Глава 21. В предфевральской духоте

На суше 7 (20) июля 1916 года 11-я армия генерала В.Сахарова форсировала реку Липу и нанесла сильный удар по австрийским войскам. В тот же день правый фланг и центр Кавказского фронта быстрым наступлением заставили турок отступать и заняли город Гюмюш-хану на дороге Трапезунд – Эрзерум. 12 (25) июля в Ставке св. Царь принял Штюрмера, получившего накануне портфель министра Иностранных Дел (Сазонов ушёл в отставку). Это назначение Императрица Мария Феодоровна считала неудачным, я вернусь к нему ниже. 15 (28) июля пришло известие, что армия Сахарова после упорных боёв прорвала фронт и заняла город Броды. Судя по дневнику Государя, за двенадцать дней наступления на Юго-Западном фронте наши войска взяли в плен 940 офицеров, 39 152 нижних чина, 100 пулемётов, 39 мино- и бомбомётов, 49 орудий (из них 17 тяжёлых), не считая других трофеев. На Ковельском направлении (Западный фронт) Гвардия 15 (28) июля атаковала немцев и прорвала их оборону.
До двухлетия с начала войны оставалось четыре дня. Но немцы были сильней своих союзников: 29 июля (11 августа) 1916 года стало известно, что они не сдали позиций западнее реки Стоход под натиском Гвардии и 3-й армии, тогда как 9-я армия генерала П.Лечицкого на Юго-Западном фронте заняла город Станислав, взяв более 20 тыс. пленных и отбросив врага на Галич, а за два дня до этого Государь принял Рузского, который вновь получил назначение командующим Северным фронтом. Ещё одно главное действующее лицо «бескровного Февраля» заняло своё место.
На фоне таких событий кажется незначительным распад брака Её Императорского Высочества Ольги Александровны с П.Ольденбургским ещё в 1915 году. Но только летом 1916 года в Киеве св. Царь, осмотрев оборудованный Сестрой госпиталь, дал ей свою фотографию и написанное от руки письмо на английском языке, чтобы другие не могли его прочесть, расторгающее её брак с П.Ольденбургским и благословляющее на брак с полковником Куликовским. 27 августа (9 сентября) 1916 года св. Император Николай II утвердил определение Святейшего Синода, признававшее её брак с П.Ольденбургским расторгнутым. Так решилась судьба самоотверженной героини Первой мировой войны, Великой Княгини и прекрасной художницы. 4 (17) ноября 1916 года в церкви святителя Николая в Киеве состоялось венчание Ольги Александровны с Николаем Александровичем Куликовским, ставшим её мужем и другом до конца дней.
Более чем за два месяца Брусиловского прорыва враг потерял только одними пленными 7 757 офицеров и 350 845 нижних чинов, 405 орудий, 388 мино- и бомбомётов, 1 326 пулемётов, 292 зарядных ящика. Мы шли к победе, которая не была нужна ни союзникам, ни революционерам, ни тайному мировому правительству. Царским войскам достаточно было небольшого усилия весной 1917 года, чтобы последовательно вывести из войны турок, болгар, австрийцев, немцев. И тогда Россия получила бы право решающего голоса на мировой арене, но война была развязана вовсе не ради торжества и процветания Российской Империи, положение в верхних эшелонах власти которой уже в 1916 году было крайне тревожным, причём Штюрмер как глава Совета Министров занимал позицию пассивного зрителя, если верить октябристу Н.Оболенскому: «В 1916 году, будучи по своим личным делам в Сибирском Торговом Банке, …я разговорился с одним из служащих… о создавшемся настроении в Петербурге и о положении на фронте. Мой собеседник – еврей, хорошо меня знавший, повторяя избитые сплетни, вдруг начал меня предупреждать о надвигающихся событиях и советовать согласно этому устраивать свои дела.

…Он указал… день, когда вспыхнет восстание при помощи иностранной державы. С большим знанием всего намеченного он говорил о всех последствиях революции, уверяя, что за Россией пострадает вся Европа и что Англия погибнет последняя. …Пройдя все революционные мытарства, я теперь вижу, насколько был хорошо осведомлён мой знакомый, посвящённый в тайны, может быть, мирового заговора.

Призванный на военную службу и часто отлучаясь из Петербурга, я плохо следил за настроением столицы. Всё, что я видел вне Петербурга, было нормально, в напряжённой работе на войну.

У А.И.Гучкова… умер сын. Я пошёл к нему на квартиру на панихиду. …Когда все разошлись, я остался с Александром Ивановичем наедине и начал рассказывать ему всё, что слышал от своего знакомого… Удивлённый подробностями моего рассказа, особенно о дне восстания, Гучков вдруг начал меня посвящать во все детали заговора, называть его главных участников, расписывать… благие результаты, к которым должен будет привести подготовляемый переворот. «Хотите, я вам покажу мою переписку с генералом Алексеевым, вот тут она», — сказал он, подводя меня к своему письменному столу и вынимая целую кипу… писем.
Я понял, что попал в самое гнездо заговора. …Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нём и другие лица, как генерал Рузский, и даже знал о нём А.А.Столыпин, брат Петра Аркадьевича. Он был журналист, довольно легкомысленный и не серьёзный.

…Мои сведения, однако, обеспокоили Гучкова, ему хотелось, чтобы тайна не была разглашена, и он старался вызвать моё сочувствие; мои возражения не имели успеха.

Другим человеком представился мне Гучков, чем я знал его раньше. Умеренный, убеждённый конституционный монархист стал открытым злобным революционером, настроенным больше всего против особы Государя Императора. Под чьим давлением действовал он? Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол сэр Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него.

Петербург был набит бородачами запасными, большей частью из рабочих фабрик и заводов. Каждый солдат получал из революционного фонда ежедневно 25 р. Это происходило в конце 1916 года, а восстание было назначено на 22 февраля 1917 года (словно «подарок» к 304-й годовщине Дома Романовых. – Е.М.). Было время ещё предупредить заговор и ликвидировать зачинщиков. Через несколько дней я отправился к Штюрмеру, тогда председателю Совета Министров, и по долгу присяги доложил ему, что видел и знал. «Примите меры, доложите Государю», — сказал я ему. В ответ… я услышал, что он прикажет немедленно поставить около своей квартиры трёх городовых, а меня просит достать от Гучкова его переписку с Алексеевым. «Власть в ваших руках, я указал вам даже, где хранятся письма, полиция должна произвести выемки, а не я», — ответил я ему (среди офицеров Царской Армии и Гвардии сношения с полицией или жандармами считались бесчестьем.- Е.М.).
Никаких мер не было принято. Как-то в декабре 1916 года меня будят в семь часов утра. «Вас просит по телефону немедленно приехать председатель Государственной Думы Родзянко». Я встречался с ним, но никакой близости не было; что бы это значило? Приезжаю, и вот в продолжение, может быть, двух часов он меня допрашивал, что я знаю и откуда про заговор и как отношусь к нему; потом намёки и разные угрозы. Я не был откровенен с ним, и мы расстались. Заговорщики боялись за свою шкуру, а власть продолжала бездействовать, и с каждым днём развязка приближалась». Я не нахожу объективного объяснения бездействию Штюрмера. Быть может, у него не было надёжной опоры среди министров, быть может, он не хотел ухудшать свою «прогерманскую» репутацию, а, быть может, он в известной мере плыл по течению, как и миллионы его соотечественников, сам не понимая до конца, куда это течение несёт. Конечно, это лишь предположения, но бездействие власти – факт. Ещё более страшным фактом мне кажется участие в заговоре высших военных России, от которых зависела наша победа в мировой войне, в частности, Алексеева. Вот почему и Брусиловский прорыв, и все другие наши наступательные операции, разрабатывавшиеся с его участием и планировавшиеся на весну 1917 года, были всего-навсего ширмой для антимонархического и антироссийского заговора.
К сожалению, Государь верил обманчивой преданности Алексеева и не увольнял его (кстати, эта отставка могла взбудоражить генералитет и офицерский корпус, где было немало лиц, симпатизировавших Алексееву и всерьёз думавших, что именно ему Россия обязана победами). Разумеется, имелись и противники начальника Штаба Ставки, не просто завидовавшие ему, но знавшие его недостатки. К последним принадлежала св. Царица, видевшая Алексеева в Ставке. Она не питала иллюзий на его счёт и старалась пробудить в св. Царе осторожность в отношениях с Алексеевым. В письме от 18 сентября (1 октября) 1916 года она писала Государю: «Теперь идёт переписка между Алексеевым и этой скотиной Гучковым, и он начинит его всякими мерзостями – предостереги его, это такая умная скотина, а Алексеев, без сомнения, станет прислушиваться.., что тот говорит ему против нашего Друга (Г.Распутина.- Е.М.), и это не принесёт ему счастья». И через 2 дня: «…Гучков старается обойти Алексеева – жалуется ему на всех министров… и отсюда понятно, почему Алексеев так настроен против министров, которые, на самом деле, стали лучше и более согласно работают, дело ведь стало налаживаться, и нам не придётся опасаться никакого кризиса, если они и дальше так будут работать». И далее: «Пожалуйста, …не позволяй славному Алексееву вступать в союз с Гучковым, как то было при старой Ставке. Родзянко и Гучков действуют сейчас заодно, и они хотят обойти Алексеева, утверждая, будто никто не умеет работать, кроме них. Его дело заниматься войной – пусть уж другие отвечают за то, что делается здесь». Письмо от 21 сентября (4 октября) 1916 года: «Я прочла копии двух писем Гучкова к Алексееву и велела… скопировать одно из них для тебя, чтобы ты мог убедиться, какая это скотина! Теперь мне понятно, почему Алексеев настроен против всех министров – каждым своим письмом он будоражит… Алексеева, а затем в письмах его факты намеренно часто извращаются… Надо изолировать Алексеева от Гучкова, от этого скверного, коварного влияния». И далее: «Гучков извращает истину, подстрекаемый к тому Поливановым, с которым он неразлучен. Сделай старику (Алексееву.- Е.М.) строгое предостережение по поводу этой переписки, это делается с целью нервировать его, и вообще эти дела не касаются его, потому что для армии всё будет сделано, ни в чём не будет недостатка… Видно, как этот паук Гучков и Поливанов опутывают Алексеева паутиной – хочется открыть ему глаза… Ты мог бы его спасти – очень надеюсь.., что ты с ним говорил по поводу писем». Помня о нелюбви к себе, св. Царица добавляла: «Только не говори Алексееву, что ты узнал от меня… Я чувствую, что этот человек меня не любит».
Тем временем обвинённый Оболенским в бездействии Штюрмер представил Государю доклад (цитирую по отчёту Штюрмера на заседании Совета Министров): «Его Императорскому Величеству мной представлен экземпляр письма на имя генерала Алексеева от… А.И.Гучкова с изветом на генерала Беляева, министров Путей Сообщения – Трепова, Торговли и Промышленности – князя Шаховского, Земледелия – графа Бобринского, а также на председателя Совета Министров. При этом Его Величеству мной доложено, что, по полученным мной из Департамента Общественных Дел сведениям, копии этого письма распространяются в десятках тысяч экземпляров по России.
Его Величество изволил указать Алексееву на недопустимость такого рода переписки с человеком, заведомо относящимся с полной ненавистью к Монархии и Династии.Его Величество изволил высказать, что для прекращения подобных выступлений достаточно предупредить Гучкова о том, что он подвергнется высылке из столиц». Судя по имеющейся у меня информации, Гучкова действительно предупредили, однако запретили ему не проживание в Петрограде и Москве, а лишь въезд в расположение действующей армии. Но дело было уже не в том, как ограничить собственно Гучкова, а в том, что надо было принимать суровые меры уже против многих лиц, вплоть до повальных арестов в Государственной Думе, среди высших военных и титулованных особ, среди журналистов, революционеров, либеральной интеллигенции. Не делалось же это исключительно из-за неверия св. Царя в измену. Он знал чужие слабости и недостатки, ЗНАЛ, что зреет переворот, НО ВЕРИЛ В ПОРЯДОЧНОСТЬ ЛЮДЕЙ И В ИХ СВОЕВРЕМЕННОЕ РАСКАЯНИЕ. Даже св. Царица не смогла поколебать в Государе эту веру: «…Это ещё не так ужасно, как всё прочее, выход мы найдём, но вот эти скоты Родзянко, Гучков, Поливанов и К* являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предполагать (это я чувствую) – у них цель вырвать власть из рук министров».
Публицист С.Мельгунов в «Легенде о сепаратном мире» тоже высказался совершенно определённо: «Александра Феодоровна действительно предчувствовала нечто «гораздо большее» — Монархия была в преддверии «дворцовых заговоров», о которых говорили, пожалуй, даже слишком открыто, не исключая аристократических и великокняжеских салонов. Слухи.., что необходимо обезвредить и укротить «Валиде» (так именовалась Царица в семейной переписке Юсуповых), не могли не доходить до Александры Феодоровны. В одной из версий такого «дворцового переворота», имевшей сравнительно скромную цель изолировать Царя от вредного влияния жены и добиться образования правительства, пользующегося общественным доверием, так или иначе оказался замешанным генерал Алексеев… Этот план, связанный с инициативой не Гучкова, а… князя Львова – в переписке его имя упоминается только в декабре (1916 года.- Е.М.) — изложен нами в книге «На путях к дворцовому перевороту» в соответствии с теми конкретными данными, которыми мы пока располагаем. Отрицать участие в нём Алексеева едва ли возможно…». Как вспоминала Вырубова, Алексеев, отвечая Государю на прямой вопрос о его переписке с Гучковым, солгал, что переписка – миф. Вот выдержки из этого «мифа»: «И не чувствуете ли вы на расстоянии из Могилёва то же, что мы здесь испытываем при ежедневном и ежечасном соприкосновении… со всей правительственной властью (письмо Гучкова Алексееву.- Е.М.). Ведь в тылу идёт полный развал, ведь власть гниёт на корню… Гниющий тыл грозит ещё раз затянуть и ваш доблестный фронт, и вашу талантливую стратегию, да и всю страну в невылазное болото… А если вы думаете, что вся эта власть возглавляется г.Штюрмером, у которого прочная репутация… готового предать,- то вы поймёте.., какая смертельная тревога за судьбу нашей Родины охватила и общественную мысль, и народные настроения… Я уже не говорю, что нас ждёт после войны, — надвигается поток, а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтик…».
Приведённые выдержки – характерный образец гучковского клеветотворчества (при всей пристрастности ЧСК Временного Правительства не было доказано «предательство» Штюрмера). На самом деле предателем был Гучков, который два месяца членствовал во Временном Правительстве, и за этот срок сознательно развалил Российскую Императорскую Армию при помощи генералов вроде Поливанова и ему подобных изменников.
Алексеев верил всем измышлениям Гучкова и вёл себя соответственно. Однажды он вызвал генерала Н.Иванова, командовавшего одной из армий Южного фронта, и заявил, что ПО ПРИКАЗУ св. Царицы, Распутина и Вырубовой Иванов снят с поста командующего. Иванов не поверил и ответил: «Личность Государыни Императрицы для меня священна – другие же фамилии я не знаю!» Как писала Вырубова, «Алексеев оскорбился недоверием к нему… Иванова и пожаловался на него Государю, который его стал не замечать. …Рассказывая мне об этом, генерал (Иванов.- Е.М.) плакал… Государь, думаю, гневался на Алексеева, но в такое серьёзное время, вероятно, не знал, кем его заменить, т.к. считал его талантливейшим генералом. Впоследствии Государь изменил своё обращение с генералом Ивановым и был к нему ласков».
Это только один из примеров клеветы на св. Царицу и правительство. Измена в тылу готовилась тщательно и целенаправленно и оказалась сильнее неприятельских армий. Как говорится, что и требовалось доказать…
В преддверии роковых для России событий 1917 года положение на фронтах вселяло надежду на победу.
4 (17) августа 1916 года в Ставке у св. Царя принимали двух французских генералов, один из них М.Жанен (главный резидент французской разведки, глава французской военной миссии при Ставке, участник военно-масонского сговора с коммунистами, в результате которого в 1920 году был арестован и убит Верховный Правитель России адмирал А.Колчак). Очевидно, основной темой беседы было вступление в войну Румынии, потому что уже 12 (25) августа 1916 года военный агент в Румынии Татаринов доложил Государю о положении дел и представил подписанное соглашение о союзе Румынии и России. Два дня спустя румыны объявили войну Австро-Венгрии, получив нашу военную поддержку: 3-я кавалерийская дивизия форсировала Дунай в Добруджу, а пехота пошла на судах вверх по Дунаю к Черноводам. 16 (29) августа Государь получил известие, что Италия объявила войну Германии, а Германия – Румынии. Румыния была слабым противником, но Берлин явно переоценил свои военные возможности, экономика и армия Германии оказались перенапряжены. Получился новый «август 14-го», но с более благоприятными для России вариациями.
18 (31) августа 1916 года за день упорных боёв на Юго-Западном фронте наши войска взяли 6 орудий, 55 пулемётов и 7 бомбомётов, 289 австрийских офицеров, 15 501 нижний чин, из которых 2 400 немцев. Вечером следующего дня св. Царь принял Морского министра И.Григоровича.
22 августа (4 сентября) 1916 года в 5 ½ Государь со св. Царевичем и сопровождающими поехали встречать Государыню с Дочерьми, прибывшими в Ставку второй раз. Дневник св. Царя полон поразительного спокойствия, словно у Него не было и тени подозрения о заговоре в тылу…
25 августа (7 сентября) 1916 года некто Кегресс показал Государю «новый автомобиль, который проходит по всякой местности». Это был наш первый колёсный вездеход. 27 сентября (10 октября) св. Царь принял посла Румынии Диаманди с королевским флигель-адъютантом Ангелеско, передавшим письмо от короля. Очевидно, основной темой беседы была наша военная помощь румынам.
В тот же день Государь в обычном кинематографе посмотрел «интересную ленту с Английского фронта» в Европе, а 28 сентября (11 октября) заслушал первый доклад небезызвестного «распутинского» министра Внутренних Дел Протопопова. Но что интересовало св. Императора в английских кинолентах?
Я уже писал о стремлении англичан создать принципиально новые виды вооружений, и это у них получилось: они сделали скоростной (по понятиям того времени) тяжёлый бомбардировщик «Феликстоу F-2А» с открытыми и закрытыми кабинами, который мог увидеть субмарину под водой и потопить её бомбами. Он был оснащён мощными пулемётами для борьбы с немецкими дирижаблями и аэропланами. Сделать такую же, если не лучшую, машину нам помешала революция. Ещё, как я упоминал, в 1916 году англичане применили на Западном фронте в Европе первую в истории сухопутную бронированную машину – танк. По тогдашним экземплярам – огромным, неповоротливым, вооружённым пушкой и пулемётами или только пулемётами,- очень трудно было поверить в их большое будущее (скорость низкая, проходимость оставляла желать лучшего, броня даже на бортах редко выдерживала взрыв обычной ручной гранаты). И всё же это была принципиально новая ударная сила, против которой винтовка и пулемёт не годились. Первый в русской истории колёсный танк был построен в обстановке строжайшей секретности на севере Московской губернии, в лесу близ станции Орудьево по проекту инженера Лебеденко. Внешне машина была мало похожа на танк, но всё же это был танк, который за счёт колёс двигался по пересечённой местности побыстрее английских гусеничных мастодонтов. Передние два колеса были 9-метровой высоты, между ними имелся лафет с двумя орудийными башнями посередине (пушки были установлены вверху и внизу), а с боков – пулемётные башни. Танк инженера Лебеденко до сих пор остаётся самым крупным в истории танкостроения. В 1916 году по результатам испытаний он был признан неудачным, революция 1917 года помешала его усовершенствованию, так что он не стал родоначальником бронетанковых войск России. Советская власть со свойственной ей небрежностью и недальновидностью, вызванной элементарной неграмотностью «легендарных» красных «героев» Будённого и Ворошилова, в 1923 году отправила танк Лебеденко в переплавку.
Продолжая тему военных достижений Царской России, нельзя не закончить историю автомата В.Фёдорова. В 1913 году он изготовил два экземпляра уменьшенной и облегчённой винтовки под патрон 6,5 мм (этот калибр имел свои технические преимущества, увеличивал дальность стрельбы и боезапас стрелка). По сравнению с винтовкой Мосина, новое оружие было в длину примерно 1 м, то есть находилось в промежутке между автоматической винтовкой и ручным пулемётом, и Фёдоров предложил назвать своё изобретение по-новому – автомат. Но автомат требовал организации новых производств, а война серьёзно замедляла этот процесс, оттянув необходимые кадры на фронты и на три основных казённых завода – Ижевский, Тульский, Сестрорецкий.
По заданию Военного Министерства Фёдоров в 1915-1916 годах ездил в Японию для закупки магазинных винтовок «Арисака» (Arisaka Type 38) образца 1905 года того же калибра, что и его автомат, их отправили в войска Северного фронта, однако туда же направлялись и батальоны, вооружённые автоматом Фёдорова (его временно переделали под японский патрон меньшей мощности).
В боях быстро выяснилось, что во многих случаях автомат может успешно заменить ручной пулемёт, поэтому появились предложения увеличить, как у ручного пулемёта, толщину стенок ствола, чтобы он не перегревался при стрельбе длинными очередями. Это положило начало созданию сверхлёгкого ручного пулемёта, годного для вооружения пехотных и стрелковых частей русской армии, но во время войны такое перевооружение провести не успели. Однако уже в середине войны св. Царь одобрил решение о строительстве в г.Коврове Тульской губернии завода по производству автоматического оружия. Одобрил он и решение специальной комиссии, рекомендовавшей к производству автомат Фёдорова и ручные пулемёты «Мадсен» и Льюиса. Работы по строительству завода вели на концессионных началах датские подрядчики и специалисты, которые допустили перерасход денежных средств под тем предлогом, что от них требовалось построить завод и организовать производство двух совершенно разных по конструкции видов оружия в предельно сжатые сроки. Короче, до переворотов 1917 года завод не пустили.
Фёдоров не уехал из советской России, и в 1918 году его направили в Ковров для продолжения работ по выпуску автомата. На заводе по тогдашним законам его избрали директором, а его сотрудника В.Дегтярёва – очень талантливого потомка тульских оружейников – назначили заведующим опытной мастерской. Наряду с автоматом, начиная с 1924 года, приступили к работам по созданию унифицированных с ним пулемётов – ручных, танковых, авиационных, зенитных. Автомат Фёдорова, запущенный в серийное производство в 1919 году и, возможно, участвовавший в Гражданской войне и подавлении пролетарских и крестьянских восстаний против советской власти, был на вооружении КА и РККА до конца 20-х годов XX века, пока Сталин, Ворошилов и Будённый не предъявили к стрелковому оружию чрезмерное требование пробивать бронебойными пулями бронированные цели. Пуля 6,5 мм автомата пробивала более лёгкую броню, чем пуля винтовки 7,62 мм, поэтому автомат сняли с вооружения, сделав упор на создание автоматических и самозарядных винтовок, которых к началу Второй мировой войны выпустили маловато, а бои 1941 года показали, что даже противотанковые немецкие ружья со стандартным винтовочным патроном калибра 7,62 мм, несмотря на большой пороховой заряд, не пробивали бронированные цели. Так армия лишилась до 1947 года автомата, превосходившего пистолеты-пулемёты по прицельной дальности в два раза – 400 м. против 200 м. Автомат Фёдорова имел деревянное ложе, коробчатый магазин с рукояткой перед ним, автоматику: ствол с коротким ходом, переводчик огня (одиночные выстрелы или очередь). Он мог спасти тысячи жизней, тем более, что в 1944 году немецкий конструктор Хуго Шмайссер (1894-1953) (он также спроектировал пистолет-пулемёт MP-18 с барабанным магазином) создал автомат под промежуточный патрон с автоматикой с отводом газов, нацисты имели в войсках 12 тыс. таких автоматов с рожковым магазином, известных как STG-44. За разгильдяйство и серость советской власти мы заплатили неимоверно дорогую цену.

Возвращаюсь к военным событиям предреволюционной поры. 11 (24) октября 1916 года в Ставку из Добруджи пришло известие об отходе наших и румынских войск и о сдаче Констанцы (австрийцы и немцы всё же собрались с силами и перешли во временное наступление). 13 (26) октября св. Царь принял генералов, штаб- и обер-офицеров и нижних чинов, командируемых в румынскую армию в качестве инструкторов. 18 (31) октября св. Царская Семья отбыла из Могилёва вместе с Государем, который радовался и своему поезду, и отъезду. «Невмоготу мне стало это 5-месячное сидение на месте!» — написано в Царском дневнике. Меня не покидает мысль, что св. Царя что-то тяготило в атмосфере Ставки, и я думаю, он чувствовал собравшуюся вокруг него грозу. На следующий день, в канун 22-летия кончины Александра III (до чего же всё изменилось с тех пор!) св. Царская Семья приехала в Царское Село и побывала в Петрограде на заупокойной обедне. К сожалению, покоя уже не было: через два дня, несмотря на «здоровеннейший насморк», Государь принял, кроме других лиц, итальянского посла Карлотти и генерала Ромеи, передавших ему от короля «военную медаль», а 23 октября (5 ноября) 1916 года из Севастополя вернулся И.Григорович, который ездил туда для выяснения причин взрыва на линейном крейсере «Императрица Мария» (благодаря случайности и грамотным действиям адмирала Колчака это несчастье, вызванное самодеятельностью кондуктора, уронившего тяжёлый полузаряд, который он не имел права поднимать без помощника чтобы положить в ячейку, обошлось без больших жертв и вывода из строя стоявшего рядом линкора «Императрица Екатерина Великая»). Добавлю, что через специально направленного в Севастополь из Ставки капитана 1-го ранга Бубнова Государь уговорил Колчака взять назад прошение об отставке, которое Колчак подал на Высочайшее Имя, считая себя виновником несчастья. Его прямой вины не было, сказалось общее падение дисциплины. Григорович и другие предполагали диверсию.
25 октября (7 ноября) 1916 года Государь со св. Царевичем, закончив все дела, уехали в Ставку, предварительно сделав смотр на площадке Большого Екатерининского дворца четырём запасным Гвардейским стрелковым дивизиям. Темнело рано, в Ставку прибыли в 5 ч. следующего дня, осмотрев на одной из станций три роты, ехавшие на пополнение 3-го Кавказского корпуса. 27 октября (9 ноября) 1916 года в Штабе Государь и Наследник приняли депутацию 1-го Донского казачьего полка, затем слушали доклад Алексеева, а в 6 ч. вечера отбыли в Киев, где провели больше суток, повидали Императрицу Марию Феодоровну и Ольгу Александровну. Св. Николай II произвёл в офицеры юнкеров 5-й Киевской школы и осмотрел новые Юнкерские училища: Николаевское, Николаевское Артиллерийское (оно строилось на окраине Киева), Алексеевское Инженерное и Киевское Великого Князя Константина Константиновича училище. К вечеру 30 октября (12 ноября) 1916 года Государь со св. Царевичем вернулись в Ставку, где 1 (14) ноября к Царскому столу пришло «многое множество англичан, ехавших к нам на фронт» (интересная информация). 2 (15) ноября Государь осмотрел вернувшуюся с фронта 4-ю Терскую сотню Личного Его Императорского Величества Конвоя, вручил офицерам ордена, а нижним чинам – Георгиевские Кресты IV степени (солдатские).
В сущности, на этом нашу военную историю предреволюционной поры можно считать завершённой, добавлю лишь, что за всё время наступления на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, ранеными и пленными до 1,5 млн. человек. Потери наших войск составили 500 тыс. человек. Многие исследователи сходятся во мнении, что мы могли победить без дальнейших наступательных операций: немцы, австрийцы и турки были так измотаны авантюрной войной на два фронта, что нам достаточно было вести позиционную войну, чтобы враг совсем обессилел. Возможно, это и правда, но правда и другое: удобный союзникам заговор против нашей Монархии помешал нам победить. Не надо никого оправдывать, надо просто признать позорный факт нашей измены своему Миропомазаннику. Я уже приводил версию заговора Гучкова, теперь представлю версию заговора князя Львова — главы «Земгора». Львов тоже рассчитывал на помощь армии и располагал легальным печатным органом – «Известия» Главного Комитета Всероссийского Земского и Городского Союза. Не знаю, когда началась связь Львова с генералом Алексеевым, но в 1916 году их отношения были уже вполне доверительными. По мнению Мельгунова, Львову удалось «заразить» Алексеева опасениями по поводу «германофильского» окружения св. Царицы. Алексеев боялся каждого посещения Государыней Ставки: Гучков и Львов убедили его, что присутствие в Ставке св. Царицы может усилить происки «немецкой партии» в Петрограде. Единство взглядов объясняет доверие Алексеева к Львову (руководящие способности Львова Алексеев высоко ценил). Того же мнения придерживался офицер Царской Ставки М.Лемке, дневнику которого, мне кажется, можно доверять: Лемке лоялен к св. Царской Чете, хорошо знал Алексеева и общую атмосферу в Ставке.
Лемке считал Львова последовательным инициатором заговора. По его мнению, начало осуществления переворота планировалось на конец осени 1915 года. Во французском издании воспоминаний А.Керенский рассказал, что план заключался в аресте Государыни, ссылке её в Крым и принуждении св. Царя пойти на некоторые реформы, то есть, очевидно, на согласие создать «Министерство Общественного Доверия» во главе с Львовым, но Керенский указывал октябрь, а не ноябрь 1915 года. Однако именно в ноябре этого года по поручению Львова к Алексееву в Ставку приехал представитель главы «Земгора». Во время приёма Алексеев молча подошёл к настенному календарю и, оторвав все листки до 30 ноября (по ст. ст.), сказал: «Передайте князю Львову, что всё, о чём он просил, будет выполнено» (это из дневника Лемке.- Е.М.). Вероятно, на 30 ноября и назначалось условленное выступление».
Кого думал задействовать Алексеев? Лемке писал: «Недаром есть такие приезжающие, о цели появления которых ничего не удаётся узнать, а часто даже и фамилию не установишь. …Алексеев долго не выдержит своей роли, что-то у него есть, связывающее его с генералом Крымовым (масон, покончил с собой в 1917 году после неудачного похода на красный Петроград генерала Л.Корнилова.- Е.М.) именно на почве политической, хотя и очень скрываемой деятельности».
Мятежа в 1915 году не случилось, и в 1916 году Лемке записал: «Меня ужасно занимает вопрос о зреющем заговоре. Но узнать что-либо определённое не удаётся. По некоторым обмолвкам Пустовойтенко видно, что между Гучковым, Коноваловым (крупный фабрикант, глава партии прогрессистов и «Прогрессивного блока», товарищ председателя 4-й Думы, министр Промышленности и Торговли во Временном Правительстве.– Е.М.), Крымовым и Алексеевым зреет… заговор, которому не чужд ещё кое-кто».
Нет сомнения, что Львов и Алексеев планировали использовать распропагандированные воинские части и сговорившихся авторитетных генералов для ареста св. Царицы и предъявления ультиматума Государю. Косвенные сведения говорят о негласном военном совещании в Ставке летом 1916 года, на котором уже решался вопрос о низложении св. Царя. Однако этот план странным образом начал распадаться: осенью 1916 года у Алексеева вдруг обострилась застарелая болезнь, и, как ясно из Государева дневника, он, временно передав дела Пустовойтенко и пролежав несколько суток в постели, условился с пришедшим к нему Государем об отпуске в Севастополь для лечения. Обязанности начальника Штаба Ставки были возложены на генерала Гурко, того самого генерал-лейтенанта Василия Иосифовича Гурко (Ремейко-Гурко), члена «Военной ложи» Гучкова. Фактически масонская «сеть» в Ставке не нарушилась, но Алексеев, очевидно, был более значительной фигурой, чем Гурко. Он даже не принял в Крыму Львова. Однако вот цитата из исследований генерала А.Деникина: «В Севастополь к… Алексееву приехали представители думских и общественных кругов. Они… заявили, что назревает переворот. Как отнесётся к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведёт переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета.
Алексеев в… категорической форме указал на недопустимость… государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его… определению, «и так не слишком прочно держится», просил во имя сохранения армии не делать этого шага.
Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению… переворота (кто кого обманывал? – Е.М.).
Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял меня впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили своё… решение: подготовка переворота продолжалась».
Для большей ясности приведу цитату из гораздо более позднего источника – работы Н.Берберовой «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия», увидевшей свет в № 1 журнала «Вопросы литературы» за 1990 год, то есть в апогее «плюрализма» М.Горбачёва: «Мы знаем теперь, что генералы Алексеев, Рузский, Крымов, Теплов и, может быть, другие были с помощью Гучкова посвящены в масоны. Они немедленно включились в его «заговорщицкие планы». Все эти люди, как это ни странно, возлагали большие надежды на регентство (при малолетнем Царевиче Алексее) Великого Князя Михаила Александровича, брата Царя». В № 6 того же журнала за тот же год Берберова продолжала: «…У него (В.А.Маклакова. – Н.Б.) были отношения с генералом М.В.Алексеевым, который участвовал в гучковских планах свержения Царя. Ещё летом 1916 года Маклаков и Алексеев беседовали о положении в России. Об этом и о левизне Алексеева имеется его собственноручная запись в его архиве».
В №№ 7-8 журнала «Вопросы истории» за 1991 год была опубликована ещё более исчерпывающая информация, которую использовал О.Платонов в книге «Терновый венец России. История масонства 1731-1995», Москва, 1995 год: «По рассказу самого Гучкова, заговорщики прорабатывали несколько вариантов захвата власти. Первый… предусматривал захват Царя в Царском Селе или Петергофе… Второй… рассматривал возможность провести эту операцию в Ставке, но для этого заговорщики должны были привлечь к делу членов Военной масонской ложи, в частности… Алексеева и Рузского. Однако Гучков и его соратники понимали, что участие высшего генералитета в акции государственной измены вызовет раскол в армии и приведёт к потере её боеспособности. Решено было держать высших военных-изменников в тени, чтобы не возбуждать общественное мнение. …Они больше могли сделать для заговора, влияя на события косвенным путём, не давая верным военным частям прийти на помощь Государю (что в дальнейшем и произошло). С генералом Алексеевым… Гучков был хорошо знаком с Японской войны, ещё ближе они сошлись, когда генерал командовал Северо-Западным фронтом. …Через Алексеева Гучков пытается оказывать и оказывает влияние на военные действия. Он пишет письма со своими советами и тайно передаёт их Алексееву. Некоторые из… писем становятся достоянием гласности и приобретают скандальную известность. В них Гучков клеветнически фальсифицирует события. Алексеев получал также письма от Г.Львова и встречался с ним. Князь Львов рассказывает Маклакову, что вёл переговоры с Алексеевым осенью 1916 года. У Алексеева был план ареста Царицы в Ставке и заточения её в монастырь. План не был осуществлён, потому что Алексеев заболел и уехал в Крым».
Закончу выдержкой из «Очерков русской смуты» А.Деникина: «…Предполагалось вооружённой силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград (так и сделали в 1917 году. – Е.М.). Далее должно было последовать предложение Государю отречься от Престола, а в случае несогласия, ФИЗИЧЕСКОЕ ЕГО УСТРАНЕНИЕ. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович».
Есть мнение, что Алексеев потому не принял в Севастополе Львова, что хотел только арестовать Государыню, но не доходить до цареубийства (арестовать Государыню в Ставке заговорщики хотели, вероятно, не раньше 13 (26) ноября 1916 года, когда она приехала с Дочерьми к св. Царю, чтобы вся св. Семья соединилась накануне 22-летия браковенчания Их Величеств. Это был последний приезд св. Царицы в Ставку). Что касается захвата самого Государя в поезде, то это и произошло в «бескровном Феврале» 1917 года. Я думаю, что так реализовался или запасной план, или новый, подогнанный «под настроение» Алексеева, который не сообщил о заговоре судебным властям, как того требовали уголовные законы России, и ничего не доложил св. Царю, как того требовала присяга.
Есть и ещё одно обстоятельство: изложенный Деникиным порядок отречения от Престола св. Царя полностью соответствовал Основным Законам Российской Империи и был возможен лишь до вступления в морганатический брак Великого Князя Михаила Александровича, а значит, последний имел право на регентство к 1916 году уже, мягко говоря, довольно туманное, поэтому не остаётся сомнений, что заговору нужна была не замена Монарха, а ЛИКВИДАЦИЯ МОНАРХИИ вообще. Вероятно, я немного «притягиваю за уши» значение фактов, но мне видится в таком положении вещей явное наказание свыше. Дело в том, что Православная Церковь давно ослабила свою мистическую силу надёжного и неустрашимого защитника Самодержавия, в частности, св. Царя, так много сделавшего для её укрепления. Церковь стала поклоняться злату, превратила обряды в источник дохода, придала им формальный характер (народ этому не препятствовал, такое есть и в наши дни).
Кроме того, Церковь ещё во время Японской войны, во время смуты 1905 года как бы отринула от себя Государя. Случилось это так. В конце зимней сессии Священного Синода все синодалы во главе с первенствующим Санкт-Петербургским и Ладожским митрополитом Антонием (Вадковским), согласно обычаю, пришли к св. Царю, чтобы благословить его на дальнейшие труды. В печати тогда говорили о пользе возрождения в России Патриаршества (Церковь вдовствовала с 1700 года по вине Петра I), и святители решили намекнуть Государю на необходимость избрания Патриарха. Обласкав синодалов, св. Царь вдруг опередил их и сказал: «Мне стало известно, что теперь и между вами в Синоде, и в обществе много толкуют о восстановлении Патриаршества… Вопрос этот… заинтересовал меня. Я… ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей Патриаршества на Руси и его значения в дни великой Смуты междуцарствия и пришёл к заключению, …что для России, переживающей новые смутные дни, Патриарх и для Церкви, и для Государства необходим. Думается мне, что и в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше… мнение?».
Узнав положительное мнение членов Синода, Государь спросил их о кандидате на Патриарший Престол, чем поверг иерархов в замешательство, т.к. никакого кандидата у них в ту пору не было. Услышав об этом, св. Царь предложил себя: «По соглашению с Императрицей, …я оставляю Престол моему Сыну и учреждаю при нём регентство из Государыни Императрицы и Брата моего Михаила (тогда Его Высочество ещё не состоял в морганатическом браке с Н.Брасовой. – Е.М.), а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагаю себя вам в Патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете?». Ошеломлённые члены Синода промолчали, тогда св. Царь, ничего не сказав, окинул святителей пристальным негодующим взглядом, поклонился им и ушёл.
По Основным Государственным Законам Российской Империи предложение Государя целиком соответствовало положению, предусмотренному на случай его кончины, однако и в мистическом отношении он был прав: единственно пригодная для России взаимосвязанность Монаршей и Патриаршей власти исторически была, есть и будет жизненно необходимой государственной гармонией, потому что, как сказано в «Православном Церковном Праве» (1897 год) епископа Никодима, «Церковь, …посвящая Царей посредством особого своего чина и Миропомазуя их на Царство, причисляет их к разряду лиц, на которых излита благодать Божия». Это подтверждает, что власть Царя и Патриарха – это не двоевластие, а целостность одной власти, и разрушать её преступно. Вот что хотел предотвратить св. Царь, предлагая себя в Патриархи. Больше он не возвращался к этому вопросу, предоставив Церкви косвенно содействовать заговору против Богом данной власти, стать его жертвой и только потом запоздало и жестоко раскаяться. Церковь вовремя не поняла гнева Божия и не увидела путей спасения, хотя гонения на неё Бог начал попускать за двенадцать лет до антиправославного переворота: «Уже в 1905 году в газетах стали появляться сообщения о первых жертвах… В Ялте за бесстрашные обличения царивших тогда в городе революционных настроений в своём доме, на глазах у жены и трёх малолетних сыновей, был заколот кинжалом о. Владимир Троепольский. …В селе Городище Царицынской губ. 30 ноября 1906 года, также в своём доме, был убит… о. Константин Хитров. Убийцы не пощадили никого из его домашних: о. Константин, его матушка, 5-летний сын Сергей и малолетний Николай, все были найдены с проломленными черепами. В 1910 году в Тифлисе был убит экзарх Грузии архиепископ Никон. Эти первые жертвы по сравнению с тем, что суждено было перенести русской Церкви позднее, являлись как бы маленькими царапинками на её теле. С приходом …большевиков она уже обагрилась кровью мучеников (это была уже ИСКУПИТЕЛЬНАЯ кровь. – Е.М.)», — писала монахиня Таисия в книге «Жития святых. 1 000 лет русской святости».
Посмотрим, что происходило в столице Империи Петрограде в преддверии «бескровного Февраля»? Верховное командование постоянно получало оттуда донесения Охранного Отделения о прямой подготовке к революции, и генерал-адъютант Алексеев незадолго до революционных событий выделил Петроград и прилегающие местности в «особую область», возглавлять которую назначил никому не известного, ничем себя не зарекомендовавшего, «заурядного» генерал-лейтенанта С.Хабалова, который, «не отдавая себе отчёта в положении, вероятно, из карьерных соображений, НЕ РЕШАЛСЯ ДОКУЧАТЬ СТАВКЕ (выделено мной. – Е.М.) какими-либо своими требованиями и довольствовался тем, что имел». Хабалов (1858-1924), генерал-лейтенант по Уральскому Казачьему Войску, имел в Петрограде в своём распоряжении, кроме полиции, мизерное количество сил: запасные батальоны Гвардейских полков, один казачий второочередной полк и несколько сотен юнкеров и кадет. Последние были более надёжны в моральном отношении, но не представляли почти никакого военного противовеса распропагандированным и купленным запасным гвардейцам и казакам. Капитан 1-го ранга Бубнов объяснил положение так: «В 1916 году запасные батальоны были укомплектованы солдатами старых сроков службы, семейными, давно уже потерявшими понятие о воинской дисциплине и сами бывшими… благоприятным «материалом» для возбуждения, а никак не для усмирения беспорядков; при этом почти все, — к тому же совершенно недостаточные числом, офицеры этих батальонов, — призванные также из запаса, принадлежали к радикально и даже революционно настроенным слоям русского общества; они… и увлекли в критический момент запасные батальоны на сторону революции и тем обеспечили ей успех». В Ставке знали, что Государь высказал Алексееву пожелание усилить гарнизон Петрограда частями Гвардии из находившегося на фронте корпуса; но, как обычно, не повторяя однажды сказанного, св. Николай II и на этот раз не оказал давления на Алексеева, несмотря на все просьбы командира корпуса генерала Безобразова. Алексеев же уверял, что власти в столице контролируют ситуацию, а все казармы заняты запасными, так что в условиях зимы разместить в Петрограде дополнительные части негде. Короче, Алексеев НИЧЕГО не сделал для усиления Петроградского гарнизона, хотя вполне мог, если бы понадобилось, «произвести некоторые «уплотнения» населения, которое до сих пор ни в какой ещё мере не испытывало на себе неудобства войны».
Заменивший Алексеева на время болезни генерал Гурко не только не улучшил дисциплинарное состояние войск Петроградского гарнизона, но пошёл ещё дальше: не выполнил ни одного приказа Государя о вводе в Петроград более дисциплинированных частей! И.Солоневич нелицеприятно писал: «И вот тут Государь Император… допустил недосмотр: поверил генералам Балку (градоначальник Петрограда. – Е.М.), Гурко и Хабалову (они тоже уверяли, что никак нельзя усилить гарнизон столицы фронтовыми частями Гвардии. – Е.М.). Итак, все фигуры на шахматной доске заговора – самого трагического и, может быть, самого гнусного в истории… — были уже расставлены… Вся Гвардия была заблаговременно… заменена «маршевыми батальонами», для размещения которых не нашлось, видите ли, места во всей России».
Вот доказательства правоты Солоневича – письмо св. Царицы к Супругу от 4 (17) декабря 1916 года: «Не забудь запретить Гурко болтать и вмешиваться в политику. Это погубило Николашу и Алексеева. Последнему Бог послал болезнь – очевидно, с целью спасти тебя от человека, который …приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей…».
В Ставке гнездилась ненависть к св. Царю, которого сумел обмануть, но не смог сломить генерал Алексеев, почему он и выбрал в свои «преемники» масона генерала Гурко, с которым в Ставку проникли СЛУХИ, что будто бы он-то и примет против Государя «решительные меры». Но проходили дни, а ничего не менялось, только обострялась борьба общественности с Монархией. Гурко тоже не сломил св. Царя и только усилил крамолу в Ставке, чем досадил вернувшемуся после болезни Алексееву, который потому и упросил Государя назначить Гурко «вне очереди», что тот, видимо, обещал Алексееву принять «решительные меры» против св. Царя. Остановила его, конечно, духовная сила Государя, а вовсе не «НЕ ИЗЖИТОЕ ЕЩЁ традиционное верноподданическое чувство», как думал Бубнов. Кстати, рецензент его книги (она вышла в 1955 году) К.Аскольдов писал: «…Кроме «возвышенных чувств», чины Ставки жили и… другими, менее возвышенными интересами, которые сплачивали их всех в ненависти к Царю. Это ясно видно из следующего признания… Бубнова: «Не успели мы ещё окончательно разместится в Могилёве, как нас точно громом поразила мысль о смене Верховного Главнокомандующего. МЫ ВСЕ, ПРОНИКНУТЫЕ БЕЗГРАНИЧНОЙ ПРЕДАННОСТЬЮ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ, …были …совершенно подавлены…». И дальше следует весьма любопытное признание: «В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест и, ПОЖЕЛАЙ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ (Николай Николаевич. – Е.М.) ПРИНЯТЬ В ЭТОТ МОМЕНТ КАКОЕ-ЛИБО КРАЙНЕЕ РЕШЕНИЕ, МЫ ВСЕ, А ТАКЖЕ И АРМИЯ, ПОСЛЕДОВАЛИ БЫ ЗА НИМ». Будущие историки поблагодарят… Бубнова за это откровенное признание».

Очевидно, те же «возвышенные чувства» толкнули на измену и командующего Кавказским фронтом Великого Князя Николая Николаевича. Когда в декабре 1916 года полиция запретила в Москве съезд деятелей «Земгора», князь Львов, который должен был председательствовать на этом съезде и активно участвовать в обсуждении положения в России, пригласил к себе на тайное совещание в числе нескольких самых активных деятелей Всероссийского Союза Земств и Городов А.Хатисова, Тифлисского городского голову и председателя Кавказского Отдела «Земгора». Львов заявил, что только переворот может изменить «бедственное» положение в Империи, а Престол, вопреки Основным Государственным Законам, должен быть передан Великому Князю Николаю Николаевичу. Собравшиеся одобрили заявление Львова и поручили Хатисову ознакомить Высочайшего Дядю в Тифлисе с планом переворота, чтобы знать, можно ли рассчитывать на Его Высочество.
Поздравляя Великого Князя в Тифлисе с Новым Годом, Хатисов изложил ему всё услышанное в Москве у Львова. Застигнутый врасплох Великий Князь сказал, что даст ответ на сделанное ему политическое предложение позже.

Видя, что заговор не раскрыт, Его Высочество через несколько дней опять принял Хатисова, но отказался быть Царём под предлогом, что он прежде всего военный и не хочет терять авторитет в армии, поскольку солдаты, по его мнению, не поймут всех сложных причин переворота и не поддержат заговорщиков. Ни слова о том, что он прежде всего не военный, а ВЕРНОПОДДАННЫЙ, и его связывает присяга, а значит, он обязан доложить св. Царю о заговоре, ведь в Уголовном Уложении сказано: «Лица, знающие о готовящемся злоумышлении и не сообщившие о том, являются соучастниками этого преступления».
В заговор был посвящён министр Земледелия А.Наумов, он тоже не выполнил своего верноподданического долга, однако отмежевался от заговорщиков, потому что узнал, что его конечная цель вовсе не в сохранении Монархии в России («это вопрос будущего!»), а «…очистить страну от безволия и распутинщины». Позднее Наумов вспоминал, как он якобы пытался образумить заговорщиков. Как теперь ясно, дело было не в том, что в России существовала какая-то чётко определённая опасность во власти, а в том, что заговорщики состряпали МИФ об этой опасности, «интернационал распорядился, чтобы еврейская революция началась в России, и начнётся, ибо нет у нас для неё надёжного отпора ни в управлении, ни в обществе», — писал Ф.Достоевский в 1876 году. Это же подтвердил позднее член Государственного Совета Н.Павлов: «Столыпин понимал, что через 25 лет поднятая сильная крестьянская Россия будет… непобедима. …Лишь война могла дать победу над Монархией. Война – неудачная и… такая, чтобы мы не были в среде победителей. Расчёт был беспроигрышный… С воцарением Государя Николая II все поняли его миролюбие и доверчивость. Решено было начать: «теперь или никогда», и началась осада; избегали покушений на него и оберегали его как ЖЕРТВУ БУДУЩЕГО. Мог ли он знать, что заговор предусмотрел всё?.. Политика Витте, война с Японией, 1905 год – революция.., свободы, собрание сил заговора. Славянский и еврейский вопрос. Партии. Мировая война.., соучастие в революции Германии и Англии; организация Ленина и прочее… Всё шло по плану — …простому и безошибочному…
Государь наш… такого плана предусмотреть не мог…
Но страшно то, что кругом него не оказалось никого, кто бы предупредил его, зная о заговорах…». Добавлю от себя: страшно было и то, что в дни Февральской революции 1-2 (14-15) марта !917 года глава «Союза Русского Народа» профессор А.Дубровин сказал: «Я больше ничего не могу сделать. Нельзя быть роялистом больше короля». И монархическая партия распалась…
Давая в целом очень точную картину «теневой стороны» истории, Павлов сам не мог предусмотреть, что исключительно добрый и светлый св. Царь Николай II пребудет святым во веки веков ради нашего спасения и славы, ради посрамления сил Зла, искавших его и нашей погибели, а нашедших свою.
1 (14) ноября 1916 года после перерыва возобновила работу 4-я Дума. В этот день выступил с речью глава «Прогрессивного блока» П.Милюков. Посол Англии в России Бьюкенен назвал его выступление «историческим» вот почему: в нём прозвучало дерзкое обвинение св. Царицы в государственной измене. «Ядовитая сила подозрения уже даёт… плоды. Из края Земли Русской расползаются слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят. …Эти предупреждения, как и все другие, не были приняты во внимание. В результате в заявлении двадцати восьми председателей Губернских Управ, собравшихся в Москве 25 октября этого года, вы имеете следующие указания: «Мучительное, страшное подозрение, …слухи о предательстве и измене, о …силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путём разрушения народного единства и сильной розни подготовить почву для позорного мира, перешли… в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел». И далее, патетически: «…Как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка тёмных личностей руководит, в личных и низменных интересах, важнейшими государственными делами».
Милюков назвал «тёмные личности»: Б.Штюрмер, митрополит Питирим (Окнов), Манасевич-Мануйлов, Распутин. Затем он процитировал австрийскую газету «Новая Свободная Пресса», писавшую о «победе придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы». Все имена «предателей», как выяснилось, Милюков взял из немецких и австрийских газет. Вот пример его «обличительной» демагогии: «Пропасть между думским большинством и властью стала непроходимой. Мы потеряли веру в то, что эта власть может привести нас к победе».
В свою клеветническую речь Милюков, как загипнотизированный, вставлял вопрос «что это – глупость или измена?», а в конце заявил: «Как… трудно объяснить всё только глупостью!» Скоро выяснилось, что его выступление нашло одобрительный отзыв даже в великосветских салонах и у Членов Императорской Фамилии. В Думе же никто ему не противоречил, кроме Н.Маркова, одного из лидеров «Союза Русского Народа», «Союза Михаила Архангела» и правых в 3-й и 4-й Думах, который прямо спросил: «А ваша речь – глупость или измена?». «Моя речь, — ответил Милюков, — есть заслуга перед Родиной…». Так отблагодарила Дума Государя за уступки ради сохранения политического курса и назначения министром Внутренних Дел члена милюковского «Союза 17 октября» Протопопова.
3 (16) ноября 1916 года Штюрмер доложил Государю о возбуждении преследования Милюкова по суду за клевету, но св. Императорская Чета игнорировала построенную на газетных сплетнях речь Милюкова. С одной стороны, Милюков однажды уже уклонился от дачи объяснений по совершенно аналогичному же делу (клевете на Штюрмера) 1-му Департаменту Сената, с другой стороны, Их Величества считали себя выше наветов антигосударственных элементов, да и разбирательство привело бы к репрессиям, которые св. Царь считал немыслимыми во время войны. В тот же день, когда Штюрмер докладывал Государю о принятых против Милюкова мерах, в Думе выступил В.Шульгин: «Ужас в том, что председатель Совета Министров сюда не придёт, объяснений не даст, обвинений не опровергнет, а устраивает судебную кляузу с членом Государственной Думы Милюковым». Шульгин не имел ничего общего с Милюковым и кадетами, его речь, как и речь Милюкова, была запрещена и попала в армию и на флот из подпольных типографий, он просто сделал выводы из речи главы кадетов и был оклеветан тогдашней либеральной, а потом и советской прессой как монархист, потому что, если верить Милюкову, 1 (14) ноября 1916 года началась русская революция.
Дальше – больше. 19 ноября (2 декабря) 1916 года в Думе выступил явно вдохновлённый речью Милюкова председатель «Союза Михаила Архангела» В.Пуришкевич (он демонстрировал свою правость тем, что в думском зале заседаний ставил своё кресло к правой стене, чтобы правее уже никто не сел). Дневник Пуришкевича говорит о его вере клевете на св. Царицу, Распутина и министров, которых он взялся обличать «не для политической борьбы, не для сведения счётов с партиями других убеждений, а …для того, чтобы дать… докатиться к подножию Трона тем думам русских народных масс и той горечи, обиде великого русского фронта, которые накопляются и растут с каждым днём на всём протяжении России…». С думской трибуны Пуришкевич сказал: «Зло идёт от тех тёмных сил, …которые двигают на места тех или других лиц, которые не способны и не могут их занимать». И далее: «Я позволю себе сейчас обратиться помимо Думы, я обращаюсь к Совету Министров. Если у министров долг выше карьеры, то идите к Царю и скажите, что дальше так быть нельзя. Это не бойкот власти, это долг ваш перед Государем».
Это выступление сделало Пуришкевича героем дня: его поздравляли с «правдивой» речью члены Думы, Государственного Совета, дамы-патронессы и общественные деятели. 26 ноября (9 декабря) 1916 года даже позвонили из дворца Великого Князя Кирилла Владимировича и пригласили приехать к Его Высочеству около двух часов. Пуришкевич согласился приехать, хотя ни Кирилл Владимирович, ни оба Брата, ни Великая Княгиня Мария Павловна не были ему симпатичны. Возникает вопрос: зачем Пуришкевич согласился встретиться с Его Высочеством? Ответить довольно сложно, потому что глава «Союза Михаила Архангела» был неуравновешенным человеком и отличался непредсказуемым поведением. Сам же Пуришкевич писал в дневнике о Семье Кирилла Владимировича и поездке к нему следующее: «Они не оставили мысли.., что Корона России когда-нибудь может перейти к их линии, и не забыть мне рассказа… Щегловитова о том, как в бытность его министром Юстиции к нему однажды разлетелся Великий Князь Борис Владимирович с целью выяснения вопроса: имеют ли по законам Российской Империи право на Престолонаследие… Владимировичи, а если не имеют, то почему. Щегловитов, ставший после этого разговора с …Борисом Владимировичем предметом их самой жестокой ненависти и получивший от них кличку Ваньки Каина, разъяснил Великому Князю, что прав на Престолонаследие у них нет вследствие того, что Великая Княгиня Мария Павловна, мать их, осталась и после брака… лютеранкой. Борис уехал, но через некоторое время представил в распоряжение Щегловитова документ, …что …Мария Павловна из лютеранки уже обратилась в православную… В 2 часа я входил в подъезд дворца… Кирилла Владимировича на улице Глинки и через несколько минут был им принят. Официальным мотивом приглашения меня, как я понял из первых слов его разговора, было желание его жены Виктории Феодоровны, милейшей и умнейшей женщины, родной сестры румынской королевы Марии, дать мне несколько поручений к румынской королеве, ввиду отъезда моего с санитарным поездом на Румынский фронт через Яссы; но… это было лишь подтекстом для нашего свидания.., а хотелось ему (Кириллу Владимировичу. – Е.М.), видимо, другого: он желал… освещения с моей стороны настроения тех общественных групп, в которых я вращаюсь, а попутно ему хотелось раскусить, отношусь ли я… отрицательно к правительству Императора, или же оппозиционность моя подымается выше.
По-видимому, моё направление его не удовлетворило: он понял, что со мной рассуждать и осуждать Государя не приходится, и очень быстро прекратил этот разговор, который сам начал…
Выходя из дворца Великого Князя, я под впечатлением нашего… разговора вынес твёрдое убеждение, что он вместе с Гучковым и Родзянко затевает что-то недопустимое… в отношении Государя, но что именно – я так и не мог себе уяснить».
Фантазии и ложь Пуришкевича принимали порой абсурдную форму. Например, он писал, что в складе св. Царицы, где одно время работала его сестра, говорят только по-немецки; называл Вырубову «Мессалиной», хотя не имел для этого никаких оснований; дворцового коменданта Воейкова – «прощелыгой-аферистом» и «распутинцем», как другие, хотя Воейков ненавидел «старца», из-за чего в конце 1916 года был в немилости у Государыни, но, в отличие от Пуришкевича, не изменил св. Царю. Пуришкевич своей «исторической» речью заслужил одобрение Родзянко и доверие высшего света, которое он оправдал своим участием в заговоре против «Царёва друга» вместе с князем Ф.Юсуповым-младшим.

(Продолжение следует.)