Света

Она вошла в наш класс в середине октября, когда за окнами вовсю бушевала золотая осень. Ее звали Света, и это было не просто имя, а ее суть. Казалось, с ее появлением в классе с потрескавшимся паркетом и запахом мела стало светлее.
Она села на соседнюю парту позади меня, и моя жизнь раскололась на «до» и «после». До – это была серая, хоть и вполне счастливая, школьная рутина. После – каждый день стал квестом на выживание, где главной задачей было не выдать бушующую внутри катавасию.
Я не помню, как мы заговорили в первый раз. Наверное, о каком-то домашнем задании. Но я помню все, что было потом. Как она смеялась, запрокидывая голову, и этот смех был похож на звук разбитого хрусталя – звонкий, чистый, заразительный. Как она в задумчивости накручивала на палец прядь своих каштановых волос. Как щурила свои лучистые, цвета лесного ореха, глаза, когда что-то внимательно рассматривала в учебнике.
Я изобретал тысячи способов быть рядом. «Слушай, а ты не помнишь, что задали по литературе?» – хотя сам отлично помнил. «Можно я списывать буду? У меня ручка не пишет» – и трясущимися руками выводил в тетради каракули, лишь бы продлить эти секунды. Мы готовили вместе проект по биологии, и эти вечера в пустом кабинете стали для меня раем. Пахло пылью и засохшими гербариями, а для меня – счастьем. Мы говорили о делении клетки, а я думал о том, как устроена ее душа, и пытался расшифровать код ее улыбки.
Мир преобразился. Дождь за окном не был грустным – он был романтичным, потому что я представлял, как мы идем под одним зонтом. Я открыл для себя поэзию, потому что только стихами, казалось, можно было описать этот вихрь внутри.
Это была не просто влюбленность. Это было обостренное, почти болезненное восприятие мира. Я помню, как мы всем классом поехали на экскурсию в старый парк. Она отстала от всех, подошла к огромному дубу, обхватила его шершавый ствол и прижалась щекой. Я стоял в стороне, спрятавшись за деревьями, и смотрел на нее. В тот момент она показалась мне не просто девочкой, а дриадой, лесной нимфой, частью этого вечного, прекрасного мира. И мне захотелось стать тем дубом, чтобы она прикасалась ко мне с такой же нежностью.
Я так и не признался ей. Не из-за трусости, хотя ее было предостаточно. А потому что боялся разрушить эту хрустальную конструкцию, которую выстроил вокруг нее. Боялся, что обычное «да» или «нет» разобьет мой идеальный мир на осколки. Наш выпускной прошел под знаком предстоящей разлуки. Мы танцевали один танец. Я помню прикосновение ее руки, легкое, как пух, запах ее духов – смесь яблока и чего-то цветочного, и то, как наше отражение кружилось в темных школьных окнах.
Потом были военное училище, разные города, жизнь, полная своих забот и настоящих, взрослых драм. Но до сих пор, когда я вижу осень, такую же яркую и пронзительную, как тогда, я вспоминаю ее. Вспоминаю не с болью и сожалением, а с тихой, светлой грустью.
Она была моей школьной любовью. Моим личным чудом. Тем самым дуновением ветра, которое не изменило курс корабля моей жизни, но надуло паруса и заставило меня почувствовать, что я жив, что я могу летать. И этот след – светлый, ностальгический, сладкий – остался со мной навсегда. Как засушенный осенний лист между страниц старого учебника – хрупкий, но переживший целую эпоху.