Глава 16 (Глава 16)

Спустя несколько дней Филипп Филиппович, вернувшийся из Скопина, не твёрдым шагом приближался к парку, с тоской взирая на одетые в весенние наряды улицы города. Ему, и без того уставшему от поездки, не хотелось принимать судьбоносных решений.
Заняв свободную лавочку, советник нехотя задумался о неминуемых переменах, способных перевернуть с ног на голову доселе его простую и абсолютно размеренную жизнь. Он, испугавшись своих мыслей, понял, что, вновь обретя Тамару, стал страдать сильнее, чем прежде страдал от одиночества. И даже любовь не оказалась той избавляющей от всех напастей силой, какой представлялась ему в часы томления духа. А напротив, требовала от него не только решительности действий, но и ответственности.
Желая хоть на короткое время избавить себя от терзающих душу размышлений, советник посмотрел на воробьёв, беззаботно прыгающих с одной цветущей жёлтыми цветками ветки клёна на другую. Ему даже начало казаться, что только став одним из этих созданий, он мог бы сделаться по-настоящему счастливым человеком.
А где-то за стуками трамвайных колёс, за рёвом моторов и голосами горожан слышались лёгкие шаги женщины, шедшей на встречу со своим любимым. Сердце Тамары сжималось от страха вновь потерять Филиппа. И только надежда, какая-то необъяснимая и одновременно с этим непоколебимая энергия придавала ей сил.
Влюблённые встретились у фонарного столба и, не сказав друг другу ни единого слова, точно сговорившись молчать, взялись за руки и пошли по главной аллее парка к городскому пруду.
– Прошу, не уезжай, – прошептала Тамара, нарушив молчание, когда, подойдя к пруду, они, отчего-то остановившись у кованного ограждения, завороженно смотрели на зеркальную поверхность недвижимой воды.
– Но я должен, – ответил Филипп Филиппович, точно подчинившись принятому кем-то внутри него решению и тут же, постыдившись сказанных им слов, отвёл глаза в сторону.
Не ожидав такого ответа, Тамара чуть было не сказала ему, что сердце её не выдержит новой разлуки. Что это расставание уничтожит в ней женщину и навсегда сделает её чёрствой и одинокой. Но, возобладав над собой, она смолчала. «Я не должна теперь, перед самым его отъездом, огорчать Филиппа. Не должна давить на него».
Ощутив опустившуюся на землю прохладу, Филипп Филиппович приметил, как быстро стихло всё вокруг. Из множества разбросанных по парку фонарей пролился жёлтый свет, а серые фигуры людей заторопились к выходу. «Так неприлично короток тот день, конца которому совсем не ожидаешь», – сказал себе советник, с сожалением признав себя неспособным, по крайней мере, теперь, принять решение остаться жить в Рязани.
– Холодает, – проговорила Тамара взволнованным голосом. – Да и поздно уже. Тебе рано вставать.
– И правда, – сказал советник, взглянув на циферблат своих наручных часов.
Они неспешным шагом, всё также продолжив держаться за руки, направились к выходу из парка. Тамару трясло не столько от холода, сколько от негодования. Она никак не могла понять, почему он молчит. Почему не скажет, что остаётся. Но её возлюбленный уже не мог остаться.
Какое-то непреодолимое ни Тамарой, ни Филиппом Филипповичем влечение одного к другому удерживало их вместе до самого ухода поезда. И только стоя на перроне без четверти пятого часа утра, они, обнявшись в последний раз, смогли расстаться.
Советник, заняв место в вагоне поезда, с трудом дышал. Что-то, возникшее в его груди, стало непрестанно давить на внутренние органы. Он, неспособный пошевелиться, был вынужден сидеть возле окна и смотреть на одиноко стоявшую на перроне Тамару, желая лишь того, чтобы набирающий скорость поезд скорее избавил его от муки расставания.
Она до последней секунды верила в то, что её любимый сойдёт с вагона. Разведёт в стороны руки и навсегда сомкнёт их на её спине. И даже тогда, когда тяжёлый поезд начал набирать скорость, Тамара продолжила надеяться, что это не помешает Филиппу спрыгнуть и вернуться к ней.
Но исчезли за туманной дымкой огни последнего вагона, и перестал быть слышен стук колёс. Оживший на короткое время вокзал вновь погрузился в предрассветную дрёму. Оставшись в полном одиночестве на продуваемом холодным ветром перроне, Тамара осознала, что больше никогда не сможет быть счастливой.
Тем временем поезд уносил советника мимо отстающих от железной дороги всего на пару десятков метров стареньких одноэтажных домов, безразлично бросающих безжизненными окнами унылый взгляд. И седых, точно оплакивающих былое цветение брошенных человеком плодовых деревьев, окружённых тесным строем прошлогодней крапивы.
Чем дальше Филипп Филиппович отдалялся от Тамары, тем глубже серое, корявое и колючее заползало ему в душу. И тем сильнее болело в груди. Он более не мог терпеть, оставаясь на месте, среди других пассажиров, готовящихся продолжить прерванный сон. И потому, выйдя в тамбур и опустившись на пол, покорился приступу отчаяния, овладевшему им.
Визг тормозов отрезвил советника. Он тут же вспомнил, взглянув на часы, что через двадцать пять километров пройденного пути поезд совершал первую остановку, на которой стоял не более трёх минут.
И, не сводя взгляда с бегущей по циферблату стрелки, решил более не следовать влиянию непростительного в его возрасте малодушия, а, отдавшись любви, начать жить свободным от выдуманных обществом условностей. Подумав об этом, советник точно на яву увидел, как привычный ему мир стал осыпаться прахом. Как истлело здание министерства, а вместе с ним его должность советника и социальный статус, теперь уже не кажущийся столь важным. И тут же на освободившимся от прежнего месте поднялся дом, его семья и Тамара.
На последних оставшихся в его распоряжении секундах, перед самым отходом поезда, Филипп Филиппович успел соскочить с вагона и, глубоко наполнив лёгкие утренним воздухом, отправиться пешком обратно в Рязань.