Экстракт любви. Избранное (Глава 2)

КРАСАВИЦУ ВИДНО И СВЫСОКА

Красавицу видно и свысока. Если у Вас нет крыльев — не беда. Их легко займеть. Чтобы оторваться от Земли, во-первых, нужно подняться на самое высокое здание в данном населённом пункте. Не даром же в начале прошлого века было популярным колесо обозрения. Когда на такой вершине покрутишь головой и запечатлеешь с высоты голубиного полёта все прелести, которые не видны на земле, вот тогда становишься проницательным и мудрым.

А это идёт она. Вокруг миллионы угрюмых и сгорбленных людей, тысячи металлических на колёсах раковин, заляпанных грязными жирными пятнами, сотни магазинов, павильонов, киосков с несъедобными продуктами и прочей ерундой, но она вот так вот парит, как одинокая в небе птица по воздушным потокам судьбы.

***

КОРОЛЬ ГЕОРГ И КОРОЛЕВА ШАРЛОТТА

Версальский Дворец — предмет зависти и образец подражания для всей Европы — задавал и моду, и стиль. Король Георг lll ежедневно менял до пяти нарядов, ну, а Шарлотта, так та большую часть дня тратила на переодевания, примерки, причёски и капризы по поводу всего этого. Мода — не прихоть Королей. Это их жизнь. А им чем, собственно говоря, ещё заниматься? В эпоху абсолютизма, когда могущество монархов достигло наивысшей точки властной пирамиды, на них работала не только вся страна, но ещё и полмира. Порабощение колоний и вывоз целыми верблюжьими и парусниковыми караванами материальных ценностей (а сюда причислялись и золото, и ювелирные камни, пряности, ткани, ценная древесина, экзотические меха, вино, фрукты и т. п.) — вот что, собственно, давало возможность вплоть до извращений наслаждаться вкусом беспредельного богатства,

Одна треть Дворца находилась в постоянной реставрации. Как только работы там завершались, то начиналась переделка другой его части. Так сказать, замкнутый цикл. Драгоценных металлов на золочение и серебрение колонн, балюстрад, карнизов, мебели даже полов, тратилось в год не менее трёх тонн. Ну, если уж унитазы отливались из чистого золота, то что можно говорить о посуде и прочих предметах, также необходимых для повседневности. Георг, например, был помешан на бриллиантах. Такая шутка, как подавіть гостям на десерт щепотку алмазов как бы в награду, являлась во Дворце из разряда обычных. Ну, а посыпать бриллиантовой пылью свой парик или перебирать в руке, будто это орехи, двадцатикаратные камни — были нормальными привычками, которые никого из правящего окружения уже не удивляли.

Королева тащилась по птичьим перьям. Бедных павлинов, страусов, фазанов, попугаев и других современных Археопусов специально выращивали на ферме именно для пера, да к тому же вёлся селекционный отбор обречённой на безжалостное раздевание птицы.

После покушения на жизнь Шарлотты Деркун, супруг бывал с ней чаще обычного, ну, и, конечно же, всячески угождал. Сегодня они вдвоём завтракали прямо в королевской постели, ну, а еду им с соответствующим выбором подвезли на круглом трехколесном столике.

— Георг, дорогой, ты не смог бы очистить мне индюшиную ножку от шкурки. Ведь ты знаешь, мой зайка, что я эту клейкую оболочку не люблю. И помажь немножко горчичкой, только не сильно. Спасибо. И наколи, если тебе не трудно, две маринованные лисички, но только не крупные, я тебя прошу, а помельче, какие мне нравятся. Благодарю, моё золотце. Георг, а что это такое хрустящее лежит на вот этом блюде, ты не знаешь?

— Шарлотта, как я понимаю, это лягушачьи лапки в арахисовом сиропе.

— Гоша, ну, у меня же на арахис аллергия, разве ты забыл? Нужно заказать, чтобы приготовили без него, а в сироп пусть добавят, например, тыквенных семечек или миндаль. А лучше пусть сделают и так, и этак. И почему в мороженом, кроме бананов и ананасов, я не вижу ни одной мандариновой дольки? Разве на них у нас нынче неурожай или они что же уже во Франкии перевелись?

— Шарлотта, любимая, дело в том, что они у нас отродясь не росли, мы их везём с Востока, так что я прикажу, чтобы срочно доставили.

— Георг, мой малыш, а ведь у меня к тебе одна просьбочка.

— Шарлотта, говори, не стесняйся, ведь ты знаешь, что у меня для тебя нет преград,

— Георг, после того, как Юго-Западная Коалиция вступила в Большую Войну, Курфюрст Лотарингский совместно с Бретаньской Армией уверенно двигается на помощь Герцогу, и Король Неопо́льский потерпел уже два поражения.

— Ну, так что же в этом плохого, моя рыбка? — насторожился Георг, осознавая, что просьба Шарлотты будет явно не в его пользу.

— Ты же знаешь, мой дружок, что англичане предали Короля Ёзефа, коварно его обманув, и отвели свою артиллерию на нейтральные позиции. А ему ведь так не хватает сейчас именно тяжёлого вооружения. Ты не смог бы продать ему немножко из своих арсеналов?

Король поперхнулся лягушачьей лапкой и открыл рот:

— Шарлотта, да ты здорова ли сегодня? Мы воюем с Неополией и ей же будем продавать оружие? Чтобы она в нас стреляла из наших же ядромётов? Да такого ещё не знала история!

— Ну, Гошенька, ну, георгинчик мой расписной, ну, аполлончик мой мужественный, ну, солнышко ты моё яркое…

— Шарлотта… — Король не успел ей ещё раз возразить, как красавица сбросила на пол поднос с мороженым, распахнула из-под халата все свои очарования, повалила Георга на спину, стала его щекотать и заразительно кусать за шею, потом за плечи, за грудь, живот и так далее.

Тот захохотал на весь Дворец, как безумный, и когда уже сил на это у него не оставалось, Король капитулировал:

— Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь.

***

ЛЕОПОЛЬД И КОРОЛЕВА СОВЕТСКОЙ ЭСТРАДЫ

Алефтина Пугачёва Королева Советской Эстрады, сегодня давала сольный концерт по случаю наконец-то завершившегося бурными нескончаемыми аплодисментами XXIV Съезда Коммунистической Партии эСэС. Леопольд Ильич Брешнев, Генерал-Секретарь ЦэКа, после обильного ужина расположился в правительственной ложе Кремлёвского Дворца Съездов и ожидал начала концерта.

Первым на сцену после поднятия бордового велюрового занавеса вышел хор имени Народного Артиста эСэС Лауреата Шнобелевской Премии Трактирского-Пятницкого с песней «Гармонь взывучая». Леопольд Ильич сверился с программкой, посмотрел в театральный цвета слоновой кости бинокль на костюмы, счастливые лица выступающих и стал хлопать. Это обозначало, что песню пора сворачивать. Трактирский-Пятницкий после второго куплета махнул руками, как коршун крыльями, и хор в количестве девяноста девяти человек замер на сцене, не шевелясь, по-ревизоровски. Зал аплодировал, стоя.
Сначала певцам, затем повернулся к Генерал-Секретарю и продолжил хлопать уже ему. Леопольд прослезился. Какой он, однако, меценат. Такого хора нет ни в одном западном театре. Даже в Миланском «Ла Скала» и то девяносто восемь человек. Да и петь там толком не умеют. Ну что у них за репертуар? Кроме Верди и Россини они больше ничего и не знают. А у нас, как Лебедев, так Кумач, как Дунаевский, так Исаак, как Трактирский, так Пятницкий. Следующим номером программы был выход на сцену Ансамбля Казачьей Пляски имени Поднятой Целины. Казаки вывалились на сцену прямо в седлах на лошадях, и так как площади на подмостках им не хватало, они пустились в пляс по проходам между рядами. Это было похоже на цирковое представление. Леопольд Ильич даже умудрился погладить и потрепать за гриву накупанного красного коня в крупных серых яблоках, так уж ему сильно понравился этот парад-алле.

Занавес опустили, и Делегаты бросились в фойе за бутылочным жигулёвским пивом. Набирали целыми сетками. Оленевод с Чукотки по имени To Cё взял целых два ящика и поставил в проходе на ступеньках, создав в зале дополнительную сутолоку.

Работники сцены из-за звона бутылок не услышали боя Кремлёвских Курантов, и Алефтина Борисовна начала петь пока что ещё при опущенном занавесе. Наконец-то велюр подняли, и публика ахнула. Королева была в прозрачном гипюровом балахоне, а на голове её возвышалась Большая Российская Императорская Корона в жемчугах и бриллиантах, взятая напрокат в Гохране ЭсЭс. «Всё могут короли, все могут короли», — пела Звезда Советской Сцены. Леопольд Ильич представил в этот момент себя Всероссийским Императором, сидящим в царской ложе Мариинского Театра, а Алефтину не какой нибудь там эмигранткой Вишневской-Растроповской, а как минимум Царицей Водевилей Варварой Асенковой. А что же ещё могут короли? Рассуждал у себя на уме Генерал. Алефтина вся просвечивалась вплоть до нижнего белья, а Леопольд Ильич уже начал ёрзать в кресле. Неплохо было бы после концерта устроить банкет в честь Королевы. Цветочков подарить в корзиночке. Шампанское, чтобы Советское, чтобы Ростовское, чтобы полусладкое, как женское бедро гладкое. А там видно будет. Алефтиночка, она женщина умная, сама должна все понимать. С кем имеет дело. Империя-то до самой Чукотки, до Курил простирается. А Император кто? Он. Леопольд Ильич Второй. Самодержец Всея Руси. Царь Казанский, Астраханский, Бурятский и Якутский. Не халям-балям.

В костюме арлекина Пугачёва выглядела не так эффектно, но Леопольда было уже не унять. Он дал задание Серому Кардиналу Сусликову по окончании песни сходить за кулисы и передать устный комплимент, а заодно и ангажемент на ночные танцы при свечах.

Получив принципиальное согласие Актрисы, Леопольд после концерта поджидал её в условленном месте возле Царь-Колокола на своём правительстве венном «ЗиМе».

Водитель Леопольда Тимофей Отвёрткин жал на все педали. Так что доехали по ночной дороге в Орехово-Горохово на Брешневскую Дачу довольно скоро. Но тут оказалась неувязочка. Галка, Дочка Леопольда, со своей пьяной компанией во главе с мужем Министром Милицейских Дел Виктором Щёлоковым уже оккупировала дачу, и магнитофонный шум разносился по всему Горохово.

«Облом, Леопольд Ильич», — обрадовалась Алефтина, потому как целый день была на ногах: с утра репетировала, а вечером концерт. Да и не нравился ей этот мужик. Напился в дороге Ростовского и несёт всякий бред про какую-то Малую Землю, где у него, якобы, имеется ещё тайный холостяцкий угол.

Въезжали в Москву уже под утро. Генерал-Секретарь, обняв охапкой ноги Алефтины и похрапывая, спал, а Королева гладила его по голове, как котёнка, который нализался из миски молока и, мурлыча, задремал на коленях у хозяйки.

***

ГОХОТАЛИ ТАНКИ

По полю грохотали танки. Весной сорок пятого. И сеяли снаряды. Начальник Танковой Бригады Маршал Стрекозовский стоял с армейским биноклем и в шлеме на авангардной башне. Его помощник Замполит Конев сидел на пушке и мотал ногами.

— Товарищ Маршал, не знаете, обед скоро?

— Пока не видно. Вот в город войдём, а там Ресторан «Берлин» имеется с европейской кухней. Ну, если англичане вперёд места не займут. Или американцы с французами. А ты чего, проголодался, что ли? Недавно только в «Будапеште» фрикадельками с мадерой налопались. Да и в «Белграде», в «Праге» неплохо посидели. Осталось в «Лейпциге» и в «Берлине» закусить, а тогда и по домам. Надоела эта посевная. Сил нет. Помыться бы да хэбэшки постирать. Четыре года мать без сына у окна сидит. Балладу о солдате напевает.

На горизонте показались готические башни. Маршал пригляделся и никак не поймёт:

— Слышь, Конев, а они, что ли, не христиане, эти немцы? Может, сектанты какие-нибудь? Сороко-пяточники?

— Не знаю, Товарищ Маршал. А Вы почему так решили?

-Так креста на них нет. На соборах, я имею в виду.

— Это, Товарищ Маршал, у Вас бинокль запылился, наверное. Они, как мне помнится из букваря, были лютеранцами. Ну, то есть лютые очень насчёт своих крестов. Вспомните сами, когда Рейхсмаршала Паулюса в подвале минимаркета брали, так он свой крест с шеи отвязал и как ни в чём не бывало проглотил, закусив им самогон. Ну, вроде того, что мол, Гитлер-то капут, а сам я сдаюсь.

Подползли к Деревне Штутгарт. На самой окраине старуха посла белых коз.

— Бабка, они у тебя для шерсти, мяса или молока тут пасутся?

Та, как ненормальная, вытянулась в стойку, подняла
под углом в сорок пять градусов правую руку и заорала: «Хайль Гитлер!».

Конев полез в кобуру за пистолетом, но там оказалась котлета по-венгерски, которую, он пьяный, уходя из ресторана «Будапешт», себе запихнул. Жалко было оставлять. А живот полный. Мадерой.

— Погоди, Замполит, не горячись. Котлета всё равно у тебя холодная, скомандовал Маршал. — Ты лучше спроси у неё: мин здесь нету?

Конев спрыгнул с пушки и подошёл к Бабке. Ты, Бабуся, руку-то опусти. Мы тут все свои, христиане. Только православные, ну, то есть правые славяне. Наша теперь правда. Комсомольская.

Бабка руку не опускала, а продолжала орать заученную фразу. Замполит поймал за хвост козлёнка, взял его на руки и стал гладить. Старуха растрогалась, опустила руку
и обняла Комиссара:

— Гут, гут, дас ист зер гут, — видно, понравился ей поступок Замполита.

— Бабушка, ты скажи нам, но только по-русски: здесь мины есть?

Бабка, не долго думая, вытащила из кустов противотанковую мину и протянула её Коневу. У того
чуть не взорвалось сердце. Пришлось мину взять в
руки, а то как бы чего не вышло. Маршал, наблюдая
сцену с башни, стал отдавать приказания:

-Замполит, равняйсь, смирно, кру-у-гом, напра-а-во, шаго-ом марш. Левой, левой. Стой, швыряй!

Замполит, как метатель дисков, размахнулся от правого бедра и зашвырнул мину прямо в Деревню. Благо, что она оказалась учебной, а то бы Штутгарт разнесло в каменные щепки. Комиссар отряхнул руки, сбросил из-под мышки на траву козлёнка и подошёл к Бабке.

-Ты ведь чуть свою Деревню не взорвала. Не знаешь, Ресторан «Берлин» когда открывается? Голодные мы с вашей Европой. От одноразового питания.

Бабка опять вытянула руку и открыла рот. Замполит застегнул на все кнопки шлем и полез на танковую пушку,

-Товарищ Маршал, не понимают они по-нашему. Фашисты проклятые. Может, методом тыка будем пробиваться к Ресторану? Надежды на этих партизан
никакой.

— Ну, да ладно, — немного огорчился Стрекозовский, нам плюс-минус мина всё равно не в счёт, и так на одной гусенице ползём…

— Товарищ Маршал, а может, нам козлёнка отпущения вперёд послать?

— Да не положено по уставу, понимаешь? Лучше мы сами будем этими козлами, чем природу губить.

***

КОМАНДОРМ И ПОЛИНА

«Экстракт любви» помогал и жить, и работать. Полина это почувствовала как-то сразу. Во-первых, конфликты с сослуживцами в Институте сами собой иссякли. Не нужно было доказывать, кто ты такая есть, все и так начали понимать. Второе, что исключалось как проблема, так это отошения с руководством.

Ректор Института Человеческого Образа Вениамин Оскарович Дереза, с высоким, как небоскреб, лбом, возглавлял учреждение не более двух лет, и его здесь становление, как начальника, пока что было в зачаточной фазе. Ровно пятьдесят процентов его поддерживали и, соответственно, половина была против. Единственный, кто абсолютно не обращал в Институте на Вениамина ни малейшего внимания, так это Кот Мурзик. Кстати сказать, и сам Ректор тоже его почти не замечал. Остальной муравейник ни на минуту не унимался и неустанно трудился во благо преобразования человеческого естества.

Основным мотивом, который ложился на сердце трудящихся, конечно же, являлась их плоть. Ну, то есть образ человека как бы был неотъемлем от его тканей. Посмотри внимательно в лицо, и на нём, как денег в кошельке, либо настроение есть, либо оно когда-нибудь будет. Но когда? А тогда, когда и в кошельке. Всё просто. И даже у Вениамина Дерезы, представьте себе, бывало иногда настроение.

— Полина, здравствуйте, Вы не смогли бы сегодня подняться ко мне с Вашими разработками по «Экстракту Любви»? Дело в том, что звонили из Министерства по Борьбе с Болезнями, ну и интересовались результатами наших исследований, и захватите распечатку отчёта по Крымскому Обезьяньему Питомнику. В общем, несите все, что есть, а там посмотрим…

— Добрый день, а можно Зиновия Самуиловича? — Таня в тот момент красила губы, и столь ранний звонок ее явно не обрадовал:

— А Вы кто? Как доложить?

— Это из Института звонят, Отдел Бесконечный Жизни беспокоит.

— Минуту… Зиновий Самуилович, тут из Человекообразного Института Вас какая-то женщина, подключить?..

— Да, да, — отсоединив красной кнопкой Секретаршу, отвечал в трубку Командарм.

— Зиновий Самуилович? Это Полина, здравствуйте…

— Полиночка, я как раз в это время думал о тебе, немного приврал Командарм, который в этот момент перерабатывал в голове информацию от Ивана Могилы о ходе следствия.

— Зиновий, тут шеф меня вызывает, заинтересовался нашим «Экстрактом». Говорит, из Минболезней звонили. Может, проверка какая?

— Полина, ты же знаешь, что мы с тобой люди проверенные, так что смело неси ему какие есть бумаги, они в этом толком всё равно ничего не поймут. Наверное, кому-то там, наверху, наше средство помогло. Понимаешь? Может, с похмелья кто принял и почувствовал разницу, ну или вместо валидола кто-то сглотнул, задышав полной грудью. Неси смело.

— Командарм, а ты почему вчера вечером не позвонил? Занят был?

— Полина, не то чтобы да, только загрузили тут меня этими технологическими заморочками, плюс баланс не вяжется: бухгалтерша главную книгу принесла, а я там всё равно ничего не смыслю. Ну, в общем, дела всякие. Прости.

— Прощу, если вечером приедешь лично и извинишься.

— Договорились. Целую.

Полина сразу после работы сбагрила до утра Машу к сестре, напарила картошки, купила пять бутылок пива «Очаков», надела свой крепдешиновый праздничный с отворотами платье-костюм, все драгоценности и через каждый шорох выглядывала в окно, не подъехала ли машина. А может, он ее отгонит сразу на стоянку? Значит, останется ночевать. Лучше на стоянку. Здесь угнать могут. В прошлом году у соседа Витьки прямо из-под носа девятку увели. Отошел за газетой в киоск, приходит, а машины нет. Ворье кругом. Жулики.

***

КРАСАВИЦУ ВИДНО ИЗДАЛЕКА

Красавицу вижу за тысячу верст. Это она, как бы, никого вокруг не замечает. Идет себе, и идет по Проспекту Жизни одна. Вокруг много людей. И все от нее чего-то хотят. Женщины — красоты, мужчины — теплоты. И у нее этого всего очень, очень много. А её доброта и щедрость вообще не знают границ. Но желающих от нее это заполучить – еще больше. Их столько… Вот, вот. Поэтому-то их и не видно вокруг нее на Проспекте имени Жизни…

***

ЗАМОК ПРОКЛЯТИЙ

Солнце уходило на покой, а на скалистой возвышенности в фамильном Замке Герцога начиналась грандиозная по… Помолвка. В сосудах, в подносах, на блюдах и просто россыпью, располагалось такое количество выпивки и еды, что гости в прямолинейном смысле глотали нескромную слюну, всё ближе и ближе прохаживаясь возле столов, вдыхая, пары многолетних поморских и заморских вин, копчёного и жареного мяса, ароматных разносолов, ну, в общем, всего того, что на дословно переводимых и условно непереводимых языках называется «продовольственным изобилием». Все ждали Герцога с его очаровательной невестой…

Последний поход, или скорее, набег на Готландию, полное её покорение, принесли Герцогу небывалый куш. Золото, меха, оружие, скот, земля — всего не перечесть. Но самая сверкающая драгоценность, от которой невозможно было отвести зачарованных глаз — это пятнадцатилетняя Элона, красавица, которую, так вот запросто, не встретишь на улице. Тем более, без какого-нибудь, рядом с ней герцога.

Молодые, как им по жизни и полагается, появились с опозданием. Нисколько не извиняясь, Герцог сразу же грохнулся в свой золотой трон; его юная спутница, пёрышком, как бы порхая, опустилась в соседнее кресло.

Вообще-то, для Герцога всякие дворянские церемонии были утомительнейшей работой. Улыбаться, любезничать он еще с подстольного возраста не выносил, и слыл на весь европейский крещеный мир аморальным грубияном и усталым циником. Если бы не экстравагантные костюм и парик, хоть как-то украшавшие его фольклорный облик, то самое большее, на что он мог бы попретендовать в нашу, случайно примкнувшую к демократии бытность, так это на должность начальника штаба в стройбате. Но были другие времена. Должности, как бесплатные неотъемлемые приложения к титулам, раздавались исключительно по наследственным признакам, так что нашему сомнительному герою, будем считать, выкатилось из рождественского фортунного стаканчика удачное сочетание чисел.

Юная леди, как бы тому в противовес, отличалась скромностью, добротой и честью. Её воспитание, даже по тем развратным временам, сегодня можно было бы сравнить, ну, например, со смольноинститутским. Отец ( еще недавно живой) в перерывах между военными походами не отпускал её от себя: на балах, на природе, в путешествиях — везде с ним рядом Элона. Осанка, манеры — всё извещало о том, что в этом изящном, божественном сотворении стучит благородное сердце…

Уже после полуночи гости вяло заталкивали давно остывших перепелов в свои упакованные до отказа животы, но выпивка, пока ещё, шла на ура. Герцог не скромничал, всё время говорил о себе, о личных заслугах и победах, о перспективах завоевания всего мира, включая Ост-Индию, Норд-Африку и Вест-Индию. Ант-Арктику к тому времени пока ещё не открыли, и хорошо. Его лихого ума хватило бы и на неё. Единственное, о чём он не помышлял – это об оккупации Луны, потому как считал её чем-то вроде масляного фонаря, который иногда забывают зажигать на ночь или, наоборот, гасить по утрам.

Юная Элона, как ей и подобало, лишь изредка пригубливала серебряный в крупных зеленовато-голубых аквамаринах кубок и во всём соглашалась с Герцогом. Но то, что творилось у неё внутри — как в шкатулке тревожное с секретом письмо — было надежно сокрыто от любопытного взора постороннего. Гибель отца во время суллузского нашествия, кровавые трупы убитых и казнённых, разлука с сёстрами и любимым – вот тот неполный список из запечатанной шкатулки. Хрупкая и утончённая на первый взгляд она имела в себе рыцарскую силу и победоносную волю. Благородное воспитание и аналитический ум – это та опора, которая поможет Элоне отмыть свою насильно запачканную Герцогом честь и отомстить за все злодеяния ненасытному тирану…

***

НАЦИОНАЛЬНАЛЬНЫЙ РУССКИЙ НАПИТОК

Рейхсмаршал Паулюс, как ни кто не хотел умирать. Даже с присвоенным ему вчера Гитлером таким крутым званием и заочно подаренным жезлом. А не пошёл бы он нахфиг, этот шизофреник! Травоед. Фанатик. Когда были в руках силы — борьба имела логический смысл. Пока с самолётов бросали консервы и ящики с патронами — как-то можно было держаться. А сейчас? Ну и сколько я могу сидеть в подвале этого русского минимаркета? Суп, сваренный из последней балалайки, доели вчера. Нам что теперь гармошками питаться? Так они, эти босоногие осмелели, в мать их родину! Катюши не унимаются. Грохот в ушах — спокойно не уснешь. А Гитлер только и радирует: «До победного конца! Герои! Великий Рейх!».
Да пошёл он! Вместе со своим Рейхом. Его бы в подвал, из которого, даже, крысы разбежались посадить, да будильниками с карандашами покормить с неделю, вот тогда бы он понял, чего стоит этот его Рейх. Сам, поди, в Альпах с Евой на лыжах развлекается. Папайю лопает. С греческими орехами. А я, что ли, лысый тут сидеть возле керосинки? Все сто томов Ленина уже в печке сгорели. Остались только отдельные издания: «Шаг вперёд-наоборот», ну и совсем тонюсенькая брошюрка «Как им организовать рабкрин». До сих пор не пойму: что это за такая форма собственности — рабкрин? Банк, бар, варьете или галантерейная лавка? Мы бы до такого не додумались. А Ленин премудрый был мужик. Не даром картавил. Нашей, евроевридной расы.
Надо сдаваться. Ну, а что? Пойду к Сталину работать. У него, похоже, что планы обширные. Сейчас, наверняка, двинет на Запад. Босоногогарнизонный коммунизм свой устанавливать. Балалаечно-гармошечную жизнь в Европе налаживать. Интересно, кем он меня возьмёт? Мне бы теперь что-нибудь по интендантской части. Каким-нибудь начпродом, или в каптёрке сапоги с шинелями выдавать. Хватит, навоевался! Намёрзся в дурацкой Сибири.
А кто виноват? Так этот вегетарианец и виноват. Ну, правильно. Он где в своей жизни бывал? Во Франции, в Бельгии, в своей Австрии, ну в Голландии. Там кругом мощёные автобаны или асфальт. А здесь? В этой неумытой России всего одна дорога, и та железная, и та в Сибирь. Транссибирская Незарастающая Тропа. Вот и увязли мы в русской грязи своими чистыми колёсами. А нужно было на тракторах. Русские только при помощи гусениц здесь и перемещаются. А мы в белых перчатках и лакированных полуботиночках пришли Сталинград брать. Да тут в водолазном костюме не проплывёшь! По этой жиже.
— Ну что, раздобыл выпивку? – спросил Рейхсмаршал вошедшего в помещение Штандартенфюрера СС Фридриха Краузе, укутанного урюпинским пуховым платком.
-Так точно, Господин Рейхсмаршал!
-Чем нас сегодня русские обрадовали? Уж не спиртом ли запахло?
-Никак нет, Ваше Высокопревосходительство. Опять самогон. Старуха продала, сказала, что чистый, как березовая слеза. Для себя делала. Чабрец добавила и липовый цвет. Почти что французский коньяк. И крепкий, зараза. Я отхлебнул для пробы, так, аж в затылок шибануло, словно противотанковым осколком.
-Ну, давай, попробуем, — с загоревшимися глазами глотал слюну Паулюс.
Налив из ядовито-зелёной бутылки пахучей жидкости в гильзу от крупнокалиберного пулемёта, Штандартенфюрер, спросил разрешения, присел на табурет, развязал пуховой платок и поинтересовался у командира о вкусовых качествах напитка.
-Дрянь, я скажу, исключительная. Но пить можно. Наливай ещё. И себе. Чего сидишь, как троюродный? Мы теперь все одного звания: «военнопленные». Этот козёл, неврастеник подставил нас в качестве мишени. Говорил я ему ещё в ноябре, что уходить надо. Ведь Сталин за свой одноимённый город все дивизии положит, всю Сибирь сюда бросит.
-Господин Рейхсмаршал, а может нам переодеться в русские народные костюмы, коих тут полный подвал,
взять по гармошке и дёрнуть к своим за Дон?
-Поздно Фридрих, уже поздно. Ночь скоро. И дороги мы не знаем. Потому что их тут вообще нет, дорог-то. Заблудимся в степи. Замёрзнем. Мороз, сам видишь — какой. Россия ведь…
…Рейхсмаршал разрядил ещё одну гильзу с национальным русским напитком и продолжил:
— Понимаешь, мой друг, сидя в этом разбитом минимаркете, я понял в жизни одно: кто с мечом придёт, тот никуда не уйдёт. По-моему так сказал Бисмарк или Карл Сто Девятнадцатый. Не помню.
-Ваше Высокое Превосходительство, позвольте уточнить, но это только что сказали Вы.
-Да? Вот уж не думал, что я все еще такой умный. Мне показалось, что катюшами из моей головы вышибли все оставшиеся мозги. Завари-ка, мой фронтовой друг, супчика, что ли, из пионерских барабанов, а то без закуски эту зажигательную смесь пить невозможно… Так вот, самая большая ошибка, которую я совершил в жизни, это то, что во время Пивного Бунта в Баварии не врезал Гитлеру кружкой по голове. Хотя мог. Но мне помешал Геринг. Он сам его хотел грохнуть, но промахнулся. Пьяный был. Сейчас всё было бы по-другому. Жили бы мирно. Строили бы в России автобаны, мосты, города. Отмыли бы её грязную, работой обеспечили. Так нет. Попёрся он, этот горлопан, псих-одиночка, как Ермак Сибирь брать. Вот и сидим теперь среди русских народных костюмов, гармошек, матрёшек и пионерских горнов. Пьём эту дрянь, а канонада ведь не утихает.

***

ПЕРЕПОЛОХ В СОВЕТЕ БЕЗОПАСНОСТИ

Заседание Совета Безопасности Объединенных Наций откладывалось на час. Уже не знали, что и думать. А все было, оказывается, проще пареного хрена. Генерал – Секретарь Центрального Комитета СС Никита Сергеич Прыщёв с утра не мог найти свой ботинок. И под кроватью пролазал, и за телевизором смотрел, и в мусорном ведре копался — нет. Позвонил Дежурной Администраторше по этажу — может быть, она где-нибудь в холле встречала? Ответ отрицательный. А время идёт. Американцы ждать не любят.
В дверь постучался и вошёл Министр Зарубежных Дел Алексей Полянских:
— Никита Сергеич, мы опаздываем. В Совете Безопасности паника. Кеннеди уже два раза звонил Управляющему Гостиницей. Нас могут не правильно понять.
— Да знаю я, знаю. Только вот поделать ничего не могу. Ботинок я правый потерял, то ли в борделе, то ли на 5-й Авеню, когда про холостых саратовских парней песню орали. Может, в баре на двенадцатом или на тридцать втором этаже. Ты не сходишь поглядеть?
— Никита Сергеич, так ведь времени у нас нет расхаживать по барам да по борделям — американцы ждут, — поленился Полянских.
Никита сел на мятую постель, вложил подбородок в ладонь и стал вспоминать вчерашний вечер. Утром из аэропорта поехали в Посольство СС. Часов до двух завтракали. Ну, виски «Паспорт-Скотч» пили с какой-то водопроводной водой. На закуску толком ничего не подали. Какие-то булки с колбасой, сыром, майонезом и томатом. До сих пор изжога. Что дальше? Обедали в Чехословацком Посольстве. Благо, хоть те толком накормили: карп в пиве, грибочки, кнедлики… Только чего эти Чешские Словаки лезли целоваться? Надо их отучать. Вон Венгров в 56-м за один день от этих лесбиянских привычек отучили. Понахватались буржуйских обычаев и лезут вирусами империализма своими заражать. Ничего, дайте время — всех капиталистов, как тараканов, каблуками попередавим, кстати, а где мой ботинок?
— Слышь, Алексей Иваныч, а не сможешь мне свои туфли до вечера одолжить? А как мой ботинок найдётся, так я сразу отдам, ты не переживай.
— Никита Сергеич, да я с радостью, но только размер-то у Вас вона какой, сорок третий, а мои туфельки «Цебо» тридцать девятого, — явно не желая давать обувь, начал вихлять хвостом Полянских, хотя он носил сорок первый размер, а туфлям было уже порядка трёх лет, так что Никите они бы пошли в самый раз.
— А ты сними, мы померяем, и если не подойдут, тогда пойдешь мой ботинок по барам искать, — начал настаивать Прыщёв.
С огромной неохотой Министр стал снимать свои лакированные и отполированные в автомате на этаже Отеля туфли. Никита воткнул в них ноги:
— Что-то немного жмут, наверное, пятки опухли после вчерашних авеню.
— Ну, тогда снимайте, — обрадовался Полянских.
— Да нет, я лучше носки сниму, может, тогда полезут.
Никита Сергеич снял дырявые на пятках носки и поставил их к радиатору:
— Ну вот, другое дело. На чём мы сегодня к заседанию-то поедем?
Министр был крайне разочарован, что его нагло разули, однако он решил как-нибудь по пьянке напомнить Генерал-Секретарю о своей самопожертвенной услуге и доложил:

— Никита Сергеич, дело в том, что посольский «Мерседес-Жбенц» вчера по нашей милости попал в аварию. Вы всё время водителю помогали рулить, ну, и сами понимаете, мы въехали в закусочную «Марк-энд-Дональдс» в самый час пик. Благо, никто ничего не успел сообразить, так как забегаловка была исключительно для чернокожих, и полиция, увидав посольские номера, просто отвернулась. Не стала вмешиваться.
— Алексей, а люди-то хоть живые?
— Не знаю. Их тут всё равно за людей не считают. Так что не беспокойтесь.
— Вот сволочи! — взъерепенился Никита, — ну, мы-то ладно, хоть не нарочно въехали в их столовую, а эти ястребы? Ведь людей за обезьян держат. Ну я им покажу кузькину мать!
Министру пришлось дополнительно надевать стоящие в углу Никитины носки, так как его эластиковые больно уж были холодными, а на улице не лето. Да и не зима.
Когда садились в красный «Кадиллак-Цеввил» Никита опять пристроился рядом с Водителем:
— Тебя как зовут? А, Майк. Ты, Ямайка, выезжай прямо на встречную полосу и гони, что есть горючего. Опаздываем мы. Могут нас не понять. Да чего с тобой долго разговаривать? Ты всё равно по-русски ни мясо, ни рыба. Жми на акселератор, тебе толкую. Быстрей нам нужно!
Мотоциклисты едва успевали подстраиваться к машине, и все доехали действительно быстро.
Совет Безопасности еже обкурился сигар и в достаточном хмелю встречал Главу Правительства СС с явно неприкрытым недовольством. Прыщев, как ни в чём не бывало, прошёл к трибуне с условно изображёнными не ней двумя полушариями и, влив в себя сначала стакан, а затем и графин воды, начал речь:
— Я не позволю, господа угнетатели, вам обижать негров. Довольно вы их эксплуатировали на протяжении последнего полутысячелетия. Наши кубинские братья попросили помощи, и мы её дали. Пятьдесят сигар с ядерными боеголовками уже поставлены на Остров Свободы, а ещё пятьдесят в пути. И если Вы, Господин Президент хороший, не прикроете ваши эти куклукскланы и не отмените места только для белых, то Вас постигнет суровая участь Берлина и его Стены. Кстати, дайте ещё воды, а то сохнет в горле.
Пока Официант подносил графин, из-за стола поднялся Финджеральд Кеннеди и на нечистом русском языке произнес:
— Господин Прыщёв, а Вы отдаёте себе отчёт…,- Американский Президент не успел договорить, как Никита его перебил:- Я Вам слова не давал, так что пока посидите молча. Так вот…
К кафедре подошёл официант с графином водки. Это было изобретение Директора ЦРУ Эдварда Далласа, который знал обо всех вчерашних похождениях Русского Президента, ну, и решил того немного остудить, влив ему в графин бутылку «Столичной».
Никита выбулькал весь сосуд и даже не заметил, что в нём была водка, а затем продолжил:
— Куба наш друг, и не важно, что она черная. Я сам крестьянский сын и сын кухарки, поэтому, может быть, и не такой белый и тощий, как Вы, господин Кеннеди, но…
Тут Никита после принятой без закуски на старые дрожжи дозы начал пьянеть и буянить:
— … но мы наведем мир во всех странах и не допустим кузькину мать!
Наконец-то обнаружился пропавший ещё с вечера ботинок. Он оказался в правом кармане его широкого, как шерстяной плед, пиджака. Никита Сергеич вытащил обувку из кармана и начал в форме протеста барабанить ею по трибуне. У американцев вылезли из ресниц закатившиеся ещё во времена «Унесенных ветром», глаза, и они повставали со своих стульев, выкрикивая демократические лозунги, типа «Нью-Йорк! Нью-Йорк!». Прыщёв не унимался, но тогда подошла полиция, отняла у него ботинок и под руки увела разбушевавшегося фантомаса в вестибюль.

***