Розовые облака (Глава 4)

— Хорошо, я принимаю твое приглашение. Буду жить в комнате, где повесилась безумная соседка, — на лестничной площадке Лена с чемоданом, увешанная несколькими сумками. — Чего ты смотришь? Помоги мне.
Заспанный Мими в длинном до пят полосатом халате принимается затаскивать чемодан в квартиру.
— Что же ты не позвонила? Я бы помог тебе его поднять.
Лена только фыркает и проходит с сумками в прихожую, увешанную новой партией постиранного белья. За неделю ее отсутствия Мими перестирал вещи и как мог аккуратно сложил их в шкафу. И даже повесил шторы.
Лена ставит сумки в гостевую комнату, Мими приволакивает чемодан.
— Сможешь посмотреть, что там осталось? — Лена протягивает Мими жесткий диск. — Я пролила какао на клавиатуру. И комп сдох. Он сильно тормозил, но какао его доконало. Пришлось взять кредит и купить новый комп. Теперь мне нечем платить за квартиру. И я съехала от йогов. Ты же не против, если я здесь немного поживу?
— Я буду только рад, — улыбается Мими, забирая у Лены диск. — Живи здесь, сколько вздумается!
— Ах, да. Тебе. Для поднятия гемоглобина, — Лена достает бутылку сухого красного вина. А затем еще одну.
Мими довольно улыбается.

Лена стоит под струей воды, смывая с себя жару и пыль улиц. Шторки нет. Она унесена на помойку. И вода разбрызгивается на кафельный пол.
Мими стоит в проеме, прослонявшись к дверному косяку. Он стоит симметрично прислоненной к стене выломанной двери.
— Раз тебе нечем заняться, помой мне спинку, — не оборачиваясь, говорит Лена.

И когда над крышей соседнего дома, догоняя закат, плывут розовые облака, Лена и Мими сидят на полу, оперевшись спинами о желтый диван. Красное вино разлито по белым фарфоровым чашкам. Сверху плавают ошметки от пробки, от того, что Лена выковыривала ножом пробку из горлышка, пока Мими не удалось пропихнуть пробку внутрь бутылки.
— И как же так вышло, что нам удалось потерять девственность, не сняв с тебя джинс? — задумчиво спрашивает Мими, потягивая вино из фарфоровой чашечки.
— Изловчились.
— Давай попробуем повторить этот трюк. Ты оденешь джинсы. Сядешь сюда, на краешек дивана. Я обниму тебя крепко за талию. И другая моя рука будет скользить ниже и ниже по твоей маечке.
Лена усмехается. Слабый отголосок ушедшего лета влетает в комнату в последнюю августовскую ночь, тревожа постиранные шторы. Вино дурманит. Лена целует Мими в губы. Его губы со вкусом кислого вина.
— У меня было семнадцать парней, включая тебя. Ты был первым. И круг замкнулся. И я вновь в этой сумрачной квартире. И знать не знаю, куда дальше.
Мими кивает. Он тяжело дышит и осторожно дотрагивается до ее груди под тонкой маечкой, и шепчет, приближаясь ближе:

— Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.

Лена не отстраняет его руку:
— Мне в тебе нравилась начитанность, Мими. Это единственное, что в тебе привлекательного. Особенно, когда ты решал мне задания по физике, помнишь? Хмурился и решал. Пожалуй, это все, что мне в тебе нравилось.
— Семнадцать, — повторяет задумчиво Мими. Он вдохновенно мнёт ее грудь. — За девять лет.
— И все уроды, как на подбор. Можно выстроить в ряд — либо по росту, либо по порядковому номеру. Парад моральных уродов. И ты в их числе. Первый по росту. Или Костя выше? Уже и не помню, кто из вас выше.
— И зачем тебе столько, жадина? — Мими целует ее в шею. Створки его халата распахиваются под давлением вожделения.
— Ты задаешь дурацкие вопросы, Мими, когда речь идет о жизни, а не о физике и всякой надуманной херне, — Лена делает большой глоток вина, позволяя себя целовать. — В меня не влюбляются нормальные. Может, я недостаточно нормальная для нормальных. А уроды западали. Хоть кто-то. Я дура?
— Ты дура. И ты прекрасна. У тебя ямочки на щечках, — Мими наваливается на нее всем телом, пытаясь подмять под себя.
— Иди на хер, Мими, — выскальзывает Лена. Она берет бутылку и допивает вино из горла.
— Мне нравится, как ты материшься. Особенно грассирующая «р» в выражении «на хер», — Мими подползает к ней на четвереньках. Паркет поскрипывает.
— Тише, Мими, тише, — шепчет Лена, упираясь ладонью в его раскаленный лоб. Мими стонет. Мими изнемогает. Лена обхватывает рукой его лиловый член и энергично елозит вверх вниз.
Мими закатывает глаза. Лена покусывает его нижнюю губу, пока не чувствует, как по ее руке растекается горячая вязкая жидкость.

Потом он лежит у нее на коленях, укутавшись в полосатом халате. Она гладит его волосы одной рукой. Пальцы другой руки слиплись, и рука лежит на полу. В комнате полутьма. В окно влетает летний шум улицы. Из динамиков чуть слышно доносится Pulp.
— Знаешь, мне казалось, я умру легко, просто растворюсь в долгих однообразных днях в тиши огромной бессмысленной квартиры. Что пустота ее поглотит меня однажды. И когда дни слились с ночью, я перестал следить за временем и календарём. Я не знал день или ночь. За закрытыми шторами всегда было светло-серо. Меня душил кашель, в голове болезненно шумело, мне больше не хотелось есть и каждый раз, ворочаясь в бессмысленном бреду в постели, я надеялся, что, наконец, и я превращусь в этот бессмысленный светло-серый цвет всего окружающего меня пространства. И вдруг появляешься ты… И алая кровь из носа. И слепящий свет солнца. Мне было так страшно. Ты даже не представляешь, как мне было страшно! — Мими поворачивает голову и смотрит на Лену. — В тот момент я понял, как сильно я хочу жить. И как страшно умирать. И какие у тебя загорелые ножки…
В наступающей ночи зеленеет вторая бутылка вина. Лена смотрит на нее. Ей грустно от того, как безразличны стали теплые летние ночи, как перестал будоражить радостный шум ночных улиц, бег розовых облаков, забытые мелодии. Ей грустно. Ей хочется вина. Еще и еще. Чтобы унять грусть.
— Мими, — наконец, шепчет Лена, — пойдем к Мойдодыру.
— Ни за что, — шепчет в ответ Мими, удобнее устраиваясь на загорелых коленках Лены.
— Мы только украдем у него штопор и бокалы…