ГАНДХАРВА

«Добровольный союз девушки и мужчины, любострастный (maithunya), происходящий из желания, называется гандхарва. Этот союз неустойчив, не подходит для брахмана и считается соответствующим дхарме кшатрия». (Манавадхармашастра, глава III)

Все имена и события вымышлены, любые совпадения случайны :-)

* * *
Уже в шестнадцать-семнадцать лет Галя Истомина выглядела так, что не только зелёные юнцы, но и зрелые мужчины невольно задерживали взгляд на её великолепно развитой фигуре. Выпускница лучшей гимназии районного городка Ш. одной из околомосковских областей, она была невысокой, плотненькой энергичной шатенкой с выдающимися формами, немаленькой грудью. До поступления в вуз носила длинные волосы. Потом, видимо, устав от ухода за ними, перешла на модные короткие стрижки. Одна из тех девушек, которых трудно отнести определённо к категории «красивая», но которым природа отпустила при рождении повышенную дозу обаяния и женской притягательности.
В её случае природа добавила ещё быстрый практичный ум, высокую обучаемость и карьерные амбиции.
Единственная дочь довольно уже возрастной пары из немногочисленных «элитариев» города Ш., выбившихся в «шишки» в девяностые, дорвавшихся до денег и своей небольшой делянки власти, она не подвела родителей в плане учёбы, закончила школу с медалью, а после стала отличницей и гордостью областного филиала академии правосудия. Деканат и преподаватели прочили ей блестящую карьеру, отправляли в зарубежные стажировки.
Крутая и зажигательная, с живым умным лицом, выразительным взглядом карих глаз, Галина, взрослея, становилась менее импульсивной и своенравной, более конкретной и собранной в достижении задуманного. Не сильно ограничивая себя при этом в простых радостях и удовольствиях.
В двадцать она была не чужда активному образу жизни: немного занималась модным тогда ушу, танцами. И даже участвовала с ровесниками и тренерами одного известного в те годы туристического клуба в коллективных походах на байдарках.
Там-то они и познакомились с Андреем.
Молодой человек, которому в то лето было двадцать два, перешёл на четвёртый курс своего гуманитарного факультета в областном педагогическом вузе (поступил по возрасту на год позднее своих однокурсников). Худой субтильный парень выше среднего роста, вечно странно, если не сказать плохо одетый, он недавно потерял отца и теперь считал каждую десятку в своём кармане. При этом, ценя личную свободу, досуг и литературу, относясь к быту несколько наплевательски, не торопился устраиваться на постоянную работу, а пробавлялся временными «халтурками». Мечтатель-книгочей, он жил «как птица небесная», не заглядывая в будущее далее, чем на полгода. Но когда в компании доброжелательных слушателей он «седлал любимого конька» на темы из литературы или всемирной истории, не было более увлекательного рассказчика.
Не будучи большим любителем турпоходов, он присоединился к тому сплаву по реке Верхней, привлечённый возможностью почти халявной кормёжки в течение целых двух суток. Точнее, его вытащила приятельница – четверокурсница соседнего филфака Машка Вербицкая, с которой они вместе частенько ходили в разные литературные клубы города. Оба «баловались пером», считались в узких кругах местными «гениями» и только друг другу могли доверить чтение черновиков, не опасаясь уничтожающей критики.
Верхняя в том июне уже давно вошла в берега после весенних распутиц. Но течение было довольно сильным. По обе стороны шумели кронами сосновые леса.
Малоопытные и вовсе неопытные участники сплава сразу выявили своё неумение и обозначали реакцию на болтание байдарок возгласами вроде «и куда тебя несёт, зараза»?
Поход по реке сродни танцу. Вода, течение, ветер задают темп, ведут за собой, а удел гребцов – подстраиваться под всё это. Если не гармонично, то хотя бы соблюдая технику безопасности.
Андрей и его напарник по байдарке (Маша была в другой лодке) уже успели несколько раз проклясть своё решение пойти на такое испытание. Попытки грести не самыми сильными руками, привычными к авторучке и клавиатуре, река со злым смехом презирала и отказывалась подчиняться: их лодку крутило и болтало. Немного отстав от основной команды, пару раз застряв в торчащем из воды кустарнике, они умудрились попасть ещё и в неприятный водоворот. Никак не могли причалить к берегу. Сил выбраться не хватало. Вдруг рядом – по свою немаленькую грудь в воде – оказалась та активная харизматичная девушка из соседнего экипажа – смугловатая, кареглазая, с каштановыми волосами – которую Андрей приметил уже в начале маршрута. Да и мудрено было не заметить бойкую молодую фемину в облегающем тёмном неопреновом костюме – многие украдкой оглядывали её выдающиеся округлые «половины», обтянутые неопреном.
Впрочем, дева сейчас напоминала, скорее, сильную и мокрую ундину.
— Парни, вылезайте быстро оба и толкайте её руками к берегу! А то перевернётесь! – и сама схватилась за борт, удерживая каким-то чудом непослушную байдарку. Втроём быстро справились с ситуацией.
Несмотря на холод и воду, Андрея как разрядом пронзила близость сильного, выпукло-упругого тела спасительницы, когда девушка на миг ненамеренно прижалась вплотную во время выталкивания лодки на берег.
Когда все немного отдышались, она немало удивилась тому, что двух новичков посадили в одну байдарку вместо того, чтобы распределить экипажи по принципу «капитан–матрос». И догонять немного ушедшую вперёд группу предложила Андрею в паре с ней, отправив его незадачливого компаньона к более опытному гребцу.
Вытащили байдарку на воду в другом, безопасном, месте. Уверенно уселась на корму, взялась за весло.
– Не замёрз?
Он обалдело, чуть не с приоткрытым ртом смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Невысокая фигуристая ундина, чей намокший неопрен подчёркивал её прелести ещё откровеннее, слегка запрокинула лицо к солнцу и небу и непринуждённо, необидно рассмеялась.

* * *
Переодевшись в сухое, он помогал костровым. Команда, разделившаяся на привале на несколько групп вокруг костров, уже покончила с ужином и разбредалась по палаткам. Невдалеке бренчала гитара.
Весь вечер Андрей глуповато улыбался, отвечал невпопад.
Вербицкая – высокая, чуть выше Андрея, долговязая худощавая девица с претензией на поэтическую утончённость – уже оставила попытки растормошить и разговорить друга, на которого она, скорее всего, имела некоторые виды в этом походе. Вытянув длинные ноги в джинсах, вертя в тонких пальцах ромашку, она с деланым равнодушием незаметно посматривала в сторону группы туристов, где под гитару не самым сильным, но приятным голосом пела та, которая теперь, возможно…
– Неплохо поёт. Только неверно интонирует. В музыкалку в своё время ходила, потом бросила. Но на гитаре играет немного.
– Ты её знаешь?
– Истомку? Учились в одной школе. В разных классах: я была на год старше. Я ведь тоже жила в Ш. до того, как поступать на филологический. Скажем так: я её знаю, а она меня – нет. Она же «золотая молодёжь», вся из себя. Подруги у неё были другие. Те, которые согласны быть в тени, чтобы ими кто-то руководил. А я не из таких. Галка, прикинь, с седьмого класса строила из себя начальницу – создала целую девчоночью фирму «Rose», назначила себя её директором. С печатью, конвертами… А сейчас – юракадемия. Не то что наш пед. Ездила на стажировку в Европу. Простых смертных она обычно не замечает.
– Вот не соглашусь. Сегодня она первая заметила наше с Игорьком бедственное положение. Мы бы перевернулись без неё. Может, кто-то и под водой остался, если бы не сразу вытащили. Кроме неё, собственно, никто не пришёл на помощь. Значит, неравнодушна к людям?
Мари (как он называл свою знакомую) негромко расхохоталась.
– Что смешного-то?
– Прости, так… Заметила случайно, когда ходила к их костру. Когда раздавали ужин, она проявила настоящее неравнодушие к плову и блинчикам – это точно. Взяла добавки того и другого. А! Ещё вспомнила – видела же её в этом месяце на пляже на Оке…
– И что?
– Представляешь – ей только двадцать лет, а у неё уже целлюлит…

* * *
Конечно, в следующие дни они встретились в областном Наупинске.
Их бурный скоротечный роман был основан на той необъяснимой «химии», которая сталкивает в юности людей, не объединённых изначально ни общими интересами и целями, ни кругом общения, ни уровнем достатка, ни сходным статусом. И всё же, несколько недель того лета, которое Андрей потом вспоминал как самое счастливое в своей жизни, и в те несколько серий эпизодических встреч, которые случились потом, им принадлежал весь мир. По Тарковскому, «расступались города, сама ложилась мята им под ноги, и птицам с ними было по дороге, и небо развернулось пред глазами».
Впервые ему удалось «зацепить» яркую видную девушку силой слова и эрудиции. Язык у студента-гуманитария был подвешен неплохо. А что навоображала себе относительно его личностных и других качеств неожиданно «запавшая», слушавшая друга с открытым ртом, Галя – дай бог «нашему брату» быть хотя бы на четверть такими, какой образ выстраивают в своей голове случайно влюбляющиеся в нас молодые женщины.
Семья и друзья Истоминой несколько удивились, когда у их «звёздочки» завёлся очередной молодой человек, никак, по общему мнению, ей не подходивший. Пожав плечами, списали на возраст, в котором всё должно быстро пройти. Всё, однако, оказалось несколько серьёзнее.
Областной город свёл их, двух студентов – вскоре будущих выпускников – дал простор, и приют их первому сильному чувству – несмотря на то, что собственного укромного угла в нём ни у одного из них, в общем-то, пока не было. Он жил в общежитии, она – у бабушки с дедушкой, которые в советских традициях больше всего заботились о том, как бы получше накормить «ребёнка».
Когда Андрей изредка заходил к ним домой и бывал даже приглашаем к столу, дед – глуховатый, с неверными движениями, но ещё бодрящийся старик с палкой – положив полсковороды жареной картошки внучке на тарелку и разделив остальную часть между собой и гостем, ставил перед студентом полбаночки рыбных консервов, а любимой внучке водружал поверх картофеля три горячие котлетки. Галя смеялась, делила свою порцию, перекладывая немалую часть стеснительному другу. Через несколько часов её ждала горка домашних вареников с густой сметаной или половина тушёной курицы с рисом и подливой.
При такой ежедневной опеке девушка, и без того от природы склонная, эндоморфная, начинала поправляться. Иногда со вздохом оглаживала себя сзади. Фотографируясь, втягивала или прикрывала намечающийся животик.
Такое бывало с ней и в предыдущие годы. Время от времени авральными усилиями она сгоняла несколько из огорчавших её пяти-шести килограммов. Потом на каникулах улетала с семьёй куда-нибудь на отдых, снова расслаблялась.

* * *
Специально для него она разучила на шестиструнной гитаре песню Аниты Цой «Влюблёнка», и теперь, сидя «по-турецки» на ковре в соблазнительно обтягивающих её стрейчевых джинсах, не совсем верно воспроизводила голосом мелодию, неуверенно бренча, подражала интонациям Аниты:
«А я в тебя влюблёнка,
А я в тебя влюблёнка
На-на-и, на-ха-и,
Жизнь чертовка.
На-ха-и, на-ха-и,
Мышеловка»…
Ожидала похвал.
При всём влечении к Галине неубиваемый «внутренний критик» доморощенного эстета слегка поморщился от не самого здорового вкуса подруги в её музыкальных предпочтениях.
«Но, в конце концов, это не главное в ней», – отмахнулся его внутренний романтик. Специально же выбрала такой текст: «Мой дом для тебя покину, Пусть горит к чертям огнём».
И что – действительно покинет? Пойдёт за ним на край света?
Как можно искренне похвалил за пение. Гитара была отложена в сторону. Объятия и энергичные поцелуи с проникновением языка.

* * *
Разумеется, одних шатаний по улицам, кафе, скверам, театрам – в полупьяном от любви состоянии – им скоро стало недостаточно. На несколько дней Андрей съездил на «малую родину», в свой посёлок городского типа, продал кое-что из домашнего имущества и стал периодически снимать на сутки-другие у старшего друга-доброхота за символическую плату временно пустующую однокомнатную квартиру.
Среди довольно простой меблировки они провели тем летом и осенью несколько волшебных вечеров и ночей. Пропустим наивные и восторженные платонические пассажи о единении душ и «одной волне», которые мог бы долго рассыпать «внутренний романтик» Андрея. А его же «внутренний прагматик и циник» был приятно удивлён, насколько быстро Галя преодолела первоначальную стыдливую скованность – показную или действительную – и каким горячим оказалось её раскрепощение.
Тот же никогда не дремавший «внутренний мефистофель» в первый раз, когда они разделись, усмехнулся: «А Мари была права: у неё действительно небольшой целлюлит – на широких ягодицах и бёдрах, на животике». Пьянеющий от восторга внутренний романтик отмахнулся: «Ну и что? У Мари груди почти нет, вот и завидует. А тут такое богатство!» – «Так, ничего. Похоже, ей подошёл бы кто-то более атлетического сложения. А главное — более устойчивого финансового положения».
Иногда он восхищённо поднимал её на руки и кружил по комнате. Галя льстила: «А ты довольно силён», но тут же, смеясь, слегка болтала ногами («Ах, пустите меня, пустите! »). Как-то в потоке дифирамбов он мельком спросил, а сколько в ней… Слегка напряглась, покраснела, ответила «почти правдиво»: «Шестьдесят два, ужас, да? » (лихо сбавив себе как минимум полдюжины) – «Самое то, что надо!» – преувеличенно оптимистично воскликнул студент, бережно опуская на кровать свою роскошную пассию.

* * *
Через два года, в июне, им обоим неожиданно стало не до встреч, полузапретных укромных радостей и прогулок. Он поступил в аспирантуру одного из московских вузов и занимался оформлением документов, отсрочкой от службы и устройством в столичной общаге. Она усиленно готовилась к выпускным и ежевечерне сидела над дипломным проектом. Прихлёбывала свежезаваренный чай, не считая, тянулась за разнообразным печеньем, отламывала от шоколадных плиток, ощипывала спелые виноградные грозди.
Разумеется, она блестяще защитилась, получила свой красный диплом, попала на доску почёта. Откружилась в танцах на выпускном вечере в модном, специально приобретённом платье «от кутюр», а в качестве награды полетела со старшей двоюродной сестрой, отдыхать на один из греческих островов в Эгейском море – в отель с All Inclusiv’ом.
Сопровождение молодой свежей девушки старшей родственницей на пляжном отдыхе – лишь иллюзия контроля над ситуацией для самоуспокоения родителей. Между Галей и её кузиной Еленой, старой девой, ловящей свои крайние шансы, быстро был заключён негласный «пакт о ненападении и сотрудничестве». И пока вторая отсыпалась днём после бессонных ночей в клубах, где пыталась завязать новые знакомства, первая шла плавать в море, гулять по набережной, посиживать в таверне и у бассейна.
Сыном собственника отеля был статный, высокий, красивый как молодой Одиссей, парень по имени Георгиос, иногда встававший за кассу и на ресепшн. На Истомину возле бассейна в её купальнике с V-образным вырезом он положил горячий взгляд своих тёмных «маслин» почти сразу. Сначала немного перебрасывались задорными фразами на английском, разучивали отдельные русские или греческие слова.
А потом случилась очередная еженедельная затяжная вечеринка в отеле – с барбекю, морем джин-тоника и коктейлей, с анимационной программой и дискотекой до глубокой ночи. И чем больше было «рецина-пунша» и «узо-лимонада», чем громче и ритмичнее сбивала с ног и уносила музыка, тем слабее был внутренний контроль. И под утро казалось уже само собой разумеющимся, что Георгиос благородно провожает её до номера, поддерживая не совсем твёрдо стоящую на ногах. В номере, разумеется, не оказалось Елены, и ушлый грек, разумеется, не остался снаружи.
Следующие несколько дней прошли под воздействием «бросающей краску в лицо» смеси стыда и сладкой удовлетворённости. Но ничего страшного не случилось, морской пляжный отпуск продолжался своим чередом. Молодая женщина успокоилась и провела оставшиеся дни, как раньше – расслаблялась в субтропической истоме, понемногу поправлялась от усиленного питания и гормонального всплеска, вызванного сменой климата и неожиданным приключением.
В следующем месяце – посвежевшая, загорелая, прыгающая, чтобы натянуть потесневшие светлые брюки – она провела ещё несколько недель у хлебосольных родственников в Краснодарском Крае.
Увидеться с Андреем они смогли только в конце августа – в её недолгий приезд в столицу. Галя заметно пополнела. Жарким московским днём шла она навстречу другу в летнем коротком сарафане, открывающем милые ноги, руки и плечи – выпукло-созревшая, с подросшей грудью, округлыми бёдрами. Ночью немного удивила не только новыми впечатлениями от своего шикарного тела.
Была она теперь не то что зажата – напротив, раскована как никогда – но словно отсутствовала, находясь мыслью где-то ещё в самый неподходящий момент. Было ли это обдумыванием стратегии начала работы в серьёзной организации, куда она собиралась осенью? Или, как подозревал аспирант, летний отдых обогатил его пассию впечатлениями не только пейзажного, но и намного более личного характера? – чужая душа потёмки.
Перед работой она по своему обыкновению «взялась за себя», и когда он в последний раз перед отъездом навестил её в сентябре, в её комнате были разбросаны по ковру женские журналы, открытые на развороте c описанием комплекса упражнений в домашних условиях. В открытой тетради – личном дневнике, забытой на столе, он успел увидеть на странице «1-е сентября» цифру «76» с красным восклицательным знаком. Цифра была зачёркнута, а несколько следующих повторяли «75», «74», «74»… В коридоре стояла изящная дамская «Ласточка» – двухколёсный друг сторонниц здорового образа жизни – благо, погода держалась хорошая для длительных велопрогулок.
Обнимая на автостанции перед отъездом свою двадцатидвухлетнюю цветущую пассию, он подумал мельком, какая всё-таки Галка ладная и притягательная. И при этом молодец, что снова занялась спортом. И ему тоже надо, наконец, всерьёз заняться силовыми упражнениями, если он намерен обеспечивать своей подруге личный комфорт, да и сам его испытывать.
– Не отпускай меня…
– Давай договоримся: встретимся не позднее, чем через два месяца. Я немного обустроюсь и приеду. Обязательно приеду!
Набитый под завязку автобус натужно тронулся с места, и, набирая скорость, повёз новоявленного аспиранта навстречу непонятному.

* * *
Кто-то умный давно заметил, что настоящее разочарование постигает человека дважды: когда он долго не может добиться того, чего страстно желает, и когда, наконец, добивается того, чего страстно желал.
Вместо спокойной работы над диссертацией Андрею приходилось тратить время на утомительную суету. Не затем, чтобы преуспеть, а чтобы для начала выжить в одном из самых дорогих городов мира.
Сперва его грело чувство принадлежности к элитному вузу, были в новинку впечатления от обустройства в комнате-«двушке» приличного общежития, радовали новые знакомства, возвращение домой вечерними иллюминированными проспектами. Но уже через два месяца единственным отчётливым желанием молодого человека по утрам стало укрыться одеялом с головой и поспать, чтобы никто не входил в комнату и не тревожил ещё хотя бы час-другой.
В одном из внешне солидных издательств на Новом Арбате, где он благодушно согласился отработать «испытательный срок», не оформив сразу трудовой договор, ему через полтора месяца указали на дверь, ничего не заплатив. Впоследствии он сам поражался своей наивности, которую можно было объяснить только эйфорией первых недель пребывания в столице. Пришлось срочно устраиваться дежурным администратором в гостиницу своего же универа, что давало маленький, но стабильный заработок, ибо первоначальные деньги были давно истрачены, и каждому соседу в своём блоке он был уже немного должен.
Появились и частные ученики по «наводке» приятеля с другого факультета – молодого, но более практичного. Вместе с тем необходимости собирать материал к будущей диссертации и вести обязательные занятия со студентами никто не отменял. Приходилось раз в неделю ездить в Химки в диссертационный зал «Ленинки» и тратить с трудом зарабатываемые сотни на ксерокопии чужих мыслей из чужих работ. В чопорной тишине читального зала они казались важными и значительными, но потом, внимательнее вникнув в них дома, он понимал, что всё это фигня и «вода», авторы безбожно передирают друг у друга, из устаревших источников, и использовать этот материал можно не более, чем на несколько процентов.
Осенью Андрей съездил «одним днём» на «малую родину» – при этом всплывшая на фоне новых забот мысль о том, что неплохо бы заехать в Наупинск, была отброшена: «Чуть позже. Потом!».
Потом дни понеслись рысью, слились в одну летящую вперёд массу, не давая возможности вздохнуть и распрямиться. Через полгода, словно очнувшись, он ощутил на улице, что пришла весна, и понял, что время нигде не летит так стремительно, как в Москве.
Самым трудным периодом для него стала вторая половина лета. В июне закончились платные занятия со школьниками, которым он помогал готовиться к экзаменам, потом гостевые этажи закрыли на летний ремонт, и для теоретика новейшей истории наступил период жёсткого безденежья.
В детстве, когда он, бывало, воротил нос от супа и котлет, ему приходилось слушать рассказы бабушки о голоде во время войны. Тогда они звучали для него как далёкая притча. Теперь он на собственной шкуре испытал – не голод, конечно, просто недоедание. И пришёл в ужас от того, насколько хрупкими оказались его принципы и гордость перед этим старым как мир, самым заурядным бичом человека.
В августе он дошёл до того, что рано утром, пока немногочисленный не разъехавшийся на каникулы народ в общаге спал, он тихо вставал, надевал самую незаметную и старую одежду и с хозяйственной сумкой последовательно и внимательно обходил лестничные пролёты всех шестнадцати этажей своего корпуса в поисках оставленных пивных бутылок. Собранную противную добычу, вытряхнув из неё последние капли, он, преодолевая брезгливость, ополаскивал из-под крана, не высушив, как следует, нёс в ближайший пункт приёма стеклотары, выстаивал очередь с какими-то алкашами, получал в окошечке на руки несколько десятков рублей и покупал на них полкило самых дешёвых пельменей, полторашку лимонада и, если хватало, банку килек в томате. Через час он уже «пировал» в своей комнате с блаженством, не снившимся никакому Лукуллу. Бывало, что, задумавшись, машинально начинал грызть твёрдые сырые пельмени до закипания воды в кастрюльке. Это были недели, когда он, молодой мужчина выше среднего роста, похудел до шестидесяти килограммов.
Но прозябание не бывает вечным для терпеливого и деятельного. В следующий год жизнь у Андрея, что называется, немного наладилась. Он работал и подрабатывал, опубликовал несколько статей в научных журналах, выступал на конференциях. Диссертация писалась, хотя и «со скрипом».
Окреп он и внешне, не пренебрегая регулярными занятиями на свежем воздухе в спорткомплексе, расположенном сразу за его общежитием в лесопарке – бегал по усыпанным хвоей дорожкам, отжимался от брусьев, подтягивался. Вернул нормальную физическую форму, но продолжал оставаться на первый взгляд несколько субтильным. Чтобы не приобрести преждевременно образ «ботаника», упрямо долго не надевал очки, несмотря на начавшее ухудшаться зрение.
Бытовая и учебная круговерть в сочетании с невысокими заработками не оставляли ему времени для полноценной личной жизни – с неторопливым ухаживанием, постепенным развитием отношений. Но несколько эпизодических коротких встреч с девушками, не исключающих неожиданную, ни к чему не обязывающую близость, основанную на взаимном молодом голоде, всё же, случились.
Казалось бы, суета и новые впечатления должны были стереть из его памяти образ Гали. Но в начале третьего года пребывания в столице, в сентябре, его, словно споткнувшегося на бегу, вдруг пронзила тоска по оставленной в Наупинске подруге.
«Как я мог так надолго пропасть! С ума сошёл, что ли? Закружило, завертело...»
Прежде чем рвануть в родной город, он позвонил их общей знакомой, преподавателю Есауловой, которая когда-то пыталась играть роль покровительницы их нестойкого союза. Татьяна Сергеевна, эмансипированная, модная женщина средних лет, сразу узнала его голос. После нескольких дежурных вопросов и обязательной демонстрации интереса к делам собеседницы он напрямую спросил об Истоминой.
– Галя? Нет, Галя не замужем. Ты приезжай, если хочешь, повидайся с ней… Да не замужем ещё, я же говорю. Вся в работе, серьёзную должность занимает… Я её иногда вижу, она у нас в академии по совместительству на четверть ставки работает… Ну ладно, рада была слышать, Андрюшечка».
Аспирант повесил трубку телефона-автомата (в середине нулевых ещё звонили из таких на первом этаже учреждений) и почувствовал, как что-то отпустило внутри. Галя свободна, и это главное. Остальное неважно. Стала начальницей? Ха, это Галка-то с её несдержанностью и замашками? Ладно – на месте разберёмся.

* * *
В то же сентябрьское ясное воскресное утро в одной прекрасно знакомой ему наупинской квартире напольные весы выдали неодетой хозяйке «86».
Истомина уже два года работала в юридическом департаменте областного министерства имущественных отношений. Хорошее образование, рекомендации и связи дали свои плоды: довольно быстро из главного специалиста она стала заместителем начальника отдела (а по факту уже несколько месяцев исполняла обязанности начотдела – с перспективой дальнейшего утверждения в этой должности).
Аккуратная причёска, спокойное круглеющее лицо с правильными запоминающимися чертами. Работоспособная и жизнелюбивая, она брала не только компетентностью, но и обаянием. Одевалась без вычурности, но со вкусом, красилась умеренно. Эффектность была присуща ей от природы, и без всяких дамских ухищрений заставляла поворачивать ей вслед, когда она проходила, головы всех субъектов, бреющих по утрам подбородок.
Формально Галина занимала более высокую должность, чем большинство из общавшихся с ней ежедневно сослуживцев – как ровесников, так и более возрастных. Но к негласному одобрению многих не впала в снобизм и желание самоутвердиться за чужой счёт. На её здоровой и простой манере общения это никак не сказалось.
Зато стало сказываться в другом.
Ответственная, неплохо оплачиваемая должность предполагала огромное количество сидячей работы, с которой в первые месяцы, пока не освоилась, ей приходилось задерживаться за компьютером после окончания рабочего дня. Или брать домой. О подвижных видах досуга пришлось забыть.
Министерская столовая славилась качественной домашней кухней. Кроме того, несколько буфетов на первом этаже ежедневно продавали разнообразную свежайшую выпечку и сладости, которые брали пакетами к чаю офисные работники независимо от ранга и возраста. Случались и «корпоративы» — застолья, от участия в которых было неудобно отказаться, дабы не отрываться от коллектива. Наконец, новоиспечённая видная начальница не была обделена и приглашениями в рестораны от двух новых поклонников.
Зайдя ненадолго на чай, жуя «вкусняшки» под кружку крепкого гринфилда, Галина шутливо жаловалась в паузах между деловыми темами в дружеском общении с мужским по-преимуществу коллективом департамента: «Ох, парни, поправилась я. Ещё одну, и хватит». Она неизменно получала в ответ не вполне искреннее, но лестное немедленное опровержение.
В конце первого лета после своего трудоустройства она поменяла прежние, по-молодёжному откровенные наряды на более удобные, в конце второго — стала предпочитать просторные блузки и прямые или приталенные платья до колен, более просторные брюки с высокой посадкой. Подчёркивала роскошную грудь, прятала остальное. «Плыла» по коридорам более неспешной, чем раньше, походкой.
Теперь совсем недавно состоялся очередной день рождения, двадцатичетырёхлетие, семейное торжество, отмечание с друзьями…
Пора, пора вспомнить велосипедную езду! Но… как она будет выглядеть? На «Ласточку» не садилась с позапрошлой осени.
Включила «Знаешь ли ты» Максим. Приняла душ, с удовольствием растирая своё ладное полное тело, куда более мягкое чем пару лет назад. За последний год молодая женщина ожирела, пусть и неохотно признавалась себе в этом.
Под утренний крепкий кофе и апельсиновый сок наделала тостов, достала из холодильника несколько упаковок с разнообразными нарезками.
После завтрака, немного поколебавшись, натянула чёрные велосипедки и спортивный топ (день обещал быть тёплым), кроссовки. Придирчиво оглядела себя в зеркале. Большая грудь прекрасна, но остальное… По поясу обросла жиром, животик как на пятом месяце. Можно с такой фигурой выходить в велосипедках?"
Отбросила сомнения, внутренне «прикрикнула на себя». Ей надо хоть немного похудеть.
Вывела за руль в подъезд «Ласточку». На лестничной площадке столкнулась со старшим по подъезду – положительным, семейным автолюбителем дядей Васей, завсегдатаем гаражного вечного ремонта. Шёл куда-то с папкой из кожезаменителя, да так и застыл, пялясь на аппетитно-округлую, большегрудую, с полновесными ягодицами и ногами, девушку в велосипедках.
– Здравствуйте, Василий Михайлович! – с вызывающим смехом в голосе.
Опомнился, промычал что-то приветственное.
Улицы в ещё не опавшей осенней листве легко летели навстречу. Несколько переходов через оживлённые дороги – вот и парк, теперь можно чувствовать себя свободнее.
Сперва она ехала в комфортном для себя темпе. Но вскоре приметила впереди видного, быстро едущего мужчину на спортивном велосипеде – и решила обязательно его догнать.
Вскоре Галина почувствовала, как с непривычки стали уставать ноги, началась одышка. Но с краснеющим лицом, склонясь к рулю, она продолжала что есть сил крутить педали, почти уже пыхтя – пока, наконец, красавец лет тридцати не притормозил на повороте.
– О, здравствуйте, – спокойное ироничное выражение умного лица, серые глаза, спортивная стрижка, дорогой твидовый костюм, ухоженность и подтянутость, – вы тоже любите утренние велопрогулки?
– Обожаю! – преодолевая запыханность, что не сразу получилось, выдохнула Галина, – Движение – жизнь!
– Евгений, – протянул красивую сильную руку несколько старше её по возрасту принц, приглашая в свой достойный мир. Равный её миру, несмотря на замотанность и временно не лучшую форму целеустремлённой принцессы.
Красочный осенний день медленно поворачивался наливным яблоком на мировом дереве. И в этом новом мире на двоих, который предлагал Евгений, должна была быстро истаять память о позабывшем её неудачнике.