Ошибка

Ох, как болят ноги, колени. Сил никаких нет, хоть криком кричи. Какой сон? Аж, стонать хочется. Хотя стони, ни стони – никто не услышит, не поможет. Одна я. Вот, так и старость подкралась незаметно. Никогда не думала, что доживу до такого состояния. Старость. Одиночество. Никому ненужность. Вот и приходят мысли, что все надо делать вовремя. А, уж, если время упущено ни о чем не жалеть. Хотя вспомнить и призадуматься надо бы.
Намазала коленки мазью, вроде, полегче стало, сна уже никакого нет. Пойду, чай на кухню попью. Телевизор теперь двадцать четыре часа в сутки работает, а смотреть нечего. Ну, ни Дом, же, 2 на старости лет смотреть? Или фильмы с убийствами, что стало нормой. Смерть человека воспринимается, как, что – то обыденное, повседневное. После таких фильмов, откуда в людях сочувствию взяться? Политика? Так о своей, некогда великой стране с развитой промышленностью, ничего не говорят, все больше о соседних странах речь ведут, беспокоятся. Свои, и так, проживут. Привычные к выживанию.
С чашкой чая, печенюшкой, смотрю в окно. Ночь. Поздняя осень. Заморозки на почве. Листья почти все облетели. Природа готовится к зимнему сну. Желтые фонари освещают улицу, покачиваясь на проводах. Тишина. На меня нахлынули воспоминания.

Молодость. Последний звонок. Экзамены. Выпускной. Захар в белой рубашке. Пиджак на указательном пальце, как на крючке за спиной висит. Другой рукой меня обнял. Река медленно течет. Светает. Хорошо. Такая расслабленность. Жаркий поцелуй… И …

Домой пришла под утро и сразу провалилась в сон. Проснулась ближе к обеду. Дома никого. Все на работе. Первая мысль: « Что я наделала?». Посидела, подумала. Захар сказал, любит. После института поженимся. Так в институт еще поступить надо. Но ему – то волноваться нечего — папа в райкоме партии работает, пристроит куда — нибудь сыночка. А, я? У нас обычная, среднестатистическая семья. Папа — рабочий, мама служащая. Сестричка младшая сейчас у бабушки на каникулах в деревне.
Школу закончила хорошо, но гарантии, что, поступлю в институт нет. Там конкурсы большие. Да, и, куда поступать, не знаю. Не определилась еще.
Камешек в окно стукнул. Сердце ёкнуло. Захар? Нет. Лида, одноклассница пришла на речку зовет. День хороший. Можно и на речке провести.
Вода теплая. Накупались, наплескались. Хорошо. На облака смотрю. Красота. Но на душе не спокойно. Слышу:
— Варька, так, что, Захарка, все – таки уговорил тебя? Недотрога, ты наша.
Сердце, словно иглой пронзило. Кровь к голове прихлынула. Кисти в кулаки сжались. Все сразу померкло. Сил хватило спросить:
— С чего ты взяла?
— Так он уже всему городу разболтал. Тебя на всех углах склоняют.
Зубы сжала. В голове: « Держаться! Не раскисать! Не плакать! Не рыдать! Никто не должен видеть твои слезы! Сама виновата!».
Перевернулась со спины на живот. Уткнулась подбородком в руки. Кинула затуманенный набежавшими слезами взгляд на речку. Утопиться что ли? Словно издалека слышу:
— Варька, ты чего? Подумаешь. Он уже с половиной наших девчонок переспал. Меня еще в восьмом классе уговорил. Подпоил и все… Для него это, как соревнование. Чем больше, тем интереснее. Не переживай. Ни ты первая, ни ты последняя.
Закрыла глаза. Губу закусила. Какой стыд! Позор! Поверила. Любви захотелось. Срочно необходимо что – то предпринять. Из города уехать надо. Вот. И, как можно быстрее.
Собралась с силами. Встала. Равнодушно:
— Да не было у меня с ним ничего. Врет он все.
Свернула покрывало, полотенце.
— Домой пойду. А, то еще бог весть какие новости — сплетни о себе узнаю.
— Правда, что ль? Врет Захарка? Ну, извини. За что купила, за то и продаю. Не было у вас с ним ничего? Правда — не было? — в глазах Лидки недоверие.
— Врет он! — и Лидке, — А, ты, подруга, сплетни не собирай, и не разноси, — повернулась и пошла, чувствуя, что Лидка взглядом спину мне готова прожечь.
Сил хватило только до дома дойти. Дверь закрыла. Сползла по косяку. Уткнулась в полотенце и зарыдала. Все тело от рыданий сотрясается. Слезы никак не унять. Скоро родители с работы придут. А, я… Все. Хватит кукситься. Что сделано, то сделано. Назад ничего не вернуть. Нашла силы подняться, умыться, привести себя в порядок. Посмотрела в зеркало — вроде ничего выгляжу, только глаза красные. Ладно. Скажу, не выспалась.
Мама с работы пришла, папа в кресле с газетой сидит.
— Как, выпускной, доченька? Что – то невеселая ты сегодня?
— Со школой распрощалась. Жалко, — наклеив улыбку на лицо, ответила я.
— Ни о чем жалеть не надо. Во взрослую жизнь вступаешь. Все нормально, — из — за газеты отозвался папа.
— К тете Зосе поехать хочу, — я сразу решила расставить все точки над и.
— К чему такая спешка? Дома побудь. Отдохни. Успеешь еще самостоятельной стать, — накрывая на стол, проговорила мама.
За ужином убедила родителей в необходимости поездки к тете Зосе, сказав, что на месте проще будет определиться с профессией. Хоть, закончила школу, я хорошо, но в институт все — равно поступить сложно. Может в техникуме придется учиться. Решили, что мама возьмет отгулы на работе и вместе со мной поедет к своей золовке.
На следующий день ко мне во второй половине дня пришла Лида. Предложила сходить в кино на последний сеанс.
Смотрели индийскую мелодраму « Любовь в Кашмире». Напереживалась, наплакалась, такая любовь. Только в кино, наверное, и бывает настоящая любовь. Вышли из кинотеатра. Поздно уже. Почти ночь. Слышу голос Захара:
— Варвара! Поговорить не хочешь?
Лида куда — то исчезла. Смотрю, Захар в компании ребят стоит. Подошла.
— О чем мне с тобой говорить? О сплетнях, которые ты распускаешь?
Захар опешил. Ребята с усмешками на него смотрят.
— Но… Ты это… Сбавь обороты, — и с презрением, — Бывшая недотрога. С ребятами больше ни с кем попробовать не хочешь?
-Уметь надо, чтобы пробовать, что было, а не тряпочкой махать! – я еле сдерживала себя от обиды и злости.
Ребята ухмыльнулись. Захар аж побелел от такой наглости:
— Да я тебя сейчас…, — замахнулся.
Я стою спокойно.
— Хватит, Захар, — твердо произнес кто – то из ребят. И, мне, — А, ты, Варька, домой иди. Хочешь, проводим? По — доброму, нормально проводим…
-Обойдусь, — развернулась и пошла.
Чего мне стоило это показное спокойствие… даже описывать не стоит. Домой идти нет смысла. В комнате не сдержусь, разрыдаюсь, только родителей разбужу, напугаю. Пошла на речку. Медленно, медленно вода течет. Дорожка лунная. Тихо. Красиво. А у меня сердце из груди выскочить готово. Кровь в висках стучит. В глазах темно. Как все плохо. Какая же я дура. Что делать? Есть ли какой — нибудь выход из этого?
Вроде одна на речке, а впечатление такое, словно из кустов за мной множество глаз наблюдают. Ну, и пусть. Мне теперь ничего не страшно. Я сама себя боюсь. Попадись сейчас Захар, на месте убила бы без всякого сожаления.

Всю неделю почти не выходила из дома. Лида больше не появлялась. Видимо чувствует, что подло поступила, подстроив мне встречу с Захаром. В один из вечеров зашел Миша, одноклассник. Занес книжку — « Пособие для поступающих в ВУЗы — « Биология», хотя у меня такой книги не брал. Сказала — книга чужая. Извинился, хотел уйти, но мама пригласила его поужинать с нами. Остался. За ужином мама с ним, в основном и беседовала. Мне даже есть расхотелось. Кусок в горло не лез. Видеть никого из одноклассников не могу. Мама же, наоборот, чувствуя, что у меня плохое настроение, предложила Мише после ужина послушать у меня в комнате пластинки. Он, молча, прошел к проигрывателю. Я присела на краешек кровати. Разбирая пластинки, Миша искоса поглядывал на меня, не решаясь заговорить. Услышав нежный голосок Майи Кристалинской, еле сдержала слезы. Мишка, отвернувшись к окну, сказал:
— Закрой за мной дверь. Пойду я. Поздно уже.
Стоя в прихожей, попросил:
— Можно я писать тебе буду?
— Не зачем, — мрачно ответила я.
-Я все — равно напишу…
Я, молча, пожала плечами.
Через день мы с мамой уехали к тете Зосе.

Тетя Зося, папина сестра, моложе его на двенадцать лет. У них одна мама, а папы разные. Так – что у меня с папиной стороны бабушка родная, а дедушка нет, но я их очень люблю, хотя бываю у них редко, живут они в Казахстане, в Чимкенте.
Тетя Зося живет в Ленинграде.
Мама недолюбливает тетю Зосю, считая ее ветреной. В свои двадцать семь она уже дважды побывала замужем и, говорит, что сейчас в поиске.
Я слышала разговор мамы с папой:
— Хоть бы ты с ней поговорил. Мужиков, как перчатки меняет. Никакой серьезности. Еще пару, тройку лет и вообще может одна остаться и без мужа, и без детей.
-Я не понял, мне, что ей мужа искать или разговоры вести? Сама с ней говори. Это ваши, женские проблемы. На работе у нас мужики все женатые. С молодыми я ее знакомить не собираюсь. Возраст надо учитывать. Есть вдовец, но, зная Зоську…- пробасил папа, пожав плечами, — Тебе надо, ты и беседуй.
Мама у меня хоть и симпатичная, привлекательная женщина, но тетя Зося, по сравнению с ней, просто красавица. И причесочка, и маникюрчик. Всегда в меру подкрашена. Работает парикмахером в мужском зале.
— Мужчины менее капризные, — говорит она, — А в женском — придет мадам — три волосины, а ты из нее красавицу делай. В женском зале пусть кто хочет тот и работает. Мне с мужиками вольготнее.
Вот к этой тете Зосе и приехали мы с мамой. Живет она на Тургеневской площади в коммуналке. Как она сама выразилась — последний муж — жмот при разводе — размене себе отдельную квартиру выменял, а ее, бедненькую, обделил в коммуналку поселил. Соседи у нее – две сестрички пенсионерки и старик — блокадник. Люди культурные, спокойные.
Комната у Зоси большая метров двадцать, два окна, третий этаж. Её кровать в нише за шкафом стоит. Очень удобно, как отдельная спальня. Я пока буду спать на диване. Но, как только решится вопрос с поступлением, мне надо будет перебираться в общежитие. Как сказала Зося — женщина она молодая и, ради меня, от личной жизни отказываться не собирается. Мама осталась таким заявлением не довольна, но… золовка, есть золовка. Погостила мама совсем немного и уехала, пожелав мне поступить в институт и, наказав блюсти себя.
-Наблюла уже, — подумала я, но маме ничего не сказала.
Решила поступать в ЛФЭИ им. Н.А. Вознесенского (Ленинградский финансово – экономический институт). Институт хороший на Садовой, недалеко от Гостинки и Невского. Заплатила за месячные подготовительные курсы, сейчас вся в учебе.
В институт поступила, но радости особой нет.
Похоже я беременна. Вот тебе и « любовь» Захарки и моя глупость. Даже не знаю, что делать. Мне семнадцать лет. Я несовершеннолетняя. Время идет. Рожать? А, как же учеба? Что я родителям скажу? Захара я ненавижу. Не знаю, как отнесусь к его ребенку, ведь это же его семя. Мутит постоянно. Кошмар, какой — то. Зося вся в « личной жизни», поговорить некогда. И, о чем? Что я ей скажу?
Сидели, ужинали. На меня накатила рвота. Еле добежала до туалета. Зашла в ванную, умылась. В комнату идти не хочу. Зося — женщина, наверное, все поняла. В ванной веревки натянуты…
— Варька, открой немедленно! — стук в дверь.
К стене кафельной лбом прислонилась, слезы текут… себя жалко… выхода нет…
— Открывай! Дверь выломаю! — встревоженный Зоськин голос.
Открыла задвижку. Зоська, как молния влетела в ванную.
-Дура! Марш в комнату! Разберемся!
Уже сидя в комнате:
— Ненормальная! Сколько уже?
— С двадцать третьего июня…
-Выпускной?
У меня только хватило сил головой кивнуть.
— Он, то, знает? Что говорит?
-Ничего. Гад он, паразит, — только и смогла сквозь всхлипы выговорить я.
-Может оно и к лучшему, — протянула Зоська, — А, то, твой батька, братец мой, таракан усатый, головы нам поотрывает.
— Почему таракан? Он больше на медведя похож.
— Какая разница, кто тебе голову оторвет? Таракан или медведь, — подумала, — Знакомые у меня есть, с абортом я договорюсь.
-А, это не страшно? — поинтересовалась я.
— Не страшнее твоего нынешнего положения, — и, посмотрев на меня, — Не боись. Я их сколько переделала. Ничего, живу. И ты переживешь. Хорошо, что жалеть не будешь, не от любимого. А, козлы, пускай сами по себе живут. Им дети не нужны.
— А, какой он? — тихо спросила я.
— Маленький, живой. Ты о нем не думай. Не жалей. Папашу его вспоминай, — легче будет.
Я задумалась. Теперь мне уже стало жалко этого крохотного, не рожденного ребенка, который уже есть, он хочет жить, а я, его мать, убью свое дитя. И об этом убийстве Зося говорит с таким спокойствием, как о чем — то обыденном. Просто — помеха в жизни, которую необходимо устранить.
-Все надо до первого сентября успеть сделать, чтобы ты на занятия со спокойной душой пошла, — как сквозь сон, услышала я Зосю.
Со спокойной душой? Какая может быть спокойная душа у матери — убийцы? Мне стало страшно. Холодно. Я сцепила кисти рук в замок. Закрыла глаза. Только бы не завыть. Сердце кровью обливается. Я не знаю, что делать. Как поступить?

В приемном покое меня предупредила сестричка:
-Ты у нас без документов. Не плановая. Последней пойдешь. В палате ни с кем не разговаривай. Молчи. Разговоры постарайся пресечь. А, то и врачей, и меня подведешь. Все поняла? Вечером я тебя выпровожу. Все останутся до утреннего обхода, ты нет.
Я, молча, кивнула. И без ее напутствий ни с кем разговаривать не хотелось. На душе тяжело. Словно, кошки скребут. Может не надо ничего делать? Ведь ребеночек жить хочет. Это мой ребенок. Только мой. Я его мать. Не нужен ему никакой отец. А, уж такой, как Захар, и подавно. Сомнения раздирали меня на части. Теперь судьба ребенка была в моих руках. Только я за все несу ответственность.
В палате легла, отвернулась к стенке и все. На душе тяжесть. В голове пустота.
Пошел поток. Я повернулась к двери. Бледно – зеленые женщины, молча с кружками – льдом в руках заходили в палату, ложились на кровати, лед на живот. Нерадостное зрелище.
Все! Я убила своего ребенка! Боль! Не физическая, хотя все делается без наркоза, моральная, просто убивала. Губу до крови закусила. Сил нет. Чудовищная тяжесть о невозможности возврата словно пыталась расплющить меня. Что я наделала! Этого ребенка больше никогда, никогда на белом свете не будет. Я распорядилась его судьбой. А все души подвластны только Богу! Моя взрослая жизнь началась с убийства.

Дома у Зоси никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок. Тяжело. Забылась. Уснула.
Ясное небо, воздушные облака, ромашковое поле, ветерок, жаворонок в небе поет. И голос нежный, нежный:
— Мамочка, зачем ты отняла у меня жизнь?
И маленькое белое облачко уплывает от меня ввысь…
Проснулась мокрая, в холодном поту. Сердце из груди готово выскочить. Дыхания почти нет. Кровь пульсирует в висках. Надо успокоиться. Встать. Попить воды.
Встала, еле удержалась на ногах. Стою в луже крови. Весь диван в крови…
-Зося, — только и смогла вымолвить я, теряя сознание.
Очнулась… Надо мной яркая лампа… Опять провал…
Я в палате. Рядом на стуле сидит Зося. На глазах слезы:
— Варька, прости меня…
Я понимаю. У меня больше никогда не будет детей. Я убила своего ребенка. А он забрал у меня возможность стать матерью, испытать счастье материнства. Всю вину перекладывать на Захара нельзя…