В чаще леса

День мерк и солнце опускалось за деревья. Вступал в свои права свежий летний вечер. Ванька стоял на зеленой густой траве и беспомощно оглядывался вокруг — он заблудился. Вокруг не было ни души. Это он знал точно, как знал, что призывы о помощи не будут услышаны. И все же ему хотелось кричать, а еще — заплакать. Зря, зря он не послушал бабулю и побежал один гулять в лес! Что же теперь делать? Ваня вытер выступившие на глазах предательские слезы побрел вперед, туда, где, как ему казалось, должна была стоять деревня. Он так не хотел уезжать в нее из города, а сейчас бы все отдал, чтобы в нее вернуться. И пусть бабушка ругается, что долго не показывался на глаза, лишь бы выбраться!

Когда совсем стемнело, Ванька отчаялся, сел прямо на землю и чуть не завыл. Страх за свою судьбу, незнакомый доселе, обжигал нутро. Ему всего-то стукнуло десять, неужто так и потеряется в дурацком лесу, и больше никогда не увидит маму, папу и брата, и бабулю?!

— Что ты ревешь? — Ванька вскинул голову и даже рот приоткрыл от удивления. Над ним стоял мальчишка, его, верно, ровесник, худой, с растрепанными волосами, и глядел, глядел как-то презрительно.

Ванька вытер слезы кулаком и поднялся.

— Да я не реву, — смущенно сказал он. — Я это… Просто… Ну…

— Потерялся? — мальчишка усмехнулся. — Заблукал в моем лесочке, да?

В “моем”, ишь ты.

— Лес-то, вообще-то, ничейный. Он для всех!

— Это иные — для всех. А этот вот — мой. Потому и тропок не сыщешь без меня, потому ты и заблукал, — мальчишка глядел как-то… Ванька все не мог слово подобрать. Пронзительно, как будто в самую душу, вглубь, так вглубь, что и сам Ванька туда не заглядывал, а этот вот —заглянул. Пугало это немного, настораживало. А потом вдруг улыбнулся, широко, весело, и все плохое сразу растерял. Ванька не удержался, улыбнулся в ответ.

— Идем, — мальчишка протянул ему руку, сжал поданную ладонь и повел за собой, уверенно, так, что Ванька сразу и поверил — хорошо он знает лес.

Разговорились. У мальчишки имя чудное оказалось, не русское какое-то — Фаллен. Он, как выяснилось, в лесу этом и жил. Ванька не знал, как это — жить в лесу, это ж хуже, чем в деревне: ни водопровода, ни газа, как дома, на плите, где мама есть готовила, ни печки даже, как у бабули. И людей вокруг нет, ни взрослых, которые все знают, ни других ребят. Как же это?.. А Фаллен только засмеялся, когда Ванька это все озвучил. И рассказал, что ребят, конечно, нету, зато много другого люда, волшебного. Русалки, сказал, в реке неподалеку живут, на опушке (с другой стороны леса, наверное, на той опушке, что Ванька знал, никакой реки не текло), и леший (он-то и путает, бережет лес), и дивы, его, Фаллена, прислужники, помощники мелкие, няньки. И еще, и еще, и еще. Фаллен все перечислял, говорил, а Ванька понять не мог, шутит ли тот, привирает или правда во все это верит. Взрослые говорили, что никакого волшебства в помине нет, не существует никаких леших или русалок. Бабуля, правда, верила в домового и вечно то конфетку, то блюдце молока ему ставила, но это потому что она старенькая, а у стареньких, как мама говорила, свои причуды. Но Ванька-то стареньким не был, чтобы верить во все это. Он и не верил. Даже знал уже, что Дед Мороз, который приходил к нему каждый год — это переодетый папа, но, конечно, папе не говорил, что догадался — не хотел расстраивать. Фаллен на это только снова засмеялся, зубами белыми сверкнул.

— Человечий народ, — сказал, — неверующий. Все ищут люди истину в науке, да сыскать не могут, и не сыщут вовек. Тут у меня — истина, и она в том, что миры многогранны, и их — превеликое множество, и ты в одном из них оказался. Судьба тебя сюда привела, Ваня, а ты мне про Деда Мороза, дитя.

Ванька обиделся. Какое он Фаллену дитя, сам он дите еще. Но ответить не успел, потому что вдруг понял, что хорошо видит, потому что вокруг больше нет кромешной, пугающей тьмы. Ваня огляделся и даже рот разинул. Все вокруг, и траву, и деревья, усыпали крохотные огоньки светлячков. Они мерцали, яркие, таинственные, безумно красивые, образовавшие из своего волшебного света коридор. Ванька никогда такого не видел. А Фаллен снова взял его ладонь и повел за собой по этому коридору, только (Ванька почему-то не сомневался в этом) не к опушке, а вглубь, в самую чащу.

— Куда мы идем? — у Ванька вдруг сердце защемило от предчувствия чего-то… Ванька и сам понять не мог — чего.

— Домой идем. Ко мне. И к тебе. Лес тебя взял, теперь это будет и твой дом.

Ванька даже остановился и руку вырвал.

— Что значит — лес меня взял? Не может лес никого брать!

— Этот — может.

— Если знаешь, куда идти, то выведи меня, пожалуйста, к деревне, я к бабушке назад хочу, уже поздно, мне домой надо!

— Сказал же, — в голосе Фаллена проскользнуло раздражение, — дома ты. Смирись. Идем со мной. Ты теперь тут жить станешь. Будем вместе беречь лес.

— Не хочу я твой лес! Я домой хочу! Не будешь помогать?

Фаллен языком цокнул.

— Не выйти нам к деревне, нет ее. Понять не хочешь. Тут твой дом будет. Никаких взрослых твоих, которые — я знаю — диктуют, что тебе делать. Тут свобода. Волшебство. Не нравится тебе разве волшебство?

Ванька попятился. Он раньше никогда не видел таких детей. Таких… таких… взрослых? Фаллен говорил не как ровесник, не как ребенок. Ваньке вдруг стало жутко. Он развернулся и побежал прочь.

— Стой! — услышал злой голос Фаллена, припустил быстрее, да споткнулся и полетел вперед, только руки выставить упал, а потом все померкло, потемнело вокруг. Ванька вскочил, оглянулся, но вокруг легла непроглядная темень. Светлячки больше не светили. А далеко, среди деревьев, мерцали другие огни, огни фонарей и люди, держащие их, звали Ваньку по-имени. Ванька узнал бабушкин голос и бросился на огни. ***

Бабуля, помнится, так перепугалась, что даже ругать внука у нее сил не нашлось. Ваня вырос давно, а все стыдился, что тогда, восемнадцать лет назад, чуть до инфаркта ее, бедную, не довел своей выходкой. Его россказням про мальчика, живущего в чаще леса, конечно же никто не поверил. Прочесали на всякий случай лес, а потом решили, что ребенку со страху померещилось. Ваня и сам в это поверил со временем. Ну какой, скажите на милость, волшебный мальчик, живущий в лесу со всякой нечистью в компании? Что за бред торчка вообще. Конечно, по первости Фаллен Ване все время снился. Снился злой, обиженный чуть не до слез, снова злой. То ругался, то просил, звал его, Ваньку, назад в лес. Ванька родителям не говорил, боялся, что решат, будто он ненормальный. Гнал от себя все мысли о Фаллене и о своих снах, запрещал себе гадать, представлять, что было бы, останься он тогда в лесу, а когда Фаллен вовсе стал мерещиться, в толпе на улице, в школе, даже дома, пропадая от прямого взгляда, взрослея вместе с Ванькой, из ребенка превращаясь в подростка. Ванька сон потерял. Лежал ночами, боясь сомкнуть глаза и врал, врал себе, что нет ничего. Никакого Фаллена. Нет. И леса нет. И тянущего назад, туда, к светлячкам, чувства — тоже нет. Нет мыслей, что сбежать было вовсе не самой лучшей идеей. И Фаллен, будто в ответ на это самоубеждение, стал мерещиться все реже и реже, наконец покинув Ванины сны. Теперь, в свои 28, Ваня почти что и забыл о нем. Заставил себя забыть. ***

Трасса легла под колеса, ровная и прямая. Ваня ехал с открытым окном, подпевал легкой, играющей по радио песне. Настроение — отличное, рядом на сидении — сумка с камерой, с коей в обнимку и пройдут выходные. Ваня в этот маленький городок давно хотел выехать и поснимать от души прелесть, которую в большом городе и не сыщешь.

Впереди, на обочине, маячила фигура. Одна-одинешенька, ни машины заглохшей, ни даже велосипеда какого. Интересно. Кого это так занесло на середину трассы и долго ли он по ней шагал? Ваня начал скорость сбрасывать. Подкинет до города, жалко, что ли.

— Спасибо, друг, — сказал парень, открыв дверь, Ваня поглядел на него и похолодел. Этот взгляд он бы ни с чьим не спутал, никогда, ни за что. Худой, растрепанные волосы, только вот бородка прибавилась, а глаза те же — черные, глубокие, глядящие прямо в душу.

— Не бойся, не съем я тебя, — сказал Фаллен, когда Ваня судурожно вцепился в руль, не найдя в себе сил газануть прямо так, с открытой дверью.

— Нет тебя, — скороговоркой проговорил он, — нет, нет, нет. Нет тебя. Убирайся!

— Чего кричишь? Есть я, вот он. Перед тобой стою. Гнал ты меня, гнал, еле отыскал тебя в мире людском. Сложный он у вас. Злой.

Ваня глядеть не хотел, все норовил взгляд отвести, но Фаллен держал его, притягивал, не отпускал.

— Отстань, — простонал Ваня. — Пожалуйста, исчезни.

— Не могу, — грустно сказал Фаллен и сел рядом, положил сумку с камерой себе на колени. — Если б и хотел — не могу. Лес тебя выбрал, ты — его. Не мое это решение. Судьба такая. Я тебя звал, звал, думал, ты услышишь и придешь, а ты не пришел.

— Почему, почему я должен был прийти?!

— Я ж сказал, Ваня, лес выбрал. Он же не простой, как ты не понял? Волшебный лес, не как ваши. Его не рубят, не используют, он — дом для меня и всего моего народца. Лес-то не простой, Ваня, стоит он на границе миров, как пристанище для тех, кому в мирах места не нашлось. Как тебе. Как мне.

У Вани горло сдавило. Он будто в бездну летел, такое сделалось ощущение.

— У меня есть место. И есть семья.

— И тебе никогда не хотелось к нам?

Хотелось. Так хотелось, что зубы скрипели, так хотелось, что опостылела жизнь и разбавлять ее приходилось таблетками и алкоголем, чтобы не думать, что выбор оказался неверным.

— Я тебя силком не тяну, Ваня, — Фаллен улыбался, печальный. — Не ребенок я уже, понимаю, что семья у тебя, друзья, что привязан ты намертво. Я только поговорить пришел. Потому как, не мой выбор и не твой. Судьба – иначе бы ты к нам не попал. Но лес, почему-то, хочет, чтобы ты сам с этим согласился. Потому и отпустил тебя тогда так легко, не то, что меня…

Фаллен вышел из машины, аккуратно положил сумку с камерой на место. Наклонился, чтобы видеть Ванино лицо и сказал напоследок:

— Ты, Ваня, знаешь, где меня найти.

И пошел по трассе прочь. Пока Фаллен не скрылся за поворотом, Ваня глядел ему вслед.

Да. Конечно. Он знал.