Я буду ждать...

I
Домой Зинаида Петровна вернулась уже в густых сумерках. Поднявшись по скрипучим ступеням, женщина со вздохом опустилась в старое, плетеное кресло и, накинув на ноги плед, наконец-то расслабилась.
Сегодня было настолько свежо, что, казалось, кожей ощущались капельки воды, дрожащие в вечернем воздухе. Хотелось дышать полной грудью, но сломавшиеся за долгую жизнь легкие горели, и потому каждый глубокий вдох обидно застревал в горле надсадным кашлем.
С самого момента покупки дома именно это потрепанное кресло на открытой веранде стало любимым местом Зинаиды Петровны. Укрывшись пахучим тулупом, из него она наблюдала, как растут пушистые сугробы в разбитом перед домом яблоневом саду; укутав потеплее ноги в мягкое одеяло, отсюда она видела, как весной нерешительно проклевываются первые листочки, деревья набирают буйный цвет; и потом, спустя недолгое время, среди стрекота кузнечиков, хозяйка следила, как в ее саду растут и зреют яблоки, самые вкусные в округе. И затем, когда сад все чаще начинали посещать холодные дожди, Зинаида Петровна, покинув пригретое, тихое кресло, варила густое варенье с ароматом кисло-сладкого лета.
Жизнь текла неспешно, отсчитывая дни и сезоны лишь сменой красок в ветвях яблоневого сада.
Но сегодня все было по-другому. Сегодня опустошенная душа Зинаиды Петровны как никогда хотела тишины и покоя.
Внезапно под потолком загорелась пыльная лампочка, ярко осветив кресло и пространство перед дверью, которая через секунду резко распахнулась, являя миру взволнованное лицо Евгении, внучки хозяйки дома.
— Бабуль, ну разве так можно?! — запричитала Женька. — От тебя с самого утра новостей нет. И телефон дома оставила, — совсем растерянно проговорила девушка и потянула бабушке старый кнопочный телефон.
Зинаида Петровна вздохнула и перевела уставший взгляд на внучку:
— Прости.
Евгения вдруг успокоилась. Но все же уловив что-то новое в выражении голубых глаз любимой бабушки, девушка присела на пустовавшую подставку для ног и осторожно положила голову на ее колени. Так она делала каждый раз, когда ее сердце и мысли не находили покоя, тревожно застывая в ожидании хорошего или плохого. Вот и теперь к тяжелым думам о глупой неразделенной любви прибавилось беспокойство о бабушке, пропадавшей невесть где целый день.
Выждав еще с минуту, Женька осторожно заглянула в морщинистое лицо:
— Где ты была?
Женщина положила шершавую ладонь на голову внучки и провела по мягким волосам пару раз. Затем, поправив съехавший плед, тихо проговорила:
— На кладбище была.
Обескураженная ответом, Евгения даже привстала:
— На кладбище? Зачем?
Дело в том, что Зинаида Петровна поселилась в этом доме только пять лет назад, и у городской до мозга костей жительницы родных и знакомых в деревне никогда не было, потому посещение кладбища и казалось Евгении неожиданным, если не сказать, странным. А последовавший бабушкин ответ еще больше удивил девушку:
— Я весь день провела на могиле человека, которого всегда любила.
— Как это? — Женя от изумления даже рот забыла закрыть. — Разве ты здесь уже бывала?
— Никогда, — таинственно улыбнулась женщина.
Евгения вновь присела на низенькую подставку для ног:
— Хочешь сказать, что он был твоей первой любовью? — и Женька заговорщицки подмигнула бабушке. — Но вы расстались, — продолжила она развивать воображаемую историю любви и страданий молодой Зинаиды, — и ты вышла замуж за моего деда. Получается, в эту деревню ты переехала, потому что узнала, что твоя первая любовь здесь, но только его уже не оказалось в живых? Правильно?
И, не дождавшись подтверждения, Евгения аж присвистнула:
— Вау! Круто!
— Неправильно, — улыбнулась бабушка. — Если у тебя все так хорошо с воображением, чего же в школе сочинения на троечку писала?
Женька надула губы:
— То сочинения… А это любовь…
— Кака така любовь? — теперь уже подмигнула Зинаида Петровна.
С облегчением заметив, что бабушка понемногу оттаивает, Евгения вновь положила голову на согретые пледом колени и попросила:
— Расскажи. Пожалуйста.
Вокруг стояла идеальная тишина, изредка нарушаемая отрывистым лаем деревенских собак. Бабушка дышала тяжело, с усилием проводя каждый вдох и выдох через угасавшие легкие. Закрыв глаза, Женя прислушивалась к страшному дыханию и изо всех сил гнала тоскливые навязчивые мысли.
— Его могилу я увидела случайно, — вдруг заговорила Зинаида Петровна. Наш сосед Николай, тот, у которого я купила дом, показал мне ее. Это могила его отца, человека, построившего дом и посадившего этот сад.
Сделав несколько вдохов, женщина продолжила:
— Вчера я поехала на погост с соседом: он ходит туда каждый год в день рождения отца. А мне хотелось поблагодарить за дом, который сразу стал родным. И когда я увидела фотографию на памятнике, меня, как молния ударила: я сразу его узнала.
— Вы давно не виделись? — участливо спросила Женя.
— Давно. Не в этой жизни…
Евгения изумленно приподняла голову и вновь настороженно заглянула в помутневшие голубые глаза:
— Что ты имеешь в виду?
— Боюсь, ты мне не поверишь, — проговорила Зинаида Петровна.
Тогда Евгения схватила бабушку за руку и крепко сжала ее в своей руке:
— Проверю! Расскажи мне!
— Хорошо, — ответив на рукопожатие, прошептала женщина. – Тогда слушай…

II
— Впервые я увидела его, когда мое юное, но уже больное и измученное недугом тело доживало свои последние дни. Лежа в углу сырой пещеры, в ворохе грязного, пропитанного вонью десятков немытых тел тряпья, я умирала, сгорая от жара, крепко поселившегося глубоко внутри. Сил на борьбу больше не было, потому, покорно приняв поражение, я смиренно ждала смерти.
В пещере для прокаженных царила непроглядная тьма, а на улице, я знала, набирало силы весеннее солнце. Больные заживо гнили в могильном холоде, здоровые наслаждались первым, ласковым теплом. Мир капризно сохранял баланс справедливости.
Я не помню, когда он появился впервые: к тому времени я больше блаженно бредила, чем находилась в рассудке, потому не сразу заметила свежие бинты на руках и кувшин с чистой родниковой водой у изголовья.
С трудом выговорив последнее слово, Зинаида Петровна надолго остановилась, сломанная пополам очередным приступом кашля. Евгения испуганно нырнула в дом и вернулась с кружкой теплого травяного отвара.
Между тем, на улице совсем стемнело. Отдышавшись, Зинаида Петровна, откинула голову на потертое изголовье кресла и проговорила:
— Я тогда, всем телом ощущая тяжесть низкого потолка пещеры, мечтала о звездном небе и свежем воздухе. Но это было невозможно: оказавшись в приюте прокаженных, покинуть его можно было только после смерти. Потому на звезды я любовалась во сне.
Забрав пустую кружку, Женька завороженно разглядывала темноту за порогом веранды. Потом, словно очнувшись, поежилась от холодной ночной прохлады и, прижавшись плотнее к бабушкиным ногам, спросила:
— А как же он? Когда ты влюбилась?
— Я полюбила его сразу, как услышала, — улыбнувшись, проговорила Зинаида Петровна. — Иногда он рассказывал нам истории. Вот так вот вечерами, когда сумрак плотным одеялом ложился на обитателей пещеры, он забирался на камень у самого входа и нараспев, словно героическую балладу, вел рассказ о дальних странах, смелых мореплавателях и удивительных животных. Он завораживал нас своим теплым голосом, и мы хоть ненадолго забывали о своем недуге, отдавшись мечтам о неизведанных землях. Он не был красив, но тогда, покоренная легкой хрипотцой его баритона, я знала, что он прекрасен.
Не удержавшись, Евгения тяжело вздохнула:
— Круто! Обожаю мужиков с красивым голосом!
— Женька-Женька, — пожурила Зинаида Петровна внучку, — ну что за выражения! Ты будто тетка с базара, а не дочь научного сотрудника.
— Прости, бабуль! — засмеялась Евгения и наиграно похлопала себя по губам. — А дальше что было?
— А дальше мне стало хуже. В гниющем теле не осталось сил даже на глоток воды. И жажда становилась все невыносимее. Даже провалившись в очередной бред, я стремилась к каждому водоему, но те неизменно были недосягаемы.
И вот однажды мне приснилось, будто я добрела до реки и, скинув с себя вонючие лохмотья, с головой окунулась в прохладные, живительные воды. А потом пила, чувствуя, как сила, пусть и тонкой струйкой, растекается по иссохшим венам.
— Кажется, я поняла, — воспользовавшись паузой, проговорила Евгения. — Этой рекой был он. Он напоил тебя.
На Зинаида Петровна не ответила, вновь сраженная приступом удушающего кашля. На этот раз приступ был куда тяжелее.
— Бабушка, давай зайдем в дом, — умоляюще протянула девушка, когда наконец-то хрип в легких измученной судорогами женщины стих.
Но Зинаида Петровна, сжав холодную ладонь внучки, отказалась:
— Не стоит. Здесь мне легче дышится. Не переживай, дорогая, еще не время, — и ободряюще улыбнувшись, женщина продолжила свой рассказ. — С того момента я видела его рядом с собой каждый раз, как открывала глаза. Он ухаживал за мной, как за самым дорогим человеком. Такой заботы я не видела даже от родителей. Но лекарства от проказы не существовало, и конец мой был предрешен. И хотя мы оба это прекрасно понимали, каждый день он рассказывал мне о жизни, которая ждет нас после моего выздоровления.
— Ты плакала? — Евгения участливо заглянула в глаза бабушки.
— Нет, — прошептала Зинаида Петровна. — Этот груз ему был ни к чему.
— Ты ему призналась?
— Не успела. На рассвете десятого дня я умерла.

III
К концу рассказа Евгения заметно приуныла: в ее сердце черным пауком копошилась обида на собственную нерешительность, вследствие чего ее неразделенная любовь долгие годы для всех так и оставалась тайной за семью печатями.
— Как думаешь, бабушка, он тебя любил? — отогнав грустные мысли, спросила Женя.
— Любил, — уверенно кивнула Зинаида Петровна. — Я видела это в его глазах. — Затем, повернувшись к внучке, внезапно спросила. — Ты когда-нибудь заглядывала в глаза влюбленному в тебя человеку?
В ответ Женька смущенно потупила взгляд и почувствовала предательский жар на щеках:
— Еще нет…
— Ну ничего, — Зинаида Петровна ласково потрепала внучку по волосам. — Когда встретишь его, обязательно загляни: глаза скажут больше, чем слова или молчание. И пусть мы о любви не проронили ни слова, признание я прочитала в его нежном взгляде.
— Нежном взгляде? — не удержалась Евгения. — Фу, бабуль, ты будто сценарий к сопливой мелодраме пишешь.
— Так! — нарочито строго проговорила Зинаида Петровна, но тут же засмеялась, заметив игривого чертика в зеленых глазах внучки.
Между тем старинные часы в прихожей пробили полночь. Поселок спал, копя силы к новому трудовому дню, и лишь в окне соседского дома трепетал неровный свет дешевого китайского ночника.
— Похоже, Кристине снова кошмар приснился, — кивнув в сторону того дома сказала Евгения. — Ну а ты как?
— Нормально. Жить буду, — ободряюще подмигнула Зинаида Петровна.
На всякий случай сбегав за новой порцией травяного отвара, Женя пересела с низенькой подставки для ног на принесенный из кухни массивный табурет и, накинув на плечи любимый палантин, спросила:
— После этого ты с ним больше не встречалась?
Зинаида Петровна задумчиво водила пальцем по запутанному узору на пледе.
— Как сказать… Встречалась… Но только это было во сне…
Заметив непонимание в Женькиных глазах, вздохнув, женщина уточнила:
— Однажды, еще до знакомства с твоим дедом, мне приснился сон. Яркий и реалистичный. Поэтому я и запомнила его.
Переведя дыхание и отхлебнув горького отвара из большой, напоминавшей пивную, кружки, Зинаида Петровна продолжила.
— Начинались мои последние институтские каникулы. Сдав очередной экзамен, мы с подругами решили прогуляться. А поскольку было немного душновато, без особых раздумий мы направились в парк. Девчонки шумно обсуждали планы на лето, а я все больше молчала, так как похвастаться было нечем: на днях отец твердо заявил, что в этом году мы никуда не поедем.
Внезапно Лида, самая красивая из нашей четверки, радостно захлопала в ладоши:
— Девчонки, ура! Это Сережа!
Сергей тогда уже полгода числился ее молодым человеком, что, как считала Лидия, давало ей право учить жизни якобы менее опытных подруг. А у меня, надо признаться, отношения с противоположным полом совсем не клеились, потому в присутствии мужчин я вела себя, как примерная домостроевская барышня: смотрела в пол и молчала.
Сергей был не один. Взволнованные обществом парней, подруги щебетали, как стая довольных воробьев. А я, как обычно, смотрела под ноги и ограничивалась редкими односложными ответами.
Улыбнувшись, Зинаида Петровна ненадолго замолчала. И будто подхватив эстафету, в листве легонько зашелестел ветер, спеша поделиться и своей уникальной историей.
— Обидно, — продолжила рассказ женщина, — я вела себя, как дура.
— Почему? — не поняла Женька.
— Он был среди тех парней. Я поняла это только вечером, когда мы прощались у моего подъезда.
— Он тебя узнал?
— Узнал. Но не был уверен. Я ведь говорю, как дурочка, ходила пол дня опустив голову: где тут лицо разглядишь. А у подъезда, когда деревянная дверь со скрипом уже почти закрылась за мной, он меня внезапно окликнул. От неожиданности забыв про свою неловкую застенчивость, я обернулась, и наши взгляды встретились. Любовь, боль, надежда, словно штормовая волна, обрушились на меня. Будто окаменев, я стояла у порога и, не замечая колких шуточек друзей, разглядывала его, подмечая каждую знакомую черту.
— Невероятно… — выдохнула Евгения.
— В тот вечер мы еще часа два сидели с ним на скамейке, пока на крыльце не появился, сверкая растянутыми коленками, мой отец, — с улыбкой проговорила Зинаида Петровна.
— Ну а теперь-то ты ему призналась? — ерзая на табурете от нетерпения, спросила Женька.
— Призналась, — поспешила ответить бабушка. — А на третьем свидании он сделал мне предложение, и мы решили пожениться ровно через год, когда оба закончим наши институты.
— Ого! — удивлению девушки не было предела. — Так ты во сне за него замуж вышла?!
— Не успела, — отчего-то понизив голос почти до шепота, проговорила Зинаида Петровна. — Случилось то, чего я никак не ожида…
Внезапно рассказ оборвался, уступив место тяжелому, надсадному кашлю. И Женька беспомощно смотрела, как бабушкино тело, согнутое пополам, содрогается, будто в попытке выдавить из легких невесть откуда взявшуюся болезнь. Чувствуя свою абсолютную бесполезность, девушка плакала и, стараясь не смотреть, ждала окончания приступа.
Заметив тревогу во внучкином взгляде, Зинаида Петровна сразу поспешила ее успокоить:
— Не переживай сильно. Это обычный приступ.
— Бабуль, — в Женькином голосе звучала тревога, — может, на сегодня закончим разговоры? Тебе тяжело. Пожалуйста. Ты мне завтра вечером дорасскажешь.
Но Зинаида Петровна была непреклонна:
— Все хорошо, дорогая. Я хочу закончить рассказ сегодня. Тем более, там немного осталось.
И, не дожидаясь возражений со стороны внучки, женщина продолжила.
— После свидания, закончившегося предложением руки и сердца, я долго не могла уснуть. Ерзая в постели, пыталась решить главную проблему: как объявить о своем будущем замужестве родителям. Они ведь знали, что я замкнута и с мальчиками не гуляю, а тут всего три свидания — и грандиозные планы на семейную жизнь. Поломав голову аж до пяти утра, я наконец-то уснула.
— Да уж… И как восприняли новость твои родители?
— Никак. Продрыхнув до обеда, я застала маму на кухне, в оцепенении сидящую у радиоприемника.
— Ты слышала? — устремив на меня большие от ужаса глаза, спросила она. — Германия объявила нам войну…
— Войну? — переспросила Евгения. — Ты сейчас про Великую Отечественную войну?
Зинаида Петровна молча кивнула.
— Через три дня он ушел на фронт добровольцем. Провожая его, я ревела, как безумная, чувствуя, что теряю. Он тоже, думаю, это чувствовал, потому все время молчал.
Остановив рассказ, женщина тяжело вздохнула. Женя видела, что бабушке нелегко, поэтому сидела тихо и не торопила.
— Через два с половиной месяца я узнала, что его эшелон где-то под Беларусью попал под обстрел. В живых не осталось никого.
— А дальше?
— А дальше я проснулась и жила своей обычной жизнью: вышла замуж, родила детей и переехала в этот дом. Пока не увидела фотокарточку на памятнике.
Почувствовав после этих слов легкую тревогу, Женька заглянула в голубые бабушкины глаза:
— А дальше?
— А дальше… я буду ждать… Я буду ждать нашей следующей встречи…