Враг мой

Я всегда его не терпела, даже видеть не могла, так он мне был противен. И дело не в том, что наши семьи издавна враждовали, хоть никто уже и не помнил причину, из-за которой всё началось. Просто мне не нравилось ловить на себе его простодушный невинный взгляд. Эти прозрачные, небесной синевы глаза и алые, как у девушки, губы ― меня бесили. И зачем он так подолгу на меня смотрел?
И ладно бы это началось недавно, так нет же ― он был таким с самого детства. Настоящий болван, не от мира сего. Дрался он хорошо, понятно же ― уродился бугай, но вот стоило мне ввязаться в драку, защищая братьев в игре, как тут же начинал улыбаться, пропуская удары и терпел мои побои, так что все вокруг над нами смеялись. Дурень, я никогда не просила давать мне поблажки… Он же враг.
И когда мы всем скопом собирались в избе деда Данилы, обучавшего нас грамоте, всегда садился рядом, заставляя меня кривиться и пыхтеть. Сам же только усмехался и легко сносил мои щипки и толчки под рёбра. Стоило же кому-нибудь из ребят шутливо дёрнуть меня за косу, сходил с ума и лез в драку. Ну кто его об этом просил? У меня свои защитники есть ― братья, пусть и младшие.
Все уже тогда над нами посмеивались, говорили: «Ну что, Марья, когда Нил к тебе сватов зашлёт, небось, сговорились уже?» Я на эти слова засучивала рукава, а он ― только смеялся, долго и заразительно, а мои глаза всё никак не хотели отрываться от ямочек на его щеках…
А потом мы подросли, мечтая стать меткими охотниками ― не было в клане никого, кто стрелял бы из лука лучше нас двоих. Вечные враги, мы соперничали во всём: приносили добычу из леса, и каждый раз после охоты в моей сумке её оказывалось больше, чем у него. Я начала подозревать, что тут дело нечисто. Он смотрел, как я радуюсь победе над ним, и только ухмылялся. А из-под его овчины торчал хвост спрятанного зверька. Кто просил его так поступать? Не понимаю…
В самом конце зимы неожиданно пришла беда. Родители отослали меня в соседнее поселение с поручением, и когда на следующий день я вернулась, вместо родного дома застала обуглившийся остов и разрушенную печь. Не было больше нашего клана, остались лишь сгоревшие дворы и утыканные вражескими стрелами тела воинов. Несколько стариков, что прятались в лесу на заимке и потому сохранили жизнь, бродили между горелыми брёвнами.
Плача, они рассказывали мне, что молодых и здоровых увели в плен. Теперь их ждала рабская доля, мои родители и братья были в их числе. Оставались ещё охотники, накануне ушедшие в лес, но они пока не вернулись. Я помогала старикам собрать тела погибших, тех ребят, с кем ещё недавно играла и дралась, смеялась и пела песни. А теперь зажгла для них погребальный костёр.
У меня не было слёз, они застряли где-то глубоко внутри и не хотели проливаться. Так что я не смогла даже оплакать свою потерю. Ушла от пылающего печального костра в сторону леса, надеясь на чудо. Охотников ― немного, но вместе с ними можно было попытаться догнать ушедший караван с пленниками. И попытаться их отбить.
Но и тут меня ждало страшное разочарование. Напавшие на клан воины устроили у леса засаду. Все пятеро охотников лежали на снегу, вражеские стрелы нашли каждого. И он был там ― чуть в стороне от остальных. Нил до последнего пытался ползти в сторону уже полыхавших домов. Я вскрикнула и упала рядом с ним на колени.
― Как ты посмел, враг мой, умереть вот так, покинуть меня, оставив совсем одну? Что же ты наделал… ― так долго сдерживаемые слёзы хлынули из глаз. Я упала ему на грудь и зарыдала.
И тут он застонал, заставив меня вздрогнуть и вскочить на ноги.
― Жив, жив… ― повторяла, схватившись за голову, ― что же делать?
Я крутилась по сторонам, ожидая помощи, хотя знала, что она не придёт.
«Ведунья, та, что живёт совсем недалеко в лесу. Мама не раз посылала меня к ней за отварами для младших братьев. Она должна помочь. Не захочет ― заставлю…»
Со стоном взвалила тяжеленного врага на спину и, согнувшись в три погибели, еле переставляя ноги, вязнущие в глубоком снегу, потащила его в лес. Пот заливал глаза, мне было жарко, хотя на улице стоял мороз, моя перекинутая на грудь растрепавшаяся коса волочилась по земле, но я упрямо двигалась вперёд.
Остановилась у землянки, окружённой хилым плетнём и страшным, срывающимся голосом крикнула:
«Эй, тётка Ная, открывай дверь, да поживее!»
И видно было в этом вопле что-то особенно пугающее, потому что ведунья выскочила на порог простоволосая в одной рубахе и, взглянув на меня, ахнула. Я отпустила свою ношу на снег, со стоном распрямила одеревеневшую спину и, сняв с плеча лук, навела стрелу прямо ей в лоб.
― Лечи его, тётка! Если он умрёт, последуешь за ним.
Она гордо подняла голову и, сердито посмотрев на меня, сказала:
«С ума ты сошла, Марья! А ну, положи лук и хватай парня за ноги, вместе потащим в дом».
Я послушно сделала, как она велела, и хоть сердце
так и выскакивало из груди, спина не разгибалась, а руки и ноги дрожали от усталости, мы сумели занести его в дом. А потом, молча сидя на старом сундуке, смотрела, как ведунья хлопочет над ним, вытаскивая стрелу, прижигая рану, прикладывая к ней тряпицу с мазью. У меня не осталось сил, но строгая Ная, не поднимая глаз, буркнула:
«Рассказывай, что там у вас приключилось».
Я покорно кивнула. Слова сыпались из меня горохом, перемежаясь с всхлипами, но она всё поняла. Дала мне кружку с зельем и велела выпить, прошептав лишь одно слово:
«Бедняжка…»
Она хмурилась, натягивая на себя полушубок.
― Пошли, Марья! Возьмём сани и отвезём тела охотников, их тоже надо предать огню, они не заслужили быть растерзанными голодными волками.
Я согласилась. Ведьмино средство прибавило мне сил, и мы сумели исполнить свой долг, позаботившись о погибших. Вернулись в землянку, когда уже начало темнеть. Она закрыла дверь на засов, но тут кто-то отчаянно заскрёбся в неё с той стороны.
Ная прислушалась, а потом открыла. Внутрь тут же влетел большой лохматый пёс, верный друг Нила. Он сразу бросился к хозяину и, жалобно заскулив, лёг у лавки, на которой тот лежал.
Ведунья цыкнула на него, и собака присмирела.
― Нечего парня раньше времени хоронить, он ― сильный, богиня поможет, справится. А ты, красавица, садись за стол, поедим. Нам обоим нужны силы. Так кто он тебе, родня? Ишь, чуть не убила меня за него…
― Прости, тётенька Ная, не в себе была, ― всхлипнула я.
― Понимаю, так кто он?
― Мой враг, ― утирая нос рукавом, прохлюпала я.
― Что ж, симпатичный враг. За такого можно и побороться, ― усмехнулась она, заставив меня покраснеть.
― Это не то, что ты подумала, просто не могла же я его бросить…
― Конечно, конечно, ― хмыкнула ведунья.
Я осталась у неё в избушке, и пока она лечила Нила, работала не покладая рук: ходила на охоту, добывая нам всем пропитание, убиралась в доме, стирала, колола дрова. Изредка украдкой заглядывала за занавеску, чтобы узнать ― как он там? Нила мучила лихорадка: его щёки пылали, губы потрескались и кровоточили, лицо покрывала испарина. Глядя на него, я не находила себе места…
Через несколько дней болезнь отступила, и молодой охотник быстро пошёл на поправку. Удивив всех, к дому пришёл конь Нила. Как он умудрился остаться в живых и разыскать хозяина ― никто не понял. Я отвела его в хлев и кормила, приговаривая:
«Какой же ты молодец, Огонёк, вот Нил обрадуется…»
А охотник тем временем начал вставать и потихоньку ходить по дому. Он молчал и ни с кем не заговаривал, словно всё время о чём-то думал. Ведунья сама рассказала ему о том, что стряслось. Он только кивнул, а на меня ни разу даже не взглянул. Это было так на него непохоже. На душе у меня стало горько и больно, словно меня ударили, а ответить на это я не могла.
На следующий день застала его у крыльца полностью одетым, он седлал коня. У меня упало сердце ― значит, уезжает. Впервые я сама заговорила с ним.
― Куда ты теперь?
Он пожал плечами.
― Куда глаза глядят. Нашего клана больше нет. Остались лишь мы с тобой, Марьяша.
― Есть ещё старики, они сейчас на зимовье ушли, ― зачем-то сказала я то, что он и так знал.
Нил кивнул и вдруг улыбнулся.
― А ты что стоишь, иди скорее, собирайся. Не оставлю же я тебя здесь одну. Мы с тобой ― враги и должны друг за другом присматривать. Согласна?
Его глаза смеялись, а я смотрела на него и не понимала, о чём это он говорит. Краска залила моё лицо.
― А с чего это ты решил, что я куда-то с тобой поеду? ― я старалась как можно выше задрать нос, но сердце в страхе кричало: «Не оставляй меня, только не оставляй!» И голос предательски дрогнул.
― Значит, не поедешь? Ну, ладно, ― он притворно вздохнул, ― так я и знал, потому попросил тётку Наю собрать твои пожитки, они уже в моей котомке на Огоньке.
С этими словами он подхватил меня и посадил на коня, и, вскочив следом, уселся впереди.
― Ты что творишь, бесстыжий? ― радостно вскрикнула я, ― совсем голову потерял?
― Да, и давно, с самого детства. И ты об этом знаешь.
Я крепко обняла его, зарывший лицом в его широкую спину и спрятав в ней свой смех.
― Не забывай, враг мой, если попробуешь меня обидеть, тебе не поздоровится!
― Никогда не сделаю этого, Марьяша! Обидеть невесту ― да ни за что на свете! Только ты крепче меня держи, я ещё так слаб, вдруг нечаянно упаду. Придётся тебе снова меня на себе тащить, ― и он рассмеялся.
Я легонечко стукнула его кулаком по спине, и он притворно заохал. Сзади раздался смех ведуньи:
«Ну и славная из вас получится парочка. Береги её, Нил! И пусть хранят вас боги, дети…»
Махнула ей рукой на прощанье, Нил пришпорил коня, и мы неторопливо двинулись вперёд. Рядом с нами, заливаясь счастливым лаем, бежал верный пёс. Солнце пригревало мои щёки, в утреннем воздухе слышались звуки первой капели, падающей с крыши приютившего нас дома, совсем по-весеннему заливались птицы.
А я радовалась новому дню, прижимаясь к его спине, зная, что сейчас на щеках моего врага появились ямочки. Они всегда там, когда он думает обо мне и счастливо улыбается. Прямо как я сейчас…