Love Story

Проезжающие мимо автомобили слепили яркими огнями фар, в их свете, как на большой сцене, танцевали свой необычайно красивый и молниеносный танец снежинки с дождём, танец конца зима и прихода весны. Она крепко держала его за руку, он весело тащил её бегом вперед, к середине моста. Очередная машина за ограждением пролетела вдаль, заглушая их смех мотором. Казалось, что кроме пешеходной дорожке к мосту и проезжающего рядом бесконечного потока машин больше не существует ничего. Весь город погруженный во тьму, всё ещё не подавал ни малейших надежд на жизнь. Они подошли поближе к перилам, встали на на самую верхнюю балку, лишь ноги, а точнее та часть что чуть выше щиколотки удерживали их в ветряную, дождливую погоду, от падения вниз в воду. Их пальто раскрылись. Она ещё крепче держала его руку, улыбаясь как можно шире, переходя на смех от мысли про то, что весь макияж размылся, кроме ярко — красной помады. На мгновение остановилось всё: пируэты снежинок — камикадзе, рев машин, даже сердцебиение стало намного медленнее. Внизу, уже частично освободившись из — под льда, вода омывала основание моста. Черно — глянцевая вода, её дно, они смотрели туда несколько минут, просто взявшись за руки, расправив свободные в стороны, смотрели в эту тёмную бездну. Но бездна не смогла посмотреть в них. Всё потому что в бездне не было такого смеха, который был в них. Смеха любовного, когда смеешься от всей ситуации: что промок насквозь и скорее всего заболеешь, что она стоит без шарфа на последней балке и может упасть.
Городская набережная, начиналась сразу за мостом. Рестораны, кафе, уютная блинная, фонари, всё это стало загораться как по волшебству. Словно Рон Уизли каким — то чудным образом выбрался из книг, преодолел этот буквенный барьер и стал человеком, решил одарить этот мир светом от волшебного фонаря, доставшийся ему от Дамблдора. Яркая вывеска одного из ресторанов загорелась красными буквами: Love Story. Но если рестораны и кафе хаотично загорались, то набережные фонари такого себе не позволяли! О, эти постовые на службе любви! Эти металлические и холодные, на первый взгляд, фонари, не могли позволить себе загореться хаотично, загореться не романтично, всё потому что под холодном металлом скрывали свет. Как на построении в армии они начали поочередно отчитываться о себе и загораться.
Они уже бежали вниз, по наклонной дорожке, навстречу всё тому же бесконечному потоку. Она с его намотанным шарфом вокруг шеи и нижней половины лица, так как наматывать нормально он не умел, а может и не желал. Теперь на его черном шарфе осталась след ее губ с помадой ярко — красного цвета.
Даже теплый свет набережной не мог заставить людей вылезти на улице, все они предпочли скрыться по ресторанам и кафе, отсидеться, в страхе промокнуть или ещё хуже намочить свои гаджеты. Они не боялись бежать по лужам, брызги разлетались в разные стороны от их сапогов. И эти брызги были рады разлетаться под бегом двух влюбленных, лучше пусть так, чем под сапогом солдата бегущего на войну! Явно эти брызги были пацифистами, может раньше они лили дождем на хиппи из Вудстока. Лёд на реке трещал, ломался и уходил под воду, ко дну.
Она шмыгнула красным от холода носом, виновата улыбаясь из — под съехавшего шарфа. К счастью, в маленькой и очень уютной блинной не было почти никого. Теплый свет исходящий оттуда казался намного теплее, чем солнце, чем десять солнц.
Пальто свисали на вешалке, небольшая лужа уже образовалась от капавших с них капель. Он заказал блины и к ним клубничный сироп, ведь она его обожала. На том берегу загорались окна и освещения новых домов, многоэтажное здание, недалеко от центра города стоило таких денег, что светило поистине великолепно. Они никогда не видели Нью — Йорк в живую, но сейчас они были там, не иначе. Играла Земфира, пела про Лондонское небо, про поцелуй. Он улыбнулся, все смешалось: клубничная помада почти не отличалась от ярко — красного сиропа или наоборот, яркий свет не жалел себя и разлетался на всё помещение, вполне походил на брызги из — под луж. Он осекся на несколько секунд, прищурившись, поймав себя на мысли, что сам является той самой черно — глянцевой бездной, в которую они смотрели. Вернуло его обратно её прикосновение, липкой от клубничного сиропа ладони.
— Всё хорошо, — сказала она и засмеялась.
Их звонкий смех заполнил всю блинную, вокруг косились немногочисленные клиенты на насквозь промокшую пару, но пара не смотрела ни на кого, заполняясь смехом, крепко держась за руки.
Он вдруг понял. Понял, что он не бездна и не брызг, даже не лампа греющая сильнее, чем десятки солнц. Что бездна не смогла заглянуть в него и стать им из-за этой руки, из-за этой холодной, липкой от сиропа, немного пахнувшей сигаретами, руки. Он понял, кем является. Уставшие от смеха, они взглянули друг на друга с довольными лицами двух заговорщиков.
Заговорщиков самой мощной в мире системы — Любви.
Мокрая от дождя вывеска осветила их лица, а после спины, продолжая гореть ярко — красным цветом собираясь в фразу «Love Story».