Глава 15. Огонь и скорби

Меня давно интересовало, что пережили и как себя вели в начале Первой мировой войны люди, имевшие самое прямое отношение к власти, Императорской Фамилии и св. Царской Семье. Самый преданный св. Царю Великий Князь Константин Константинович (К.Р., умер в 1915 году) оставил нам описание тех событий, сделанное им со слов Государя: «19 июля.., выходя от всенощной, он (Государь.- Е.М.) узнал от графа Фредерикса, с которым для скорости говорил Сазонов, что у последнего был фон Пурталес с объявлением войны России… При этом фон Пурталес вручил Сазонову бумагу, в которой содержались оба ответа германского правительства, как на случай благоприятного, так и не благоприятного ответа России относительно прекращения мобилизации. Не знаю, что руководило послом, растерянность или рассеянность. Итак, нам была объявлена война. Государь вызвал к себе английского посла Бьюкенена и работал с ним с 11 вечера до 1 ч. ночи. Государь совершенно свободно, как сам он выразился мне, пишет по-английски; но должны были встретиться некоторые технические термины, в которых он не был уверен. Бьюкенен тяжкодум и медлителен. С ним… Государь сочинил длиннейшую телеграмму английскому королю. Усталый, во втором часу ночи зашёл он к ждавшей его Императрице выпить чаю; потом разделся, принял ванну и пошёл в опочивальню. Рука его уже была на ручке двери, когда нагнал его камердинер Тетерятников с телеграммой… от Императора Вильгельма; он ещё раз (уже сам объявив нам войну) взывал к миролюбию Государя, прося о прекращении военных действий. Ответа ему не последовало».

Не берусь комментировать поведение Вильгельма II, но его Кузина, св. Императрица Александра Феодоровна переживала начало войны тяжело, как и Государь. Вот что вспоминала впоследствии А.Вырубова: «Дни до объявления войны были ужасны; видела и чувствовала, как Государя толкают: война казалась неизбежной. Императрица всеми силами старалась удержать его, но все её убеждения и просьбы ни к чему не приводили. Играла я ежедневно с Детьми в теннис, возвращаясь, заставала Государя бледного и расстроенного. Из разговора с ним я увидела, что он считает войну неизбежной. Он утешал себя, говоря, что война укрепит национальные чувства, что Россия после войны станет ещё более могучей… В это время пришла телеграмма от Распутина из Сибири, где он лежал раненый, умоляя Государя «не затевать войну, что с войной будет конец России и им самим и что положат до последнего человека».

Государя телеграмма раздражила, и он не обратил на неё внимания. Когда была объявлена общая мобилизация, Императрица ничего не знала. Кабинет Государя отделялся от комнаты Императрицы только маленькой столовой. Я слышала, как они около получаса громко разговаривали; потом она пришла.., бросилась на кушетку и, обливаясь слезами, произнесла: «Всё кончено, у нас война, и я… об этом не знала».

Государь пришёл к чаю мрачный и расстроенный, и этот чай прошёл в тревожном молчании. Последующие дни я часто заставала Императрицу в слезах. Государь… был лихорадочно занят. Императрица до последней минуты надеялась, что возможно предотвратить войну. 19 июля вечером… она мне сказала, что Германия объявила войну России; она плакала, предвидя неминуемые бедствия».

Нельзя отказать св. Царице в прозорливости, но не надо думать, будто Государь не понимал сложности и, я бы добавил, обоюдоострости ситуации. Я уверен, что никто не подтолкнул бы его к войне, если б он сам не решился, а чтобы он решился, мало только интриг придворных и высших военных чинов, необходимо было, чтобы маленькая и беззащитная Сербия воззвала к нему, Самодержцу великой России. Для него было священным долгом бескорыстно и всеми силами помочь униженным и оскорблённым – уже в который раз! – сербским единоверцам и встать на защиту великодержавной чести России, на которую посягнули агрессивно и враждебно настроенные внешнеполитические, внутренние и тайные международные силы. Св. Царя сознательно поставили ПЕРЕД ЕДИНСТВЕННО ПРИЕМЛЕМЫМ ДЛЯ НЕГО, НО И ЗАВЕДОМО НЕВЫГОДНЫМ выходом из политического тупика. Вот что писал по поводу Первой мировой, чётко перечисляя причины её возникновения, Великий Князь Александр Михайлович: «1. Причиной мирового конфликта являлось соперничество Великобритании и Германии в борьбе за преобладание на морях и совокупные усилия «военных партий» Берлина, Вены, Парижа, Лондона и С.-Петербурга.
Если бы Принцип не покушался на… Франца Фердинанда, международные сторонники войны изобрели бы другой повод.

Вильгельму II было необходимо, чтобы война началась до выполнения русской военной программы, намеченной до 1917 года.

2. Император Николай II СДЕЛАЛ ВСЁ (выделено мной.- Е.М.), …чтобы предотвратить военные действия, но не встретил никакой поддержки… в лице своих ближайших военных сподвижников – Военного министра и начальника Генерального Штаба.

3. До полуночи 31 июля (нового стиля. – Е.М.) 1914 года британское правительство могло бы предотвратить мировую катастрофу, если бы ясно и определённо заявило о своём твёрдом намерении вступить в войну на стороне России и Франции. Простое заявление, сделанное по этому поводу сэром Асквитом (граф, премьер-министр Англии в 1908-1916 годах.- Е.М.) и Эдуардом Греем (виконт, министр Иностранных Дел Англии.- Е.М.), умиротворило бы самых воинственных берлинских юнкеров. …Англия вступила позже в войну не потому, что свято чтила незыблемость международных договоров, но… из чувства зависти в отношении растущего морского могущества Германии…

4. …И я думаю, что, если бы президент Вильсон (президент США, лауреат Международной Нобелевской премии мира, автор «14-ти пунктов», инициатор создания Лиги Наций.- Е.М.) понял бы до начала мировой войны, что «ради справедливости и мира» Америка должна будет выступить на стороне Франции и России, если бы он твёрдо объявил Германии об этом.., — война была бы предотвращена».

Его Высочество лишний раз подтвердил как верность ранее высказанных мыслей о тайном международном заговоре, так и правоту Царя-Миротворца Александра III, сказавшего: «У России нет друзей».

Императрица Мария Феодоровна покинула Англию 19 июля (1 августа) 1914 года, хотя многие советовали ей уехать гораздо раньше. Вот что она записала в дневнике в этот день: «Сегодня я провожу последний день с моей дорогой Аликс (урождённая принцесса Датская Александра (1844-1925), Сестра Марии Феодоровны, Супруга короля Эдуарда VII, королева Англии в 1901-1910 годах.- Е.М.). Как это ужасно! Неизвестно, когда мы теперь снова сможем увидеться. Уж конечно, не в этом году, раз начинается война! В 1 час дня позавтракали. Затем.., мы с Аликс отправились на станцию. Там уже нас ждали… В полном отчаянии я рассталась с моей любимой Аликс! Какое жестокое прощание в этот такой ужасно серьёзный момент. Переезд прошёл прекрасно! В 5 ¼ прибыли в Кале, где меня должна была встретить Ксения (Сестра св. Царя, Супруга Великого Князя Александра Михайловича.- Е.М.). Однако там её не оказалось. Она встретила меня лишь в Бельгии. Она (Ксения) потеряла всех своих людей и весь свой багаж».

На следующий день записано: «Во Франции нас повсюду встречали возгласами: «Да здравствует Россия!». Мобилизация шла полным ходом. В Германии ничего не было заметно.., пока мы не прибыли в предместье Берлина, где лица прохожих дышали ненавистью. Когда мы въехали в Берлин – отвратительное место,- в поезде появился Свербеев (посол России в Германии С.Свербеев (1912-1914).- Е.М.) и сообщил, что объявлена война, а также, что мне не разрешено пересечь германскую границу. Он сам был как помешанный. Видно было, что он совершенно потерял голову и уже не был послом. Он сказал мне, что маленькая Ирина (дочь Ф.Ф. и И.А.Юсуповых, будущая графиня Шереметева. – Е.М.) находится здесь с семьёй Юсуповых и что все они арестованы. Слыхано ли что-либо подобное! Какие подлецы! Потом появился немецкий господин, чиновник, который заявил, что я должна вернуться назад и ехать домой через Англию, Голландию или Швейцарию или, может быть, я предпочла бы Данию. Я протестовала и спросила, что случилось. На это он ответил: «Россия объявила войну». Я ответила, что это ложь, а также то, что мобилизация начата ими, германцами, тайно и проводится уже в течение четырёх лет, в то время как Россия только теперь начала осуществлять эти действия и только теперь заявила об этом официально. «Но это,- сказала я,- ещё не означает начала войны». В конце концов через два часа мы… выбрались из всей этой грязи и уже находились на пути в Вамдруп».

Произвол немецких властей испытали на себе очень многие, кто пытался вернуться в Россию через Германию и в результате вернулся через Данию. Как раз там, приехав во второй половине дня 21 июля (3 августа) 1914 года в Копенгаген, Мария Феодоровна получила телеграмму от своей Сестры Александры, что «…Англия примет участие в войне! Какая большая радость! Мы все от восторга принялись друг друга обнимать»,- записала в дневник Мария Феодоровна. Там же говорилось, что письма уже не доходят, что в Дании (как, впрочем, в Англии и Германии) обстановка сильно обострилась. Вдовствующая Императрица прибыла в Петергоф вскоре после полудня 27 июля (9 августа) 1914 года. Её встретил Государь с Семьёй, почётный караул от Гвардейского Морского Экипажа и много народа, но, вопреки преобладающему в большинстве исследований и мемуаров мнению, многочисленных патриотических манифестаций в России не происходило, они возникали скорее стихийно, чем организованно,- это говорит о том, что русский героизм никогда напоказ не выставлялся. Зато «выставлялась» предательски настроенная Государственная Дума. Незадолго до объявления Германией войны России лидер фракции трудовиков А.Керенский, будущий глава второго Временного Правительства, высказался в прессе в день единогласного (это феноменально!) принятия Думой всех кредитов, связанных с ведением военных действий: «Мы верим, что на полях бранных, в великих страданиях укрепится братство всех народов России и РОДИТСЯ ЕДИНАЯ ВОЛЯ, КОТОРАЯ ОСВОБОДИТ СТРАНУ ОТ СТРАШНЫХ ВНУТРЕННИХ ПУТ (выделено мной. – Е.М.)».

Не заставил себя ждать с заявлением в Думе и П.Милюков: «Фракция «Народной Свободы» неоднократно говорила в Государственной Думе о тех вопросах (польский и еврейский), которые были затронуты двумя ораторами, говорившими с этой кафедры. Её мнение… всем хорошо известно, и… никакие внешние обстоятельства не могут изменить этого мнения, когда настанет время, фракция вновь заговорит о них и вновь будет указывать на единственно возможный путь ВНУТРЕННЕГО ОБНОВЛЕНИЯ РОССИИ (выделено мной здесь и далее.- Е.М.). Она надеется, что, пройдя через тяжкие испытания, нам предстоящие, СТРАНА СТАНЕТ БЛИЖЕ К СВОЕЙ ЗАВЕТНОЙ ЦЕЛИ».

Некоторые газеты писали: «Хочется верить, что раз правительство в одном вопросе правильно оценило роль и значение общественных сил, оно не остановится, и за первым шагом навстречу обществу будут и последующие. При таких условиях неожиданно налетевший шквал, быть может, НЕОЖИДАННО ОКАЖЕТСЯ для России ТЕМ ПОТОКОМ СВЕЖЕГО ВОЗДУХА, который очищает затхлую атмосферу, и, ВЫЗВАВ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДЪЁМ, ПРИВЕДЁТ К ОЖИВЛЕНИЮ НАШЕЙ ВНУТРЕННЕЙ ЖИЗНИ, К РАЗВИТИЮ И ТОРЖЕСТВУ ПРОГРЕССИВНЫХ НАЧАЛ». И ещё: «И если, паче чаяния, нам придётся воевать, то мы знаем, что воюем не с немецким народом, а с его правительством, попавшим во власть придворных ИНТРИГАНОВ, ЮНКЕРСТВА И БРЕТЁРОВ В ВОЕННЫХ МУНДИРАХ».

И если русское крестьянство реагировало на войну без энтузиазма, но с молчаливой лояльностью к Царской Власти, то «подъём» происходил в либеральной интеллигентской среде и в «передовой» части общества. В Думе ликовали: пожимали друг другу руки, мирились с политическими противниками – словно воспаряли в светлые выси, хотя уже началось падение в бездонную пропасть. Никто не удосужился дать, как Дурново, верную оценку этому «подъёму», никто не желал видеть войну орудием для мощного удара по Самодержавной России – последней преграде совершения тайны беззакония.

В первые дни боевых действий погиб старший сын св. врача Е.Боткина, хорунжий Лейб-Гвардии Казачьего полка Д.Боткин. Позднее на Германском фронте погиб один из братьев моего прадеда Пётр Александрович, писавший изящные стихи в дамские альбомы, сохранить которые в огне революции моей семье не удалось. Эти двое совершенно разных людей разделили участь многих миллионов русских, без бравады оставшихся верными своему долгу верноподданных Российской Монархии. Эти-то миллионы достойны вечной памяти (вечной жизни!) и подражания ничуть не меньше тех неисчислимых жертв, которыми Россия заплатила за смертные и нераскаянные грехи искавших и продолжающих искать её погибели.

Когда я думал над возможными вариантами назначения Верховного Главнокомандующего русской армией в 1914 года, то задавал себе вопрос: что бы произошло, вернись из-за границы младший Брат св. Царя Великий Князь Михаил Александрович, пользовавшийся в войсках, особенно в Лейб-Гвардии едва ли не большей популярностью, чем Великий Князь Николай Николаевич? Михаил Александрович ослушался св. Царя и женился, вопреки правилам хорошего тона и законам Династии, чем страшно рассердил Государя, поэтому боялся не получить прощения от очень любившего и ждавшего его св. Императора. Этот страх помешал «Мишкину» (семейное прозвище Михаила Александровича) во время встречи в Англии с Марией Феодоровной незадолго до войны послушаться её и вернуться в Россию гораздо раньше, чем он это сделал. Возможно его своевременный приезд спутал бы карты тем, кто плёл вокруг св. Царя предательскую сеть интриг. А пока что Верховным Главнокомандующим назначили Николая Николаевича, того самого «храброго рубаку», который спасовал перед смутой 1905 года. Как же произошло это назначение?

Оно состоялось далеко не вдруг, поскольку св. Царь считал нужным командовать армией лично, и всё полевое управление войсками было устроено именно с учётом того, что Верховным Главнокомандующим будет Государь. На назначении Верховным Главнокомандующим одного из двух кандидатов – Николая Николаевича или Военного министра В.Сухомлинова настоял Совет Министров. Государь считал ситуацию неподходящей для споров и, вопреки своему личному мнению и желанию, назначил Верховным Главнокомандующим Его Высочество Николая Николаевича, а начальником Штаба при нём – начальника Генерального Штаба Н.Янушкевича и генерал-квартирмейстером Ю.Данилова, остававшегося на этом посту до февраля 1917 года, когда его перевели на пост начальника штаба Северного фронта, затем назначили командовать 5-й армией, а в августе того же года отчислили в резерв. Этот человек, известный под кличкой «Чёрный», возглавил в феврале 1918 года группу военных консультантов при ленинской делегации в Брест-Литовске и выступил против заключения мира с Германией. Масон, он близко сошёлся с Гучковым, участвовал в разработке плана создания РККА, но не нашёл общего языка с Троцким и уехал на Украину, с осени 1920 года начальник Военного Управления правительства барона П.Врангеля (1878-1928).

Чтобы лучше понять, кто стал основным действующим лицом в измене св. Царю, а изменников было много, я расскажу более подробно об отдельных высших военных чинах, министрах, депутатах Думы, некоторых Членах Императорской Фамилии, общественных и политических деятелях, среди которых будут, конечно, и прямые виновники катастрофы 1917 года. А сейчас приведу аргументы, которые выдвигают нынешние объективные исследователи в пользу назначения Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим.

Великий Князь, Внук великого Царя Николая I и двоюродный Дядя св. Царя Николая II, в 1895-1905 годах был генерал-инспектором кавалерии, с 1905 года по 1908 год он председательствовал в Совете Обороны, после чего стал командующим войсками Гвардии и Петербургского Военного Округа, пользовался большим авторитетом в офицерской среде.

20 июля (2 августа) 1914 года Государь выступил в Зимнем дворце перед высшими чинами Империи (в этот день немцы оккупировали Люксембург): «Я… торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдёт с земли нашей». Верность своему слову св. Царь сохранил до конца, вопреки разным слухам, всегда резко возражал против сепаратных переговоров с Германией, и св. Царица была целиком на стороне Государя. Война изменила жизнь не только сотен тысяч русских семей, но и жизнь св. Царской Семьи, сделав её ещё более скромной и подвижнической.

21 (3 августа) 1914 года Германия объявила войну Франции, а на другой день повела широкомасштабное наступление к Северной Франции и вторгся в Бельгию, нейтралитет которой канцлер Т. фон Бетман-Гольвег назвал «клочком бумаги». Тогда же немцам объявила войну Англия, после чего на Берлин обрушился ливень объявлений войны (Австралия, Новая Зеландия, Канада): европейский военный конфликт сделался мировым, причём исторические противники — Болгария и Турция – присоединились к прогерманскому альянсу, а к Антанте – Южно-Африканский Союз, Египет и Япония. Болгария будто забыла, что совсем недавно освободилась от турецкого ига ценой жизни многих русских солдат, братьев по крови и православной вере… Теперь она оказалась в одном лагере с ярыми врагами своих освободителей.

Почти вся пресса России в те летние дни писала о единстве народов Российской Империи перед угрозой иноземного вторжения. Во всех храмах служились молебны, на улицах пели «Боже, Царя храни!», а в собраниях русский гимн звучал обязательно. Это было последнее единение народа с Царской Властью, позволившее в условиях военного времени без громких обсуждений принимать непопулярные, но вынужденные решения, например, запрет на казённую продажу спиртных напитков. 9 (22) августа 1914 года объявили, что «сухой» закон сохранится во всё время военных действий. Постепенно он распространился на вино и пиво. Историк С.Ольденбург писал об этом нововведении: «…В начале сентября, принимая Великого Князя Константина Константиновича в качестве представителя Союзов трезвенников, Государь сказал: «Я уже предрешил навсегда воспретить в России казённую продажу водки». И эти слова Монарха соответствовали в то время общенародному мнению, принявшему запрет спиртных напитков как очищение от греха».

Мне сейчас вспомнился роман М.Алданова «Ключ», где без всяких гипербол описываются пышные ресторанные сборища богатой «передовой» интеллигенции, на которых шампанское подавалось под видом чая и разливалось из чайников в чайные чашки… Народ тоже не проявил до конца стойкости в трезвом образе жизни и взялся за самогоноварение. Я невольно думаю: КАК СИЛЬНО советская власть истощила могучий дух народа, если во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов ей пришлось вводить в АРМИИ регулярную выдачу солдатам «наркомовских» 100 граммов спирта!.. В Императорской Армии в Первую мировую такого не было даже на самых опасных участках фронта и в тяжёлые дни первых серьёзных неудач.

Из патриотических соображений немецкое название столицы – Санкт-Петербург – заменили вполне русским: Петроград. Но оно не прижилось. Например, в дневниках И.Бунина часто встречается старое сокращение – «Птб», а Бунина не заподозришь в антирусском настроении. В августе 1914 года Государь посетил Москву вместе со своей св. Семьёй. В Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца, при большом стечении всех сословий св. Царь сказал, что искал поддержки в молитве перед великими святынями Московского Кремля, подобно своим предкам: «Отсюда, из сердца Русской Земли, Я посылаю Моим храбрым войскам и Моим доблестным союзникам Моё горячее приветствие. С нами Бог…».

На другой день св. Царевич поехал с П.Жильяром на автомобиле посмотреть Москву. Возвращаясь, он был узнан и окружён народом. Машину пришлось остановить. С возгласами «Наследник! Наследник!» люди не давали проехать десятилетнему мальчику, стараясь увидеть его поближе и осеняли себя крестным знамением. От неожиданности он смутился и прижался к Жильяру, которому в конце концов пришлось подозвать полицию: за два дня до того св. Царевич несильно ушиб ногу, и Пётр Михайлович решил не рисковать его здоровьем, тем более, что на всех официальных церемониях Алексея Николаевича носил на руках или боцман Деревенько, или кто-то из его помощников.

Вернувшись из Москвы, св. Царица и её старшие Дочери стали обычными сёстрами милосердия в военных госпиталях. Этот подвиг не знает себе равных в истории России, и я расскажу о нём подробней, несколько нарушив хронологию событий.

Поскольку с осени 1914 года св. Царь всё чаще бывал в отъезде, основным средством общения между ним и Государыней, как в молодости, после помолвки, опять стали письма: словно замкнулся сравнительно спокойный круг жизни, вслед за которым осталось лишь восхождение на Русскую Голгофу. Со времён помолвки этих писем собралось едва ли не больше 650-и, но чудом уцелели лишь немногие, потому что после отречения св. Царя от Престола в 1917 году Государыня, плача и перечитывая их, сожгла большинство писем, по свидетельству её близкой подруги Ю. фон Ден (Лили Ден). Это была её последняя попытка защитить себя, свою св. Семью от страшного очернительства и не дать пищу бессовестной молве, от которой и без того много претерпела и которая записала её в «агенты кайзера», несмотря на её убеждение, что «Пруссия – проклятие Германии».

«…Всему будет конец,- писал в своё время святитель Тихон Задонский.- Злоречие и терпение кончатся, хулящие и терпящие хулы каждый своё восприимут от правды Божией. Хула обратится в вечное поношение и срамоту хулящим, а поношение терпящим – в вечную славу». Так вышло и так будет до скончания века, это отчётливо прослеживается по уцелевшим письмам св. Царской Семьи.

С начала боевых действий против Второго Рейха в Царском Селе устроили лазареты (а в Большом Екатерининском дворце – большой госпиталь), куда св. Царица со св. Царевнами Ольгой и Татьяной ходили выполнять нелёгкие обязанности сестёр милосердия (в этом же звании 2 (15) августа 1914 года уехала с Евгеньевским отрядом сестёр милосердия на фронт Сестра св. Царя Её Императорское Высочество Ольга Александровна). У св. Царицы и св. Царевен не было ни охраны, ни отдельного вагона в поезде, когда они ездили из Петрограда. Их не пугала вероятность покушения: они всем сердцем верили в Промысел Божий и считали свою работу неотделимой частью Царского служения. В конце октября 1914 года Государыня писала Супругу: «В первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны. Я сегодня всё время работала одна». И далее рассказала, что «мы прошли полный фельдшерский курс с расширенной программой, а сейчас пройдём курс по анатомии и внутренним болезням, это будет полезно и для девочек».

К тому времени война уже приняла затяжной характер, раненых привозили регулярно, и Государыня лично занималась их размещением. 17 (30) ноября 1914 года она писала Государю: «Боюсь, что некоторые из них обречены,- но я рада, что они у нас и что мы, по крайней мере, сможем сделать всё от нас зависящее, чтобы помочь им. Мне сейчас следовало бы отправиться посмотреть на остальных, но я слишком утомлена, т.к. у нас кроме этого было ещё две операции, а в 4 ч. я должна быть в Большом дворце (Большой Екатерининский дворец.- Е.М.), т.к. хочу, чтобы княгиня (доктор медицины, старший врач Царскосельского Дворцового лазарета В.Гедройц.- Е.М.) также осмотрела бедного мальчика и одного офицера из 2-го Стрелкового полка, ноги которого уже стали тёмного цвета: опасаются, что придётся прибегнуть к ампутации. Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика – ужасный вид, он прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя».

А вот фрагмент письма Государыни от 20 ноября (3 декабря) 1914 года: «Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогала подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы все занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами.., они едва ли останутся мужчинами в будущем, так всё пронизано пулями.., страшно смотреть,- я всё промыла, почистила, помазала полином, покрыла вазелином, подвязала,- всё это вышло вполне удачно,- мне приятно делать подобные вещи самой под руководством врача».

История России знает много войн, но никогда простые раненые не видели от жён князей, Монархов, а впоследствии генсеков и президентов столько добра, сопереживания, утешения, сколько отдала им, не скупясь и не щадя себя, св. Царица Александра Феодоровна. В её обязанности входили беседы с ранеными, выполнение их просьб (бывало, и последних желаний умирающих), встречи с фронтовыми офицерами, снаряжение санитарных поездов, в состав которых входили учреждённые св. Царём особые вагоны-храмы, утешение и сопереживание придворным, потерявшим на фронте своих близких, ежедневная молитва,- вот на что уходила большая часть жизни св. Царицы со дня начала войны, которая, конечно, тоже её волновала: как на фронте? Скоро ли конец этому кровавому ужасу? В феврале 1915 года она написала Государя: «Я ненадолго пойду в церковь, это так облегчает,- это, да работа и уход за этими славными молодцами – вот вся моя утеха».

В силу природной эмоциональности Государыня порой не могла сохранить самообладание под гнётом окружающего её горя: «Я иногда мечтаю, — написано в одном из писем,- заснуть и проснуться только, когда всё кончится и водворится повсюду мир – внутренний и внешний». Бог не судил ей жить после войны, в спокойное время. Не сбылась и другая её мечта: совершить паломничество в Иерусалим. Но всю её жизнь в России можно считать настоящим паломничеством с тяжким крестом, выдержать который с неслыханным мужеством она сумела с честью и твёрдостью подлинной святой. В этом паломничестве главными пунктами оказались Дом Богородицы (Россия) и Небесный Иерусалим – высшая награда всем святым, мученикам, праведникам, исповедникам и страстотерпцам.

То же можно сказать и о старших св. Царевнах: госпиталя (они устраивались в большинстве резиденций Царской Фамилии, даже в Зимнем дворце), благотворительные комитеты, ещё более аскетический уклад жизни… Никакой праздности. Например, св. Царевна Ольга написала 5 (18) марта 1915 года Государю: «Были мы сегодня в Петрограде. Я имела удовольствие председательствовать два часа в большом комитете… Оттуда заехали к Ирине (Юсуповой.- Е.М.) за Татьяной. Она и тётя Ксения сидели у неё в гостях. Феликс (князь Юсупов-младший, супруг Ирины. – Е.М.) – «сущий штатский», одет во всё коричневое, ходил по комнате, рылся в разных шкафах с журналами и в сущности ничего не делал; весьма неприятное впечатление он производит – мужчина в такое время лодырничает».

Конечно, во все времена многое зависело от людей, но именно Россия времён Первой мировой войны просияла особенно ярко подвигом сестёр милосердия из всех сословий. И вот что интересно: у всех на слуху развал армии после катастрофы 1917 года, расцерковление народа и зверства коммунистов, но я что-то нигде не видел и не слышал, чтобы народ помнил подвиг фронтовых и тыловых сестёр милосердия. А вот моя бабушка Елена Михайловна (1907-2000) была свидетелем проявления этой доброй памяти.

После неравного боя за Киев, где служил мой прадед Михаил Александрович и жила его семья, город оставили уцелевшие юнкера, кадеты, патриотически настроенные студенты, а с ними ушёл в неизвестность мой прадед (это официальная версия, почти полностью подтвердившаяся, благодаря книге В.Чувакова «Незабытые могилы» (название даю не полностью), а по неофициальной – он погиб, а забрать его тело для похорон побоялись). К нему на квартиру пришли красные солдаты, которыми командовал, слава Богу, не комиссар, а какой-то «старшой». Увидев на стене фотографии родственников-офицеров (прабабушка Любовь Александровна была дочерью офицера А.Весницкого), пришедшие поставили её «к стенке» на глазах у детей, самый младший из которых был инвалидом. И вдруг какой-то молодой солдат сказал «старшому»: «Зачем её расстреливать? Ты не видишь, что у неё нет ноги? Она на фронте ногу потеряла, когда нашего брата из-под огня выносила, отпусти её!» «Старшой» на это сказал: «Прости, мать, мы не знали, что ты сестра милосердия. Живи спокойно, мы тебя не тронем». Не знаю, доложил ли он в ЧК или нет, но семья уцелела, хотя красные (Чёртов Кавалерийский полк) стояли на квартире прабабушки постоем. Ногу она потеряла не на фронте, а в результате несчастного случая. Не стану гадать, было ли избавление от расстрела чудом, но достоверно одно: добрые дела оставляют в сердце простонародья, конечно же, «свет невечерний», но если кругом делают всё, чтобы о нём забыли, он вытесняется из сердца злом, за которое рано или поздно надо расплачиваться. Однако я не верю, что сердце русского народа черно и полно зла. Не заменяйте ему свет тьмою, и он будет светел и перед Богом и перед самим собой. Не усложняйте ему жизнь, господа, не упрощайте её, потакая звериным инстинктам, не нагружайте неумными и недобрыми идеями, потому что вы сами пожнёте то, что посеяли. Помните об этом.

(Продолжение следует.)