Глава 12 (Глава 12)

Шла вторая неделя пребывания советника в Рязани. Драка, произошедшая на крыльце музея, как того совсем не ожидал Филипп Филиппович, получила продолжение.
Как только Иван Павлович, почувствовавший себя лучше, вышел с больничного, то он ещё крепче взялся за Бориса, намереваясь любыми средствами избавиться от реставратора. Грозился даже заявление участковому написать об избиении. Но всё же решил действовать хитрее и коварнее.
– Щенок! – кричал Иван Павлович на Бориса, спустившись к нему в мастерскую в первый день после выхода с больничного. – Ты думаешь, это, – он показал пальцем на распухшую щёку, – сойдёт тебе с рук!
– Вы сами напросились, – виновато сказал Лавочкин.
– Что! Сам напросился! Да как ты вообще посмел поднять на меня руку! Я твой начальник!
– Вы толкнули мою невесту.
– Нет, – отрезал заместитель, покачав отрицательно головой. – Ты не будешь более работать со мной под одной крышей. Увольняйся! Сегодня же!
– Я не уволюсь.
– Вот, значит, как, – проговорил сквозь зубы заместитель, сжав кулаки и скривив в гримасе лицо. – Тогда я тебе такое устрою, что не рад будешь.
На следующий день Иван Павлович, вызвав к себе своего тестя, музейного сторожа, переговорил с ним и уже под покровом ночи проник в мастерскую Бориса. Где, отыскав ёмкость с начатым растворителем старых лаков, разбавил его принесённой с собой кислотой. Рассчитывая на то, что Лавочкина, испортившего картины во время проведения реставрационных работ, сочтут недостойным занимаемой им должности и навсегда выгонят из музея.
Бориса спасла неловкость. Обыкновенная неловкость, свойственная крупным дамочкам. Коей была завсегдатая посетительница музея и, к слову сказать, первая в Рязани женщина – модельер, создававшая костюмы, подобные тем, в которые были одеты дамы, изображённые на музейных полотнах.
Вдохновлённая на сей раз нарядом баронессы фон Диргардт, дамочка, торопясь в нанятое ею новое помещение под ателье в центре города, не заметила Бориса, выходившего из мастерской с красками в самодельном боксе. От столкновения с нею юноша, ударившись затылком о дверной косяк, осел на пол, почувствовав лёгкое головокружение. И в месте с тем испытал жжение на коже руки, которому сначала не придал значения.
– Ах, простите! – воскликнула дамочка, наклонившись вперёд ровно настолько, насколько ей позволил это сделать выпирающий живот, и протянула руку сидевшему на полу Лавочкину. – Я не заметила вас.
– Ничего, – проговорил Борис, сумев, несмотря на головокружение, самостоятельно подняться на ноги.
– А хотите, я угощу вас кофе? – спросила дамочка, подумав о том, что после такого стресса она и сама бы не прочь выпить чашечку сладкого капучино в прикуску с французским сливочным круассаном. – Тут за углом есть чудесное кафе.
– Нет, – ответил Борис с усмешкой. – Я не люблю кофе.
– Жаль, – сказала дамочка и, подняв кверху голову, поспешила к выходу.
Проводив женщину глазами, полными обиды и недоумения, Борис увидел, что промокший рукав его халата начал менять цвет. «Какого чёрта!» – возопил он, быстро стянув с себя халат и собрав в бокс выпавшие из него краски, поспешил спуститься в мастерскую.
Оказавшись в помещении, где его никто не мог услышать, Борис громко выругался, бросил бокс с красками на стол, заваленный разными принадлежностями, и поспешил к рукомойнику. Но, услыхав глухой удар упавшего на пол пустого пластмассового пузырька, выскочившего из бокса, он обернулся. «Растворитель! Но им нельзя обжечь кожу. Нет. Ведь я много раз, – размышлял Борис, вдруг дрогнув от пришедшей в его голову мысли, – Неужели Иван Павлович сдержал обещание. Вот, значит, каким способом он решил от меня избавиться».
Незаметно для Бориса, сидевшего в мастерской перед полотном Левитана и размышляющего о произошедшем, подошёл к концу рабочий день. Во всём музее оставалась только одна старушка – уборщица, да заступил на пост ночной сторож. «Нет, – говорил себе Борис, – Илья Валентинович никогда не поверит в то, что его любимый Иван Павлович способен на такую подлость. Да и как доказать. Если только экспертизу провести. Но этого мало. Нужны отпечатки. Свидетели, – услышав шаги, он обернулся на лестницу, – Свидетели».
– Кхе, кхе, – прокряхтел спустившийся в мастерскую небритый старик, одетый в чёрную душегрейку поверх вязаного свитера, штаны и обутый в резиновые калоши. – Мы тута к ночи готовимся. Все помещеница проверяем. Музей запирать пора.
– Я понимаю, – сказал Борис, поднявшись со стула. – Уже ухожу.
– Кха. Кха. Кха. Треклятый кашель. Кха. Кха. Кха. Никакого спасу от него уже нету. Никакого.
– Скажите, – спросил Борис, уловив висевший в воздухе вокруг сторожа стойкий запах лука и водки. – Может ли кто-нибудь посторонний пробраться ночью в эту мастерскую?
– Сюдой, – сторож показал рукой на пол и как-то подозрительно улыбнулся. – Ночью? Разве можно. Нет. Ночью никак нельзя.
– Нельзя, значит, – сказал Борис, с недоверием посмотрев на старика.
– Никак нельзя, – повторил тот.
Пройдя в сопровождении сторожа к выходу из музея, Борис остановился на крыльце, потянувшись к карману за шапкой. Пустынная улица пугающе тонула в сером тумане. Дул порывистый холодный ветер и накрапывал мелкий дождь, обещающий остаться на ночь.
– Что ты так долго? – спросила его Лиза, стоя у окна музея за колонной.
– Лиза! – вскрикнул Борис, в ужасе обернувшись. – Ты напугала меня.
– Прости. Я пришла к тебе, но, побоявшись зайти, решила дожидаться на крыльце, – сказала она, обняв его и поцеловав. Жёлтый свет фар проехавшего мимо автомобиля на долю секунды осветил печальное лицо Бориса. – Что с тобой? Ты бледен. Кажешься нездоровым. Что-то случилось? Не молчи. Прошу. Неужели он приходил к тебе? Приходил?
– Да, – коротко ответил Борис на череду её вопросов. – Он приходил вчера.
– Угрожал? Ну что ты молчишь? Он угрожал тебе?
– Угрожал.
– Я так и предполагала, что дело тем не кончится. Что такие люди, как ваш заместитель, обиду не прощают. Всё сделают, но найдут способ, как отомстить.
– Он подмешал мне в растворитель кислоту, – сказал Борис шепотом, точно опасаясь, что сторож, притаившийся за дверью, может его услышать.
– Как кислоту! Ты цел?
– Прошу, тише. Я цел. Вот только совсем немного пострадала рука.
– Рука! – воскликнула Лиза. – Где! Покажи мне! Сейчас же покажи!
Он, засучив рукав своей старой куртки, протянул ей руку.
– Ясно, – сказала она, с трудом разглядев в полумраке местами покрывшуюся твёрдой коркой кожу. – Пошли скорее к брату.
– К твоему брату. Но зачем? Чем он нам поможет?
– Он уволит его.
– Уволит! – воскликнул Борис, улыбнувшись. – Заместителя директора музея. Ты смеёшься.
– А разве я не говорила тебе. Мой брат в министерстве работает. С самим заместителем министра дружбу водит.
– Да ну. Правда, что ли?
– Правда. Правда. Потому ему твоего Ивана Павловича уволить так же легко, как таракана раздавить. Пошли уже.
С трудом поспевая за короткими, но быстрыми шагами невысокой девушки, Борис, опасаясь встречи с Филиппом Васильевичем, пожалел о том, что рассказал Лизе о случившемся. Ему захотелось, вернувшись на крыльцо музея, соврать. Непременно соврать. И тогда не пришлось бы бежать в дом её отца и, стоя на пороге с виноватой физиономией, просить о помощи. «Ещё ведь и на порог то могут не пустить, – упрекал он себя, – Выгонят. Зачем я только не соврал».