Foolish

11 октября явно был выходной день. Иначе откуда у меня взялось бы время заниматься такими глупостями, на которые меня натолкнула это проклятая иллюзия подростковой любви. На дворе век высоких технологий и абсолютной компьютеризации. Что есть бренные бумажные письма, когда все разговоры и объяснения (что меня очень волновало и более того раздражало) происходили сидя перед компьютерными устройствами, что давало всем нам возможность не покидать своих теплых и уютных квартир. Именно это я и считал своим преимуществом.
Я вышел из дома с определенной целью, но я не знал, куда мне идти. Нужно было достать кисти и краску. Пришлось обойти порядка трех магазинов, чтобы найти то, что нужно. Я купил белую. Белая краска на темно-сером асфальте должна была привлечь ее внимание и вызвать хоть какие-то чувства. Таков был мой план.
Небо затянуло тучами. Это произошло еще месяц назад, наверное. Никаких проблесков солнечных лучей. Но мне это поднимало настроение. Серое небо над головой, едва сохранившиеся на некоторых деревьях красные или желтые листья, вечно поникшие лица людей- все это создавало атмосферу таинственности.
Меня не оставляло ощущение, что я иду на преступление. Я, потенциальный преступник, которому суждено понести наказание за еще не совершенный акт вандализма. Но в этот момент меня не волновало, что скажут эти люди, которые будут глазеть на меня из окон того самого дома. А уж поверьте, они были бы злы. Во всяком случае тогда меня волновало только то, что сама Мария могла появиться из неоткуда и уличить меня в этом глупом, деле. Для меня-то оно не выглядело таким уж и глупым. Как я уже сказал, то, что сейчас не найти влюбленных идиотов, способных на такие поступки, является моим преимуществом. Именно так я думал. Сейчас люди не используют такие способы объяснения в своих чувствах. Я надеялся произвести впечатление.
Неожиданно начался снег. Это был первый снег за эту гадкую осень. Тогда я уже почти дошел до двора ее дома. Краска лежала в моем рюкзаке, всем своим весом пытаясь вдавить меня в землю. Я снял рюкзак, облокотился на стену ближайшего дома и достал сигарету. Никто не обращал на меня внимания. Я курил, уставившись на это слишком уж тоскливое небо. Хотелось верить, что своей последней выходкой оно одобряло мою затею. Снег прекратился так же неожиданно, как и начался. Я докурил сигарету и пошел дальше.

Я писал стихи. Кто знает, какими они были. Меня это и не интересовало, поэтому я не стыдился показывать их любому, кто проявлял ко мне интерес. Мария была одной из тех причин, почему я писал. Вы наверняка понимаете, о чем я. Кто сможет оспорить силу юношеского максимализма. Да, я писал про свою, как мне казалось, любовь к ней. Нередко докучал ей своими признаниями в стихах. Не знаю, нравились ли ей они или нет, я просто всегда получал слова благодарности, в которых читалась ее осторожность к моим чувствам. И все же, она ясно дала понять, что в этом смысле я не был ей интересен. Означало ли это, что я должен оставить ее? Если бы все было так просто, меня бы не было здесь, с банкой краски и кистью в руках. Кроме того, это давало мне возможность почувствовать, что я живу, вкладывало в мое существование смысл, избавляло меня от скуки.
Имея хоть и небольшой, но всё-таки опыт в стихосложении, я бы мог написать на этом асфальте что-нибудь поинтереснее, чем простое «Мария, я тебя люблю. Том.».
Это казалось мне величайшим ребячеством, возможно поэтому доставляло мне некоторое удовольствие. На все это деяние ушло не больше 20 минут. Однако перед тем, как начать размалевывать асфальт, его пришлось отчистить от грязного песка и опавших листьев. Написать 5 слов оказалось не так-то просто. Никогда не думал, что слово «люблю» может оказаться таким длинным. Нарисовав огромную, жирную точку после своего имени, я обнаружил, что пальцы с трудом способны держать кисть в руках- так сильно мои руки замерзли. И все же, в конце нелепого объяснения я решил пририсовать сердечко.
За все то время, что я провел во дворе, удивительно, но я уловил на себе взгляд только двух человек. Первой была маленькая девочка лет 10, которая в течение 5 минут не отрываясь смотрела, как я окрашиваю асфальт в белый цвет. Меня ее присутствие никак не смущало. Приятно осознавать, что хоть кого-то привлек мой творческий подход к такой сложной проблеме.
Второй была ее мать, которой очевидно наскучило сидеть на детской площадке одной. Когда она подошла, я не обратил на нее внимания. Только услышав короткий и звонкий смешок, я поднял голову. Но две эти леди были уже на полпути домой. Я проводил их взглядом, посмотрел на то, что у меня вышло, и как можно быстрее убрался со двора.

На следующий день я вел себя как обычно. Это стоило мне огромных усилий. Мария- моя одноклассница. Она сидела через две парты передо мной. Так что я мог смотреть на ее спину весь урок (уж поверьте- этого было достаточно). Один раз я даже заметил, что она оглянулась и посмотрела на меня. То же самое сделала ее соседка по парте. Я решил, что только что стал объектом девчачьих сплетен. До конца урока я ни разу не поднял головы, а только сидел, уткнувшись в учебник.
Что-то должно произойти. Моя выходка не могла остаться безнаказанной или, по крайней мере, незамеченной. Мария равнодушно отнеслась к моему признанию. Действительно? Как такое могло быть? Неужели я немедленно перестал быть достойным хоть малейшего ответа. Никогда мои знаки внимания ей не оставались безответными.
Я вдруг решил, что это было очень глупо. Вся эта затея не стоила даже таких эфемерных знаков внимания. Что если теперь я стал для нее абсолютным ничтожеством? Что если это унизило меня в ее глазах?
Так прошла неделя. Мы не обмолвились ни словом.

Я вышел из дома с той же злосчастной краской в рюкзаке. Кисть лежала в кармане. Не трудно разгадать мои намеренья- я собирался уничтожить свое творение- надпись, которая не давала мне спокойно существовать. Никогда еще я не думал о чем-то с такой ненавистью. Что я ненавидел? Разумеется, не эти жалкие слова на асфальте. Я ненавидел, презирал себя. С какой стати вообразил я, что могу удостоить себя этой непозволительной роскоши- любить. Конечно, я имел право любить, но до того момента это чувство принадлежало лишь мне. Оно от того было таким ценным, что я был абсолютным его хозяином. Тогда я подумал о том, что не Мария была для меня живым источником, наполняющим мою жизнь смыслом, а моя выдуманная любовь к ней. Возможно ли, что для меня было не так важно, к кому испытывать подобного рода чувства, как ухватиться за мысль о том, что я живу для кого-то, что я способен жить для кого-то. Вероятно, это возвышало мою роль и значимость для людей в этом мире. Она не должна была об этом знать, она должна была жить отдельно от моих чувств.
В любом случае, моим планам не суждено было воплотиться в жизнь, ибо меня опередили.
На мокром от снега асфальте, поверх моего, написанного белой краской предложения, улеглась жуткая, фраза черного цвета- «ЛЮБВИ НЕТ». Она была написана рукой Марии. Подписи не было, но я понял это сразу. Вот чем объяснялось ее угнетающее молчание. Она ждала, когда я сам найду ответ. Знала, что я его найду. А если бы и ошибалась, то была бы освобождена от всякого рода контактов со мной, ибо я бы решил, что обидел ее, тем самым, сам бы избегал встреч из-за чувства вины и боязни навредить еще больше. Так и случилось. Так и было до этого самого дня.
Ни одно чувство, которое я испытывал в тот момент, не было вполовину. Меня захлестнула злость, обида, жалость, презрение. Она перестала для меня существовать. Перестала существовать та Мария, для которой я писал те самые слова, поверх которых осталось лишь огромное черное пятно. Пятно было у меня в душе. Она оставила отпечаток не на асфальте, но оставила его во мне. Она уничтожила не мое признание, но мою любовь. Это было сделано очень тонко и аккуратно.
Спустя несколько минут бурю ярких эмоций сменило простое серое равнодушие. Я ушел. Ушел с твердым намерением вернуться и закончить мною начатый диалог.

Желтая. На этот раз в моем рюкзаке лежала желтая краска.
Это была настоящая осень со всей суровостью своего нрава. О солнце я позабыл. Последние листья опали, землю покрывали ледяные пласты замерзших луж, в некоторых местах хоть и виднелась зеленая трава, но этот вид портила грязь, которая сопровождала все, хоть как-то напоминающее о давно прошедшем лете.
Я шел быстрыми и решительными шагами. Как хорошо видел я перед собой лицо Марии, полное горечи поражения. Это была игра. Теперь мой ход- последний и решающий. Меня возбуждала мысль о моей «мести», о том, что теперь я свободен и волен делать то, что хочу. Иллюзия любви самоуничтожилась.
Как будто что-то на время затуманило мой разум. Что-то дало мне совершенно другое видение себя, мира и людей. Оно пустило корни в моем сознании, собираясь надолго поселиться во мне. А потом кто-то вырвал этот сорняк. Насильственной смертью умерло все, что до того казалось мне очень важным, но в то же время обременяло мое существование. В глубине души я был благодарен Марии за столь резкий и грубый ответ на мое признание. Именно он вернул меня к жизни. Дал понять, что все это было лишь плодом моего воображения. Мария была плодом моего воображения. Вот почему было так важно держать ее в секрете. Раскрыв себя, я обрек свои чувства на неминуемую гибель. Я умертвил их. Ведь неужели нам неизвестно, что, наделяя наш предмет воздыхания несуществующими качествами (что было неминуемо, ведь я никогда по-настоящему не знал Марию), непременно последует разочарование. В таких случаях, как мой, мы «влюбляемся» не в человека, а в образ, созданный нами в момент появления тех самых чувств. Это я создал ее, и лучше бы она не умирала…

Холодно. Я достал кисти и краску. Вы не поверите, но накануне я сочинил небольшое стихотворение, посвященное Марии, место которому предназначалось на стенах ее дома. В нем и содержалось мое последнее послание, послание не только ей. Кому еще? Не знаю… Всем глупым девчонкам. Всему миру.
Я окунул громадную кисть в банку с краской и начал неуклюже выводить большие желтые буквы на каменном здании. Под моими ногами все еще было то злосчастное подобие диалога. Мое белое признание и черная глупость Марии, гласившая, что любви нет.
Как только я дописал первое слово моего произведения, на балконе соседнего дома показалась женщина. Она начала громко вопить и бранить меня: «И не стыдно тебе такие гадости писать!? Сейчас же забирай свою краску и проваливай отсюда, а не то заставлю тебя оттирать все эти художества! Бессовестные!» Ее крики услышали другие жильцы дома и через несколько секунд к ору той женщины присоединилась еще пара человек. Все они угрожали мне и требовали, чтобы я немедленно ушел.
На стене большими буквами красовалось слово «ДУРА». Вот оно что… ну кто же виноват, что свое стихотворение я начал с такого вот ругательства!? Глупцы! Что же вы делаете?
Медлить больше было нельзя. Я был зол. Моему замыслу не суждено было исполниться. Теперь я не видел побежденное лицо Марии. Я только чувствовал, на себе взгляды всех этих людей, для которых я был всего лишь мелким хулиганом. Я бросил краску и кисти и удрал.

И этому не суждено было украсить стены того злосчастного дома. И она никогда его не увидит. А я навсегда запомню строки, адресованные носителю прекрасного образа моей несуществующей любви:
Дура?
Как без любви в мире?
И пускай бредит малярия,
И не помню что было вчера,
Но не жаль мне тебя, Мария.