Пути Господни неисповедимы (Глава 4)

К пяти утра в Volvo погрузили багаж и полусонных детей. Еще раз проверив документы, сумки, семья тронулась в аэропорт. Самолет был в девять, до аэропорта километров сто. Но выехать решили с запасом времени, мало ли что — туалет, пробки. Ранним утром машин почти не было, ехать было спокойно. Из радио лилась какая то ненавязчивая музыка. Эля задремала, а девчонки и не просыпались от самого дома. Погода стояла чудная! Солнышко слепило изо всех сил. Било в зеркало заднего вида, ослепляя бликами и зайчиками. Даже солнцезащитные очки не справлялись со своей функцией. Марк зевнул. Зазвонил телефон. На дисплее высветилось «Костя».
— Вот зараза! – шепотом выругался Марк. Чтоб никого не будить телефон решил не переводить в режим «Hands Free», и прижал трубку к уху.
— Да! Тебе чего не спиться в шесть утра! – голос шефа звучал сухо.
— Марк Афанасьевич, да это, китайцы звонят, требуют немедленной встречи.
Ну началось, злобно подумал Марк.
— А что, на Юру нельзя звонок было перенаправить, раз сам не соображаешь, что сказать! – Марк злился. Солнышко ярче било в зеркала.
— Они Вас требуют. – Костя явно преувеличивал.
— Китайцы требовать не умеют! Костя, я приеду в аэропорт и перезвоню, сам никуда… твою мать!!!
Телефон выпал, Эля проснулась. На обгон неслась какая-то скоростная иномарка. Прямо на таран встречной фуре. Та громко начала сигналить. Марк нажал на тормоз. Бешеная иномарка, со скоростью не менее чем 200 км/час протаранила долговязую фуру, и та, не справившись с управлением, начала заваливаться на бок. Марк резко рванул руль вправо, тут же получил удар в бок. А фура, скрипя об асфальт, как гармошкой собирала в свой хвост автомобили, корежена металл вместе с сидящими в них людьми. Эля что-то кричала, или ему казалось. Еще удар и сработали подушки безопасности. Где то прямо в ухо раздался визг Саши «Папа!». Скованный подушкой он ничего не мог уже делать. По ощущениям — машину кувыркало, в глазах стало темно, потом как то всё красно. Странная, всеобъемлющая боль сковала тело, а в ушах, разрывая барабанные перепонки, слышался визг ребенка. Потом резко всё стихло. Наступила полная темнота с багровыми пятнами. А через секунду исчезли и они.
***
Опять он уснул на солнышке. Сколько раз Эля его ругала за это. «Вот вечно ты сначала не спишь по 22 часа, а потом дрыхнешь под шум моря, обгорая на солнце, а мне тебя потом лечи!». Приоткрывая глаза этот солнечный свет так сильно обжигал зрачки, что пришлось снова зажмуриться. Почему она меня не разбудила? Обиделась наверное. Издалека начали слышаться какие-то писки и кваканье. Это что еще такое? Наверное, девочки играются. Звук становился всё громче. Почему же глаза не открываются, нужно посмотреть, что это пищит. Силясь разлепить веки, Марк вспомнил, как в детстве накатался на санках зимой, и простудил глаза. Начался коньюктивит, мама капала какие то жгучие капли, но на утро гной всё равно заливал глаза, склеивая пушистые ресницы. Марку приходилось разлеплять их руками. Он попробовал поднять к ресницам руки, но они не слушались, как будто и нет вовсе рук. Что за чертовщина происходит, Марк никак не мог ни понять, ни собрать мысли в кучу. Почему Эля не прогнала его в гостиницу, может у него солнечный удар? Писк под ухом стал громким и пульсирующим, раздражал, заставлял нервничать. Он опять попробовал открыть глаза, и уже теперь у него это получилось лучше. Сквозь щелочки он увидел мутную фигуру, маячившую перед ним. Какой-то чужой голос крикну: «Иван Иванович, он приходит в себя!». Какой Иван Иванович, что за голос, может правда, удар. Удар!!! Смутно вспомнилась фура, и детский крик. Глаза снова закрылись, сердце забилось чаще, а с ним и противный писк у уха усилился, а потом и вовсе зазвенел, как сигнализация. Усилием чьих-то рук веки раскрылись, ударил луч света, заставляя зрачки сузиться.
— С возвращением! – сказал мужской голос прямо в ухо. – реакция зрачков есть, если вы меня слышите, пошевелите пальчиками.
Радостная новость, пальцы всё-таки где то есть. А вот шевелятся или нет – не понятно.
-Ой как прекрасненько! Пальчики шевелятся, значит и слышит и понимает. Прибавьте, ка ему дозу. Пусть поспит еще чуток.
Всё снова стемнело, но не глубоко, даже начали сниться какие-то странные сны.
На следующий день Марк открыл глаза почти безболезненно. «Солнышко» перед лицом, оказалось круглой лампочкой, состоящей из нескольких маленьких.
— Сейчас доктор придет. – в фокус зрения попала медсестра. Марк открыл рот, чтоб спросить про жену, но из горла булькнул хрип.
Пришел тот странный доктор, обращающийся с ним, как с пирожными в кондитерской, называя уменьшительно-ласкательными все увиденное.
— Здраааавствуйте, молодой человек, ну как мы туточки? Ой, как замечательно! Всё так прекрасненько! – Марка бесила его речь, и отсутствие своей собственной речи.
— Катюшенька, а попробуйте-ка снять с него масочку!
Женские руки отлепили кислородную маску с его лица, Марк сделал хриплый вдох.
— Ой какой вы умничка-разумничка! Сами задышали! А мы уж думали по попке вас шлёпать придется! – Он противно захихикал. Это видимо особенный врачебный юмор, но Марку было совсем не смешно. Он набрал воздуха и попытался выдохнуть имя жены, но услышал собственный свист.
— Ой, какая прелесть! – непонятно чему восхитился врач, — Катенька, сделайте ему укольчик, пусть еще по спит, только теперь сам, без масочки. – странный врач еще раз заглянул Марку в глаза и вышел. «Вот сука!» вырвалась не сказанная мысль. Проворные руки Катеньки ввели лекарство, и Марк вновь провалился в сон.
Наташа ждала в коридоре реанимации. Сейчас она совсем не была похожа на бойкого домовёнка Кузю. На лавке сидела осунувшаяся, с синяками под глазами взрослая женщина. У ног стоял кофейный стакан из автомата напротив. При мысли о брате опять текли слёзы. От куда они у человека берутся в таком неограниченном количестве? И почему их так сложно контролировать?
-Наталья Афанасьевна?
-Да! – Натка вскинула голову и вскочила. Перед ней, сложив руки в замок, стоял лечащий врач Марка
-Ваш братик пришел в себя. Мозг жив, он всё слышит, понимает, и даже пытается говорить. Но! – он перебил, открывшую было рот, Наталью, — к нему пока нельзяяяя. Мы сделали укольчик. Пусть поспит еще. Во сне все болезни легче проходят. Завтра придете, я на три секундочки вас пущу. А Щас идите! Идите домой!
Он развернул Наталью к выходу и подтолкнул в спину, а сам ушел в другую сторону, напевая себе под нос веселую мелодию. Как в театре, блин.
Натка выскочила во двор больницы, села в машину. Минут двадцать она просто бесшумно, как рыба, хватала ртом воздух. Потом дрожащей рукой закурила. Слава Богу! Жив и ладно! Вспомнилось беззаботное детство. Они с братом частенько щекотали родителям нервы своими проступками. То убегут на речку, пока гостят у бабушки, то притащат домой целую свору бродячих собак. Это Наташка придумала приманить их колбасой, а Марк поддержал. Он всегда ее поддерживал. Когда она начала курить, он долго прикрывал ее от матери с отцом, выдавая ее сигареты за свои, хотя сам еще не курил. А уж когда Наталья подожгла сарай на заднем дворе их загородного дома, пряталась с сигареткой, и вовсе взял всю вину на себя. Эх и попало им тогда обоим… Надо позвонить матери, сказать что Марк вышел из комы!
Способность говорить никак не приходила. Сознание постепенно прояснялось. Начали вспоминаться куски того злополучного дня… Авария…
Врач приходил часто, и гаденьким голосом продолжал восхищаться «Ой, как прелестненько», или «Вы поглядите какой молодчиночка». От куда у него эти фразы брались. Наташку запустили на одну секунду, она только зажала ладонью рот, видимо, чтоб не кричать. Похоже, совсем всё плохо. Эля не приходила. Но это понятно, она могла тоже быть в больнице, как и он.
Через некоторое время Марка перевели в обычную палату. Наташку пускали урывками и под присмотром врача надзирателя. Как только Марк начинал пытаться высказать мысли, сестру выставляли вон. Сняли часть повязок. На голове сменили намотанную шапку из бинтов, на пропитанный вонючей мазью пластырь. Счет времени Марк совсем потерял. Просыпался – темно, засыпал – темно. Даже пришла мысль царапать зарубки на стене, как Робинзон Крузо, ну, или как узник замка Ив, на крайний случай.
— Сегодня вас могут навестить родственники. – прощебетала пухленькая медсетричка.
«О! родственники, ну наконец-то, Элька придет, хоть увижу», подумал Марк. К вечеру дверь в палату робко открылась. Наташка, как мышка пробралась к кровати. Марк улыбнулся, она взяла его за руку.
-Маркушечка, прииивееет! – почти шепотом протянула сестра. Она поцеловала ему пальцы. Марк облизнул губы, попробовал снова спросить. Но звук не шел.
— Ты не хрипи, врач сказала, у тебя что-то там в горле повреждено, на днях еще одна операция, всё поправят, ты заговоришь. Как же ты нас напугал…
Наташа закрыла глаза и опустила голову. Марк почувствовал, как ее слёзы капают на его ладонь. Он сжал легонько ее пальчики. Сильнее просто не было сил.
В палату зашла сурового вида женщина, именно она оказалась тем врачом, обещавшим вернуть речь. Ну хоть закончатся эти глупые уси- пуси!
— Давайте закончим посещение. Ваш брат еще не готов к длительному общению.
— Давай родной, я скоро приду. – она поцеловала его в щёку и вышла из палаты.
Опять был наркоз, операция. Опять долгий и провальный сон. И снова пробуждение. Мучительное, как будто зря. Оставшись один, Марк попробовал говорить. Действительно, хоть хрипло и невнятно, но слова начали произноситься. Теперь-то он Наташку без объяснений не отпустит. Но она, как назло, не приходила. А когда наконец пришла, то опять на минуту, врачиха тут же вывернула ей руку, как настоящий боец спецназа и вывела из палаты.
Очухивался Марк очень даже быстро. Лежать в четырех стенах жутко надоело, мысли всё четче и четче возвращались к подробностям аварии. Тревожило общее молчание. Просто заговор! Он попробовал сам сесть — получилось. Ноги сгибались, что означало – позвоночник целый. Следующим этапом он запланировал добраться до туалета. Телефон ему не давали, как в тюрьме. Вообще все делали вид, будто он разговаривает на инопланетянском.
Наконец долгожданная сестренка пришла, вместе с мамой. Мама с порога сдавлено взвыла и разревелась, Натка начала на нее ругаться, пытаясь прекратить эти завывания.
— Мам, успокойся, ты же видишь, уже хорошо всё!
— Где Эля, — злым хрипом просипел Марк. Мать разрыдалась еще сильнее, и упала головой на край больничной кровати.
— Маркуша, ты прости нас…мама на нервах вся, ты три месяца в коме. Нам вообще сказали, что если мозг умрет, то мы тебя тоже… — Наташка осеклась.
— что тоже…..? – голос брата сорвался, так же, как срывается у мальчишек в период «ломки». – говори!
Шепотом просвистел он.
— Нету их больше, сынок…нету…. Похоронили мы наших малышечек… — хранить секреты мама не умела, да как тут утаишь, он ведь не дурак совсем. Уже догадывался, но надежда грела сердце – он же выжил. Пусть бы инвалидами, но остались живыми. Зачем только теперь он тут, когда они…там…
Тело Марка обмякло, в глазах поплыли розовые капли, быстро превращаясь в красные а потом в чёрные. Воздух исчез, спазм перехватил гортань. В вдалеке, как в тумане, орала Наташка: «врача», а врач орала: «пошли все вон». «Какая глупость», подумал Марк, и опять стало тихо и темно.