ведомство».
Тут он на время взглянул на дверь, скрипевшую от разыгравшегося ветра и, поднявшись, выглянул из приоткрывшейся щелки наружу, где капитан Фенстер по-прежнему стоял у носовой части и о чём-то переговаривал с Юстасом.
—Горе-морячки! – прохрипел Эдмунд, захлопнув дверь с шумом и, вновь усевшись за столик, принялся раздумывать над своей дальнейшей участью, — А ведь этот самый Фенстер… хотя что он: обычный королевский подданый, готовый за него голову положить. И всё же…
Ему, видимо, вспомнились все приключения фрегата «Армагеддон», и он, решив всё это припомнить себе лучше, стал восклицать:
— «Куин Элизабет» продал, сделку заключил, видите-ли. Теперь с войны ушёл по науськиванию какого-то генералишки, ещё и этого проклятого щегла принёс с собой на судно и уж не отходит от него ни на шаг. Думай, брат, чем обернулась твоя искренняя вера в праведность службы монархии… ах, этот Юстас! Лучше б пристрелили бы его сразу, только он ступил в воды Ист Ривера. Но только не наш уважаемый капитан! Будь у меня власть, я бы его скинул в океан к самому дьяволу!»
Хасселрит уже не мог сидеть и, резко встав, зашагал из стороны в сторону по комнате.
— Ну неуж то я буду вот так за всем тем наблюдать и ничего не предпринимать. О, нет, брат! Мы должны отомстить за всё то, чего лишились! Отомстить! Отомстить! Только как? Даже если у меня есть напарники вроде Найджела (хотя на него полагаться тоже не сильно можно), с ними я вряд ли захвачу корабль. Но ведь что-то нужно предпринять, разрази меня гром! Либо я восстановлю справедливость в этом мире, либо же вернусь в Англию ни с гинеей в кармане. Вы, капитан Фенстер, ещё пожалеете о своих решениях, ох, пожалеете!
Переведя вскоре дух, Хасселрит, осушив бутыль рома, решил более не выступать и прилечь по-раньше, затушив свечу в каюте. Не прошло и минуты, как глаза его сомкнулись, и послышался оглушительный храп.
После, правда, он перелёг на другую сторону и, подперев рукой голову, окончательно заснул. На лице его вдруг отобразилась лёгкая ухмылка.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Где читатель, затаив дыхание, следит за появлением в Лондоне некоего Эда Симменса, прибывшего сюда по «одному маленькому делу», а также вновь встречается с Ллойдом Фенстером, после долгих месяцев разлуки.

Июнь 1782 года. Обыкновенный тёплый день, столь редкий в сих капризных краях: по освещённой яркими солнечными лучами Джеремин-стрит благочинно расхаживают деловые люди в жакетах и париках (некоторые из них – в паре с такими же дородными дамами); мимо них проносятся с шумом тройки, устремляясь вперёд, в сторону Пиккадилли. Что ж, тот день и вправду можно бы было назвать обыкновенным, если бы не одно но: с другого конца улицы шло неторопливо, но бодро и энергично неизвестное лицо. Одежда на нём была несколько поношенной: ярко-синий камзол, под ним – светло-серый жилет, бежеватого цвета панталоны, тёмные сапоги и такая же тёмная треуголка, чуть сдвинутая набок; его каштановые волосы слегка развевались на ветру. Хотя внешность выдавала в нём офицера, он был абсолютно безоружен, и потому не обратил на себя совершенно никакого внимания.
Пройдя мимо сотни ничем не примечательных прохожих, он завернул за угол высокого здания и, оказавшись на Сент-Джеймсс-стрит, принялся разглядывать каждый из домов, который встречался ему на пути, покуда не увидел на самом крайнем номер «14» и табличку, висевшую над самой его дверью: «Мистер Лоусон Компани, юридическая контора».
Незнакомец, остановившись подле дома, поспешил внутрь, предварительно постучав в дверь. Когда же ему открыли и с обыкновенным радушием приняли, он отправился прямиком на второй этаж, после чего встал у входа в комнату. Заходить туда ему не пришлось: дверь вскоре отворилась, и перед ним показался джентльмен в возрасте, в пенсне и в камзоле серебряного цвета.
— Мистер Харви Лоусон, полагаю? – обратился к нему со всей вежливостью незнакомый тип.
— Да, так, — ответил покойным тоном мистер Лоусон, — Чем обязан вашим посещением?
Гость, усмехнувшись недоброжелательно (что заметил сам Харви), пригляделся к двери, за которой виден был кабинет.
— Вообще-то, я не к вам, сэр, а к мистеру Ллойду Фенстеру.
Я слышал, что он состоит при вашей конторе.
Поправив пенсне, мистер Лоусон с некоторой настороженностью оглядел гостя.
— Что ж. Если вам надобен мистер Фенстер, вам следует его дождаться. Он сейчас немного занят, есть одно важное поручение.
— Ну разумеется, сэр, — лихо засмеялся незнакомец, — У меня времени имеется столько, сколько ядер в трюме!
Конечно, подобное выражение показалось Лоусону слишком подозрительным, но он, решив, что имеет дело с простым моряком, лишь сказал:
—Вы, кстати, не могли бы представиться?
— Конечно, — вновь принял притворно-серьёзную мину гость, — Эд Симменс я, сэр.
— Эдвард или Эдмунд? – пытался уточнить мистер Лоусон.
Незнакомец нахмурился, ухватившись за треуголку.
— Нет, извольте звать именно так, и никак иначе. Ну так что ж, приказано ждать — буду ждать.
— Я передам ему о вас, — сказал торопливо Харви, пройдя вскоре по коридору далее и свернув направо.
Походив какое-то время взад и вперёд, гость наконец удосужился увидеть, как молодой господин, выйдя из-за угла, направился к нему навстречу, глядя на него с любопытством.
— Ллойд Фенстер, — заявил он, протягивая руку незнакомцу.
Тот, сильно пожав её, крепко при том стиснул, с усмешкой глядя в лицо своему собеседнику.
— Эд Симменс. Зовите меня так, ладно?
Ллойд, удивлённый сей дерзости посетителя, помолчал немного в раздумии.
— Чем я могу вам помочь, сэр? – осведомился он осторожно.
Меж тем неизвестный, загадочно улыбнувшись, молвил:
— Вы мой должник, мистер Фенстер. Вы очень многим можете мне помочь. Но давайте с вами выйдем отсюда, дабы поговорить о том наедине. Дело, понимаете, особой важности; такое, что вам и не приходилось распутывать, прямо морской узел!
Послушно идя вместе с ним вниз, Ллойд меж тем сильнее ещё дивился его нраву: как он узнал о нём, от кого, что за такое дело он хочет с ним иметь. Масса вопросов, ответы на которые ему предстояло найти.
Когда они вышли на Сейнт-Джеймсс-стрит, мистер Симменс предложил закурить Фенстеру, но тот, естественно, отказался.
— Ах, жаль! Вы, конечно, не из таких. Оно понятно.
— Позвольте спросить, — прервал его Ллойд, — Как вы узнали обо мне? Поскольку я не помню, дабы мы были с вами когда-то знакомы.
Клиент его рассмеялся громко, отчего мистеру Фенстеру стало неловко:
— Не бойтесь, сударь, память у вас не отшибло.
Конечно, мы с вами первый раз видимся. Но, скажу вам по секрету, вашего отца я знал как самого себя. Можете поверить в то, Ллойд?
Мистер Фенстер, которому манеры его сразу показались нестандартными, тут же пришёл к выводу, что разговаривает с бывалым моряком.
— Что ж, очень приятно, что вы знаете моего отца. Правда, я не слишком беру в толк, какое отношение то имеет к делу?
Мистер Симменс, положив руку свою на плечо ему, шепнул в ухо:
— Самое прямое, мистер Фенстер. И если вы разрешите нам обсудить то в вашем доме, я буду очень признателен вам.
Данное предложение вызвало в Ллойде недоверие к тому человеку.
— Не думаю, сэр, что это получится. Вы уж извините, но у меня там сейчас отец, а вы говорите, что хотите обсудить дело только со мной.
— И то верно, — согласился невольно мистер Симменс, — Ну, была не была: держим курс на тот угол.
И он повёл Ллойда к углу одного здания, где, собравшись духом, принялся своё дело растолковывать в подробностях. Впрочем, он понимал прекрасно, что ему придётся хорошенько обработать своего адвоката, дабы прийти с ним к соглашению.
— Понимаете, мой мальчик, — начал он, всячески показывая свою нежность, доброту, наивность и простоту, граничащую с фамильярностью, — вы меня уже раскусили: я не простой человек. Я моряк. Это моё призвание, моё детище, моё всё. И отчего, вы спросили, я упомянул вашего отца, Беверли. Да по той причине, что я был с ним не разлей вода все те годы, что служил на флоте. Он был капитаном, я же – его правой рукой. Ну, не буду вам расписывать всё наше плавание досконально, а лучше перейду к сердцевине. Но! Ллойд, я требую от вас большего.
Мистер Симменс уставился ему в глаза, строя из себя этакого простачка, в чём он был непревзойдённый мастер.
— Вы должны понять мой настрой, если желаете мне оказать услугу. Я вынужден буду проникнуть в ваши личные отношения. Да, знаю, это дерзость и недостойно джентльмена, но если моё дело касается того, могу ли я что-нибудь изменить? Нет, мой друг, невозможно. Так вот: вы наверняка догадываетесь, что я что-то от вас утаиваю.
Видя, что Ллойд обезоружен его речью, он с ещё большим удовольствием продолжил, отыгрываясь порядочно на его чувствах:
— Да. Я от вас утаиваю кое-что. И это «кое-что», мой друг, моя фамилия.
Ллойд от этого признания совсем растерялся.
— Как? Вы не мистер Симменс? Кто же?
Злорадно улыбнувшись, мистер Симменс кивнул.
— Да. Я вас обманул тогда. Но во имя того, дабы восторжествовала справедливость закона, а насколько мне известно, вы – его блюститель. Так что вот вам вся правда, какая бы она ни была: я – Эдмунд Хасселрит, не слыхали ли?
Ничего не ответив, Ллойд оторопел от ужаса. Перед ним стоял пират, точнее, капер, известный во всей Англии после ряда сражений, в том числе у Флиссингена и в Вест-Пойнте.
— Вот вам и раскручен первый узелок, — торжественно произнёс он, — далее: вы теперь можете знать о том, куда ступала моя нога. Таких мест немного, Ллойд, но они есть. И одно из них – тринадцать колоний. Хотя долго мы там и не пробыли, с тех мест наш капитан, твой отец, привёл сюда, в Англию, одного человека, имя которому Юстас.
Надо сказать, что эти слова произвели сильное впечатление на Ллойда: что-то он уже слышал от Беверли, когда он изволил прибыть в Куинсферри, об этом Юстасе. И нельзя было сказать, что он был рад то слышать, ибо как Ллойду стало казаться, отец его переменился. Особенно странными были частые отъезды его в Саутенд; правда, поначалу ему думалось, что капитан Фенстер просто навещает своего друга, мистера Бригтона. Но чем чаще бывал в отлучке он, тем более пугало сие обстоятельство Ллойда, хотя он и старался не выказывать этого отцу. Он не сомневался уж, что Беверли ездит к своему полюбившемуся Юстасу, при том, дабы не задеть чувства Ллойда, скрывал от него цели своей поездки.
— Однако что вы тем желаете сказать? – спросил с недоумением Ллойд, всё ещё опасаясь Хасселрита.
— Здесь, друг мой, дело, касающееся государственной измены. А это вам, Ллойд, не шканты подтягивать. Но пришёл я к тебе, потому что знаю, на тебя здесь можно положиться. Если же ты это дело выиграешь — твоё имя будет на всех британских судах греметь.
— И в чём же суть вашего дела? – не совсем понимал его Ллойд.
Эдмунд, сделав резкий шаг в его сторону, ухватил мистера Фенстера за ворот жакета.
— Мать честная, вам ещё не стало ясно?! Юстас, друг мой, перебежал к капитану Фенстеру из повстанческой армии, а вы понимаете, что это значит?
Пораздумавши, Ллойд ответил с рассудительностью.
— Понимаю. Это означает, что он вёл военные действия против той страны, в которой сейчас и находится. И на мой взгляд, это безрассудно.
— То-то и оно! – живо подхватил Хасселрит в нетерпении, — А раз так, то я не могу, будучи верным английской короне, уйти на покой, зная о том, что здесь укрывается предатель. Потому, Ллойд, нам необходимо поставить на место этого жалкого негодника, и сделать то возможно лишь благодаря твоему умишку. Что скажешь? Я тебе сполна заплачу, только дай мне зарок, что не подведёшь меня.
Конечно, подобное предложение было заманчивым: о таком деле Ллойд за всю свою юридическую карьеру и не помышлял, а тут сама судьба благоволила. Однако если Ллойд напишет донесение на этого Юстаса, то он непременно будет иметь дело и с Беверли, а этого Ллойд не желал допускать, пусть даже и получил бы от того существенную материальную выгоду.
— Мне следует обдумать вашу просьбу самостоятельно, и затем дать вам ответ. Думаю…
Эдмунд, вспылив, кинулся на него, вновь ухаатив его за ворот, но уже не по-дружески, как прежде, а словно хищник, желающий учинить расправу над своей жертвой.
— Вы решили подумать, да?! Только будьте готовы к тому, что ваши пустые размышления будут стоит вам жизнью, мистер Фенстер. Хотите держать меня за дурачка? Э, нет, сэр: с вами говорит не какой-то убогий клиент, для которого надобно очередную бумагу с печатью оформить. С вами говорит Эдмунд Хасселрит, и я, как и подобает людям моег сорта, беспощаден к тем, кто медлит или хоть задумал в своей голове что-то негожее. Так что учтите это, либо я буду вас преследовать повсюду, покуда не найду и не заставлю исполнить свой долг перед правосудием. Я ведь могу вам и глотку проткнуть своей шпагой, если понадобится! Ну, каков ваш ответ теперь, вы обдумали, мистер Фенстер?
Разговорившись вовсе, они и не заметили, как стало вечереть, и город приготовлялся к долгому ночному затишью. Ллойд, желавший скорее завершить этот тягостный разговор, сказал:
— Если вы требуете, я не смею отказывать. У меня есть знакомые, работающие в суде много лет, и я могу их задействовать для данного дела. Как всё будет улажено, я вам сообщу.
— Вот и хорошо, — промолвил с довольным видом Эдмунд, протянув руку Ллойду, — Этим вы сделаете честь не только мне, но и себе. Что ж, мы с вами затянули маленько, так что прощайте на том, да прибудет с вами его величество. И вот ещё что, — добавил он напоследок, — Если кто обмолвится о том, с кем вы встречались сим днём, говорите: «с мистером Эдом Симменсом», ясно?
Мистер Фенстер утвердительно кивнул головой.
На том пути их и разошлись. Когда мистер Симменс исчез из виду, Ллойд зашагал в обратную сторону, к экипажу, который должен был его отправить в Куинсферри.
По дороге домой он анализировал в своей голове всё сказанное Хасселритом.
«Что ж, если я действительно возьмусь за то дело, мне придётся изрядно потрудиться. Не каждый юрист с моим стажем способен написать убедительное донесение на государственного изменника. Но имею ли я выбор?
Отказавши, могу навлечь на себя неприятности. Видно, что человек этот серьёзен и непоколебим, и от него нельзя отделаться обычной отговоркой. Но отец? Ведь он, как я понимаю, всей душой болеет за того Юстаса, о коем шла речь сегодня. Да я и сам в том уверен. Для него это будет ударом, и тем самым, я его предам. Жестоко? Да. Но отказать – ещё убийственней, причём больше для меня. Не дай Боже, если он пошлёт на меня свою банду. Вот тогда все разговоры мои сойдут на нет».
Когда коляска уже въехала в Куинсферри, Ллойд, ещё сильнее терзаясь новыми муками, побрёл к дому, где он, решив передохнуть после всего произошедшего с ним в этот день, уселся за стол, глядя в окно, на расцветающий сад.
«Пожалуй, мне следует начать с чего-то. С чего же? С письма прокурору? И зачем мне было только видеться с тем мистером Симменсом? Шёл бы своим путём и не стал бы ставить под угрозу свои отношения с отцом. А теперь я связан, морским узлом!»
От этого выражения его взял смех, и он, сам того не осознавая, улыбнулся.
«Связан как безнадёжный юнга!»
Вскоре он вовсе потерял контроль над своей откровенно глупой эмоцией, громко рассмеявшись. Остановить это безумие смогли лишь шаги, раздавшиеся позади Ллойда.
— Могу ли я выяснить, старина, какая оказия стала причиной твоего дьявольского хохота? – послышался тут же голос капитана Фенстера, — Докладывай мне без утаек!
Опомнившись наконец от сего необъяснимого душевного явления, Ллойд перевёл внимание на Беверли и, став по-прежнему угрюмым, сказал:
— О, нет, отец, ничего от вас я не утаиваю. Сам не знаю, что нашло на меня, проклятого. Верно, переутомился. Неплохо бы пройти в сад и поговорить там обо всём, не так ли?
Капитан Фенстер чуял неладное: он с беспокойством глядел на сына, который вёл себя как-то совершенно непонятно. С чего вдруг до того Ллойд был весел, а теперь затих и ушёл в себя.
Но и Ллойду также было вовсе не до шуток: ему выдвинули ультиматум, жестокий и недвусмысленный: либо он выручает Хасселрита, либо его настигают приспешники Эдмунда и лишают жизни.
— Мне кажется, тебе следует мне рассказать о своём дне подробнее, — заявил Беверли, поглядывая иногда на лежавшие на столе Ллойда бумаги.
Ему же сразу вспомнился Юстас и то, что о нём сообщил ему Эдмунд.
«Повстанец, значит; скрывается в Англии. Как его ещё не привлекли к ответственности, диву даюсь. И зачем же он нужен отцу? Попахивает недобрым. А если так, то я должен признать, что Хасселрит прав».
— А вы не расскажете о своих делах?
Капитан удивлённо прикусил губу.
— О каких?
Ллойд с усмешкой ответил:
— Ну, скажем, в Саутенде. Вы же там не раз бывали?
— Бывал, конечно, — сказал капитан Фенстер, сев рядом с Ллойдом, — по делам морским. Не могу уж я без того, старина. Своё отслужил, а фрегат-то мой всё стоит невозмутимо у причала, зовёт меня в новое плавание.
— Но ведь и не только потому? — пытливо выговорил Ллойд.
Беверли, осознавая, чего от него ждёт он, поднялся и со вздохом произнёс:
— Не только.
Ллойд поднял глаза на отца, не отрывая от него своего взгляда.
— Я понимаю, старина, что поступаю не как положено, хоть паруса меняй! Выезжаю без ведома, тебя оставляю подолгу одного. Да дело тут в том, что… когда я ещё в Америке служил, то был май 1782 года, к нам на корабль попал один юноша, офицер из американского полка. Он был очень несчастный, и что я мог поделать? Пришлось забрать с собой, обещав ему приют в Англии. Вот он с тех пор и поживает в Саутенде, у Уолтера, а я к нему наведываюсь временами; но это на время, покуда он тут не свыкнется. Ллойд, ты ведь понимаешь меня, старика?
— Да, похоже, — неоднозначно проговорил он, теперь уже полностью убедившись в том, что Хасселрит ему не солгал.
— Не бросать же его было там, ежели он сам изволил покинуть армию Линкольна. На то не каждый способен, особенно в условиях отступления, — продолжал Фенстер, желая, дабы сын проникся к нему пониманием, а к Юстасу – сочувствием.
Но у Ллойда были свои соображения на этот счёт, и он, ничего не смея возражать капитану Фенстеру, молчал.
Беверли же, решив, что сын его понимает, хоть и с трудом, стал немного спокоен в душе.
— Очень хорошо, Ллойд. Как-нибудь познакомлю тебя с ним, — и капитан, потрепав Ллойда по волосам, встал и удалился в сад, дабы подышать свежим летним воздухом.
«Боюсь, отец, знакомство то будет не самым приятным» — подумалось меж тем Ллойду.
Окинув взглядом всю свою комнату, глаза его остановились на чистом листе бумаги, лежавшим в стопке.
Казалось, им овладела одна крайне опасная, но по его мнению, грандиозная мысль, и он ни за что не желал её изживать из сознания. Ощущение безграничного всевластия, возможности вершить судьбы людские его поработило, и он, повинуясь ему, совсем уж позабыл о том, что может тем самым изменить не только собственную жизнь, но и жизнь того самого мятежника, и отца, и причём не в лучшую сторону. Но ведь то может стать делом, которое прославит его на многие века.
«Донесение главному прокурору его величества, короля Георга III, Биллу Эппенгрейму, за мистером Э. Симменсом…»