Глава 18. "Статуя Иисуса, или жестокая несправедливость". (Глава 19)

День близился к завершению, когда Виктор, Павел, Светлана, Ксения и Анатолий стояли за церковью на небольшой поляне. Мужчины наломали веток и сложили их в большой прямоугольник высотой в метр. В центр положили тело монахини. Светлана нашла факел и бумагу в церкви. Решено было сжечь тело, чтобы она вдруг тоже не ожила. Закатное солнце освещало лица, живые, но ничего не выражавшие. Дул сильный ветер.
— Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь молодую девушку, — Виктор стоял в центре круга, образованного ими вокруг тела монахини, и смотрел каждому в глаза. — Мы не знали ее, но один из нас смог спасти ей жизнь. В том мире такие вещи не забывают, Паша.
Уткин кивнул, протирая глаза.
— Обещаете ли вы отомстить за смерть этой невинной девушки, других монахинь и дочери Светланы?
По очереди все кивнули.
— И я обещаю тоже. Сестра Вера, так она нам представилась, помогла нам в нашем деле, за что мы будем ее благодарить. Своим поступком она спасла не только наши жизни, но и, возможно, жизни многих других. Теперь мы знаем, что написано в книге и попробуем остановить злодеев. А эту девушку мы отпускаем с миром. Господь еще с нами.
С этими словами Виктор Снегирёв поднес зажженный факел к веткам и бумаге. Пламя охватило их, и, глядя на него, Светлана слышала крик своей дочери. Эти надрывные речи, плач. Она отвернулась не в силах больше смотреть на огонь. Виктор понял это и сказал:
— Можем зайти внутрь, здесь слишком холодно.
Действительно, приближалась ночь, а с ней и осенний холод. Паша подошел к Виктору и сказал:
— Нам осталось узнать, как убили монашек и как они восстали из мертвых.
— Из книги нам этого уже не узнать, Паша.
Анатолий и Ксения тоже догнали их. Девушке было немного лучше, но бледность с ее лица так и не сходила. «Возможно, она не доживет до первого снега», — подумалось детективу, но он старался отбросить эти печальные мысли.
— Ксения, вы сотрудник полиции и мой напарник. Я рад, что вы не оказались предателем, поэтому эту книгу я отдаю вам.
Она посмотрела на маленькую книгу, которую недавно нашла в люке.
— Х… хорошо.
Ростова протянула тощую и бледную руку и взяла книгу, затем положила в карман и сказала Анатолию:
— Я смогу дойти сама, спасибо.
Он отпустил ее руку, и она медленными неуверенными шагами прошла внутрь церкви. Последние лучи солнца осветили горящие ветки и скрылись за горизонтом. Огонь горел до самой полуночи.

От холодных стен эхом отражались тихие размеренные шаги Уткина, ходившего по зале взад и вперед. Он склонил голову и уже чувствовал, как затекает от этого шея, но он не мог показывать окружающим своего лица: в серых глазах у Павла стояли слезы, и он изо всех сил пытался сдерживать себя, чтобы по-настоящему не заплакать. Почему такие добрые, красивые и милосердные люди, как сестра Вера, должны вот в таких мучениях умирать? Почему их тела должны гореть в ярком огне смерти, в то время как люди, действительно этого заслуживающие, продолжают жить и радоваться всем прелестям существования?
Виктор сидел на последней скамейке зала, прямо рядом с выходом, специально, чтобы дышать ночным свежим воздухом. Отчего-то у него кружилась голова, и ему казалось, что он не может дышать. На плечо ему облокотилась усталая Ростова, и он телом ощущал ее мерное, спокойное дыхание. От ее волос все еще пахло какими-то сладкими духами, и Виктор обнял ее за плечи, чтобы согреть. Лисичкина закашлялась и запахнулась в потрепанное грязное пальто, усевшись на первую скамейку в длинном ряду посреди зала, устремив взгляд прямо на статую Иисуса, изображавшую его в полный рост. Морозный ночной воздух пробирал до костей, и она подняла ноги на лавку, на которой сидела рядом с Анатолием, который нервно кусал ногти на ледяных руках.
— Поедем домой, — тихо сказала женщина и почувствовала, как горло все еще болит. Голос сипел, как у заядлой курильщицы, и она кашлянула еще раз.
— Правда, поехали. Почему мы вообще здесь сидим? — Ростова, согреваемая руками Виктора, выпуталась из его объятий и посмотрела ему в глаза. В сумерках они казались черными, совсем бездонными, ей почему-то стало жутко и девушка отвернулась, наблюдая за нервничающим Павлом.
— Я бы с радостью, но, во-первых, батарея на моем телефоне полностью разрядилась: у меня ведь совсем не было возможности поставить его на зарядку, — начал объяснять Снегирёв, — а во-вторых, денег у меня тоже больше нет. Мы все потратили на предыдущие поездки, а мою машину взять почему-то не додумались.
Светлана раздраженно поерзала на холодной скамейке.
— И правда, мы совсем об этом не подумали. И что теперь делать?
— Ничего. Ждать утра. Отдохнем здесь и пойдем пешком в Ярославль.
— А ты уверен, что нам здесь ничего не угрожает? — тихо спросила Ростова у Виктора, так, чтобы никто другой не услышал: она не хотела, чтобы остальные думали, что она боится. Иначе какой из нее полицейский? Он посмотрел на нее сверху вниз и прижал к себе, поцеловав в волосы. Ростова смутилась и раскраснелась, но в темноте церкви этого никто не заметил.
— Не волнуйся. Я смогу тебя защитить.

Виктор и Ксения заснули в объятиях друг друга, Павел спал один в центре длинного ряда, Анатолий дремал рядом с Светланой, и лишь она одна не могла сомкнуть глаз. Этот огонь снова заставил ее вспомнить о том, что произошло всего сутки назад. Казалось бы, она итак должна об этом помнить, но Виктор переубедил ее и заставил думать лишь о мести. Теперь она снова вспомнила эту ночь. Вокруг темнота, голос Виктора, и огонь по прямой линии пошел прямо к амбару. Затем для нее наступил ад. Что может быть хуже смерти своих детей? Особенно, когда ты не можешь ничего сделать.
Она встала со скамьи, подошла к статуе Иисуса и села на колени. Пламя свечи около статуи чуть колыхнулось от ее движений.
— Господь, за что ты посылаешь мне эти беды? — прошептала она.
Светлана посмотрела прямо ему в глаза.
— Я же не сделала ничего плохого. Я любила свою семью и делала все, чтобы им было хорошо. Почему же я так страдаю?
Она помолчала, затем сказала:
— Это все из-за кошки, да? Это потому что я ее не полюбила, из-за этого все беды?
Кто-то коснулся ее плеча, и она вздрогнула. Это был Виктор.
— Я вижу, вам не спится…
Она посмотрела на последнюю лавку, где лежала одинокая Ростова.
— Вы можете рассказать мне абсолютно все. Завтра мы можем умереть и это останется не сказанным.
Она посмотрела на него полными слез глазами.
— Я не могу, Виктор, — сказала она.
— Нет! Вы должны! Вашу дочь убили, они и хотят, чтобы вы опустили руки и закончили с этим. Они хотят, чтобы мы им не мешали.
— Да пусть делают, что хотят, мне уже нет до этого дела…
— Почему?
— Сейчас я снова слышала дочь. Я видела, как она звала меня, а я просто стояла и не могла ничего сделать…
Он сел к ней поближе и чуть приобнял.
— Послушайте, это не может быть концом вашей жизни, нужно бороться!
— Я не думала, что вступлю в эту опасную игру и проиграю…
— Вы не проиграли.
— Я потеряла все, Виктор. Даже чертову кошку!
Виктор помолчал, затем произнес:
— Зачем вы тут?
— Что?
— Зачем вы вступили в эту игру?
Она вытерла слезы. Сейчас она расскажет ему обо всем, и он подумает, что она очередная женщина России с печальной историей.
— Расскажите. Повторю: завтра мы можем умереть.
— Я здесь из-за мужа, — начала она. Ей было больно не то что говорить об этом, а даже просто вспоминать. — Несколько лет назад его убили в церкви в Ярославле, он был там с другом-священником. Их убили обоих. Я подумала, что снова смерть коснулась церкви, когда услышала, как доктор Привалин предлагал работу, и согласилась, потому что это могли оказаться те же люди, которые убили моего мужа. Я хотела отомстить…
— Вы отомстите!
— Теперь они отняли у меня еще и дочь, — сказала она, будто не слышала его. — У меня больше нет никого, так зачем мне теперь мстить, жить?
— Ради их памяти, Светлана. Все мы смертны, но живем в памяти других, и эта жизнь может быть вечной, если о вас будут помнить. Помнить о вас, как о хорошем человеке. Так помните же своего мужа, свою дочь, тогда они будут жить с вами вместе. Они бы хотели, чтобы вы остались живы, жили ради них. Отомстили за них.
Слезы из ее глаз больше не шли, и Виктор понял, что ее нужно оставить одну. Она примет его слова и не опустит руки, но ей нужно время. Он встал и пошел к Ростовой, которая сладко спала, несмотря на свою боль.
Светлана посидела еще некоторое время перед статуей, затем почувствовала сильный удар в голову, и тьма поглотила ее.

Необычно яркое солнце сквозь витражные стекла пыльных окон пробивалось в маленький холодный зал церкви, и Виктор, зажмурившись, закрыл глаза рукой. Сначала он даже не вспомнил, где он, и что вообще происходит. Потом резко вздрогнул и поднялся с лавки, отчего голова у него закружилась, а в глазах внезапно потемнело. Он пошарил рукой около себя. Пустота. Конечно, нельзя было засыпать всем сразу, надо было оставлять дежурного! Темная пелена спала с глаз, и теперь Снегирёв увидел, что Светлана, раскинув руки и свернувшись калачиком на правом боку, лежит около статуи Иисуса Христа, повернутая к нему лицом, а ноги Уткина сползают со скамьи напротив. Виктор почувствовал, как бешено у него колотится сейчас сердце. Он порывисто встал и быстрыми шагами направился к Светлане.
— Черт возьми, почему, почему это происходит каждый раз?! — Он, злясь на самого себя, ругался и ненавидящим взглядом посмотрел в безжизненные и равнодушные глаза Иисуса Христа, в беспомощности простирающего руки в пустоту церкви. — И кто ты после этого?!
Лисичкина не шевелилась и не просыпалась от звука приближающихся шагов, и Виктор заметил, что на ее светлых волосах засохла тонкая струйка крови. Он быстро перевернул ее на спину и всмотрелся в лицо. Бледное, но не как у трупа. Кожа холодная, почти ледяная, а губы потрескались и совсем засохли. Снегирёв легонько похлопал ее по щекам, и Светлана нахмурилась. Виктор почувствовал, как у него отлегло от сердца.
— Вставай, вставай! Черт возьми, — рывком поднявшись с пола, он подошел к все еще спящему Уткину. — И ты вставай, слышишь?
Павел вздрогнул и сел на скамье для молитв. В его заспанных серых глазах читались тревога и непонимание. Он оглянулся и, не заметив лежащей на полу Светланы, охрипшим после усталого сна голосом растерянно спросил, беспомощно глядя Виктору в глаза:
— А где все?
— Ростовой и этого амбала нет. Что даже как-то неудивительно. Я выйду на улицу. Помоги Светлане прийти в себя, ее оглушили ударом по голове. Она даже не смогла понять, что происходит. Метко бьет, сволочь.
Снегирёв, стиснув зубы, почувствовал, как в нем разгорается настоящая ярость. Сколько можно? Он сжал руки в кулаки и услышал, как хрустнули костяшки пальцев. Уткину страшно было смотреть в глаза напарника, помутневшие от гнева: это было по-настоящему жутко.
Виктор быстрым шагом вышел на улицу. Туч больше не было, но небо все так же оставалось каким-то серовато-белым, почти бесцветным. Вокруг церкви расстилался туман, как и прошлым утром, и где-то вдали слышалось тихое пение одинокой маленькой птицы. Травы мирно шелестели и шуршали, склоняясь под дуновением слабенького ветерка, а влажная холодная земля еще хранила на себе следы чьих-то больших ботинок. Виктор проследовал по ним, но на дороге те совсем терялись и больше нигде не появлялись. Снегирёв посмотрел на небо и зажмурился.
— И зачем ты это делаешь? — шепотом спросил он и, развернувшись и понурив голову, ушел обратно в церковь.