Глава 16. На войне как на войне

В начале Первой мировой Россия воевала на два фронта – Северо-Западном (против Германии) и Юго-Западном (против Австро-Венгрии), а к концу 1914 года открылся Кавказский фронт (против Турции), войска которого в ходе жестоких боёв отстояли стратегически важный Саракамыш, закрыв противнику путь в Карс и далее в Тифлис. Командующий фронтом генерал-майор Г.Берхман сумел нанести туркам сокрушительный контрудар и передвинуть фронт на территорию Турции.

К сожалению, быстрое продвижение немцев к Северной Франции заставило нас пойти на «отвлекающий маневр» — наступление в Восточной Пруссии. 5 (18) августа 1914 года на фронт отбыл Великий Князь Александр Михайлович, а накануне туда же отбыл Лейб-Гвардии Гусарский полк.

8 (21) августа 1914 года Мария Феодоровна узнала о взятии немцами Брюсселя, столицы нейтральной Бельгии. Всего за семнадцать дней немцы оккупировали большую часть страны. На Западном фронте уже не осталось сколько-нибудь серьёзных сил (французы могли только задержать противника, развить контрнаступление они уже не могли), чтобы остановить движение немцев на Париж, и только Россия была способна оттянуть на себя в Восточной Пруссии войска кайзера, несмотря на взятие австро-венгерской армией нескольких городов Малороссии (Украины).

Командующим Юго-Западным фронтом с 18 июля (1 августа) 1914 года до марта 1916 года был генерал-адъютант Н.Иванов (1851-1919), генерал от артиллерии, член Государственного Совета, известный подавлением солдатских бунтов при возвращении русских войск с Японской войны. Особыми талантами он не отличался. Одно время командовал Киевским Военным Округом. Начальником штаба у него был сначала М.Алексеев, затем генерал-адъютант М.Драгомиров (профессор тактики Академии Генерального Штаба, один из преподавателей св. Царя). После неудач на Юго-Западном фронте, когда Государь стал Верховным Главнокомандующим, Иванова сменил Брусилов, но, не желая обижать по-своему преданного Монархии старого генерала, св. Царь назначил его в Государственный Совет, чтобы он «состоял» при нём в Ставке, что фактически сводилось к участию в скромных Государевых завтраках и обедах. Иванов также «прославился» тем, что в феврале 1917 года, будучи командующим Петроградским Военным Округом с неограниченными полномочиями, растерялся и не подавил силами вверенного ему Георгиевского батальона Февральскую смуту в Петрограде.

Н.Иванов участвовал в Белом Движении, командовал Особой Южной Армией, но… умер от тифа. Некоторые исследователи напрасно судят его слишком строго: он сполна заплатил за свои ошибки.

9 (22) августа 1914 года в Петроград пришло известие о геройской гибели многих офицеров Лейб-Гвардии Кавалергардского полка и Гвардейского Морского Экипажа на Северо-Западном фронте, которым командовал с начала войны генерал от кавалерии Я.Жилинский (1853-1918), вскоре сменённый, что интересно, генералом Н.Рузским. Под огнём тяжёлой артиллерии немцев гибли лучшие офицеры, которые, несмотря ни на что, вели в атаку свои эскадроны и батальоны, заставляя немцев отступать или вводить в бой резервные части. Нашей армии катастрофически не хватало снарядов для тяжёлой артиллерии, достаточное производство которых не было вовремя организовано Сухомлиновым, как говорили.

Конечно, нелепо винить в «снарядном голоде» лишь Сухомлинова. Главная его «вина» заключалась в том, что он посмел ещё в 1912 года выступить против деятельности «Военной ложи» прямо в Императорском Генеральном Штабе. Проверку благонадёжности офицеров он поручил жандармскому полковнику С.Мясоедову, что послужило поводом к обвинению Мясоедова в шпионаже и осуждению. Сухомлинову тоже досталось: его обвинили в халатности, взяточничестве и государственной измене (на суде в 1917 года последние два обвинения не подтвердились).

Из воспоминаний главы разведки Австро-Венгрии М.Ронге: «Русское шпионоискательство принимало своеобразные формы. Лица, которые были арестованы, как, например, …полковник Мясоедов, Альтшуллер, Розенберг.., Сухомлинов и другие, ни с нашей, ни с германской разведывательной службой связи не имели. Чем хуже было положение русских на фронте, тем чаще и громче раздавался в армии крик – предательство!».

В 1925 году вышла книга начальника немецкой разведки В.Николаи, назвавшего «дело» Мясоедова и всё связанное с ним «необъяснимым», т.к. Мясоедов никаких услуг немцам сроду не оказывал. Об этом же свидетельствовал бывший подчинённый Николаи лейтенант Бауермайстер, заочно приговорённый к смерти вместе с Мясоедовым, подтвердил, что были выдуманы решительно все обвинения последнего в шпионаже. Немецких разведчиков трудно заподозрить во лжи.

Кто же тогда «продавал» военные тайны русской армии? Оказывается, заурядные радиоболтуны, легкомыслие которых стоило нам, в частности, разгрома 2-й армии генерала А.Самсонова. Ронге писал, что осведомлённость врага у нас объясняли предательством высших офицеров, близких к св. Царю и нашему главному командованию. Никто не думал, что враг просто расшифровал шестнадцать наших шифров и спокойно читал все телеграммы, а когда до этого всё же додумались – занялись поисками «продавцов» тайн вместо того, чтобы ввести новые шифры. Также немного неясно, хорошо ли работала наша разведка и вовремя ли доходила до Государя добытая информация. Этот вопрос возникает потому, что 1 (14) февраля 1915 года Мария Феодоровна получила телеграмму от своей Сестры Александры, королевы Англии, предупреждавшей, что немцы готовятся к наступлению, чтобы окружить наши войска близ местечка Августово в Восточной Пруссии на Варшавском направлении. Не зная, осведомлён ли св. Царь об этом, Мария Феодоровна в тот же день написала ему, но о его реакции на такой «шпионаж» я не знаю. Зато достоверно известно о падении 9 (22) марта 1915 года австрийской крепости Перемышль на реке Сан, осаждавшейся нашими войсками четыре месяца. Мы взяли в плен 117 тыс. человек, по всей России прошли многолюдные патриотические демонстрации. В начале апреля 1915 года положение на фронтах казалось прочным: мы занимали две трети Галиции и Буковины, хребет Карпат. 10 (23) апреля 1915 года св. Царь посетил Перемышль, а на другой день – Львов, всюду его приветствовали тысячи радостных людей. Однако уже 14 (27) апреля 1915 года немцы начали наступление на Рижском направлении, чтобы отвлечь внимание нашего командования от готовящегося наступления в Галиции (Горлицкая операция), и в результате взяли Либаву и подошли к Митаве. Для ликвидации прорыва на Рижском направлении была создана новая 5-я армия под командованием генерала Плеве.

Готовя Горлицкую операцию, неприятель явно знал от своих шпионов о переживаемом русской армией кризисе военного снабжения, организованном внутренними врагами России. Вечером 18 апреля (1 мая) 1915 года австрийские и германские части начали наступление у реки Дунаец, между Горлице и Тарновом, причём у нас хватало снарядов лишь на четыре тяжёлых орудия, а у противника – на двести. Благодаря этому, неприятель прорвал фронт между Вислой и Карпатами, оттеснив наши войска на линию реки Сан. В ночь на 21 мая (3 июня) 1915 года мы сдали Перемышль. Перед правительством И.Горемыкина встал вопрос об усилении государственного регулирования экономики и мобилизации промышленности для удовлетворения нужд армии. 9 (22) июня 1915 года неприятель занял Львов. Таким образом, в течение одного месяца были уничтожены плоды кровопролитной борьбы, длившейся три четверти года. Создавшаяся ситуация была на руку тем, кто хотел склонить Государя к отставке Сухомлинова: традиционный для нас вопрос «кто виноват?» требовал ясного ответа, поэтому в дело включились и либеральные общественные деятели и пресса, Гучков в Думе (последняя краткосрочная сессия по бюджету была в январе 1915 года), Милюков, Поливанов в Совете Министров (он спал и видел себя Военным министром), Николай Николаевич и князь Орлов в Ставке. Отставка стала возможной не только из-за необходимости найти «козла отпущения» и самим уйти от ответственности, но из-за публичных заявлений самого Сухомлинова о готовности русских войск к любым возможным испытаниям. Чтобы достичь общественного согласия, св. Царь всё же отправил Сухомлинова в отставку 11 (24) июня 1915 года, а через два дня специальная комиссия начала расследовать деятельность бывшего Военного министра (его пост занял масон и друг Гучкова А.Поливанов). В следствие поспешили вмешаться думские интриганы. Обвинение звучало достаточно угрожающе: «Противозаконное бездействие, превышение власти, подлоги по службе, лихоимство и государственная измена» (два последних перевесили всё, о заключённом в Петропавловскую крепость В.Сухомлинове только в таком тоне и говорили).Однако вот что писал о своей отставке сам Сухомлинов: «Увольняя меня.., Государь писал из Ставки Великого Князя Николая Николаевича: «Столько лет проработали мы вместе, и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю Вас сердечно за всю Вашу работу и за те силы, которые Вы положили на пользу… армии. Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников».

А что Он сам меня не осуждал, доказательством для меня был следующий эпизод: когда я сидел в Петропавловской крепости,- бедный мой Государь находился в Тобольске, тоже в заточении – на одной из прогулок.., которая сопровождалась часовым, этот последний поспешно сунул мне в руку… бумажку, в которой оказался небольшой металлический, круглый образок. На одной стороне его находилось изображение Богородицы с надписью: «Обр. Тобольской. Бож. М.», а на другой – изображение митрополита и надпись: «Св. Иоанн, митр. Тобол.». И далее:
«…Беспристрастная история вынесет свой приговор… и осудит… того преступного «Высочайшего», по росту только, к сожалению, «Дядю» (Николая Николаевича.- Е.М.), предавшего… Царя и загубившего Россию…».

Собственно говоря, обстоятельства сложились так кстати для интриганов, что лучше и представить трудно: Сухомлинову вменяли в прошлую вину неподготовленность русских войск к войне, а в настоящую – его неспособность наладить производство в нужном количестве необходимой фронту промышленной продукции. Это вроде бы и считалось основной причиной отставки «неумелого» министра, однако не надо забывать о попытках Сухомлинова свернуть шею «Военной ложе» Гучкова, и тогда всё становится на свои места: «брат» Поливанов садится в кресло Военного министра, и его Министерство, ключевое во время войны, оказывается под полным контролем «Военной ложи», а также и Думы через всё того же Гучкова. Священник Г.Шавельский писал, что жалел Сухомлинова, потому что ничего, кроме добра, от него не видел. Он же вполне разумно указывал на сильное давление со стороны «Николаши» и князя Орлова на Государя, чтобы тот убрал из Совета Министров деятелей правых взглядов, вполне верных Трону (И.Щегловитов, Н.Маклаков и др.). Таким образом, устранялись разногласия между левой Думой и правыми членами Совета Министров, но, по сути, создавалась антимонархическая левая коалиция Госдумы и Совета Министров. И не зря св. Царице казалось (не казалось, а так и было), «что намеренно убирали самых верных Её слуг». Общественное мнение, под чьим бы влиянием оно ни находилось, только способствовало усилению отрицательных настроений в России, о чём и предупреждал в начале 1916 года начальник Канцелярии Министерства Императорского Двора и Уделов А.Мосолов: «Суд над Сухомлиновым неминуемо разрастётся в суд над правительством. Эхо происходящего в суде… разрастётся преувеличенно в кулуарах Думы, откуда в чудовищных размерах разольётся на улицу и проникнет в искажённом виде в народ и армию, пятная всё, что ненавистно народу,- полагаю при этом, что правительство, несмотря на все принятые меры, не будет иметь полной уверенности оградить Верховную Власть от брызг той грязи, которую взбаламутит этот суд. Наконец, …вопрос – допустимо ли признать гласно измену Военного министра Российской Империи?».

Поясню: когда Сухомлинова судили, возникла идея ликвидировать гласность. Вот почему А.Мосолов закончил своё предупреждение словами: «…Напряжённость ожидания решения вопроса о Сухомлинове теперь так велика, что для правильного течения дел государственных необходимо… безотлагательно принять то или иное решение». Даже в Лондоне делегация Думы получила от министра Иностранных Дел Англии виконта Э.Грея брезгливое замечание: «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену Военного министра».

В конце 1916 года Сухомлинова освободили по болезни, взяв подписку о невыезде. Крики об «измене» удесятирились, дошло до открытых разговоров, что «немцы» добились своего и «изменник» вновь на свободе. Но Временное Правительство, придя к власти, опять арестовало Сухомлинова, и в сентябре 1917 года его приговорили к высшей мере наказания – бессрочной каторге. Кроме других обвинений, ему инкриминировали сообщение военных сведений «Мясоедову, заведомо для него, Сухомлинова, состоявшего германским агентом», что он «оказал содействие вступлению Мясоедова в действующую армию и продолжению его изменнической деятельности и тем заведомо благоприятствовал Германии в… военных действиях против России». Но первым-то Военным министром Временного Правительства был Гучков, а бывший член Государственного Совета, товарищ министра В.Сухомлинов и Военный министр (1915-1916) А.Поливанов, служивший коммунистам, председательствовал в Комиссии по Демократизации Армии (проще говоря, развалу армии). 1 мая 1918 года Сухомлинов попал под советскую амнистию, вышел на свободу и эмигрировал, а в 1926 году его не стало.

У нас ещё не изжито мнение, будто св. Царь плохо разбирался в военном деле. Однако приведённые мной примеры доказывают обратное. Трудности русской армии он прекрасно знал, в том числе и последствия «снарядного голода»: кавалерия и пехота, неся от артиллерии врага большие потери, оставляли на полях боёв много винтовок, из-за чего вскоре возник мало упоминаемый «винтовочный голод». И если проблемы снабжения войск обмундированием, боеприпасами, фуражом, медикаментами, продовольствием можно было решать простым приказом, а проворовавшихся интендантов (увы, имелись и такие) сурово наказывать, то давление на промышленников путём репрессий, как это делала впоследствии советская власть, противоречило христианской натуре св. Николая II. Вот его дневниковая запись от 6 (19) ноября 1914 года: «Единственным большим и серьёзным затруднением для наших армий является то, что у нас опять не хватает снарядов… Благодаря этому, потери сразу сделались колоссальными. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии, бригады растаяли в полки и т.д. Пополнения прибывают хорошо, но у половины нет винтовок, потому что войска теряют массу оружия». К несчастью, эти трудности преодолели совместной работой государственных ведомств и общественных организаций только к 1916 году сделались колоссальными. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии, бригады растаяли в полки и т.д. Пополнения прибывают хорошо, но у половины нет винтовок, потому что войска теряют массу оружия». К несчастью, эти трудности преодолели совместной работой государственных ведомств и общественных организаций только к 1916 году.

В таких условиях мы продолжали Восточно-Прусскую операцию! 10 (23) августа 1914 года генерал-адъютант, командующий Северо-Западным фронтом П. фон Ренненкампф (1854-1918) телеграфировал Марии Феодоровне, что «наши кавалергарды выиграли… кампанию под Инстербургом». «К сожалению,- писала в дневнике Императрица,- много убитых и раненых.
Кавалергардский полк потерял… князя Кильдышева, Кравцова, Воеводского и Пиллара… Также были убиты и ранены многие конные кавалергарды. Всё это невыразимо горестно!».

После провала Восточно-Прусской операции Н.Рузский создал комиссию, почти целый год расследовавшую действия фон Ренненкампфа (в октябре 1915 года его отправили в отставку). По-моему, Рузский старался выслужиться перед Николаем Николаевичем, но не исключено, что он выполнил чей-то «заказ», лишив св. Царя такого верного генерала, каким был фон Ренненкампф (в 1918 году его убили коммунисты).

19 августа (1 сентября) 1914 года пришли сообщения, что в Восточной Пруссии попала в окружение и погибла 2-я армия Северо-Западного фронта, которой командовал А.Самсонов (он застрелился при неудачной попытке вывести свою армию из кольца, погибли ещё два генерала). Чтобы нанести нам такое поражение, немцам потребовалось снять с Пражского направления два пехотных корпуса и одну кавалерийскую дивизию. Св. Царь узнал о катастрофе днём раньше, 18 (31) августа 1914 года, причём в его дневнике информация о поражении выглядит иначе: «Получил тяжёлое известие из 2-й армии, что германцы обрушились с подавляющими силами на 13-й и 15-й корпуса и обстрелом тяжёлой артиллерии почти уничтожили их. Ген. Самсонов и многие другие погибли». Вопреки своему самообладанию, Государь в тот день из-за переживаний впервые, как он позже признался, ощутил «своё старое сердце».

В советское время о последствиях гибели армии Самсонова написано много недобрых измышлений, на самом же деле из окружения вышло около 20 тыс. человек, погибло 6 тыс., на полях боёв пришлось оставить 20 тыс. раненых, а около 30 тыс. сдались в плен, враг взял около двухсот орудий. И всё же, ведя несколько суток бои с гораздо более сильным противником при отсутствии нужного количества боеприпасов, 2-я армия совершила подвиг с очень важными ДЛЯ АНТАНТЫ стратегическими результатами: силы немцев на Западном фронте ослабли (план победной и быстрой войны на два фронта провалился), что стало одной из основных причин поражения войск Вильгельма II на Марне в начале сентября 1914 года и спасения Парижа. Россия оставалась верна своему союзническому долгу, Антанта же не особенно стремилась (и это мягко сказано!) помочь нам хотя бы боеприпасами для тяжёлой артиллерии. Лишь однажды союзники предприняли сравнительно рискованную морскую операцию (таких операций требовалось несколько), но она кончилась полной неудачей, и Антанта отказалась от дальнейшего риска, чем очень осложнила наше военное положение, не стыдясь при этом получать от нас помощь продуктами сельского хозяйства и т.п.

Куда лучше создавалось положение на Юго-Западном фронте, и 21 августа (3 сентября) 1914 года Государь записал в дневник: «Днём получил радостную весть о взятии Львова и Галича! Слава Богу! …Невероятно счастлив этой победе и… торжеству нашей дорогой армии». Так закончилась Галич-Львовская операция, которая, как и Люблин-Холмская операция, была значительным событием Галицийской битвы, в результате её Австро-Венгрия потерпела серьёзное поражение, а мы освободили от неприятеля ряд крупных городов на Украине.

В Галич-Львовской операции отличились войска под командованием генерал-адъютанта А.Брусилова (1853-1926)и 24-й корпус под общим командованием армией генерал-адъютанта Н.Рузского (1954-1918), впоследствии одного из главных предателей св. Царя, члена Государственного и Военного Советов, члена «Военной ложи», командующего Северо-Западным и Северным фронтами. Но вообще Рузский был бесцветен и бездарен, послушен и предан международным силам, тщательно готовившим катастрофу 1917 года Временное Правительство не отблагодарило его никакими высокими назначениями, и летом 1917 года он как частное лицо уехал в Пятигорск, где в сентябре 1918 года его схватили чекисты, вывезли ночью вместе с другими офицерами на местное кладбище и зарубили тупыми шашками.

Брусилова Бог пощадил. С марта 1916 года он командовал Юго-Западным фронтом. Когда Временное Правительство издало разваливший армию Приказ № 1 (автор – масон Наум Соколов), Брусилов, чтобы понравиться остервенелой шайке революционных солдат, объявил им, что он всю жизнь был революционером в душе, но «под игом проклятого старого режима» вынужден был скрывать свои чувства и теперь радостно приветствует «торжество восставшего народа». Брусилов сорвал с себя генерал-адъютантские погоны и аксельбанты и стал их топтать, воскликнув, что переживает счастливейший день в своей жизни, когда может снять с себя эти «позорные Царские цепи» (о счастливейшем дне он говорил и тогда, когда св. Царь произвёл его в генерал-адъютанты).

С 22 мая (3 июня) 1917 года по 19 июля (1 августа) 1917 года Брусилов был Верховным Главнокомандующим при Временном Правительстве (заменён генералом Л.Корниловым); приказом подчинённого ВЦИКу и Совету Народных Комиссаров РВС назначен председателем Особого Совещания при Главкоме Красной Армии (2 мая 1920 года); инспектор кавалерии (1923-1924); с 1924 года состоял при РВС для особо важных поручений. Его супруга приходилась племянницей Е.Ган (Блаватской), и через неё он состоял в родстве с Витте. Брусилов – один из немногих переметнувшихся к коммунистам Царских генералов, кто подвергся сравнительно лёгким репрессиям и умер в своей постели, а не в застенках ОГПУ-НКВД (мне стыдно за этого человека, пожалованного св. Императором золотой Георгиевской шпагой с алмазами за операцию, известную как Брусиловский прорыв).

Впервые св. Царь ненадолго приехал в Ставку к Николаю Николаевичу (она располагалась тогда в Барановичах) 21 сентября (4 октября) 1914 года. К тому времени пришло сообщение о взятии нами Сувалок и ускоренном отходе немецких войск, общее положение дел на фронтах улучшилось, вновь окрепла надежда на скорое окончание войны. Государь не мешал «Николаше» командовать, просто на месте ознакомился с делами и совершил поездку в прифронтовую полосу. Вторая такая поездка потребовалась уже в октябре 1914 года, а вообще поездки Государя в Барановичи имели характер регулярных командировок до лета 1915 года, то есть каждые три-четыре недели. Посещая «Николашу», св. Царь слушал доклады, участвовал в совещаниях, предпочитая не навязывать своего мнения в оперативных делах командования и ведения военных действий, доверяя разработку конкретных планов специалистам командного состава. Кроме того, св. Царь ходил на прогулки, осматривал поля сражений, военные укрепления и дислокации войск, принимал парады и смотры, встречался с офицерами, награждал орденами, медалями, памятным оружием. Можно сказать, что Государь предвидел, что ему скоро придётся занять пост Верховного Главнокомандующего, и не ограничивал свои «командировки» одной лишь Ставкой: в первые месяцы 1915 года он посетил Гельсингфорс (Хельсинки), Полтаву, Киев, Каменец-Подольский, Броды и др. места в Галиции, Львов, Перемышль, Екатеринослав, Тверь, Севастополь, Одессу, Николаев. Там он осматривал хозяйственные и военные объекты, знакомился с положением дел на местах, принимал рапорты должностных лиц… Хочу привести цитату из статьи В.Фёдоровского «Император Николай II и Его Флот»: «В марте 1915 года Государь посетил судостроительные заводы в г. Николаеве, на которых в то время строились черноморские дредноуты (крупные броненосные суда с дальнобойной артиллерией.- Е.М.). Государь пожелал осмотреть место, где раскалённые… шпангоуты выгибаются в… форму, которую они должны иметь, когда становятся «рёбрами» корабля. Здесь, как всегда, был сплошной кошмар: лязг, стук, искры раскалённой стали… Государь долго следил за… работой мастеров. Наконец, сказав что-то одному из лиц Свиты и подойдя к одному из мастеров, собственноручно дал ему золотые часы. Мастер, не ожидавший… Царской милости, совершенно опешил – на его глазах выступили слёзы, и он нервно бормотал: «Ваше Превосходительство… Ваше Превосходительство…». Государь, глубоко тронутый волнением старого рабочего, смутился тоже.., отечески похлопал по плечу, по грязной рабочей блузе, и сердечным образом произнёс: «Ну что вы, что вы… Я только полковник!».

Фактически вопрос занятия Государем поста Верховного Главнокомандующего никогда не возникал, хотя св. Царь готов был с первых дней войны возложить на себя и это тяжкое бремя. Чтобы понять причины отсрочки этого шага Государя, позволю себе вернуться к назначению Николая Николаевича-младшего на этот пост. Вот что писал Великий Князь Александр Михайлович: «Из всех Членов Императорской Семьи… Николай Николаевич, старший Сын моего Дяди… Николая Николаевича-старшего, имел самое большое влияние на наши государственные дела. Два важных акта в истории России – Манифест 17 октября 1905 года и отречение… Николая II 2 марта 1917 года – следует приписать полнейшей аберрации политического предвидения… Николая Николаевича. …Людьми типа… Николая Николаевича можно было бы пользоваться с большим успехом в любом хорошо организованном государстве при условии, чтобы Монарх сознавал бы ограниченность ума этого рода людей.

…Николай Николаевич был превосходным строевым офицером. Не было равного ему в искусстве поддерживать… дисциплину, обучать солдат и готовить… смотры. Если бы …Николай Николаевич оставался на посту командующего войсками Гвардии и Петроградского Военного Округа до февраля 1917 года, он… оправдал бы все ожидания и сумел бы предупредить февральский солдатский бунт…

Если бы Великий Князь посоветовал Государю 2 марта 1917 года остаться на фронте и принять вызов революции, товарищ Сталин не принимал бы в 1931 года в Кремле мистера Бернарда Шоу! Всю… трагедию создавшегося положения Николай Николаевич понял только спустя неделю, когда, приехав в Ставку в Могилёв (после отречения св. Царя. – Е.М.) он узнал, что Петроградский Совдеп запретил г. Керенскому пользоваться его услугами. Можно только удивляться простодушию этого человека, который проезжает по России, охваченной восстанием, от Кавказа до Могилёва и не замечает ни толп народа, ни демонстраций, ни мятежей и остаётся непоколебимым в своей вере, что новые «командиры» оценят его безупречный патриотизм и военный опыт!»

Из цитаты следует, что св. Царя не хотели видеть Верховным Главнокомандующим, т.к. под носом у Николая Николаевича можно было спокойно творить всё, что угодно, прикрываясь разной солдафонской мишурой. Великий Князь был человек-фасад, не обладавший ни масштабностью личности Государя, ни его скромностью (Великий Князь, например, тратил ежегодно 60 тыс. р. из своей казны на образцовую псарню в своей вотчине Першине), ни неброском, но истинным народолюбием св. Царя. Одним словом – полная противоположность Государю. К тому же Великий Князь не отличался храбростью: бывая с Государем на позициях во время войны, он очень боялся случайностей вроде шальной пули, в конфликтных ситуациях предпочитал плыть по течению, а в сложных и трагических – не боролся, а надеялся отсидеться или же впадал в совершенное отчаяние, доводившее его до рыданий и потери контроля и над положением дел, и над собой. Избавление же от ответственности вызывало в нём желание «перекувырнуться» (его слово). В отношениях с Родственниками, особенно если кто-то тяжело болел, «Николаша» был чёрств, злобен и жесток.

На одном из заседаний Совета Государственной Обороны, придуманного Великим Князем, по воспоминаниям Сухомлинова, он услышал от Столыпина негромкое замечание по поводу бестолковой работы Его Высочества: «Да ведь это же настоящий бедлам!».

И даже перешедший к коммунистам Поливанов, большой недоброжелатель Сухомлинова, писал: «Николай Николаевич настолько не был готов для занятия своего ответственного поста, что «долго плакал», не зная, «за что ему взяться, чтобы разобраться с этим делом».

Столь же бестолково, как в Совете Государственной Обороны, «Николаша» вёл себя на посту Верховного Главнокомандующего, что привело не только к военным неудачам, но и к ослаблению прерогатив Царской Власти: возникло двоевластие Ставки и Совета Министров к большой радости оппозиции. А это, в свою очередь, позволило вмешиваться в дела Ставки председателю Думы Родзянко и общественности, в угоду которым для объяснения военных неудач раздули уже упоминавшееся «дело Мясоедова». В сущности, достаточно безликая Ставка во главе с «Николашей» стала лёгкой добычей людей, готовивших государственную измену в военное время.

Думаю, удивляться надо не неуравновешенности «Николаши», а тому, как он умудрялся заигрывать с Думой и оппозицией, шельмовать Распутина, клеветать на св. Царицу и убеждать Государя отправлять в отставку таких верных министров, как Сухомлинов или министр Юстиции И.Щегловитов, а также интриговать вместе с некоторыми Членами Императорской Фамилии (Великая Княгиня Мария Павловна, к примеру, мечтала видеть на Троне своего Сына), кроме, конечно, Великих Князей Константина Константиновича, его Брата Дмитрия Константиновича да ещё нескольких человек. Парадоксально, но уже в то время напрашивались параллели с «великой» революцией 1789 года во Франции, причём св. Царь отождествлялся с «простачком» Людовиком XVI, св. Царица, гневно, слёзно и совершенно безошибочно негодовавшая на отставки верных Престолу министров,- с Марией-Антуанеттой, а Николай Николаевич – с «Великим мастером французского масонства» Луи Филипом Жозефом (Филиппом Эгалите), герцогом Орлеанским, стремившимся руками умело руководимых им «братьев» захватить французский Трон. Конечно, всё происходило с «вариациями на тему», но суть оставалась.

По словам священника Г.Шавельского, Николай Николаевич мечтал упрятать св. Царицу в монастырь, потому что «в ней всё зло», причём это нелепое убеждение до сих пор не изжито. Многие, даже историки, не говоря уж об обывателях, придерживаются мнения, будто Государь находился под влиянием любимой Супруги, диктовавшей ему линию поведения до такой степени, что якобы существовал целый прогерманский заговор («рабоче-крестьянский граф» А.Н.Толстой даже написал историческую фальсификацию – пьесу «Заговор Императрицы»). Но хорошо известно, что в первые месяцы войны св. Царица была занята исключительно благотворительностью, никак не влияла ни на назначение «Николаши» Верховным Главнокомандующим, ни на происходившее в его Ставке. Политическая активность св. Царицы начала расти с увеличением сроков отъездов Государя и ростом нагрузок, которые ему приходилось брать на себя. Но до поры она не была уверена, что смеет давать Супругу-Монарху советы, ведь Царями в одночасье не делаются, без подготовки, без опыта.


Первые просьбы политического характера св. Царица позволила себе в письмах к Государю лишь весной 1915 года, и то потому, что утвердилась во мнении: находясь двадцать лет на Престоле, Она многое узнала и поняла, Ею двигала любовь к Супругу и России, у Неё было благословение Божие, а Её сердце не может обмануть, как не раз говорил «старец» Григорий!..

Государыня искренно желала разделить с Супругом тяжесть креста Монархов. И она была бесспорно права, поскольку у св. Императорской Четы действительно был один крест, переложить который на кого-то другого она не могла и не хотела. И ещё: позиция Государя. Он делился с Супругой своими настроениями и мнениями, зная, что она не имеет личных амбиций, а руководствуется любовью и верой. Если бы св. Царь не чувствовал и не понимал этого и вокруг него не ширилась бы сеть предательских интриг (о них речь впереди), он не написал бы Супруге летом 1915 года: «Подумай, жёнушка моя, не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже…».

Не знаю, что слышали и читали в этих словах другие, а я чувствую в них печальную иронию, усталость, любовь, надежду на лучшее…

И ещё одна параллель с Францией 1789 года, подмеченная французским послом в России М.Палеологом: как во Франции, во всех крупных городах России появились пышные салоны (например, петроградский салон супруги Д.Мережковского З.Гиппиус), клубы, кафе, рестораны, лавки, трактиры и чайные, где открыто, не боясь никакого Охранного Отделения, аристократы и интеллигенты, бульварные журналисты, военные, чиновники всех мастей и др. поносили на все лады св. Царскую Семью и наиболее преданных ей лиц. Что это было? Спровоцированная тайным заговором истерия или начавшийся исторический сдвиг, предвиденный К.Леонтьевым? И то, и другое подогревалось революционной пропагандой, помогало внутренним и внешним врагам России – Дома Богородицы.

Конец 1914 года. На фронтах позиционное затишье, а в тылу вновь стали поднимать голову изменники, пособники английской, французской, японской, канадской, американской, немецкой и австрийской разведок, использовавших любую возможность, чтобы совершить революцию в России, разграбить её полностью и превратить в «вассала» западной масонской демократии с архивной триадой: Свобода, Равенство и Братство. Кроме масонов, в революционной среде действовали агенты иностранных разведок: Ленин со своей камарильей в поте лица работал на германскую разведку, а в итоге – на всех; Троцкий, руководивший смутой 1905 года, — на австрийскую, а в итоге – тоже на всех. В окружении этих двух людей, готовившихся попрать всё русское ради иудо-масонского Коминтерна, уже тогда имелись все «выдающиеся» впоследствии наркомы и другие деятели советской власти. Этих двух людей объединяла, в сущности, вовсе не марксистская утопия, а ненависть ко всему русскому и вообще к России. И как же изощрённо они использовали православное человеколюбие св. Царя, который после подавления смуты 1905 года не стал казнить всего несколько сотен революционеров, полагаясь на их исправление и не желая отнимать у них эту возможность!.. Но БЕЗБОЖИЕ привело этих смутьянов и их окружение не на путь раскаяния, веры и исправления, а на путь беззакония. Этим злодеям, осквернившим своей так называемой «борьбой за светлое будущее» Дом Богородицы, противостояла св. Царская Семья, положившая ради нас свою светлую жизнь, полную всевозможных испытаний и увенчанную мученическим венцом, и лучшая часть русского общества, которая или погибла на полях сражений, или рассеялась по миру.

В истории человечества много страшных примеров гибели праведников: пророка Исаию древние евреи перепилили пилой, Иеремию умертвили мечом, Навуфея забили до смерти камнями, Захарию тоже убили, Господа Иисуса Христа распяли… А сколько примеров в истории Запада!.. Костры папской инквизиции, Варфоломеевская ночь, реки крови Английской и Французской революций, война Севера и Юга в США… Коммунистам было с кого взять пример, и они в этом преуспели.

На полях Первой мировой творилась та же жестокость. Если русские войска брали в плен раненых, они отправляли их в наши лазареты, а с нашими ранеными, попавшими в плен, неприятель поступал крайне жестоко. Подтверждение находим в дневнике Императрицы Марии Феодоровны от 8 (21) сентября 1914 года: «Приняла двух моих кирасиров: Таубе и Лазарева. Оба… ранены, но собираются вскоре… возвратиться на фронт. Они рассказали о несчастном Брюммере, который был ранен в бою и оставлен лежать на поле …до окончания боя. Когда… за ним вернулись его товарищи, чтобы забрать его, они нашли его… изувеченным, с вырезанными глазами! Какие чудовища! Жуткие варвары! Можно ли себе представить такое!»

В нашем плену были немцы, австрийцы, венгры, чехи, словаки, турки… Их перевезли в русскую глубинку, в специальные лагеря, где отношение местных властей к пленным строго контролировалось и любая жестокость наказывалась. Конечно, среди пленных были разные люди, одни после революции лютовали вместе с коммунистами ради наживы и скорого возвращения домой, другие – сражались в рядах Белых Армий. На всё есть воля Божия, но человек далеко не всегда разумно использует свою свободную волю – единственную и действительно бесценную – от Бога – свободу выбора. О выборе русской интеллигенции расскажу, пользуясь дневником И.Бунина, приглашённого М.Горьким в Петроград 14 (27) января 1915 года. 17 (30) января 1915 года он записал: «Птб., гост. «Англия». Дивная морозная погода. Заседание у Сологуба. Он в смятых штанах и лакированных сбитых туфлях, в смокинге, в зеленоватых шерстяных чулках. Как беспорядочно несли вздор! «Вырабатывали» воззвание в защиту евреев (я невольно вспомнил Б.Башилова и Орден Русской Интеллигенции.- Е.М.)».

Петроград не исключение. Сердечная слепота и глухота постигла «передовых» интеллигентов, которые «несли вздор» только ради самоутверждения и создания отрицательного общественного мнения о Царской Власти, в то время как их соотечественники гибли на фронте, города переходили из рук в руки, а женщины и студенты шли в санитарные отряды, в лазареты, в строй и даже попадали в плен!.. В сравнительно благополучном тылу «передовые» люди посещали рестораны и подчас не думали, что это благополучие у них уже ЗАПЛАНИРОВАНО отнять. Они знали, что «вздор» не ко благу, а во вред России, однако, слепые и глухие сердцем, они усердно рубили сук, на котором сидели. Таков был их выбор.

А выбор Императрицы Марии Феодоровны и представительниц знатнейших дворянских фамилий был иным: они создавали санитарные отряды и лазареты, сами ухаживали за ранеными и больными, как св. Царица Александра Феодоровна с Дочерьми.
Под патронатом Марии Феодоровны была создана самая крупная в Царской России общественная организация – РОКК (Российское Общество Красного Креста). В начале Первой мировой РОКК владело капиталом 25 млн. р., его недвижимость оценивалась в 35 млн. р., а запасы госпитального имущества – в 18 млн. р. К середине 1917 года в РОККе работало 136 850 человек (административный персонал насчитывал 5 500 человек): членами РОККа были 39 тыс. человек. В Аничковом дворце в Петрограде размещался Склад РОККа, в ведении которого в 1915 года (возглавляла РОКК сама Мария Феодоровна) были 71 крупный госпиталь, 118 подвижных и этапных лазаретов, 58 передовых санитарных отрядов, 11 санитарных поездов, 185 питательных пунктов, действовавших в прифронтовых зонах, 22 дезинфекционных и 5 хирургических отрядов, 34 санитарных транспортных средства и др. полевых учреждений. За героизм и доблесть, проявленные во время боевых действий, Мария Феодоровна награждала солдат и офицеров русской армии и служащих РОККа особым знаком (значком) в виде вертикального белого ромба с красным крестом, впервые введённым в 1904-1905 годах. Знак вручался от Собственного Её Императорского Величества Императрицы Марии Феодоровны Имени. По Её же инициативе и при содействии Международного Общества Красного Креста и посредничестве Датского Общества Красного Креста датскими, австрийскими и немецкими сёстрами милосердия проводились осмотры лагерей военнопленных в воюющих странах, а в октябре 1915 года было заключено соглашение между Россией и Австро-Венгрией об инспекции лагерей для военнопленных. По распоряжению Марии Феодоровны в течение 1916 года должен был проводиться целый ряд новых инспекций, причём Датская миссия Красного Креста занималась ещё и обменом военнопленными и возвращением их на родину.

Чтобы закончить ряд «портретов» основных изменников, сыгравших безусловно отрицательную роль в истории России и св. Царской Семьи, расскажу о Михаиле Алексееве. Он родился в Вязьме 3 (16) ноября 1857 года в семье штабс-капитана 64-го пехотного Казанского полка, в Кадетском корпусе не учился, окончил Тверскую гимназию и Московское Александровское Юнкерское училище, откуда был выпущен во 2-й гренадерский Ростовский полк в 1876 году, потом переведён прапорщиком в тот же полк, где служил его отец. Участвовал в Турецкой войне, был ранен в ногу и получил три первые боевые награды. В 1887 году, прокомандовав на разных строевых должностях одиннадцать лет, Алексеев в чине штабс-капитана поступил в Академию Генерального Штаба, которую окончил с отличием, получив Милютинскую премию, в 1890 году. Из Академии Алексеева назначили в Петербургский Военный Округ. В чине капитана он, кроме своих прямых обязанностей, преподавал в Петербургском Юнкерском и Николаевском Кавалерийском училищах, затем в Академии Генерального Штаба вёл в 1900-х годах историю военного искусства (в 1898 году Алексеев стал экстраординарным профессором Академии Генштаба, а в 1900 году – начальником Оперативного Отделения Генерального Штаба). С кафедры он говорил своим слушателям о необходимости существования войск Гвардии и в то же время – интересное «раздвоение личности»! – о несовременности и вреде существования дворянского сословия, что помогло созданию «нового порядка», лишавшего Гвардию возможности укомплектоваться отборной, надёжной в государственном смысле частью населения и вливавшего в её состав, неумышленно, явно революционный сброд — достойных «товарищей» Брешко-Брешковской и Керенского.

В 1904 году, когда грянула Японская война, М.Алексеев по собственному ходатайству был назначен в действующую армию, где занимал пост генерал-квартирмейстера 3-й Маньчжурской армии. В 1905 году он получил за боевые отличия Золотое Георгиевское оружие, а после Японской войны служил в должности 1-го обер-квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба. В 1908 году Алексеева произвели в генерал-лейтенанты и назначили начальником штаба Киевского Военного Округа. В этой должности он оставался до начала Первой мировой и фактически был кандидатом на пост начальника штаба Юго-Западного фронта.

Историк С.Фомин, готовя комментарии к книге игумена Серафима (Кузнецова) «Православный Царь-Мученик», нашёл интересные подробности, связанные с происхождением Алексеева: «Имеются… сведения о происхождении… Алексеева из кантонистской семьи. В 1827-1956 годах действовали правила отбывания евреями рекрутской повинности натурой. Кого сдать в рекруты, предоставлялось решать общинам (сдавали, как правило, бедных, не имевших возможности заплатить выкуп, или пойманных беспаспортных единоверцев, не обладавших никакими связями. Как неспособных, как правило, носить оружие, этих еврейских мальчиков чуть старше тринадцати лет, не спрашивая их согласия, переводили в Православие (когда не было гонений на Церковь. – Е.М.). Это были так называемые КАНТОНИСТЫ, общее число которых за двадцать девять лет составило около 50 тыс. человек. Многие из них сделали неплохую карьеру как на военной, так и на гражданской службе. Вступая в брак с русскими, они полностью обрусели и для еврейства были потеряны (так ли это? – Е.М.)» (Дикий А. Евреи в России и в СССР. Исторический очерк. Нью-Йорк, 1967, с.93).

Можно ли это проверить? Израильский профессор С.Дудаков, комментируя роман писателя Н.Вагнера «Тёмное дело», писал: «Ещё в 1910 году генерал А.Поливанов сделал запись в своём дневнике о масонских связях генералов А.Куропаткина, Я.Жилинского, Д.Субботина, а также о цели евреев проникнуть в армию, в частности, в Генеральный Штаб, в котором уже и так были представлены они под русскими фамилиями. В последнем случае видим ясный намёк на генерала М.Грулёва (см.: Поливанов А.А. Из дневника и воспоминаний по должности Военного министра и его помощника. 1907-1916. М., 1924, т.1, с.94).

Разумеется, для более веских утверждений нужны специальные архивные исследования, однако в настоящем повествовании, мне кажется, вполне достаточно приведённой информации.

Как военный М.Алексеев характеризуется и положительно, и отрицательно, поэтому интересен дневник Великого Князя Андрея Владимировича, которого в военной среде считали авторитетным человеком (например, ему поручили расследование причин гибели 2-й армии генерала А.Самсонова). С апреля по октябрь 1915 года Андрей Владимирович близко узнал Алексеева, когда тот командовал Северо-Западным фронтом, а Великий Князь был в распоряжении начальника штаба Северо-Западного фронта. Его Высочество писал, что Алексеев лично вёл всю штабную работу, и «все бумаги писаны его рукой», поэтому «ни начальник штаба, ни генерал-квартирмейстер не в курсе его распоряжений». Это запись от 20 апреля (3 мая) 1915 года. Далее в дневнике упоминался «выгнанный уже раз со службы за весьма тёмное дело» генерал Борисов, настолько неопрятный и внешне неприятный человек из штаба фронта, что «руку ему давать даже противно», причём достойно внимания, что «Алексеев его считает великой умницей, а всё, что он до сих пор делал, свидетельствует.., что это подлец, хам и дурак».

Интересно и мнение генерал-адъютанта Иванова об Алексееве, записанное Великим Князем 4 (17) июля 1915 года: «Алексеев… работоспособный.., трудолюбивый и знающий, но, как военный человек, имеет свои недостатки. Главный – это скрытность. Сколько времени он был у меня, и ни разу мне не удалось с ним поговорить, обменяться мнением. Он никогда не выскажет своё мнение прямо, а всякий категорический вопрос считает высказанным ему недоверием и обижается. При этих условиях работать с ним очень трудно. Он не талантлив и на творчество не способен…».

Андрей Владимирович считал Алексеева мастером «копошиться в бумагах», который сквозь них «жизни, обстановки, настроения не увидит». О Борисове Великий Князь писал: «Вредный человек… Наши неудачи на Карпатах – это всецело его вина. Недели три Алексеев приставал ко мне с этим планом, я всё отклонял его, и теперь стыдно сознаться, но совершенно не могу вспомнить, как это я согласился… Не нравился мне этот план. Это была идея Борисова, сухого доктринёра. …Это он у нас напутал с пополнением. Он много ещё может повредить своими необоснованными советами. Но Алексеев слепо ему верит, и его не разубедить».

Это мнение Великого Князя подтверждено капитаном 1-го ранга Бубновым: «При… Алексееве неотлучно состоял… близкий его приятель и «интимный» советник генерал Борисов. Он… играл роль вроде той, которую при кардинале Ришелье играл о. Жозеф, прозванный «серая эминенция»; так в Ставке Борисова и звали… Генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. Весьма непривлекательная внешность этого человека усугублялась крайней неряшливостью… В высшей степени недоступный и… грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем… По своей политической идеологии он был радикал и даже революционер. В… молодости он примыкал к активным революционным кругам, едва не попался в руки жандармов, чем впоследствии всегда хвалился. Вследствие этого он в душе сохранил ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к Престолу, которое зашло так далеко, что он «по принципиальным соображениям» отказывался принимать приглашения к Царскому столу, к каковому по очереди приглашались все чины Ставки… Трудно сказать, что, кроме военного дела, могло столь тесно связать с ним… Алексеева; разве что известная ОБЩНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕОЛОГИИ и одинаковое происхождение».

Если верить супруге Алексеева, его объединяло с Борисовым и чисто человеческое начало: Алексеев не только помогал ему учиться в Академии Генерального Штаба, но перевёл из госпиталя в Варшаве в Петербургский Николаевский Военный госпиаль (по его просьбе), навещал его там, а потом взял в свою семью долечиваться, когда Борисов пережил в Варшаве большое личное горе и стал психически больным. Конечно, недуг оставил свой след, но это не оправдывает Алексеева в злоупотреблении своим служебным положением: если он не мог удалить из Ставки больного друга, то должен был уйти вместе с ним, а не делать его орудием в руках изменников.

В доверие к Великому Князю Николаю Николаевичу Алексеев, думаю, втёрся просто: взял на себя основную работу Штаба Ставки с исполнительностью и видимой лояльностью (почти так же, но с ещё большим усердием он втёрся в доверие к св. Царю, хотя теперь можно только гадать, какие тайные силы способствовали возвышению Алексеева). Мне неясно и то, как могли генералы М.Алексеев, Л.Корнилов и А.Деникин, организуя в 1918 году Добровольческую Белую Армию, надеяться, что Великий Князь Николай Николаевич возглавит Белое Движение, чтобы потом стать Монархом (в конце 1918 года он жил на своей даче в Крыму)?.. Но вот, кажется, ответ – запись в дневнике Великого Князя Андрея Владимировича от 9 (22) июля 1915 года: «Алексеев проникся «идеей отступления» и не хотел слышать ни о наступлении, ни даже о контратаках. Многочисленные просьбы командующих армиями о переходе в наступление оставались без ответа. Вчера Алексеев приказал всем отходить. Отчаяние во многих армиях ужасное. При таком отступлении мы не только несём большие потери, но теряем и тот нравственный элемент, без которого войну вести нельзя. Работает Алексеев.., очень много, но всё копается в мелочах и духа армии не знает, не знает её нравственной силы… и считаться с ней не желает. Не потому он это делает, что считаться с ней ему не хочется, а… потому, что существование нравственного элемента армии Уставом не предусмотрено и не укладывается в узкие рамки канцелярской души».

2 (15) августа 1915 года Андрей Владимирович писал о сложных отношениях между Алексеевым и начальником штаба фронта генералом Гулевичем, о том, «что все потеряли веру» в Алексеева. Но самое интересное написано Великим Князем на следующий день: «Хорошо, что генерал Рузский успел поговорить с Верховным и… установил твёрдый взгляд на необходимость создать твёрдый кулак в Северной армии. Иначе Алексеев был уже готов отдать и Ригу, ставя этим Петроград… в опасное положение. Он, по-видимому, …не отдаёт себе отчёта о важности некоторых районов». И далее: «Приехал повидать Алексеева Гродненский губернатор… В.Шебеко. Выходя от Главнокомандующего, он подошёл встревоженный ко мне и говорит, что Главнокомандующий ему только что говорил, что армии все разбиты, бегут и всё пропало. Как мог Алексеев такую вещь сказать – прямо непонятно, а Петюша (Великий Князь Пётр Николаевич.- Е.М.) сказал, что это даже преступно так говорить. Я заметил Петюше, что это… характеризует общее настроение, которое может роковым образом отразиться на войсках, раз сам Главнокомандующий позволяет себе говорить такие вещи».

Из этих высказываний ясно, что Алексеев вёл себя, как такой же неуравновешенный «Николаша», которого он 5 (18) августа 1915 года просил об увольнении, говоря: «Несчастливая у меня рука». Это понятно: в июле 1915 года немцы форсировали Вислу, 22 июля (4 августа) 1915 года наши войска оставили Варшаву, а на следующий день – Ивангород; немцы начали атаки Осовца, Алексеев паниковал, как писал генерал-майор Отдельного Корпуса Жандармов А.Спиридович (1873-1952), так что некоторые штабные офицеры даже хотели его убить, но Великий Князь Андрей Владимирович отговорил их; 4 (17) августа 1915 года пала без боя (комендант бежал) крепость Ковно, отчего «Николаша» рыдал, а 6 (19) августа 1915 года немцы взяли Новогеоргиевск (кстати, в этот день Поливанов в Совете Министров (его хотели в Ставке поставить вместо «Николаши» в июле 1915 года) заявил, что «каждую минуту можно ждать непоправимой катастрофы», что «армия уже не отступает, а попросту бежит», что Ставка окончательно потеряла голову…»); 10 (23) августа 1915 года Осовец пал, прославившись героической «атакой мертвецов», шла эвакуация Брест-Литовска, а Ставку перенесли из Барановичей в Могилёв.

Как видно из этого достаточно подробного рассказа, Алексеев смог реализовать свои весьма скромные способности стратега лишь рядом с уравновешенным, умевшим владеть собой св. Царём, которому отплатил за доверие предательством, «искусно играя роль преданного без лести» служаки-монархиста. И ещё добавлю только, что, не будь Алексеева, Брусилова, Рузского, такие фигуры, как генералы Янушкевич или Данилов («Чёрный»), вполне возможно, не сыграли бы своей чудовищной роли в гнусном спектакле «бескровного Февраля».

(Продолжение следует.)