Разбег

Наталья Красавцева приехала в Боровое всего на несколько дней. Раньше она никогда здесь не бывала. Деревня славилась на всю область своими живописными местами. И Наталье Николаевне, как преподавателю художественного училища, увидеть своими глазами все эти красоты было бы не лишним.
Женщина поселилась в домике бабки Пелагеи, что жила на окраине. Таким образом, Наталья Николаевна надеялась не привлекать к себе внимания деревенских жителей. Но не тут-то было! Уже к вечеру каждый в деревне знал, что у Ильиничны гостит какая-то художница. А утром следующего дня председатель колхоза «Светлый путь» упрашивал Наталью Николаевну о том, чтобы она прочитала колхозникам лекцию о современной живописи. Художнице пришлось согласиться. Несколько часов она готовила материал. Женщина понимала, что рассказать о высоком этим недалёким людям требовалось доступным языком, поэтому свое эссе она обтесала до чудовищной простоты, так что самой стало тошно от написанного.
Лекция прошла на ура! Председатель лично пожал Наталье Николаевне руку и от лица колхозников подарил том сочинений Ленина. Пользуясь моментом, председатель попросил художницу ещё об одной услуге: провести завтра для детей урок рисования. И на это пришлось согласиться.
В десять утра в небольшом школьном кабинете несколько ребятишек, раскрыв рты, внимательно слушали художницу. Наталье Красавцевой было двадцать шесть лет. В этой стройной, красивой женщине, мало походившей на матёрых городских дам, угадывалось что-то от ребёнка, который всегда будет познавать мир и восхищаться им. И голос её был звонким и мягким, каким-то юным. Она не имела вредных привычек, что никак не вязалось с тем богемным образом жизни, который вели все люди искусства.
Наталья Николаевна рассказала детям о роли выбора цветовой гаммы, о роли освещения и т.д. За пару минут она нарисовала простым карандашом портрет Коли Зубарева, который сам вызвался позировать. Увидев портрет, дети ахнули. А сама художница торжественно вручила Коле его бумажного двойника.
Только в четверг Наталье наконец-то удалось заняться тем, ради чего она приехала в эту глушь. Рано утром она отправилась на берег местной речушки, захватив с собой все свои инструменты. Художница устроилась на диком, как ей показалось, краю берега. Первым делом женщина искупнулась. Затем позагорала, отчего её окончательно сморило. Она даже видела какой-то сон, но, взглянув на часы, тут же принялась за работу. Она делала наброски простым карандашом, ей не хотелось пачкать красками новый купальник.
Прямо от ключа шла вереница коров. Мыча и уминая сочную траву, рогатые напоминали гигантских доисторических монстров. Метрах в сорока от художницы стадо остановилось. Женщина таращилась на это чудо: первый раз в жизни она видела столько коров и так близко. Ещё удивительнее был пастух — маленькая девочка. Наталья поразилась смелости ребёнка. На какое-то время она отложила работу, всецело поглощённая новой картиной.
Обойдя стадо кругом и кое-какой непослушной рогатой всыпав плетью, девочка направилась к реке. Скинув нехитрую одежонку, в одних трусах она побежала в воду. Наверное, девочка не заметила, что на берегу она была не одна.
Войдя в воду по пояс, она начала обтирать ею своё тело, потом поплыла… Она двигалась красиво, легко и бесшумно. Через несколько минут девочка оказалась напротив незнакомой молодой женщины. Молча, они смотрели друг на друга несколько секунд.
— Здравствуйте! – вдруг вырвалось у девочки.
— Здравствуй! – улыбнулась незнакомка. — А коровки-то твои не убегут?
— Не-е-е. А Вы — та приезжая, о которой все говорят?
— Неужели обо мне все говорят? – улыбнулась женщина.
— Я щас! – девочка быстро поплыла обратно. Накинув на мокрое тело платье, она по берегу пошла к незнакомке.

Вблизи она не казалась такой уж маленькой. Ей можно было дать шестнадцать-семнадцать лет. Длинные русые волосы были связаны лентой, синие глаза смотрели восторженно и наивно. При взгляде на девочку, на её мокрое тело, обтянутое выцветшим ситцем, в душе Натальи появилось какое-то непонятное томление. Она была не в силах оторвать глаз от девочки.
— Меня зовут Катя. А Вас как зовут?
— Наталья Николаевна, хотя, зови меня Наташей. Я ведь ненамного старше тебя. Вот тебе сколько лет?
— Пятнадцать.
— А мне – двадцать пять. Видишь, я тоже совсем ещё девочка! – Наташа рассмеялась. Катя ответила улыбкой, и на её загорелых щеках появились ямочки.
— А можно посмотреть, что Вы рисуете?
— Конечно…
— Красиво.
— Спасибо. Даже в рифму получилось! Катюш, а ты вчера ведь на уроке рисования не была?
— Не, не была. Мы с мамкой в селе у тётки неделю гостили! Только вчера вечером приехали. – произнесла она с такой гордостью, словно её тётка жила в Венеции.
Наташа улыбнулась, и взгляд её устремился вдаль.
— Слушай, Катюш, а хочешь, я тебя нарисую?
— Ой, не знаю, а можно?
— Ну конечно можно! Таких красавиц, как ты, надо увековечивать! Ты только не двигайся, ладно?
Девочка кивнула. Минут через десять она уже восхищалась собственным портретом, захлёбываясь словами благодарности. Наташа подарила ей свою работу, а за одно и простой карандаш, привезённый ею из Польши.
— Так здорово, что Вы приехали, Вы прямо, как из космоса к нам!
— Катюш, давай на «ты», хорошо? А то я себя такой старой чувствую… – Наташа снова улыбнулась. – Слушай, а ты есть хочешь?
Девочка пожала плечами: мол, и хочу, и нет. Тогда Наташа достала из сумки плитку шоколада, яблоко и бутылку газированной воды. Для деревенской девчонки газировка была настоящей невидалью. А шоколад она видела только в праздник. Оторопев от щедрости новой знакомой, девочка нелепо заулыбалась.
— Вот, бери! — Наташа откупорила бутылку. «Буратино» недовольно зашипел.
Катя поглощала шоколадку с невероятным наслаждением.
Нацепив на глаза солнечные очки, Наташа смотрела на неё украдкой, отметив про себя, что Катя выглядит старше своих лет, и что она невероятно красива. В голове молодой художницы тут же всплыл образ подруги студенческих лет — Ольги Соловьёвой — черноглазой и весёлой девушки, дружба с которой основывалась на непонятной нежности, а расставание причинило невероятную боль… Глядя на юную Катю, губы которой ещё не знали вкуса поцелуя, тело которой ещё не ведало фантастических наслаждений, уши которой ещё не слышали жарких слов и признаний, от которых замирает сердце, душа Наташи смещалась в бок и таяла, а в груди странно и приятно жгло…
— Вкуснятина! — констатировала Катя. — Штук сто бы таких съела!
— Что мама-то не часто балует?
— Дождёшься у неё! На Новый год, буди… И всё!
— Ты яблоко-то ешь, газировку пей…
Катя улыбалась, аккуратно разглаживая фольгу из-под «Алёнки». Наташа перевернулась на живот и сквозь тёмные очки посмотрела на девочку снизу-вверх:
— Слушай, Катюш, а ты хочешь ещё шоколадку? Нет, пять шоколадок ты хочешь?
Катя замялась. Хотелось крикнуть «Да!» на всю деревню, и в то же время было стыдно. Она молчала, ощущая непонятную тревогу, которая рождалась от взгляда, прячущегося за чёрными стёклами.
— А что мне надо будет сделать для этого?
— Для чего — для этого? — переспросила Наташа, улыбаясь.
— Ну, чтоб шоколадки получить…
— Ничего. Просто приходи сегодня ко мне, когда стемнеет.
— Ой, ну я не знаю… А что мы там делать будем?
— Ничего… Я просто хочу тебя красками нарисовать.
Катя поглядела на художницу: она поверила.
— А сейчас нельзя?
— А ночью нам никто мешать не будет! А то придут опять всей деревней… И рисуй их, и учи их…
Голос Наташи был сердитым. Немного помолчав, Катя тихо ответила:
— Хорошо, я приду.
— Вот и молодец! Получишь ты свои шоколадки, обещаю, только приходи.
Они посмотрели друг на друга, и Наташа широко улыбнулась…

На небе уже сияли звёзды, когда Наташа услышала около калитки несмелые шаги. В темноте она нащупала руку девочки и увлекла её в ограду.
— Ну что, пришла, моя красавица?
— Да.
— А матери что сказала?
— Ничего. Я через окно вылезла. Мамка думает, что я сплю.
— Дай-ка я на тебя взгляну!
Наташа зажгла фонарик. Катя нарядилась, как на парад: синее платье с кружевными оборками, белые босоножки. Волосы были собраны в косу и завязаны белой ленточкой.
— Ну, ты как на бал прямо! Слушай, Белоснежка, а тебя случайно никто не видел?
— Не-е-е… Я ж тихо!
— За тобой точно никто не шёл? – она направила луч фонарика в лицо девочке. Катя зажмурилась:
— Ой, да что я дурочка глухая, что ли?
— Смотри, а то ведь всякое бывает! – серьёзно сказала Наташа и погасила фонарик.
— А мы тёте Пелагее не помешаем?
— Тетё Пелагее? Нет! Она спит уже давно. А мы с тобой тут будем, прямо вот здесь вот!
— Тётя Наташа, тут ведь неудобно. Да и света нет…
— Какая я тебе тётя, а? И зачем нам свет нужен? Мы и без него.
— Я думала, что…
— Слушай, ты ведь из-за шоколадок пришла! Получишь ты их, получишь, поняла? Только не плачь! Катечка моя, не плачь, милая, ладно? И не уходи… — Наташа прижала её к себе.
— Да Вы что, что Вы делаете?
— Тихо! Не кричи! Опять на «Вы» со мной? — Наташа сжала её плечи. — Я ведь тебе всё сказала.
— Я домой пойду. — Катя утирала слёзы с нарумяненных щёк.
— Не пойдёшь. Я не пущу. Ты ведь из-за шоколадок пришла? Тогда жди. — Женщина исчезла за дверью избы. — Вот. Здесь — три. Ещё три получишь… чуть позже.
Душистые плитки перекочевали в жаркие ладони девочки. Чуть помолчав, Катя спросила:
— Так для чего ты меня позвала? Ты ведь и не собиралась меня рисовать?
Наташа молчала, не отрывая от неё взгляда. Это молчание несло в себе какой-то тайный сигнал. Катя принялась развязывать ленточку…

«Ладно, Бог с ним… Подумаешь… Что я, как дура, испугалась? Ну позвала, ну ночью и чего? Ну подумаешь, не будет она меня рисовать! А если б она, вообще, не приехала? А шесть шоколадок – где ты их ещё увидишь? Да ни где! Да нет, целых семь, если ту на берегу присчитать! То-то! Если б девки знали… А мамка думает: я от одной шоколадки ошалею! Ха! А это забудется, всё забудется… И не вспомню потом! А пока...».
Наташа торопливо укладывала на сеновале свою одежду. Катя сидела рядом и разглядывала обнаженное тело молодой художницы.
— Мне тоже раздеваться?
— А ты как думала? – улыбалась Наташа.
— И трусы снимать?
— И трусы, и лифчик, если есть!
Дрожащими руками Катя стала тихо стаскивать с себя мамкино платье. Оказавшись совсем голой, она прикрыла рукой пах.
— Чего ты испугалась? — вглядывалась Наташа в её лицо. — Тут никого нет, кроме нас двоих.
Катя осторожно опустилась на колени.
— Ну, иди же сюда! — Наташа притянула её к себе. — Моя хорошая, сладкая моя девочка… – женщина покрывала поцелуями её лицо, грудь, шею…
Катя неохотно стала отвечать на поцелуи. И это заставило Наташу прослезиться: кажется, впервые в жизни она была счастлива и поняла, чего жаждала все эти годы. «Ты ведь любишь меня? Любишь, любишь...» — шептала Наташа в никуда, утыкаясь пылающими губами в юное невинное тело, источающее аромат чёрного леса, полевых цветов и прохладной ключевой воды…
Наконец, её рука оказалась между ног девочки. Нежно, едва касаясь бархатистой кожи, Наташа начала поглаживать уже выступающий из своей крепости розоватый бугорок…
— Не надо… больно, больно… — шептала Катя, сгорая от стыда.
— Подожди, милая моя, не бойся. Тебе понравится…
Через несколько секунд Катя сжала бёдра и обмякла. Первые соки побежали из неё несмелой струйкой, обдав жаром то, к чему раньше никто никогда не притрагивался. Наташа легла рядом с ней и поцеловала в щёку, обняла. Катя молчала и плакала.
— Зачем Вы приехали?
— Опять на «Вы»? Ну ты что, Катюш? Про шоколадки подумай!
— Не нужны мне Ваши шоколадки, и Вы тоже мне не нужны! — Плача, девочка стала подниматься.
Наташа усадила её и заставила посмотреть на себя. В лунном свете их глаза горели, как фантастические камни.
— Послушай, я люблю тебя, ты это понимаешь?
— Да что Вы я не знаю!? Я ведь не мужик Вам!
— Тихо! В том и дело, мне девочки нравятся, понимаешь? Есть на свете такие люди, как я…
— Мне то что? Я-то не такая!
— Ты уверена в этом?
Катя молчала. Возможно, она боялась ответить, а может быть, размышляла над вопросом. Тем не менее, из её молчания Наташа сделала свои выводы. Художница расслабилась, видя, что девочка не собирается уходить:
— Понимаешь, я люблю тебя! Я в тебя сразу влюбилась, когда ты ко мне на берегу подошла. Господи, ты такая красивая, такая милая!.. — Наташа погладила её по щеке. Потом, уставившись в стену, сказала: — Не думай, что я какая-нибудь больная. Я замужем. Но я не люблю своего мужа. Никогда его не любила! Хотя, возможно, есть за что… Я не знала, чего я хочу? Но сегодня, кажется, я поняла это. Сейчас ты можешь уйти. Я тебя не держу. Но прошу об одном: обещай, что не расскажешь матери, иначе…
— Не расскажу! – выпалила Катя. Она прекрасно понимала, что последует из её любви к правде.
— Вот и всё, что я хотела тебе сказать. Теперь ты можешь идти.
— Я не уйду.
Наташа заплакала.
— Не плачь, не надо плакать, всё будет хорошо. – Катя обняла её.
— Я тебя люблю…
— И я тебя люблю… Люблю…
В обнимку, они упали на ложе, отдав свои тела во власть любви и ночи, царствовать которой оставалось считанные часы.

— Катюш, вот ты, когда вырастешь: кем хочешь стать?
— Не знаю… Мамка хочет, чтобы я ветеринаром была.
— А ты сама?
Катя пожала плечами.
— Подожди… Вот школу закончишь, я тебя в Москву заберу! В любой институт пойдёшь, какой захочешь!
— А ты ко мне ещё приедешь? — Катя заглядывала ей в глаза.
— Конечно, приеду! Подарков тебе всяких навезу! Платьев, бус всяких, кукол… – женщина осеклась. Так нелепо звучало это «кукол» после всего, что с ними произошло.
— Не, кукол не надо… Я не играю уже. Выросла.
— Выросла… — Наташа чуть заметно улыбнулась и тяжело вздохнула.

Автобус уходил ровно в восемь. Остановка была полна зевак.
Наташа с волнением вглядывалась в окно, высматривая в пёстрой толпе свою любимую натурщицу.
Водитель нажал на газ. И только тогда знакомая худенькая фигурка показалась из-за остановки. Наташа закричала в окно:
— Катюш, пока, Катюш! Я приеду скоро, слышишь? Не скучай! Пиши, Катечка, милая!
Катя плакала и махала рукой вслед грязному автобусу, уносящему вдаль женщину, за одну ночь ставшую для неё всем…

Это был последний раз, когда они видели друг друга. В конце июля Катя утонула. Так и унесла она с собой в тёмную воду Пичушки свою тайну и образ милой Наташи – женщины, щедрой не только на шоколадки.
И мечтам Наташи не суждено будет сбыться. Однажды, обезумев от страсти, она попытается взять силой одну из своих миловидных учениц. И всё бы оказалось не столь страшно, если бы девочка не пожаловалась отцу — видному деятелю местного парткома — человеку, презирающему гомосексуалистов. Так, молодого и талантливого преподавателя Строгановки осудят на чудовищный срок по статье, в которой нет и намёка на любовь. И мучительная, полная унижения смерть от рук сокамерниц…
Но ничего этого они не знают ещё. В душном автобусе рыдает красивая молодая женщина, возвращающаяся к нелюбимому мужу… И пыль ложится на белые босоножки девочки, утирающей слёзы с грязного лица и глядящей в горизонт, где уже исчезает чёрная точка…

2008