Знаки свыше. Георгины

Как-то свекровь перед моим отъездом сунула мне в руку помятую бумажку.
— Почитаешь потом. Дома.
Я не стала ждать, пока приеду домой, а решила посмотреть в электричке, что это за бумажку она мне сунула. Развернула. Крупными буквами, неровными строчками был написан текст, похожий на молитву. Привожу его полностью.
Великий Боже! Дай мне силы
Самой закончить путь земной.
Не быть обузой до могилы,
И, чтоб не мучились со мной.

И не лишай до расставанья
Рассудка здравого, ума,
И, чтобы я за все деянья
Была ответственна сама.

Не дай мне, Бог, лишиться зренья
Не дай и сердцу зачерстветь.
Не дай в отчаянье забвенья
Надежде прежде умереть.

И приписка «Лучшая молитва».

Да, действительно, отличная молитва. Почему она мне её сунула? И почему именно сейчас? Непостижимо! Надо отметить, что между нами всегда были своеобразные отношения. Достаточно тёплые и доверительные. Она ценила моё внимание к ней, мою заботу. Говорила, что я для неё больше сделала, чем родные дочери. Ну, что ж: в этом есть большая доля правды. Только вот жить мы стали с мужем врозь.

Всё дело в перестройке. Мы уехали из воюющего Таджикистана. В доме матери для нашей семьи не было места, и мы купили квартиру неподалёку от Павловска, где жил наш сын с семьёй. Свекровь поставила условие, чтобы мой муж, её сын жил с ней, так как она не ладит с дочерью. Так вот сначала на время, а потом и насовсем остался он жить с мамой, сестрой и зятем. А я осталась одна. Мне было очень трудно, очень тяжело с этим смириться, но… что делать? такая моя судьба!
Свекрови тоже не хватало общения. Сергей бОльшую часть времени был занят работой. Обычно он сидел за столом или компьютером, а она лежала на его кровати и смотрела на него, смотрела, пока не задремлет. Вот и материнское счастье! Разве можно её этого лишить? Нет! Вот я и старалась мириться со своей долей. И, поскольку мне это плохо удавалось, то я частенько приезжала в Лугу: то на праздники, то помочь по хозяйству и по огороду. Свекровь всегда была рада моему приезду. Она жаловалась мне, что «народу в доме много, а людей нету. Словом не с кем перемолвиться». Оно и в самом деле так. О чём ей говорить с внучками и правнучками? Они молодые, у них свои интересы. Ну, а с дочерью и зятем она находилась в натянутых отношениях. Как говорят: «характерами не сошлись». Зато со мной после ужина она могла разговаривать часами: отводить душу.

В основном, она делилась своими переживаниями относительно младшей, любимой дочери. Переживала и за её здоровье, и за её неподвижный образ жизни, который она оправдывала именно нездоровьем. Особенно переживала она смерть своего любимого внука, кстати, тоже Серёжи. Да, жалко его! Совсем молодым умер от рака. И хоть много лет прошло, но боль её не утихала. Вот она и не отпускала от себя сына: он для неё был одновременно и сыном и внуком. И она не хотела даже на короткое время с ним расставаться.
Как-то мы, как всегда сидели на кухне и беседовали.
— Лора, — обратилась она ко мне как-то не совсем обычно. Несколько заговорщицки, я бы сказала. — В последнее время со мной что-то творится. Ты же знаешь меня: я ни в какие приметы не верю. Не подвержена я никаким суевериям. Но не верить себе, своим ощущениям я не могу. А главное — не могу их объяснить.
Она помолчала и продолжала.
— Понимаешь, какое дело. Когда мы приезжаем на могилку Серёжи, я, как всегда, здороваясь с ним, прижимаю руки к памятнику, глажу его. Так было всегда и ничего не происходило. А в последнее время памятник стал реагировать на моё прикосновение. Дрожать. Вибрировать. Ты только не смейся. Я очень серьёзно. Вибрация идёт откуда — то из глубины.
— Может, вам показалось, — перебила я её.
— Нет! Я сначала не придала этому значения, но потом заинтересовалась. Осмотрела всё вокруг. Подумала, что какой–нибудь трактор работает, и вибрация через землю передаётся. Но — выходной! Никакие механизмы работающие я не увидела. То же повторилось и в следующий раз. Я сказала Светке (это жена Серёжи, теперь вдова), что хочу прогуляться, и потихоньку прошлась по всем дорожкам. Ни на одной из них никакого механизма не увидела. Тишина кругом. Стали прощаться с Серёжей, и я опять почувствовала вибрацию. Светка и Маша тоже прикладываются всегда к памятнику. Я наблюдала за ними. Их ничто не смущало. Уж Маша бы точно сказала, если бы почувствовала дрожание в мраморе.

Я твёрдо убедилась, что оттуда исходит вибрация только для меня. А что ты думаешь по этому поводу?
— Я не знаю, что Вам сказать. Не знаю, что и подумать.
— Только я тебя прошу: не говори Серёже. Он, знаешь какой? Наташе скажет. А эта всегда всё знает, и на всё у неё есть ответ. «Это, — скажет, — тебя Серёжа к себе зовёт. Соскучился». Понимаешь сама: мне неприятно это слышать.
— Да, не может быть, чтобы она так сказала!
— Так, так и скажет. Ладно! А знаешь что? Давай вместе съездим к Серёже? Светка не может, занята. Я Сергея попрошу. Скажу, что мне очень надо, очень хочется. Задержишься до завтра?
Я согласилась, и утром мы отправились на кладбище. Серёжа похоронен почти у края кладбища. На вновь осваиваемом участке. Вполне могут здесь работать и бульдозеры и трактора. Кладбище расширяется. Воду отвели и теперь засыпают участок песком. Но, видимо, работы ведутся только по рабочим дням, ибо никаких механизмов мы не увидели. Народу тоже не было. Тишина на кладбище была ну, просто, «кладбищенская». Да, тишина необычная. Деревьев – то еще нет. Даже трава ещё не выросла. Песок, песок кругом. Никакой пичужки! Никакой лягушки. Мёртвое место. Обживётся, конечно, но пока здесь господствует могильная тишина.

Сергей стал подравнивать края могилки, так как песок со временем осыпается, расползается. «Надо бы бортик сделать. — Мама, скажи Светке. – И, вообще, пора уже плиту бетонную установить. Земли завезти, чтобы хоть травка росла».
Свекровь подошла к памятнику, обняла его и прижалась щекой к граниту. Я посмотрела на неё. Она кивком головы дала мне понять, чтобы я тоже подошла поздороваться с Серёжей. Я обняла камень с другой стороны и тоже прижалась щекой. Мне показалось, что на какие то секунды я почувствовала вибрацию. А возможно, мне показалось? Постояв так несколько минут, я отошла. Елена Александровна, стояла как бы оцепенев, и всё слушала, слушала биение камня. Я снова быстро обняла камень и прижалась ухом. И снова мне почудилось, что идёт вибрация, но тут же прекращается.
Сергей сказал, что пора ехать домой, и мы молча направились к машине. За всю дорогу мы со свекровью не проронили ни слова. За ужином разговаривали мало, только по делу. А о чём говорить, если итак всё ясно. Вибрация есть – это точно. И ощущает её только
Елена Александровна. Больше мы к этой теме не возвращались.

Прошло время. Почти год! Сентябрь! 25-го у свекрови день рождения! 91год! Маленькая, худенькая, а какая крепенькая моя свекровь! Я напекла её любимых заварных пирожных, собрала несколько веточек помидоров сорта Черри, которые ей очень понравились, и приехала в Лугу. С самого утра мы с Сергеем готовили различные деликатесы. Я напекла слоёных пирожков с мясом. Это очень долго и кропотливо печь по пять штук в гриле. Народу-то много должно собраться. Серёжа какую-то необыкновенную рыбу сделал. Фаршированную по-еврейски. Ну, там и салатики и салаты. Много всего вкусного. Все собрались к вечеру, после рабочего дня. Как в прежние времена накрыли огромный стол. Настроение было у всех отличное. Свекровь немного грустила оттого, что не было Маши. Но потом общее настроение передалось и ей! Ещё бы – разменяли последнюю десятку. 91 год! До ста осталось совсем немного! Всего 9 годочков! Есть все предпосылки того, что она их преодолеет. Ходит на своих ногах. Даже в огороде копается. Готовит обеды! Читает! Телевизор смотрит! То есть живёт почти полноценной жизнью. Так что, впереди у нас столетний юбилей!
Хорошо посидели, но …пора и честь знать. Пора расходиться. Вышли во двор проводить Ольгу.
— Ой, смотрите какие георгины! Бабушка, это вы вырастили? Вставайте рядышком со своими цветами, я Вас сфотографирую! Темновато немного, но, думаю, что получится фотка!

Да, георгины, действительно замечательные. И ещё в полном цвету, а ведь уже конец сентября. Елена Александровна очень любила цветы и умела их выращивать. Вот и теперь в 91 год она вырастила георгины выше себя ростом. Прощаясь с Ольгой, мы пригласили её на завтра доедать деликатесы. Уф! Мне ещё всю посуду перемывать, а я зверски устала. Спать хочу. Просто нет сил. Вышла на улицу, села на крылечке. Вечер Чудный! Уже звёздочки стали появляться. Завтра будет хорошая погода! Может, оставить всё так? Завтра и помою. Перед завтраком. Нет! Отдохну немного, пойду заниматься делом. Если не сделаю сейчас, всё равно ведь не засну. Возилась долго, так как надо было мыть осторожнее, не шуметь, чтобы не мешать спать всем остальным. Наконец, справилась и потихоньку легла спать.
Утром Наташа, сестра Сергея будит меня. «Господи! Что за человек! Ни с кем не считается. Я ведь только под утро уснула» — подумала я.
— Чего тебе? Я спать в четыре часа легла. Дай чуть поспать!
— Вставай, вставай! Потом доспишь! Иди сюда!
И она вывела меня на улицу. Я стою на крыльце, ничего не понимаю.
— Ну, и чего ты меня разбудила?
— Смотри, смотри! Ничего не видишь? Посмотри на цветы! Ну!
— Господи! Что такое? Что с ними?
— Помёрзли!
— Как помёрзли? Я выходила ночью. Никакого мороза не было. Я с полчаса сидела тут, на крылечке. Звёзды светили. Какой мороз?!
Что бы я ни говорила, как бы не удивлялась и не возмущалась, но факт остаётся фактом. Георгины стояли чёрные, тоскливо наклонив головки. Было ощущение, что это происходит не со мной. Это – не реально. Всего несколько часов назад, георгины были крепкими, весёлыми. И вдруг… чёрные, сморщенные!
— Мама в этом году умрёт, — уверенно и как-то обыденно сказала Наташа.
— Да, что это ты мелешь? Этого года – то уж и не осталось! Умрёт! Как язык повернулся?
— Посмотри на цветы! Это – знак! Знак свыше!
— Дура ты! Извини, конечно. Не ляпни при Сергее, и тем более при матери.
— Ладно! А что с цветами делать?
— Давай срежем, и скажем, что срезали вчера и Ольге отдали букет. Она цветы любит.
— Ну, ладно. Давай так. Не будем заострять на этом внимание. Спросит, где цветы, скажем, что Ольге отдали. Не спросит, ничего говорить не будем.
На том и порешили. Наташа обрезала цветы почти под корень и унесла в свою компостную кучу. А я пошла долеживать до утра: доспать уж не придётся. Вечером пришла Ольга, принесла фотографию. Наташе удалось её перехватить. Рассказали про георгины. Решили: раз бабушка не хватилась цветов, не напоминать ей. Как ни покажется это странным, но она о цветах и не вспомнила, пока не пришло время их выкопать, высушить и заложить в погреб на хранение.
После того дня рождения, она чаще стала жаловаться на головные боли. Сергей постоянно мерил ей давление, которое, как правило, было повышенным. Вызывал врача на дом. Делал ей уколы. Давление на какое-то время спадало, но вскоре появлялось снова. У моей мамы тоже было постоянно высокое давление, и я знаю, как опасно резко снижать его. Я говорила Сергею, что не надо злоупотреблять этими уколами. Я ведь в Луге жила по три месяца, когда искали квартиру, чтобы уехать из Душанбе. У неё всегда было повышенное давление: 160/80. И обходилась таблетками. Если выше, чем 180, то по две таблетки пила. А сейчас организм кидается: то повышенное, то ооочень пониженное давление. Не успевает адаптироваться. Но Сергей меня не слушал.
Свекровь же держалась вполне прилично. Полное самостоятельное обслуживание. Вот и 4-ое декабря – день смерти любимого внука. На улице снег, мороз. Обычно в эти даты поминали его дома: на кладбище не ездили. В этот раз она попросила Сергея отвезти её на кладбище. Приехали туда и Света с Машей. Могилка уже хорошо оформлена. Уложена плита. Установлена другая изгородь. Столик, скамеечка. Всё как положено. Мы с Машей выпили по глоточку водки. Остальные по кружечке горячего чайку и поехали по домам. Я предполагала, что посидим за столом у Маши или у Светы, помянем без спешки. Но…нет, так нет. В Луге помянем. На другой день я уехала в свой Коммунар, где меня ждал мой кот Тишка.
19 –го декабря! Рано утром звонит Сергей и говорит: «мама умерла». Как? Вот это неожиданность! Две недели всего прошло с тех пор, как мы ездили на могилку Серёжи. Быстро собираюсь и еду в Лугу. Боже! Как изменился Сергей! Он постарел на 5, а то и на 10 лет! Снова и снова они с Наташей пересказывали мне последние минуты её жизни. Вот что они говорили:
Поужинали Сергей с мамой нормально. Мама легла спать самостоятельно, как обычно переодевшись в ночную рубашку. Сергей, тоже, как обычно, пошёл к себе что-то чертить. Вдруг Наташа, а она спит очень чутко, почувствовала что-то неладное. Она вошла в комнату матери. Та пыталась встать, но ей не удавалось. Наташа позвала Сергея. Мать попросила посадить её на стул и выставить стул в коридорчик. Как выяснилось, затем, чтобы ей видеть входную дверь. Раздался лай Аяна. Собака лаяла странно: не как на посторонних, а как бы на знакомых, но с какой-то тоской, что ли. Повизгивая. Она, кстати, вжалась в стенку коридора. Наташа посмотрела, засов на дверях в порядке. Никого нет. Вернувшись в комнату, она увидела, как мать устремила взгляд на входную дверь, вытянула вперёд руки, вся напряглась навстречу чему-то или кому-то, и…испустила дух. Она не упала, а сидела какое-то время в такой позе, в позе устремившейся вперёд к кому-то. Наташа сразу решила, что это мать увидела Серёжу и потянулась к нему. Сергей поддержал эту её мысль. Было похоже на то. А другого объяснения случившемуся, не найти.
Дальше Сергей всё делал как автомат, под начальством Наташи. Они переложили маму на кровать, Наташа прикрыла ей глаза. Достали чистую простыню, обмыли маму, переодели и стали ждать утра. Потом – скорая, милиция, перевозка. Маму увезли в морг, и Сергей позвонил мне: одному оставаться в доме было невмоготу. Наташа бегала по конторам, оформляя различные справки. На похороны при всей своей любви и уважении к бабушке Лене, Света не приехала. Настолько сильны были неприязненные чувства к «Рыбаковым», как называла она семейство Наташи. Какая – то очень и очень уж чёрная кошка пробежала между ними. Но Света требовала, чтобы был куплен для бабушки самый лучший, самый красивый и самый дорогой гроб. Деньги она даст. Сергей с Наташей долго выбирали гроб. Самый красивый и дорогой оказался и самым большим. Кое-как они выбрали блестящий лакированный гроб с нарезными позолоченными украшениями. Самый маленький из этой категории. Мне было больно смотреть на полупустой гроб, где скромно покоилось на дополнительном матрасике миниатюрное тельце свекрови. Она совершенно утонула в этом сверкающем саркофаге. Несовместимость восприятия.
Утром в день похорон привезли Машу. Та, как вошла на террасу, где стоял гроб, начала вопить, причитать.
— Уймись! – прикрикнула на неё Наташа. — Что ты рвёшь душу? Лучше приехала бы вчера да помогла нам.
Маша притихла. Ну, все собрались. Приехал и наш сын с женой. Погрузились на автобус и поехали в Голубково. В церкви, где когда-то служил свёкор, отец Михаил, прошло отпевание матушки Елены. Похоронили её в той же могиле, где лежал отец Михаил. Вскрытие могилы всех удивило. Прошло много времени с похорон батюшки, а именно 21 год, а гроб сохранил свой первозданный вид. Никакой чревоточинки, никакого намёка на гниение. Совершенно свежий гроб. Казалось, что и тело отца Михаила не подверглось тлению. А может, так и было! Зато гроб отца Михаила выглядел таким маленьким, таким беззащитным перед опусканием на него бабушкиного монстра, что было даже страшновато. Я непроизвольно прислушивалась, не трещит ли раздавленный этой махиной дедушкин гробик. Но, всё обошлось. Что же! Вечная память, вечный покой! Она его заслужила в полной мере.
А я храню её замусоленную бумажку с молитвой. Конечно, я её перепечатала и почти выучила. И, чем больше я в неё вчитываюсь, тем более глубокий смысл в ней нахожу. А ведь свекровь была женой священника и знала все молитвы. Но именно этой, не церковной, она отдала предпочтение. Почему она отдала её мне, а не дочери и не внучатной невестке? Почему мне?


.