Обратная сторона рыданий

Серия 1

«Я очень плохой человек»

 

Твоя кожа пылает мощью,
Взглядом ты бьешь, словно плетью.
Такая живая на ощупь,
Но пахнешь как будто смертью.

С широченной душой, великолепным музыкальным талантом и незыблемой тягой к обучению, Ваня был одним из моих лучших друзей. Он был обособленной единицей в их рядах, тем ценнее мне казались моменты, когда мы могли пообщаться по душам. А общались мы так всегда — любой, даже самый несерьёзный разговор, выливался в какую-то удивительную жизненную мысль. Порой даже две минуты нашего разговора могли дать мне пищи для размышлений на пару-тройку дней вперёд, так что очень часто после наших встреч я впадал в состояние удава, только что целиком проглотившего небольшого кабанчика, просто отдыхающего и усваивающего съеденное.
Ваня смеялся надо мной, над моими проблемами, и это так крепко держало меня в тонусе. Нет, это не настраивало на позитив, не внушало надежду, просто я начинал чувствовать себя немного значимым, и мои проблемы тогда казались мне действительно не плевыми, а как минимум интересными.
Мы любили шутить, смеяться, но в то же время оба понимали, насколько всё серьёзно. Всё то, что вокруг, всё то, что происходит у каждого из нас в жизни. Он до сих пор может с некоей хладнокровностью подшутить над моими прошлыми отношениями, причем делать это с абсолютной искренностью, без желания задеть меня или погрузить в раздумия. И только его слова в адрес Леры я мог воспринимать спокойно. Любого другого я был готов порвать за одно только упоминание о ней. Это как приходить на кладбище, где я бы сидел у могилы близкого мне человека, и говорить, что ещё при жизни он (умерший) занимал у того деньги, и так корыстно поступил, уйдя из жизни.
А я так часто хоронил её в своём сердце.
Храм Христа Спасителя, Бутиковский переулок, лестница на набережной, мой двор, её двор — я создал сотни её могил, как в Москве, так и за чертой города. Но она с упорством героини Умы Турман в «Убить Билла» каждый раз выбиралась из гроба, хватала дробовик и стреляла. Точнее, она даже не стреляла, она просто проходила мимо, а я брал ствол, наводил дуло на своё сердце и нажимал на курок.
Это ружьё было изготовлено ещё пять лет назад. У нас была замечательная история любви — тем смешнее было её так глупо просрать. Конечно, ответная любовь не произвела бы на меня такое сильное впечатление. Я добивался, бегал за ней, общался, короче говоря, не знал, что делать. Мне кажется, именно поэтому у нас всё получилось… получалось… началось.
Мы были вместе почти три года, и я этого никогда не забуду. Большинство людей считает свою любовь самой сильной, настоящей и почти всегда роковой. Как по мне, это лишь вопрос восприятия.
В юношестве все чувства особенно остры, и именно тогда встречается первый человек, который задевает душу. Ежи не рождаются с иголками на спине, и когда в детстве на них с дуба падает жёлудь — им становится очень больно, а когда в маленьком возрасте их берёшь на руки — им нравится, что их гладят. Но с возрастом вырастают иглы, и вот тот самый жёлудь уже раскалывается при падении о твердую спину зрелого ежа, а гладить его уже никто не станет. Ёж может даже не обратить внимания на жёлудь, упавший на его колючки сегодня утром, но с содроганием будет из раза в раз вспоминать первый, причинивший самую сильную боль. Так и с любовью.
Ваня спрашивает, есть ли кто у Леры сейчас.
Я какое-то время молчу, потом уверенно отвечаю: «Нет».
Он нажимает сильнее: «Хочешь, чтобы она была одинока?»
Не имеющий привычки лукавить перед друзьями, сначала заставляю самого себя поверить в то, что сейчас вырвется из моих уст, а затем процеживаю: «Нет. Я хочу, чтобы она была счастлива.»
На столе стоит салатница, на одну треть заполненная водой — пепельница, наполовину полная или уже опустевшая бутылка водки, которая успела остыть, пачка сигарет и две рюмки. Я затягиваю побольше дыма в рот и начинаю кашлять, Ваня говорит, что мне хватит.
Я говорю, чтобы наливал, а не страдал херней.
Так прошёл мой последний год. Успокаивая себя, что это нормально для двадцатилетнего парня, я всё чаще и чаще хватался за печень. Она действительно болела.
Я начал пить, когда подумал, что закончил любить.
Я начал пить в баре, в один из пятничных вечеров августа. Заведение было очень интересным, про него давно говорили мои друзья, рекомендовали коллеги на работе. Гадкий койот — одна из моих песен, один из моих нелюбимых фильмов и мой самый ненавистный бар на планете. Сама судьба завела меня туда в тот вечер, я просто гулял с друзьями, мы просто отдыхали, совершенно случайно наткнувшись на него. Через окна-витрины мы увидели обстановку внутри: девушки в откровенных нарядах танцевали на барной стойке, молодежь оттягивалась поодаль, всё было окаймлено вызывающе красным цветом интерьера и морем алкоголя. И вся эта картина открывалась нам под аккомпанемент симпатичной музыки в стиле рок. Мы зашли.
Мы выпили.
Я обратил внимание на одну из танцующих девушек.
Она обратила внимание на меня.
В её фигуре не было изъяна, цвет волос — рыжий, такой рыжий, каким бывает лава, накрывающая деревни вместе со всеми её жителями, зрачки были заключены в блестящих глазах, обрамленных длиннющими ресницами, её движения напоминали мне гарцующего мустанга, в ней была сила, ненависть и огонь.
В ней было то, чего мне тогда не хватало больше всего — что-то новое.
Мы познакомились, общались до самого утра.
Она сказала, что у неё есть три вопроса: есть ли кто-то у меня, где я работаю, и какие носки предпочитаю носить.
Она не была мне другом, но я не хотел ей врать: «Работаю в банке, носки ношу под брюки длинные чёрные, под кроссовки белые короткие». Это я и так знал, потом, уже будто смирившись со своей участью, я сказал ей ещё одну фразу, на тот момент уже принятую моим сердцем: «Я абсолютно свободен».
Она сказала, что восхищена таким ответом, написала свой номер, протянула мне бумажку и, сказав, что её рабочая смена прошла, ушла в подсобное помещение.
А я поехал домой. К Лере. Она встретила меня утром, пьяного и думающего, что обрёл своё счастье, но только не в ней. В последнее время общение у нас шло туго, поэтому я просто разделся и лёг спать.
С мыслями, что новые чувства призваны заменить любовь к ней.
К девушке, которая любила меня по-настоящему.

 

Конец первой серии

 

Серия 2

«О домашних питомцах»

 

О чувствах, я не хотел тебя обидеть,
Но чувства – они безлики в совершенном виде.
И как же мне трудно говорить об этом:
Но я еще готов любить на глубине где-то.

Наш завтрак начался в полдень. На столе стояли две тарелки, две кружки чая, две вилки, две чайные ложки, стопка салфеток и неуютная тишина. В последнее время у нас не задавались беседы. Более того, мне было неинтересно, как у нее прошел день, а она просто была слишком гордой, чтобы показать любопытность такому огрубевшему мне.
Перед тем, как сесть за стол, мне, естественно, пришлось для начала проснуться. Голова гудела, руки слабо слушались, а во рту было знакомое многим ощущение опорожнившихся туда котят. Первая мысль – бар. Вторая – та танцовщица. Третья – как её звали?
Четвертая – «Доброе утро, любимый».
Ты так мало знаешь, солнце моё закатывающееся.
Ни вопросов о вчерашнем, ни упреков в моем сегодняшнем состоянии, ни «почему ты не позвонил/написал/брал трубку». Равнодушие порождает равнодушие.
Так как её всё-таки звали?
В моей жизни было всего два искренних раскаяния. Первое, когда на исповеди в возрасте около десяти лет я признался батюшке, что ненавижу своего отца, оно было в прошлом. Второе и, надеюсь, последнее, я тогда еще не испытал. В те дни я еще не ощущал неотвратимости сожаления за то, что делаю. Поэтому я поступал именно так.
Мне всегда везло по жизни, я очень удачливый человек. В мелочах, в каких-то конкретных ситуациях я всегда оказывался в полной жопе, но в основных аспектах жизни я всегда чувствовал присутствие фортуны, причем на своей стороне.
Как только я полюбил Леру, сразу стало понятно, что наша связь станет роковой. Как минимум для меня. Еще в школе мы общались с трудом, как будто мне было 45, а она была старше меня на год, и мы были бы разведены, за плечами имея полжизни, а в моём случае целую жизнь, прожитую вместе. Как будто она стирала мои носки, а я слышал, как она храпит по ночам. Как будто её мать ненавидела, или, того хуже, любила меня всем сердцем.
Я бегал за ней, но делал это грациозно, как жеребец в самом расцвете сил, будто бы с особой гордостью, в штыки воспринимая её капризы. Мы очень часто ругались, и нам это нравилось.
Просить бога о чём-то я не привык, но, видимо, он сам понял, что мне нужно, и дал мне шанс. Я воспользовался этим шансом сполна, и мы начали встречаться.
Случайно, на вечеринке у друга, мы встретились. Точнее, я говорил, что намечается тусовка, но просил Леру туда не приходить. Она пришла туда назло мне, и это стало отправной точкой наших отношений. Потом были слезы, признания в любви, первый поцелуй после её слов: «Когда ты меня уже поцелуешь», первый поход в кино, первый приготовленный ужин, первый совместный уик-энд и первая серьезная пьянка. Тогда, кстати, мы полюбили пить водку, это был наш отличительный знак. Впоследствии мы часто решали наши проблемы именно за бутылкой. Они, конечно, не уходили, но в спальне все неурядицы забывались, и на утро мы вставали радостными, любимыми и, самое главное, любящими.
Мы были счастливы. Однозначно самыми счастливыми на свете. Мы постоянно ругались, ревновали, бесили друг друга, но для нас это не было признаком несовместимости.
Вообще, мне кажется, что самая сильная любовь может получиться только у совершенно разных людей. Как двери в суперсекретном ядерном бункере, которые закрываются по принципу купе, имея края, как у ключа, с зубцами. Так вот, они закрываются, этими самыми зубцами попадая в впадины друг друга, дополняя и дополняясь. Вот это любовь. А если взять две одинаковые двери, закрыть их, то о какой надежности может идти речь? Щель на щели, дырка на дырке, бери и влезай. Ему нравится Нирвана, ей нравится Нирвана, и что теперь? Сидеть и слушать песни, которые вы и так уже заучили наизусть? Ей нравится гулять на Чистых прудах, ему нравится тоже самое. Что в этом интересного, кроме того, что вас всегда будет узнавать местный продавец мороженого?
Я всегда был простым пацаном, она была аристократкой, насколько могла себе это позволить. В первый раз, когда мы вместе пришли в мой дом, её ждал недоделанный ремонт, комната без двери, сортир без стульчака и толпа моих домашних питомцев в лице кошек и тараканов. Со временем, она даже научилась убирать продукты жизнедеятельности кошек и истреблять насекомых.
Когда мы впервые оказались у неё в квартире, меня встретил приятный запах жареной картошки, гармонично разложенная обувь и обои приятного цвета, обрезанные наверху у потолка ровно-ровно, так, что казалось, будто это плинтус.
Вторым нашим летом мы устроились работать в одно кафе на Бутиковском переулке. Это красивое захолустье в центре Москвы, в двух шагах от Пречистенской набережной, наполненное небольшими церквушками, вечными реставрациями и бизнес-центрами. Лера принимала гостей на входе, я был простым официантом. Никто из персонала не знал, что мы встречаемся, нам это было на руку. В один из дней к Лере на работу решила заглянуть её мама с другими членами семьи.
Угадайте, кому поручили обслуживать её столик?
Вообще, отношения с, как я тогда думал, будущей тещей у меня были неплохие. Конечно, напряженные. Но оно и понятно: единственный ребенок в семье, цветочек, который вот уже как 17 лет трепетно взращивали в доме на Живописной улице. И тут такая картина, по М.Кругу – «Девочка-пай, рядом жиган и хулиган». Между нами был заключен неформальный договор, непроизнесённый, но постоянно витающий в воздухе: я не обижаю её дочь, а она не влезает в наши отношения. Всех (меня) это устраивало.
Так вот, я подошел к их столику, поздоровался, вежливо улыбаясь, принял заказ, расставил приборы и чуть позже принес еду и напитки.
На следующий день Лера сказала, что её крёстная, которая была в тот день за столом – психолог, работает с трудными подростками и, дескать, знает их вдоль и поперёк. А я ведь тогда был подростком. Не настолько трудным, чтобы грабить и убивать, но всё же не из простых. Тётя-крёстная сказала, что у нас ничего не выйдет, потому что мы оба очень сложные. Её авторитет в семье был довольно большим, но особых последствий от её оценки не последовало.
А ведь она была права. Только я не задумывался об этом, считая, как и все люди, что это обойдет нас стороной.
Такая легкомысленность очень часто встречается среди молодых людей. Слушая советы старших людей, мы почему-то уверены, что у нас всё будет по-другому. Я ощущаю себя на перекрестке после сильного снегопада, когда на самих дорогах после машин снега уже нет, а вот ближе к тротуару скапливаются немалые сугробы, в которых есть ямки-следы от людей, которые по ним уже прошлись. И вот передо мной встает выбор: пойти по этим следам и, возможно, утонуть в этих сугробах, потому что все люди так делают, не зная, что там, в этих ямках; либо пройти по непротоптанному участку в надежде, что там мне повезет больше. Но нет же. Мы все всегда наступаем в следы, зачерпывая воду со дна впадин. Так легче оправдать свой прокол – не я один в это вляпался.
После завтрака я сказал, что у меня есть пара нерешенных дел и собрался уходить.
Она сказала, что любит меня.
Я ответил, что сегодня меня ждать не стоит, и вышел прочь.
Находясь в состоянии между полной отрешенностью от прошлого и совершенной, прекрасной неизвестностью впереди, я поехал на пляж, где мы встретились с друзьями.
«Парни, я, кажется, влюбился, — твердил я, смотря на волны, держа в руке банку холодного пива, а в голове здоровенные ресницы и волосы ярко рыжего цвета, — Мне, кажется, пиздец».
Друзья смотрели на меня так, будто я пил из банки с надписью «Моча» и говорил о том, что сегодня мой домашний белый медведь навалил кучу прямо посреди кухни.

 

Конец второй серии

 

Серия 3

«И всё изменится»

 

Поезда едут туда же –
Путь по тем же странам.
Она не признается в краже,
Даже если сердце отыщут в её карманах.

Знаете, что самое обидное в слове «любовь»? Пожалуй, то, что в этом слове больше ненависти чем в самом понятии «ненависть». Меня всегда учили, что прекраснее этого чувства ничего не может быть, что нужно держаться за свою любовь всеми силами, так, будто ты прыгаешь с балкона квартиры, объятой пламенем, на дерево. До ствола невозможно долететь, поэтому ты хватаешься за ветки, чтобы хоть как-то смягчить падение. Ветки пронзают кисти рук насквозь, лицо сразу становится израненным.
Ты хватаешься за любовь так, будто это твой последний выход, крайний шанс на спасение.
Любовь — это когда нечего терять.
Я столько раз говорил эти слова: «Останься, всё изменится, вот увидишь, всё будет хорошо, я обещаю». Они летели из моего рта в сторону Леры сотню раз. На самом деле, главным для меня было, чтобы она мне поверила, а не чтобы всё действительно изменилось.
После того похода в Гадкий койот прошло два дня, наступил понедельник. Я не мог есть, потому что влюбился. Не мог спать, потому что я хотел осмыслять этот рыжий образ, а не лицезреть его во сне. На работе я решил ей написать, пригласить поужинать, и она с лёгкостью согласилась. Часов шесть я сидел за своим рабочим местом и дрожал. Мало того, что я уже почти три года не ходил на свидания, я вообще, считай, на них никогда не был. В шесть часов я вышел из офиса, зашёл в ближайший магазин, купил чекушку коньяка и залпом проглотил её на выходе, запивая колой.
Мы встретились на Таганской, и я её не узнал. Она была в юбке, очках (не солнцезащитных), с убранными в хвостик волосами. Я засмеялся, потому что меня всегда забавлял образ девушки в очках.
Она спросила, почему я смеюсь.
Я ответил, что просто рад её видеть.
Как уже давно можно было догадаться — я очень много вру.
Есть очень хороший метод лжи: нужно всего лишь поверить в то, что тебе нужно изобразить, встать на место человека, который мог бы сейчас находиться в таком же уравнении, но с несколько иными переменными.
Мы провели хороший вечер в пиццерии, много разговаривали, я часто и качественно шутил. Потом мы шли до её дома больше часа и просто общались.
В какой-то момент она остановилась и сказала: «Я знаю, что у тебя есть девушка. Так вот, мои принципы не позволяют мне встречаться с занятыми молодыми людьми».
Почему-то я ответил: «Сразу с несколькими?»
Она уже хотела показать обиду и уйти, но я остановил её: «Понимаешь, у нас с ней всё очень сложно. Я не могу оставить её просто так, она это не переживёт. У меня нет никакого права так с ней поступать, но я хочу это сделать и буду к этому стремиться».
Пауза, не то что немая, а гробовая пауза, после которой уголки её губ медленно поднялись, затем и вовсе растеклись в широкой улыбке, и она обняла меня, заставляя бабочек в моём животе выписывать чудеса на виражах, почти такие же, как истребители на шоу в Жуковском. И всё это из-за одной фразы, которую я даже не знал, как исполнить.
Вот какая странная штука: как сильно мы хотим измениться ради людей, которых ещё толком не знаем, в то же время с упорством домкрата отказываясь стать хотя бы на йоту лучше для самых близких.
Я возвращался домой в прекрасном расположении духа. Теперь мне не хотелось даже курить. У меня полностью отпали все знакомые привычки, и это подсказывало мне, что произошли две вещи: хорошая и плохая.
Начну с хорошей — я точно влюбился.
Закончу за упокой — я, наверное, разлюбил.
Пять лет общения, три года отношений, два года настоящей, крепкой любви — всё это летело под откос, а я стоял наверху и просто наблюдал. Сомнение дралось с надеждой, память с мечтаниями, сердце душило само себя. Конечно, я чувствовал себя полнейшим гадом, подлой тварью, тем, кем я всю жизнь пытался не стать. Но теперь мне уже хотелось стать засранцем, потому что по-другому не получится испытать новую любовь.
Потому что иначе я, вероятнее всего, лягу в гроб несчастным.
Все друзья, как один, говорили мне, что не стоит вестись на поводу у этой танцовщицы, что у меня есть прекрасная девушка, которая искренне любит, что мне нужно просто подождать, разобраться в себе. Ни один из них меня не поддержал. Ни один.
Но они не понимали. Я рос без отца, мне так сильно не хватало мужской поддержки, пока не вырос мой старший брат. Это было действительно сложно. А у нас с Лерой всё шло к созданию настоящей семьи, рождению деток, немытой посуде, походам в магазин и поездкам к её маме на выходные. А я боялся. Действительно боялся, что с моим ребёнком произойдёт тоже самое, что и со мной, что его бросит отец, оставляя наедине с матерью, обидой и мыслями о том, что это он виноват, что мама с папой больше не любят друг друга. Я был уверен в Лере, но не был уверен в нас, потому что не разобрался в себе.
Меня никто не понимал, поэтому я доверил это решение самому себе.
У нас с Лерой родился спор на заре наших отношений, когда я посреди ночи прибегал к её подъезду (а это минут сорок пешком) из-за того, что она писала мне, что все-таки эта идея не увенчается успехом, да и вообще, у неё на носу выпускные экзамены, и не стоит забивать голову перед таким важным делом. Мы смотрели друг другу в глаза и говорили, что чувства есть, но она твердила, что это ненадолго, а я убеждал её, что наша любовь будет длиться всю жизнь.
На самом деле, мы оба были правы.
Но, чёрт возьми, какой толк в вечной любви, если мы не вместе?!
Тогда мы и поспорили. На любовь. Я сказал, что мы продержимся пять лет, она выступала с противоположной точкой зрения. Цена вопроса — одна из хороших машин американской марки. Сильно для семнадцатилетних ребят.
Когда я сказал, что изменил ей, она не требовала вернуть долг.

Конец третьей серии

 

Серия 4

«Не крик души, не искреннее раскаяние, просто бла-бла-бла»

Тот, кто покорил вершину и сорвался, не сможет сделать это снова.
Восхождение неповторимо.

 

Г. Вольный

Владимир Маяковский умер в результате самоубийства, Сергей Есенин умер в результате самоубийства, Александр Блок скончался от воспаления сердечных клапанов, Иосиф Бродский от инфаркта, Василий Шукшин от сердечной недостаточности, как и Николай Гоголь, Афанасий Фет от сердечного приступа, Михаил Лермонтов погиб в дуэли, аналогичным образом ушёл из жизни Александр Пушкин. От любви? Скорее всего. Ну или по вопросам чести.
Не то, чтобы прям так хочется встать в ряд с такими людьми, но жизнь пока так и норовит меня к этому склонить. Хотя можно умереть и более интересным способом: например, как Владимир Высоцкий или Алексей Толстой — от наркотиков. Ведь, по сути, причиной смерти всех вышеперечисленных людей стали наркотики, только разные.
Мы не выбираем, на чем сидеть, лишь пробуем нечто и, если нам нравится, начинаем принимать это чаще, больше, в результате обретая привычку, зависимость.
Я сижу на любви с самого детства. Это лучший кайф для меня. Влюбившись уже раз десять, я понял, что без этого невозможно представить мою жизнь. Любовь вводится прикосновенно. Вот, она берёт меня за руку, и все мои рецепторы обостряются, зрачки расширяются, сердце начинает стучать быстрее, и я начинаю чувствовать дикую жажду поцелуя.
Проблема не в том, что я люблю только Леру. Совсем нет. Просто она зацепила меня сильнее всех тех, с кем я был. Это самый сильный наркотик, но не единственный.
Ломку на время можно погасить другими, но подсесть на них до конца у меня не получается.
Вы думаете, а зачем я всё это пишу? Какого хрена я выношу своё, и не только, прошлое на всеобщее обозрение? Может, мне стоит просто поговорить с близкими или исповедаться в церкви?
Батюшка не будет слушать эту историю, она слишком длинная и грешная. Боюсь, меня выгонят из церкви, а друзья просто уснут, не услышав и десятой доли моей истории.
Я хочу лишь разобраться в том, что делал не так. Не по отношению к людям, а по отношению к себе. Не то, почему я сейчас один, а почему мои действия не привели меня к счастью. Зачем я хотел большего, где та планка, которая будет меня устраивать. Это всё не для вас. Эта история пишется только ради меня. Просто мысли нужно записывать, их нужно пережевывать снова и снова, чтобы они стали ясны.
Зачем я тогда выставляю всё это напоказ? Я не знаю. Может быть для того, чтобы люди понимали, отчего я стал таким, а может, это просто записка. Одна из тех, что не оставил потомкам Есенин.
Знаете, что это? [стрелочка указывает наверх] Это депрессия. Точнее, не совсем. Такое состояние появляется, когда ты уже принимаешь депрессию как неотъемлемую часть своей жизни, даже основу. Когда ты не думаешь, что всё плохо, потому что случилось нечто ужасное, а потому, что так и должно быть. И вот я, в перманентном состоянии несчастья, как в тёмной пещере без единого лучика света, пытаюсь хоть как-то озарить эту клоаку, разжигая огонь способом допотопного человека. Камень бьётся о камень, изредка получается высечь искру, но свет появляется лишь на миг. Будто падающая звезда, только не хочется загадывать желание.
Один раз я загадал, и оно сбылось. Лера полюбила меня. Не знаю, почему, за что, но, когда мы расставались, она сказала, что я зацепил её своей душой.
Своей мерзкой, подлой душонкой.
Вообще это очень странно, когда пара неочевидна. Взять хотя бы парня, который вернулся из Ирака без двух ног и нашёл ту единственную, на которой потом женился. Ведь у него нет ничего, ни денег, ни машины, ни внешности, ни, как бы это грубо не прозвучало, конечностей. Первое впечатление — однозначно, ему повезло. Но потом начинаешь думать, а, может быть, по-настоящему повезло его жене? Она же полюбила. И он полюбил. И счастья у них полным-полно.
Так вот, я был скорее на месте того парня.
И ещё, я совершенно не хочу быть Есениным или Высоцким.
Если завтра мне дадут по шапке за этот текст, пожалуйста, пусть не трогают колено, оно у меня больное.
Я просто хочу наконец слезть с самого сильного наркотического вещества из всех, что я пробовал.
И теперь я обращаюсь не к вам, а к тебе: потерпи, пожалуйста, эту грязь на своём теле. Не ради того, что было, не ради того, что стало или будет. Мне просто нужно сойти с пути, по которому я иду, потому что впереди я вижу свет. 
И это не тот свет, который я тщусь высечь из камня слова своего, это озарение, которое являлось Маяковскому.

 

Конец четвертой серии

 

Серия 5

«План разрушения»

 

— У нас с тобой целая вечность впереди, — сказал я, медленно потягивая сигарету.
Дым стоял между нами, и тогда мне казалось, что только он может разделить нас.
Но дым растаял, и вот мы уже разделены целой пропастью,
безграничной, бездонной, и только один шаг мог подарить мне незабвенное будущее.
Ровно вечность назад это и было.

Марк Остин, «За твоими глазами»

 

«Память – это мило», — говорила Лера, когда мы подходили к её дому. Нам тогда было лет по шестнадцать, мы ещё просто дружили. Вот так встречались для прогулки не чаще раза в пару-тройку месяцев. Я даже не курил, когда мы были вместе. Года через два она сказала мне, что нужно было просто взять её за руку. Но я не имел на это права. Точнее, тогда я думал, что не имею права, потому что Лера тогда встречалась с моим товарищем.
В тот момент, когда она пришла на вечеринку вопреки моим пожеланиям, она тоже с ним встречалась. Что-то изменилось, скорее всего, всё, и я стал за ней ухаживать.
Конечно, если ты влюблен, то стоит сразу попрощаться со своей гордостью. Ровно так же стоит поступить и с принципами. Любовь к матери, общение с друзьями, трезвый образ жизни, непоколебимость понятия отношения, когда ты не имеешь права влезать в пары – всё это катится в тартарары, когда ты влюбляешься. А уж если угораздило полюбить, то эти понятия размываются настолько, что ты уже не чувствуешь их в своей жизни.
Влюбленность и любовь – это совершенно разные вещи. Первая заставляет делать глупые поступки, причем ты всегда это осознаешь. Ты кричишь посреди бара, что любишь её, вставляешь её имя в каждый разговор с друзьями, пытаясь показать, насколько она прекрасна: вот вы с ней вчера вместе смотрели футбол, сегодня она сделала тебе массаж с утра, а в июне вы вместе отправитесь на рыбалку под Истру. Влюбленность превозносит, строит планы и стирает память.
Любовь же действует абсолютно иначе. И вот, ты уже кричишь посреди бара, что она последняя сука, о том же говоришь со своими товарищами, мол, уже не дает и футбол посмотреть со своими сериалами, отказывается почесать тебе спину, когда она действительно охренеть как чешется, а в июне вы поедете к её бабушке на дачу, чтобы покрасить деревянный туалет. Но в то же время ты постоянно защищаешь её, если друзья начинают говорить, что она неправа. Любовь оправдывает, строит планы, которые тебя могут не устраивать, и заставляет память работать лучше, чтобы в случае чего можно было припомнить какой-то момент из отношений и подстроить его в качестве аргумента при споре.
Кстати, насчет её бабушки – милейшая женщина. Она мне всегда нравилась, вроде как даже относилась ко мне неплохо. Как-то раз у неё захлопнулась дверь в квартиру, а ключи оказались внутри. Мы с Лерой тут же примчались на помощь. У двери стояли мужики (видимо, соседи), один из них уже снял облицовку с замка и корпел над механизмом, используя отвертку. Остальные стояли рядом с объектом неповиновения и обсуждали возможность вызова мастера по вскрытию замков, ибо других вариантов они не видели. Подошёл я, попросил отойти, мужики неохотно отбрели от замка. Мне хватило десяти секунд, чтобы понять, что суть проблемы в том, что ключ с той стороны двери, когда она закрылась, провернулся и теперь единственный выход – его провернуть обратно. Я молча взял Леру за руку и ушел к ней домой за инструментами. Когда мы вернулись, мужики уже разобрали всё, что можно было, но, понятное дело, делу это мало помогло. Тогда я снова их отодвинул и с помощью шестигранного ключа и отвертки секунд за сорок отворил замок. Сам не знаю, как это вышло, но выглядело это, уверен, более, чем эффектно. Лицо бабушки надо было видеть. Единственное, о чем я не подумал, это что могут подумать обо мне после того, как я вскрыл замок меньше, чем за минуту. Но, слава богу, обошлось, и бабушка пригласила нас на чай. После этого у нас с ней завязались действительно хорошие отношения.
Собственно, она была одной из тех, кто в итоге наших злоключений сказал Лере, что не стоит со мной встречаться.
Урок номер четыреста пятьдесят восемь: «Пока у вас всё хорошо, люди будут поддерживать тебя. Но стоит немного провиниться, и ты уже чертов урод, который, «вообще-то, никогда мне не нравился», да и вообще, чтобы ноги твоей больше не было на пороге их квартиры».
После нашего свидания с рыжей я очень долго думал над тем, как уйти от Леры и не загубить её. Она всегда пыталась казаться мне невероятной собственницей, никогда бы не простившей мне измену. На основе этого я и построил свой «план разрушения».
Моя жизнь – это череда несросшихся планов. Что бы я ни запланировал, всегда что-то шло не так. Я обладаю странным видом интуиции: если мне приходит в голову мысль, которой я не придаю значение, то она воплощается в жизнь. Как только я начинаю её «мусолить», всё сразу начинает срываться.
Конечно, мне стоило взять этот факт во внимание, когда я собирался разрушить жизнь дорогому для меня человеку.
Для начала, мне нужно было, чтобы она заподозрила меня в чем-то неладном. Поэтому я постоянно сидел в телефоне, с кем-то переписывался, выходил позвонить, хотя до этого всегда разговаривал по телефону при ней, срывался посреди ночи не пойми куда. Потом я оставлял свой телефон, чтобы она могла увидеть, кто мне звонит, нарочно проговорился касательно своего логина и пароля от ВКонтакте, а сам не удалял ни одного сообщения. Шли дни, но не случилось ни одной истерики, разговора, хотя бы вопроса.
Отношения, в которых нет ревности и подозрений, а есть только чистое доверие и поддержка, по сути должны были стать идеальными, но не тут-то было. Особого удивления от такого поворота я не испытал, просто думал, что у неё тоже кто-то появился, и именно поэтому в нашей паре царило равнодушие. А я ведь даже не приревновал, наоборот, обрадовался, подумал, что теперь всё станет еще проще. Вопрос оставался только один: кто из нас сделает первый шаг в обратную от другого сторону.
Как это всё прозаично: вот мы стоим лицом к лицу, и, чтобы записать расстояние между нами в миллиметрах, хватит экрана обычного домофона в доме по Новощукинской улице. Мы смотрим друг другу в глаза и не замечаем даже такой маленькой длины. Но стоит друг от друга отвернуться, как нас станут отделять тысячи километров, целый мир окажется пропастью между нами. Достаточно просто сделать синхронный поворот. Ведь мы не чувствуем спиной, мы видим глазами. Досадно осознавать, что влюбленность познается духовно, а любовь эмпирически.
Я очень много думал в те дни. Казалось, что я просто схожу с ума, но не от любви, а наоборот, от нелюбви.
Один раз оступившийся оступится снова, потому что травма уже нанесена, подвижность и устойчивость сустава и связок нарушена. Потом снова, снова и снова, и опять.
Дата моего дня рождения выпадает на начало сентября. Я подходил к своему двадцатилетию в смятении, ранее не виданном, непривычном, пугающе-отталкивающем. За два дня до заветного седьмого, я направился с братом и другом в бар. Выбор места был очевиден.
Моя танцовщица в тот день работала, я подошел к ней подготовленный к разговору (я был в пиджаке, слегка пьяный и державший в голове пару заранее придуманных фраз) и пригласил ещё на одно свидание.
Она сказала, что с удовольствием составит мне компанию.
Я заказал у неё штук двадцать стопок с виски для меня и моих друзей.
В тот вечер мой организм был сильно отравлен большим количеством алкоголя, брат уехал домой, мы остались с моим лучшим другом вдвоем, деньги уже закончились, а пить ещё хотелось.
Внезапно появилась девушка, которая с нами познакомилась, узнала, что у меня сегодня праздник и начала угощать нас за свой счёт. Я надрался ещё сильнее и пошел танцевать. Эта девушка присоединилась ко мне, начала притираться. Ближе, ближе, ещё ближе. В моей памяти это отложилось по принципу видео с кошками, где камера выглядывает из-за угла, и кот стоит метрах в семи, потом объектив закатывается за стену и снова вылетает, кот стоит уже вполовину ближе, а после следующей аналогичной махинации усатый стоит уже вплотную к этому самому углу.
Не знаю, как это случилось, в общем, мы поцеловались.

Конец пятой серии

 

Серия 6

«Бесчестный подлец. Финал»

 

Озарится дом мой светом,
И так, в блаженных попыхах,
Неаккуратный, неодетый,
Помчусь я прочь на всех порах.
И без оглядки, и без плана
Навстречу горестной судьбе,
Претерпевая боль и раны,
Толь от себя, а толь к себе.
О результате забывая,
В уме, конец стерплю любой,
Если домчусь я к ней, до рая,
Один хрен, не вернусь живой…

…Я пережил несчастий тучу,
Воспрял душой, обрёл свой вес,
И ни один ебучий случай
Не снимет с плеч моих мой крест.

 

Г. Вольный

Когда человеку становится нечего терять, то и в приобретении благ он перестает нуждаться. Нечего терять – это не ноль, скорее заморозка какого-то числа, отсутствие перспективы. Я в таком состоянии живу уже который месяц, замороженный в результате своих же действий. Никогда и ни при каких обстоятельствах я не пытался сам себя оправдать, хоть и оправдывался перед людьми. Во всех своих несчастьях я виноват сам, а причиной счастливых моментов моей жизни всегда становились другие люди или явления. Невозможно стать счастливым самому, это неестественно.
Я думаю об этом с утра, когда просыпаюсь, днём, когда сажусь за обеденный стол, вечером, когда возвращаюсь домой с работы, ночью, когда пью, а потом засыпаю. Это самое страшное – когда я засыпаю, всё чаще и чаще мне не хватает воздуха. Я вскакиваю с кровати не из-за того, что мне приснился страшный сон, а потому, что моё настоящее и есть самый ужасный кошмар.
Голову всё реже и реже посещают мысли о Лере, о рыжей, о той девчонке с работы, с бара, на вечеринке у друга на праздновании дня рождения. Дело не в конкретных личностях, а в моих поступках по отношению к ним, к себе. Невозможно стать счастливым самому, всё, что от меня требовалось – не портить то, что создавали близкие мне люди внутри меня, в душе.
После того поцелуя в баре рыжая сказала, что я подлец. Вот именно так, каким-то совершенно беспретензионным голосом – подлец. Конечно, ни о каких свиданиях речи уже не шло.
Вот так я нарушил главную заповедь всей моей жизни – не стать подлым. Это в корне поменяло всю мою жизнь. Я просто заигрался, почувствовал свободу.
Но нужна ли мне свобода на самом деле?
Как истинный сторонник справедливости, я должен был рассказать об этом Лере, она заслуживает этого, даже не так: она заслуживает большего, чем просто я, такой мерзкий, слабый, нечестный, бесчестный подлец.
И я рассказал.
Боль растекалась по её телу, я видел это. Такое чувство, будто позади неё стоял мощнейший прожектор, просвечивающий её насквозь, и мне было видно, я уверен в этом, как каждый капилляр в её теле, каждая альвеола в её легких, каждая косточка — всё наполнялось безутешным несчастьем, и она не была в этом виновата. Только я был источником её беды, я сломал её, так цинично и хладнокровно, как ветку, которая не влезает в мангал, об колено. Я знал, что она выберется. Был уверен, что она сильнее всего этого, что она поймет, что это стало лишь началом новой, более правильной истории в её жизни.
Но тогда я сломал не только её. Колено тоже пострадало от этого удара, и теперь я хожу по этой жизни, хромая. Я нелепо передвигаюсь по самому краю, изредка поглядывая вниз. Мне вспоминается детство: как и многие, я прыгал с дивана на стол, оттуда на табурет, потом на маленький островок-ковер, потому что голый пол – это лава. Вот и сейчас мне приходится быть не менее осторожным, потому что стало понятно, оступившись, я залезу в лаву. А, как уже говорилось, оступившись один раз, будешь делать это снова и снова. Мне боязно. Хотя лава только в голове, в воображении, она всё равно обжигает, давит на эмоции. Я не могу больше так остро чувствовать жизнь, я хочу обрести иголки на своей израненной спине.
Мне не хочется возвращаться к тому, что было, но прошлое меня преследует. Не само прошлое, а ошибки, я словно посреди огромного поля, усыпанного граблями, на которые я когда-то наступал. И вот, мало того, что я не знаю, куда мне идти и зачем, так я еще и стою с закрытыми черной повязкой глазами. Я не знаю, куда идти, как мне идти, зачем, что меня там ждет, можно ли остаться на месте, как снять повязку, какие грабли ударят сильнее, имеет ли границу это поле, да и вообще, стоит ли мне здесь находится?
Но здесь жарко, в этом поле. И главная проблема, видимо, в том, что вокруг этих граблей лава.
А, может, если выхода нет, значит, он и не нужен?
У Леры не было никого, кроме меня в те дни. Я должен был это осознавать, она была чиста, хоть и не была ангелом. Она была частью божьей воли для меня, но не проклятьем, нет. Лера стала для меня поучительнейшим примером, проверкой, возможностью познать себя, высшим благословением.
Моя жизнь не разделилась на «до» и «после». Просто теперь у меня есть просто жизнь, и была жизнь с Лерой, самым сильным наркотиком всех времен, самым ярким светом во всем космосе, самыми большими граблями в моей жизни, самым болезненным ударом на этом ринге, самым ласковым словом, которое я слышал, самым редким драгоценным камнем, самым чистым человеком для меня.

Если я стану счастливым, прошу винить в этом Леру.

Конец.