Маяковский и Лиля Брик

Наша жизнь похожа на череду маленьких судьбоносных случайностей. Никогда не знаешь, куда заведет тебя то или иное событие, никогда не знаешь, насколько этот момент способен изменить твою жизнь. Многие просто запираются в себе, надеясь, что такие случаи их обойдут стороной. Но они не обойдут, будьте уверены.
Прозвенели колокольчики, и дверь открылась. В магазин зашел молодой человек, судя по обшарпанным, оттянутым на коленках, черным джинсам, зажатой под мышкой толстой тетрадью и явному недосыпу на лице, он был студентом. Шел он, слегка шатаясь, но вполне довольный собой, и весь вид его говорил «Я сдал! Сдал, вы понимаете это?! Сдал!». Парень открыл холодильник, попутно сшибая стоящие в ряд корзинки, взял банку колы, поднял то, что уронил и потопал в сторону кассы.
Улыбнувшись милой пухленькой женщине, сидящей за кассовым аппаратом, он проговорил:
— Lucky Strike Red.
— Как сдал? – спросила кассирша, ярко ему улыбнувшись.
Губы ее были густо намазаны ярко-красной помадой, а толстые щеки блестели от кожного жира. Вся она была похожа на женщин с картинок о сельской жизни, таких пышных и пышущих здоровьем.
— Неплохо-неплохо, можно было, конечно, и лучше, но я и этим доволен, честное слово. А у тебя как дела?
— Да вот решила, что пора бы и честь знать. Последние дни работаю, а потом кто-то приедет меня заменять.
Парень выразительно поднял брови.
— Да ты что? А как же дети?
Женщина радостно улыбнулась, странно при этом смахивая на большой круглый блин, и протянула парню пухлую руку с новым простеньким серебряным колечком.
— Да ты что? И давно?
— Три недели назад, — улыбается женщина, — Он предложил переехать поближе к его матери, она болеет тяжело. Ну а я что, согласилась, конечно. Так что вот так. В понедельник последний рабочий день и все. Прощайте грязные улицы городка, да здравствуют улицы столицы!
Она положила пачку на стойку и пробила ему колу.
— Есть планы на день?
— Тебе честно? Я планировал отсидеться в каком-нибудь грязном кабачке с бокалом пива, несколькими пончиками или пачкой чипсов. Словом, насладиться первым свободным вечером за последние месяцев пять.
Кассирша одобрительно улыбнулась.
— Буду по тебе, обалдую, скучать. Кто же еще будет приходить за минуту до закрытия и истерично кричать: «Продайте мне кофе, а то мне к сессии готовиться!»
— И я тоже, по тебе. Кто же мне кофе будет за пять минут до закрытия пихать?
Они улыбнулись друг другу еще раз, а затем парень, расплатившись, вышел, тут же забыв о полненькой кассирше.
Он шел по маленькой грязной улочке сельско-городского типа, украшенной вывесками «Тату-салон», «Запчасти недорого», «Вода и прочий алкоголь», «Таможенная распродажа» и прочими, указывающими на то, чем промышляли в целом жители этих районов. Дома были обшарпанными, явно видавшими лучшие времена. На них еле держалась штукатурка, а об их изначальной покраске и вовсе нельзя было догадаться, но парень не замечал этого. Он просто шел и наслаждался ощущением свободы от учебы, в частности от сессии, испытывая то блаженное чувство, которое испытывает всякий человек, освободившийся от мучавших его обязательств. Его русые волосы непослушно торчали во все стороны, а большие голубо-серые глаза светились счастьем. Он засунул большие пальцы в карманы, приняв излюбленную им хулиганистую позу, и отбивал ритм какой-то мелодии, вертевшейся у него в мозгу. Его радовало все: от мелких темных пятен на брусчатке, образовавшихся от капавшей на землю влаги из-под кондиционеров, до серого, угрюмо нависшего над ним неба, от старых потрепанных занавесок, высунувшихся в приоткрытое окно первого этажа, до воробьев, слегка чирикавших где-то под крышей. В голове, казалось, все еще гудело от сложных формул и цепочек «происхождения», но это были уже отголоски экзамена, от которого он благополучно избавился. Сейчас умные соображения потихонечку замещались мыслями насущными. Например, где бы отпраздновать конец учебного года, с кем бы провести ночь, чтобы не скучать, и где же найти летнюю подработку.
Размышляя таким образом, он потихоньку дошел до маленького бара, находившегося в подвале слегка покосившегося дома, несколько сырого и пыльного, но, однако, не терявшего от этого своего обаяния. Спустившись по истертым ступенькам, он плюхнулся на единственное место у окна, находившегося как раз на уровне глаз. Видеть оттуда можно было разве что обувь, но парень и пришел сюда не на улицу смотреть. Заказав себе кружку пива, молодой человек уселся поудобнее и принялся рассматривать помещение. Взгляд его скользил по потрескавшемуся потолку, желтоватым неровным бокалам, полной официантке, казавшейся ему странно знакомой, по сероватым стенам с каким-то орнаментом в русско-украинском стиле, по полопавшейся поверхности дубового лакированного стола. Он выводил узоры по запотевшему стакану, вроде бы не думая ни о чем, и все же охватывая своими мыслями каждый уголок земного шара. Парню казалось, что вот, скоро он окончит университет, получит никому ненужную профессию, а потом закинет свои пожитки в сумку, сядет в машину и уедет далеко и надолго. Не знал, куда точно, не знал зачем, единственное, чем он руководствовался в своих мечтаниях, это было желание найти свое место в этом мире, почувствовать что такое, быть гражданином мира. Но взгляд его вновь упал на черные выцветшие джинсы, слегка растянувшиеся на коленках, и он глубоко и тяжело вздохнув, уставился в окно.
Вдруг в окне мелькнула пара тоненьких крохотных ножек, обутых в синенькие балетки. Скрипнула дверь и в комнату влетела миниатюрная девушка, с растрепавшимися волосами и плащиком, небрежно накинутым на плечи. Парень обвел ее взглядом, как и всякий мужчина, если в комнату заходит женщина, которую никогда не видел. И что-то было в этом взгляде такого, отчего она вспыхнула, едва заметно фыркнула и отвернулась. Эта мимолетная сценка была так привычна для них двоих, что каждый не придал ей ни малейшего внимания. Девушка спокойно повесила синенький плащик на гвоздик, поправила выбившуюся из юбки белую рубашку и, слегка качнув бедрами, как делают это большинство девушек, села за соседний столик. Аккуратненько сложив ручки перед собой, она достала из сумки тоненькую книжку, издалека больше похожую на буклет, и принялась что-то усердно читать. Он не сводил с нее глаз, даже не потому, что она ему нравилась, а потому, что не видел никакого другого предмета для размышления. Смотрел на нее, и не мог понять, красивая она или нет. Внешность, построенная на противоречиях, не сильно прельщала парня. Он сразу заметил прямой нос и густо подведенные глаза, с немного восточным разрезом. Губы девушки были довольно пухлые, розовые, но, читая, она постоянно их грызла или крепко поджимала. Чересчур выступающие скулы и маленький подбородок красоты ей, так же, не добавляли, а растрепанный неаккуратный пучок и вовсе портил впечатление. И все же, он не мог заставить себя перестать рассматривать ее.
Когда ей принесли чай, она лишь немного отодвинула книгу и, обхватив тонкими пальчиками кружку, пару раз глотнула, тут же поставив ее на место.
— Что Вы читаете? – неожиданно спросил он.
Девушка дернулась и, даже не поднимая головы от книги, ответила:
— Маяковский, — голос у нее был высокий, даже неприятный.
— Надо же, а я только сдавал.
— Какое совпадение, — без всякого удивление сказала она, наконец-то подняв взгляд и посмотрев куда-то сквозь своего собеседника.
Глаза у нее были грустные и какие-то темные.
— А что читаете?
— «Флейту-позвоночник».
Парень улыбнулся и повернулся к ней, вертя в руке полупустой бокал.
— А если конкретнее?
— А зачем Вам конкретнее? – она приподняла бровь и улыбнулась уголком губ.
— Не знаю, интересно.
— «Сердце обокравшая,
всего его лишив,
вымучившая душу в бреду мою,
прими мой дар, дорогая,
больше я, может быть, ничего не придумаю»
Она замолкла, и голос ее еще какую-то секунду отзывался эхом в пустом зале.
— Мне кажется, любовь Маяковского к Лиле – чистой воды маразм, — парень пожал плечами и улыбнулся.
— Да нет, маразм – это Ваши слова. А у Маяковского была истинная любовь, самозабвенная и всепоглощающая.
— А Вам-то откуда знать? – он удивленно посмотрел на нее, несколько раз изумленно хлопнув глазами.
— Тогда и к Вам встречный вопрос. Вам-то откуда знать, — девушка хмыкнула и вновь уткнулась в чтение.
— Не знаю, если честно. Просто… ну это не нормально, так любить человека. Да и человека ли? Он любил не ее, не женщину, а идеализированное существо, которое его воспаленный мозг запрятал в тело Лили Брик.
Девушка изумленно посмотрела на него, закрывая книгу.
— Какие возмутительные вещи Вы говорите! Да, он любил ее не так, как способен понять Ваш мозг, но это не дает Вам право называть эти великие чувства «маразмом»!
— Девушка,- улыбнулся ей парень, — мы с Вами еще даже не знакомы, а Вы уже открыто говорите, что я идиот.
— Нет, — отрезала она, — я на это намекала, подтвердили это Вы.
Он засмеялся, а уголки ее губ поползли вверх.
— Наверное, я не совсем честно с Вами обошлась. Сначала нам надо познакомиться, а потом уже обзывать друг друга, правильно? – она отложила книгу в сторону и повернулась всем корпусом к нему – Только, пожалуйста, не называйте мне своего имени. Я не хочу никаких сложностей, а имена их, к сожалению, зачастую добавляют.
— Вы так говорите, будто я Вас в постель затащить пытаюсь… — парень смущенно опустил взгляд, но все же кивнул.
— Ну, знаете ли, я не знаю, зачем Вы решили заговорить со мной.
— Чтобы затащить в постель, обычно не о Маяковском беседуют.
— Ну, знаете, я в этом не разбираюсь.
— А в чем разбираетесь тогда?
Она улыбнулась.
— В биологии и химии за 11 класс. А Вы в чем-нибудь еще преуспели?
— Да, в предметах факультета литературоведения за третий курс.
Девушка рассмеялась и отпила еще чаю, от которого вверх поднимался густой пар.
— И Вы, литературовед, так худо отзываетесь о самой популярной паре в русской классике?
— Да, — молодой человек улыбнулся и кивнул.
Ему казалось, что в этой девушке было что-то необычное. То ли ее излишне заумная речь, то ли легкий странный нарочно сделанный говорок, то ли мысли, совсем не подходившие под ее юный возраст.
— А вот Вам что в ней нравится? В этой паре, – спросил он.
— Боль и страдания, ну, и стихи, конечно, — она коварно улыбнулась и тайком посмотрела на реакцию собеседника, как и все девушки, делая вид, что ни капли не заинтересована.
— Не самый жизнерадостный набор, ты не находишь?
Девушка вздрогнула от фамильярного отношения к себе, но, лишь слегка сильнее поджав губы, сказала:
— Нет, не нахожу. Жизнь – не праздник, который всегда с тобой, поэтому стоит к этому привыкать с пеленок.
— То есть, ты рекомендовала бы «Ромео и Джульетту» читать вместо сказок на ночь?
— Все лучше, чем «Золушку», «Белоснежку» или еще какую-то чушь, — она пожала плечами и отпила еще глоток.
Какое-то время он сидел, крутя бокал в руках, словно обдумывая то, что она сказала, затем отпил и неожиданно добавил:
— С таким положением дел, счастливой ты не будешь.
— Ну, что поделать, такова жизнь. Ты не первый и не последний, кто мне это говорит, — девушка посмотрела ему в глаза и ухмыльнулась, как-то совсем не по-девичьи. Она ухмыльнулась ему так, как ухмыляется умудренный опытом старик, когда юнец говорит какую-то очередную чушь.
— То есть, тебе совершенно не хочется порой верить в чудеса? В сказки?
— Я реалистка.
— Сжигаешь свою жизнь на костре учебы? – спросил он, слегка изменив свою любимую фразу о народниках.
— Можно и так сказать. А ты? Что делаешь ты?
— Учу интересные предметы, получая никому не нужную профессию, и мечтаю в какой-то прекрасный день уехать, куда глаза глядят.
— Ну, насчет «куда глаза глядят» — это не получится. Визу надо будет получать, а затем постоянно продлевать, а если учесть, что тебе будет нужен постоянный ремонт, пропитание, топливо, то твоя затея еще и безумно дорогая, — девушка размышляла скорее сама с собой, чем с парнем, изумленно глядящим на нее.
— Ты только что мою жизнь сломала! – он оборвал ее размышления громким возгласом.
Она охнула и замолчала, издав неловкий смешок. Руки ее лежали на коленках, теребя подол юбки, а сама она еще какое-то время элементарно не могла найти тему для разговора. Так они и сидели: он – с удивлением рассматривая ее, она – потупив взгляд.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Я в семнадцать лет был троглодитом, который даже об учебе не мог думать. Голова не тем была занята. А ты так четко и реалистично мыслишь. Тебе скучно не бывает?
— Нет, — соврала она.
Скучно ей бывало и очень часто. Сидя за своим столом, окружив себя книжками, она пропускала все, каждую прогулку или общий поход в кино. Ее друзья даже не предлагали ей никуда пойти, они знали, что получат отказ.
— Тогда, — парень прокашлялся, — я очень за тебя рад. Это хорошо, когда ты можешь забыть свои мечты и себя в каком-то деле.
— Ты не можешь?
— Никогда не обладал таким даром.
И снова наступило молчание, но не неловкое, а вполне себе заполненное. Каждый из болтающих скрупулезно обдумывал слова своего собеседника, пытаясь выловить оттуда максимально смысла и пользы.
— Знаешь, я тут подумала, тебе не обязательно быть путешественником.
— Это ты за меня решила? – ухмыльнулся парень, но все равно одобрительно кивнул.
Девушка пропустила его замечание мимо ушей.
— Ты можешь стать писателем. Выпустить романа два три, они станут бестселлерами, а затем уже ты сможешь рвануть, куда тебе хочется. Например, в Ирландию. Арендовать дом на берегу холодного серовато-синего моря и состариться там, строча один за другим романы.
Она расплылась в самозабвенной улыбке.
— Мне нравится мое собственное предложение. Кажется, это даже не нормально, — она рассмеялась, тихо и мило.
— Да, оно мне тоже понравилось, — парень нахмурился, словно обдумывая что-то.
Он и действительно никогда не думал, что смог бы что-то написать. Но сейчас, после слов какой-то неизвестной школьницы-реалистки что-то в нем дрогнуло, разрушилось и открыло глаза на собственные неограниченные возможности.
Их разговор прервал низкий прокуренный голос официантки:
— Ребят, два часа ночи, мы закрываемся как бы…
Оба вздрогнули. Он – от резкого голоса, она – от того, как оказывается сейчас поздно.
И действительно, засидевшись, они совсем не заметили, как быстро время пролетело, а солнечные лучи, проникавшие сквозь маленькое окошко, заменились оранжевыми струями света фонаря.
— Тебя проводить? Поздно уже, а что-то мне подсказывает, что именно реалистки ужасно должны боятся шастать по подворотням в темное время суток, — сказал парень, когда они вышли на улицу.
— Да, если можно, — она легко улыбнулась, слегка поёжившись от вечерней влаги в воздухе.
— Знаешь, я тут тоже подумал. Может, тебе не быть реалисткой? Изучая химию и биологию, не обязательно все объяснять ими, не обязательно говорить «Это естественная реакция организма на раздражение». Быть может, иногда тебе стоит просто дать своим мыслям волю, позволить мечтам растекаться по твоему телу теплой волной, просто фантазировать и жить, жить, как все семнадцатилетние девушки.
Она удивленно посмотрела на него.
— Знаешь, а ведь… можно было бы попробовать.
И снова они шли молча, обдумывая то, что произошло вечером, обмозговывая каждое слово разговора, рассматривая новые перспективы, открывшиеся перед ними. Они шли молча, пока девушка не прервала молчание кратким «Ну вот и пришли».
Парень посмотрел на нее, чувствуя, как ему не хотелось терять ее, оставив это все лишь длинным разговором на один вечер.
— Я могу взять твой номер? – смущаясь, как школьник, спросил он.
Девушка какое-то время молчала, а потом кивнула и вытянула из книжки закладку, нацарапав на ней 11 интересующих его цифр, и протянула ему.
— Спасибо. Доброй ночи тебе, — сказал он, слегка прокашлявшись.
— Доброй ночи, — кивнула она и исчезла за тяжелой дверью подъезда.
Дома она еще долго стояла перед окном, смотря в темное небо, просто мечтая, испытывая необычайную легкость в теле и душе.
А парень практически всю ночь слонялся по городу, не находя в себе сил прийти домой и лечь спать. Ему казалось, что в какие-то восемь часов вся его жизнь встала с ног на голову. Он думал, вспоминал, воспроизводил все заново в своей голове, с каждым разом все больше и больше поражаясь каким-то едва заметным мелочам. Ему представилось, что все в его жизни преобразилось, изменилось. И ему казалось, что это еще не конец.