Глава 14 (Глава 14)

Утром следующего дня Лиза тихонько, так, чтобы её не заметили родители, пробралась в комнату брата и разбудила его.
– Филипп, – говорила она вполголоса, сидя на краю его кровати. – Просыпайся.
– Лиза, – произнёс советник, одев очки и узнав в склонившемся над ним силуэтом сестру. – Мне снился сон. Удивительный сон.
– Филипп, ты обещал, что утром мы поговорим о Борисе.
– Разве уже утро? – спросил он, оставаясь в полусонном состоянии и оглянулся в окно.
– Утро! – воскликнула она. – Пусть за окном ещё темно, но утро! Прошу тебя, просыпайся. Я больше не могу ждать. Мы должны действовать. Мы должны что-то предпринять. Иначе будет поздно. Борис придёт в музей, а там начальник. Уже приготовил что-то. Уже ждёт. Филипп, помоги. Прошу тебя.
– Хорошо, – сказал советник и тут же поднялся с кровати. – Хорошо. Только как я могу помочь?
– Уволь его.
– Кого?
– Ивана Павловича. Заместителя директора музея.
– Но как, – проговорил он, одев халат. – Как я, обыкновенный советник, могу уволить заместителя директора.
– Ты же рассказывал, что знаком с первым заместителем министра культуры.
– Да. Он мой начальник. Но как это знакомство нам поможет?
– Попроси его, чтобы он приказал директору музея уволить этого Ивана Павловича.
– Боюсь, дорогая моя сестра, – сказал советник, сев рядом с Лизой на кровать и взяв её за руку, – первый заместитель даже слушать меня не станет.
– Но ты же обещал.
– И я не отказываюсь от обещания. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Обязательно.
– Придумаем, – проговорила Лиза напугано. – Да ничего мы не придумаем. А Борису придётся самому справляться. Но он не справится. Слышишь. Хотя он может. Если только. Он может рассказать всё проверяющему.
– Какому проверяющему? – заинтересовано спросил Филипп Филиппович.
– Которого должны прислать из столицы.
– Ты откуда об этом знаешь?
– Мне рассказал Борис. Его в четверг вызвал к себе директор, обвинив в том, что он в письме сообщил в министерство о пожаре.
– О каком ещё пожаре?
– О том, который случился у них в музее несколько месяцев назад. Там загорелось что-то на втором этаже, и пострадали картины. Сначала обвиняли во всём ночного сторожа, будто бы это он, будучи пьяным, курил в музее. Но потом всё стихло, и директор попросил Бориса отреставрировать картины. И он отреставрировал.
– Зачем же тогда Борис отправил письмо в министерство?
– Но он не отправлял!
– А вот это уже интересно, – сказал Филипп Филиппович и, поднявшись с кровати, стал деловито расхаживать по комнате. – Это интересно. Борис письмо не отправлял. Но проверяющий едет. Насколько мне известно, никакого проверяющего, кроме меня, в Рязань не отправляли. Да и то меня не в Рязань отправили. Я приехал проверить объекты культуры в городе Скопине. Вот оно что.
– Может, кого другого послали музей проверить?
– Исключено, – сказал советник. – Они ждали меня. Я вспомнил тех двух мужчин в пальто, которые с плакатом в руках стояли у вокзала в день моего приезда. Похоже, им кто-то из министерства ошибочно сообщил о предстоящей проверке. Но теперь я знаю, что мы будем делать.
– Что же?
– Мы отправимся в музей с проверкой! – воскликнул Филипп Филиппович, воодушевившись предстоящим представлением, которое он решил устроить директору и его заместителю.
Через два часа после того, как советник позавтракал, начистил ботинки, погладил рубашку и брюки, он подъехал на чёрной волге к крыльцу музея. Расплатившись с водителем такси и выйдя из машины, советник оглядел здание музея. Затем достал из внутреннего кармана своей кожаной куртки блокнот и сделал в нём карандашом заметку. «В надписи над крыльцом музея отсутствует заглавная буква Ха».
Катя, улучив свободную минутку от секретарской деятельности, поливала на втором этаже свои любимые цветы, тянувшиеся с подоконника к солнечному свету. Увидев вышедшего из такси мужчину, она, не отвлекаясь от ухода за цветами, поглядывала за подозрительным незнакомцем. Но стоило ему, достав блокнот, что-то записать в нём, как Катя, тут же бросив лейку, поспешила к директору.
Иван Павлович с самого утра сидел в кабинете Ильи Валентиновича и убеждал его уволить Лавочкина.
– Неужели это, – сказал заместитель, показав рукой на щёку, – сойдёт ему с рук.
– Но он защищал свою невесту. Которую вы позволили себе толкнуть.
– Интересное у вас получается оправдание для работника, который не только нарушает правила внутреннего трудового распорядка, но и применяет физическую силу к своему непосредственному начальнику. Ведь, заметьте, я действовал согласно правилам. Застал в мастерской у Лавочкина постороннюю девушку. Попросил её покинуть помещение. Она воспротивилась. Самостоятельно уйти отказалась. Я помог ей. Да. Был резок. Груб. Толкнул. Но я же не знал, что она, поскользнувшись, сорвётся с крыльца. За что же меня по лицу то бить! За что!
– Иван Павлович, дорогой вы мой, я не могу уволить Лавочкина только лишь из-за одного проступка. Тем более, другого такого специалиста в Рязани мы ещё долго найти не сможем. Хотите, объявлю ему выговор или лишу премии, или ещё как-нибудь накажу?
– Нет, ему ваш выговор, что слону дробина, – сказал разозлившийся заместитель и, поднявшись со стула, решил немедленно покинуть кабинет. – Я вам так скажу, – продолжил он, обернувшись. – Не такой этот ваш Лавочкин и специалист, как вы думаете. Не сегодня, так завтра его труды музею боком выйдут. Вот увидите.
В следующую секунду, чуть было не зашибив Ивана Павловича дверью, в кабинет ворвалась Катя.
– Проверяющий приехал!
Заместитель и директор, переглянувшись, поспешили к выходу. Филиппа Филипповича они застали на первом этаже в зале, внимательно осматривающим картины.
– Так это Катенька, не проверяющий! – громко сказал Иван Павлович, ожидающий увидеть Григория Степановича. – Это брат.
– Здравствуйте, – поздоровался советник, предъявив в развёрнутом виде удостоверение с гербовой печатью и начав говорить решительно. – В прошлую нашу встречу я не представился вам, потому как задачи миссии, с которой я был направлен из столицы в Рязань, требовали от меня соблюдения секретности. Теперь же карты на стол. Зовут меня Филиппом Филипповичем. Фамилия Иноземцев. Я советник министра культуры, прибывший по поручению первого заместителя министра культуры Грошева Аполлинария Ивановича.
Увидев удостоверение советника, Катя, точно остолбенев, недвижимо стояла по правую руку от директора и мысленно прощалась со своей привычной слаженной жизнью. Она, сама не зная почему, ощущала себя перед Филиппом Филипповичем виноватой.
Илья Валентинович, с трудом проглотив возникший в горле ком, заставлял себя держаться естественно, по-директорски. Но независимо от стараний, его тело само по себе вытянулось и начало обильно потеть.
– Что за дешёвый маскарад вы тут устроили! – воскликнул Иван Павлович, со злобой в глазах взглянув на советника. – Небось, родственничка пришли выгораживать. Так и скажите. Но смею уверить, что ничего у вас не получится.
– Нам известно о пожаре, произошедшем в музее несколько месяцев тому назад, – ровным голосом продолжил говорить Филипп Филиппович, чем ещё сильнее разозлил Ивана Павловича. – О пострадавших в пожаре картинах. О виновнике. Не понёсшим наказания.
– Так это всё же из-за вашего тестя алкаша случился пожар! – воскликнул директор, с отвращением посмотрев на заместителя. – А ведь я догадывался. Но вы подло обманули меня, заставив поверить в самовозгорание якобы негодной проводки.
– Слабак, – сквозь зубы проговорил Иван Павлович, с презрением оглядев директора. – На тебя чуть надавили, а ты и рад расколоться. Баба. Думаешь место директора за собою удержать. Не выйдет. Если я тонуть буду, то и ты на плаву не останешься. У меня компромата достаточно. А бред этого самозванца я более слушать не намерен.
Оставив директора, Катю и проверяющего в зале, Иван Павлович, переполненный злостью, со всего размаха снёс ногой ведро уборщицы. Он торопился в кабинет, намереваясь уничтожить кое-какие документы и задним числом подписать приготовленные докладные на директора и Лавочкина. «Не на того напали, — говорил себе заместитель директора, — Не того на испуг решили взять. Я вам всем устрою. Я вас всех под статью подведу. И директора, ответственного за пожарную безопасность. И Лавочкина, скрывшего следы халатности директора. И даже этого проверяющего, действующего в интересах своей сестры, состоящей в связи с Лавочкиным. Я вам всем устрою. Я вам всем покажу».
Филипп Филиппович, рассчитывавший услышать признание, раскаяние, мольбы, не предполагал того, что заместитель директора может так отреагировать. Он стоял теперь в центре зала, как потерянный, и смотрел на несчастную старушку, поспешно собирающую растёкшуюся из ведра по старому паркету воду.
– Вы не подумайте только, – оправдывался Илья Валентинович, смягчив до неузнаваемости голос. – Я и в правду не был уверен в том, что в пожаре виноват ночной сторож. Я действительно поверил в замыкание проводки. Да как тут не поверишь, когда финансирование музея с каждым годом становится только хуже. Денег ни на что не хватает. Мы даже замок в двери поменять не можем. Не то, что проводку. Ремонтируем его, заразу, раз в месяц. Мучаемся. Но он всё одно ломается. А картины, вы не волнуйтесь, мы уже восстановили. И проводку во всём музее проверили. И огнетушители заправили.
Советник не слушал директора. Он, мысленно от него отмахиваясь, старался разобрать проклятия, которыми Зинаида Фёдоровна осыпала Ивана Павловича. «Этот директор лишь о своей собственной шкуре печётся, – думал Филипп Филиппович, – Говорить с ним без толку. Всё одно соврёт. А вот уборщица, уверен, если что и знает, то всю правду как на духу выложит».
– Постойте, – сказал советник проходившей мимо него старушке, наконец собравшей с пола воду. – Вы, я слышал, что-то говорили сейчас об Иване Павловиче.
– Говорила! – воскликнула Зинаида Фёдоровна, бросив короткий взгляд на директора и опустив на пол ведро. – Отрицать не стану. Столько вреда от этого проклятого Ивана – дурака музею, а его всё держут тута и держут.
– Так может, он не нарочно ваше ведро повалил, – сказал Филипп Филиппович, надеясь, что, встав на защиту Ивана Павловича, сумеет разговорить уборщицу. Вызвать удар на себя.
– Не нарочно. Как же! А то я его не знаю. Он никогда просто так ничего не делает, всегда с умыслом. Да вот, скажем, третьего дня вечером, когда полы в этом зале мыла, я видела через приоткрытую дверь, как Иван Павлович в мастерскую к Борису заходил.
– Ну, зашёл один работник музея к другому по работе, – продолжил советник говорить с уборщицей в выбранной им манере. – Что тот такого?
– По работе, милок, заходят в рабочее время, а то было ужо после закрытия музея. Бориса в мастерской не было. Я видела, как он часом ранее домой уходил.
– И что же, по-вашему, Иван Павлович мог делать в мастерской Бориса?
– Не знаю, сынок, врать не стану, – ответила Зинаида Фёдоровна шепотом и, подойдя ближе, передала советнику стеклянный пузырёк. – Но вот второго дня в его мусорном ведре я нашла вот это.
– Что это?
– А ты почитай, коли грамотный, – сказала уборщица и, подняв с пола ведро, поспешила на второй этаж.
«Sulfuric acid, – прочитал советник надпись на пузырьке, – Неужели он и вправду пытался убить Бориса?»