Монпансье

Когда похороны отца и матери завершились, Сюзанна сжала пятьдесят долларов в кулачке и направилась к церкви. Ей оставалось пройти несколько улиц, как послышался стойкий запах жареного лука, и она, не в состоянии противиться скверному настроению и голоду, оказалась у таверны “Пинта пива” на бульваре Магнолия. Дубовая дверь распахнулась перед ее носом, выпуская из духоты, сдобренной потом и капустой, двух шатающихся пьянчуг, таких замызганных и сальных, что Сюзанна подумала, стоит ли погружаться в хаос и разгул, чтобы растворить свою беспросветную жизнь, или еще есть время вернуться на дорогу, ведущую к Богу.
Пьянчуги обнялись. Больше мешая друг другу, чем помогая, пошли по бульвару, сшибая прилавки с ящиками и посылая проклятья торговцам. Сюзанна смотрела, как они налетали на стены домов, и чувствовала схожую неустойчивость и отрешенность от мира. В момент, когда бедолаги ухватились и накренили столб с вывеской магазина, Сюзанна вздрогнула. Озноб, похожий на сотни молоточков, ударил по щиколоткам, ослабив ноги. Она уцепилась за дверную ручку и толкнула дверь. Преграда, что секунду назад еще удерживала ее в сомнениях, теперь обнажила осязаемую реальность: бесстыдную, но сытую.
Она увидела свободное место в углу. Протиснулась туда, смущаясь восторженным окрикам и чувствуя себя на арене цирка. Сидя на скамейке, стянула с головы платок матери и неохотно улыбнулась толстяку за соседним столом, поднявшим кружку в честь ее рассыпавшихся по плечам каштановых волос. Пока она рассматривала посетителей, толстяк оказался у ее стола и уселся напротив. От него пахнуло чем-то химическим, как от чанов с краской, в которых замачиваются ткани. “Неужели это все, что уготовала мне судьба? Но… еще не поздно. Я могу уйти отсюда. Матушка говорила, что отчаяние приводит к угасанию душевной искры, ее потом не найдешь. Нет, это не в моих силах. Больше суток я ничего не ела и продрогла до костей. Крохи сбережений — это все, что у меня есть. Потребуется время, чтобы найти работу гувернанткой или сиделкой. Кто приютит меня? Или спать на улице? В сущности, он ни стар, ни беден. Может, из торговцев или газетчиков. И все не так страшно, как я себе представляю...”, — думала она, рассматривая на удивление белые пухлые руки и цепочку часов, что убегала в кармашек добротной, но грязной жилетки.
На вид ему было лет сорок. Когда-то он был симпатичен, но теперь — бледнолицый, с редкими рыжими волосами, спадающими на выпуклый лоб, и вздернутым носиком, под которым торчали усы, похожие на старую ободранную щетку для натирания полов. Он приглаживал их указательным пальцем, но усы топорщились, придавая лицу нелепый вид. Его маленькие глазки ощупали Сюзанну, и она покрылась красными пятнами, услышав хвалу своей красоте и заверения, что от одиночества можно умереть. Он пересел поближе, прижав ее животом к стене и выдохнув, что вдов и потому возьмет ее работать к себе в аптеку и в дом, конечно, если Сюзанна не обременена обязательствами перед другим мужчиной. Сюзанна, потея, ответила, что сиротство ее полное, а жилья нет. Когда толстяк заказал порцию картошки с кислым пивом, она сделала несколько глотков и неожиданно опьянела.
В дом Бернара Уилсона Сюзанна вошла покачиваясь. Часы пробили десять. Она испугалась, запнулась о деревянную скамейку у порога и расшибла лоб. Отерла кровь. На ладони блеснули капли, и ей, возбужденной и заболевающей, показалось, что само проведение рассыпает зерна граната, а в тех местах, откуда была родом ее мать, гранат считался символом любви и семьи. Мучаясь жаром, в первую же ночь она ощутила пылкость будущего мужа и убедила себя, что любить потрепанного толстяка — аптекаря теперь ее долг, тем более что воспитание ее призывало к смирению.
Через три недели, когда болезнь отступила и обещанные законные подписи были поставлены, она повязала белый платок на волосы и среди прозрачных колб и мутных склянок заняла почетное место у прилавка аптеки. Руки ее бойко упаковывали куски мыла, отливали шампуни. Она советовала принимать таблетки строго по часам и объясняла пользу эфирных масел. Расхваливала шоколад и монпансье, что варил Бернар, добавляя успокоительные травы и бодрящие эссенции. Возвращаясь домой, она помогала кухарке готовить ужин. Потом ела в одиночестве, вздыхая, что муж приходит к часу ночи и дух дешевых женщин исходит от его одежды. “Пусть так. Все к лучшему. Мне не за что его осуждать. Он гуляка и мот, но, в сущности, немного ребенок, когда приходит веселый и закрывается в лаборатории, чтобы что-то взорвать или распустить по дому запах серы и карболки. Это большая удача: я нашла утешение от своих невзгод и благодарю Всевышнего, что не стою на паперти, а всего лишь торгую мазями”. Но ближе к ночи смирение переходило в странную злость и делить постель с мужем ей становилось все сложнее.
Она хотела сына. Ей казалось, что тогда в хлопотах и заботах исчезнут мечты об Оскаре, пройдет раздражение на Бернара, а их семья хоть немного станет похожа на родительскую, где отец и мать жили бедно, но дружно. Сюзанна подходила к зеркалу, пыталась найти изъяны, что не давали ей ощутить себя детородной. Лунный свет накрывал ее серебристым прозрачным шлейфом, и что-то горячее начинало зарождаться в ней. Она будто оказывалась на раскаленной сковородке. Стопы горели, жар поднимался по ногам, охватывал стан и кружил голову, вселяя надежду, что чудо произойдет. В такие минуты ей становилось невыносимей всего. Мысли об Оскаре захватывали ее сердце в жестокие тиски, и она утыкалась лицом в занавеску, заглушая рыдания и стараясь не смотреть на окно противоположного дома, где однажды заметила любимое лицо.
В один из вечеров в дверь позвонили. Через несколько минут кухарка принесла записку, прочитав которую, Сюзанна по бледнела. “Милая Сьюзи! Мысли мои заняты только вами. С упоением жду каждой ночи, чтобы погрузиться в царство мечты о вас и нашем будущем. Не лишайте меня счастья быть рядом с вами. Не отвергайте. Позвольте увидеться завтра утром.” Она бросилась к окну и заметила, как занавеска напротив дрогнула, скрыв мужское лицо.
Следующим утром Сюзанна тихими шажками вышла на улицу.
Он стоял на углу дома, теребил кожаные перчатки, переминаясь с ноги на ногу.
-Вы пришли! Я верил… ждал… Как же я счастлив…
Она опустила глаза и прошептала:
— Ах, Оскар! Значит мне не пригрезилось — это вы. Вы все еще помните меня.
-Сьюзи! Как я мог забыть! Вы так внезапно исчезли. Я справлялся, искал, но… Пойдемте отсюда. Не будем стоять, как истуканы.
Они пошли по мостовой в сторону парка. По старой мраморной лестнице с черными чугунными перилами, усеянными виноградными лозами и лилиями, поднялись к беседке у озера.
-Здесь, как прежде, хорошо..., — вымолвила Сюзанна.
Она провела рукой по деревянной подпорке, по краям слегка облупившейся и шероховатой. Прошла вдоль разобранной лавочки, рядом с которой стояли свежие доски и на полу лежал молоток. У тропинки к озеру в тени раскидистого дерева заметила плотника, строгавшего бревно. Подняла взгляд к небу и подумала, что Бог милосерден, подарив встречу с тем, кого она любит.
Когда Сюзанне исполнилось семнадцать, мать отправила ее в услужение в дом овдовевшей старой миссис Дрейк, владелицы швейной фабрики, на которой работали отец и мать Сюзанны. За добрый нрав и скромность миссис Дрейк взяла ее в компаньонки, и уже через месяц женщины стали настолько дружны, что старая миссис позволила Сюзанне обедать в кругу своей семьи: двух дочерей на выданье и сыне, только что окончившем университет. Если с девушками Сюзанна была свободна в общении, то Оскар вызывал в ней приступы тревоги. Она окидывала себя взглядом, одергивала платье на груди и трепетала, когда он украдкой давал ей конфеты из своей коробочки монпансье. Она вечерами перебирала их в своей комнате, фантазируя, что в самый прекрасный день он придет и попросит ее руки. Однажды он встретил ее на рынке и увлек к озеру. В беседке они взялись за руки и поцеловались с той страстью, с которой в небе искрят молнии и дует ураганный ветер. Он обещал рассказать о своей любви к Сюзанне матери через неделю, когда вернется из поездки за новыми швейными машинами для фабрики, еще не зная, что пожар сожрет десятки людей, в том числе ее родителей, его мать и обрушит здание, оставив пепелище надежд и агонию нужды…
-Сюзанна, я очень долго искал тебя, — он поднес ее пальцы к губам.
Она, утопая в нежности, уткнулась ему в макушку и вдохнула терпкий аромат надушенных волос. Что-то жгучее было в сладковатых нотках возбуждения, что почувствовала она. Желание обуяло ее с неведомой силой. Она прижала его голову к груди, он обхватил ее за талию, и так они стояли до тех пор, пока плотник, кряхтя и сплевывая, не вошел в беседку. Сюзанна оттолкнула Оскара и побежала по дорожке. Выскочила на улицу, ведущую к аптеке. У прилавка, собирая заказы, она была сама не своя. Сердце стучало в висках, голова разрывалась от боли и чувств: Оскар Дрейк опять появился в ее жизни, и это доводило до исступления.
Несколько дней после встречи с Оскаром печаль пожирала Сюзанну. Она сказалась больной и часами сидела в слезах, терзая себя долгом и моралью, проклиная за неспособность устоять любовному влечению… Но шло время, и бороться с мукой, не видеть Оскара она уже не могла. Бурные чувства, которые она долго скрывала, наконец, хлынули наружу. Одним вечером Сюзанна поднялась по ступенькам его дома в надежде, что теперь он навсегда будет принадлежать ей.
Спустя недели стало ясно, что чудо свершилось. Оно растопило в ней корку льда, наросшую от отчаяния жизни с порочным человеком. Оно очистило, исцелило, освободило. Когда чудо стало очевидно, Сюзанна обрадовалась: больше нельзя откладывать — нужно поскорее завершить задуманное.
Накинув плащ, в кармане которого лежала коробочка монпансье, припасенная для любимого, Сюзанна перебежала улицу и позвонила в звонок дома Оскара Дрейка. Он открыл сразу, словно ждал ее.
-Мне стыдно. Я вся горю, — она прижала ладони к раскрасневшемуся лицу.
Оскар пропустил ее в дом. Она побежала по коридору, вскрикивая:
-Как можно скорее! Как можно скорее!
-Мы сделаем все, как ты хочешь, но нам надо немного подождать, — он торопился ее догнать. Сюзанна затылком чувствовала его волнение.
-Больше никак нельзя! Непременно бежать…
У порога гостиной она повернулась к Оскару. Они схватились за руки.
-Сьюзи, что с тобой? У тебя жар! Ты совсем забыла, что мы говорили. Дела мои обстоят не слишком хорошо. Судебные тяжбы по фабрике и новое строительство. Мы должны повременить. Я обещаю, что через несколько месяцев…
Сюзанна выхватила руки и вбежала в гостиную. В углу горел камин, у которого они грелись вечерами. На столике лежали книги и стоял бокал с вином. Ей стало не по себе. Она закружила по комнате: “Неужели он не хочет? Но это невозможно! Он не может так поступить со мной. После всего, что между нами было… Но скоро все увидят. Не избежать огласки и Бернар… Что же будет, когда он узнает?
-Ты отказываешься от меня?
Она остановилась у камина. Голос дрожал, хриплые нотки пробивались сквозь частые вздохи.
Оскар бросился к ее ногам. Обхватил мягкие складки юбки.
-Никогда не говори так! Я люблю тебя! Жизнь свою я готов разделить с тобой. Мы скроемся, уедем в Алабаму или Кентуки. Дела устроятся: я найму поверенного. Пройдет время, и ты получишь развод…
Когда заверения Оскара успокоили сердце Сюзанны, она призналась, что после многих месяцев отчуждения и страха чувствует себя счастливой и что надо действовать, поскольку скоро на свет появится наследник.
Оскар целовал, благодарил, восторгался. Они долго сидели на пушистом ковре у камина, договариваясь, что утром на первом поезде отправятся в Бирмингем. Сюзанна гнала от себя мысли о муже, о бессонных ночах и унижениях. В мечтах представляла большой дом с садом и фонтаном, длинную, усеянную разноцветным камнем дорожку и просторный шезлонг, который поставит под яблоней, и в ясную погоду по нему будут скакать солнечные зайчики. Она верила, что новый сад будет намного лучше того, что цветет на заднем дворе дома Бернара.
Часы пробили десять. В объятьях Оскара можно было пребывать еще не один час, но она хотела достать из потайного ящика накопленные деньги и попрощаться с кухаркой. Сюзанна поднялась с ковра. Накинула плащ. Нащупала коробочку монпансье и протянула ее Оскару.
-Это последняя. Я взяла ее у Бернара. Он уверял, что слаще и вкуснее конфет не делал. Яблоко, вишня, груша. Есть несколько конфеток с соком внутри. Попробуй. А завтра мы откажемся от всего, что связывает нас с прошлой жизнью.
Она взяла оранжевый шарик. Положила на свою ладонь и посмотрела на просвет. Ярко-красные всполохи камина отразились в сердцевине. Шарик светился в руках Сюзанны, словно уголек. Оскар привлек ее ладонь к себе. Поцеловал запястье и после этого взял губами конфету.
Он перекатывал ее во рту, а Сюзанна не понимала, что происходит. Глаза Оскара выпучились, лоб наморщился. Он затряс головой. Руки оттолкнули что-то невидимое. Затем он схватился за горло и рухнул навзничь. Рот исказился, испуская оранжевую пену и хрипы. Несколько секунд судорога сводила его тело, потом он вытянулся и замер.
Сюзанна почувствовала полоснувшее живот лезвие и потеряла сознание.
Она пришла в себя в просторной светлой комнате, которая раньше принадлежала первой жене Бернара. Бернар Уилсон сидел на кресле и курил. Осунувшийся, почерневший, с повисшими усами, он походил на водяного, только что вылезшего из тины. Сюзанна все вспомнила. Врачей и тиски, разрывающую боль и морфин.
Она молчала, когда Бернар сообщил, что давно заподозрил ее в измене. Вызывая в ней тошноту и отвращение, он рассказал, как выслеживал их, изобретал вкусный яд, описал дохлых мышей на лабораторном столе и хлопнул себя по ляжке, расхохотавшись тому, что все-таки дождался часа правосудия — конфеты сделали свое дело. Он вскочил, восхваляя небесный суд и обрекая Сюзанну на вечное наказание в виде заточения в доме, из которого она собиралась бежать. Когда Бернар покинул Сюзанну, она встала, придерживая живот, дошла до двери и больше никогда не выходила из своей новой комнаты, которая смотрела окнами на задний двор с цветущим садом.
С тех пор минуло сорок лет.
Рама открытого окна являла собой ворота в окутанный туманом сад. Где-то там, слева от аллеи, раскинулась яблоня, облепленная тлей. Чуть дальше торчала груша, пораженная серой гнилью. Справа чахла вишня, усеянная бурыми язвами. За ней растопырила ветки слива, покрытая коричневым налетом. В непроглядной белизне тишина прижимала к земле смерть, и только звонкий ручеек у невидимой дорожки напоминал Сюзанне, что она еще жива. Она сидела в кресле, куталась в клетчатый плед и чувствовала, как туман затягивает ее в себя. Голова качнулась. Сюзанна вздрогнула, но уже через секунду задремала.
Ее легкое тело поднялось к потолку и увидело аскетичную комнату: бледные стены с масляными разводами внизу и водными подтеками вверху, запыленная люстра с двумя похожими на лилии рожками, выцветшие занавески. В геометрически ровном пространстве, словно это был игрушечный домик для кукол, стоял коротконогий комод, стул с одеждой и односпальная кровать с откинутым одеялом. Сама Сюзанна показалась себе необыкновенно старой, такой, что даже молочная пелена тумана не скрывала глубоких морщин на лбу и седых волос, собранных в пучок.
Она пролетела сквозь потолок и крышу. Поднялась над городом. Узнала черную привокзальную площадь, белый фонтан в центре в виде руки, выглядывающей из воды. Подумала, что рука напоминает утопающего, цепляющегося за жизнь. Удивляясь безразличию к обреченному и кладбищу, на котором лежали ее родственники, она поднялась еще выше и увидела штат Теннесси. Потом: Миссисипи, Арканзас, Кентуки, Алабаму. Через мгновение перед ней предстала вся Америка с равнинами, горами, озерами.
Она чувствовала себя свободной, словно облако сладкой ваты пустилось в путь, оставляя за собой едва уловимое воспоминание о наслаждении вкусом. Увидела Канаду, моря и океаны, все материки. Ее поразило, как точно соответствуют друг другу края континентов. Южная Америка и Гвинейский залив Африки были словно отрезаны ножницами один от другого. Восточный край Северной Америки и западное побережье Европы тоже походили на единый монолит. Она подумала, что если соединить части, то получится единственный материк, на котором могли бы жить все люди. И она, и Оскар, и их дети.
Среди звезд и планет затерялась Земля. Сюзанна плыла в потоке вибрирующего света и рассматривала Вселенную как карту звездного неба, которую она видела в школе. Ей почему-то стало радостно от того, что космос оказался именно таким, как она себе представляла: бесконечным и блестящим, как те пайетки, что пришивала ее мать на платья. Вдали она увидела странную вздрагивающую воронку, откуда раздавался не менее странный гул, будто крутилась мельница. Чем ближе Сюзанна подлетала к воронке, тем сильнее гудело и пульсировало все вокруг. Вихрь подхватил Сюзанну и выбросил в голубое пространство.
Внезапно рядом с ней возник Оскар в белом балахоне. Он подлетел к ней, взял за руку. Сюзанна ничего не почувствовала, только непостижимым образом поняла, что он счастлив снова видеть ее. Она спрашивала без слов, он отвечал. Её интересовало, смогут ли они теперь навсегда быть вместе и как называется то место, где они находятся. Оскар ответил, что она все увидит сама. Потянул за собой в сторону серебристого дождя.
Они пролетели сквозь него, и перед изумленным взором Сюзанны раскинулся цветущий сад. Красный цвет преображался в оранжевый и таял в розовом. Синева подхватывала желтый и растворялась в зелени. Золотой покрывал все медовым благоуханием. Дорожка, усеянная разноцветными камнями, вела к фонтанчику, а у высокой яблони стоял шезлонг с прыгающими по нему солнечными зайчиками.
Голова Сюзанны закружилась. Она вдруг увидела себя в белом балахоне и ощутила, как растворяется в вечности, освобождаясь от оков, удерживающих ее на Земле. Теперь ничего не существовало, кроме нее, Оскара и сада, о котором она мечтала всю жизнь.