Байка

Резкий порыв ветра всколыхнул висящее пальто, свалил две шляпы с полки, начал трепать салфетки, предусмотрительно придавленные стаканом, залил водой порог и внес короткую, ровно на тот момент, пока визитер не закрыл дверь, борясь с ветром, неразбериху в тишину портового кабака.

Несмотря на всеобщее внимание двух с половиной пар глаз, он не спеша вытер ноги о то, что должно представлять собой коврик, повесил мокрую тяжелую куртку, поднял шляпы, обвел зал взглядом и, найдя камин, быстро зашагал к нему.

— Мне плед и бурбон. Доброго всем вечера, — бросил визитер тому, кто был хозяином в подобном заведении, без желания выяснять кто это из присутствующих.

Крепкий, но низкий мужчина, одетый в рубашку с закатанными рукавами и кожаный жилет, и на левой руке которого виднелась выцветшая татуировка якоря, хмыкнул и ушел в комнату за стойкой.

Дойдя быстрым шагом до камина, гость сел в кресло и кивнул старику, сидящему в кресле напротив.

На старике был бушлат старого образца, явно относивший владельца к высшим чинам адмиралтейства. Величия добавляла великолепная осанка, а угрюмости — левый глаз, который смотрел через повязку — грустное свидетельство былых сражений.

Старик молча кивнул в ответ.

В этот момент к гостю подошел хозяин, дал плед, поставил бутылку медового бурбона вместе со стаканом на столик возле кресла и вернулся к себе за стойку, чтобы возобновить подсчет прибыли, заполнение отчета для казначейства и прочие скучные хозяйские дела. После этого в таверне установилась тишина и атмосфера спокойствия, нарушаемая лишь попытками капель дождя пробиться через окна.

Гость набросил на себя плед, сделал глоток прямо из бутылки и, наконец, согревшись, произнес:

— Редкая буря, а?

— Владыки волн, полагаю, сегодня совсем без настроения, не так ли? — раздался неуверенный молодой голос и гость обернулся.

Голос принадлежал молодому парню в костюме-тройке.

Слишком молодое лицо и слишком старый костюм.

Он медленно подошел ближе и встал сбоку от кресла гостя.
Небрежная походка, акцент и внешний вид выдавали из него денди, щегла и завсегдатая злачных улиц, но матовые зрачки и огонек в глазах (иногда буквальный) ясно твердили о его успехах в сотрудничестве с силами эмпирея.

— Что же вы делали в такой буре, могу поинтересоваться?

Ответом на это стало лишь невнятное ворчание.

— Не поймите мою бестактность, — щегол сделал шаг назад и приложил руку к сердцу, — но это заведение находится в порту, — он сделал еще шаг назад и обвел рукой помещение, — и из-за данного топографического свойства оно обслуживает, вот те на, моряков! Но вы здесь один, — он посмотрел в сторону окна, — да и кораблей здесь нет, во всяком случае, целых, а выходить из дома в такую погоду, чтобы выпить… — он закачал головой и зацокал, — но я заговорился, где же мои манеры. Если вы хотите чтобы я прекратил, только попро…

— Да, — гаркнул гость, — просто сядь и закрой рот! — прорычал он, не отрывая взгляда от огня.

— Как будет угодно. Кстати, замечательный выбор. Медовый бурбон. Последний раз я его пробовал на Востоке, пока кто-то, — он посмотрел на старика, — не объявил им войну. Редкая вещь, да. Очень даже. — Закончил он и вернулся за свой столик, на котором лежала толстая и, скорее всего, пыльная книга.

— Суровое сегодня море — обратился гость к старику, подобрев от тепла внутри и снаружи.

— Просто безумное, — ответил старик и сделал паузу, — давно я такого не видел.

— В вашем случае, «давно» — это очень большой срок, — гость поправил одеяло.

Старик улыбнулся и вздохнул.

— Могу я задать вопрос? — гость указал на несколько тонких отверстий на бушлате, — это же медали, да?

— Верно, — старик посмотрел на отверстия, будто первый раз их увидел, — а у вас острый глаз.

— Давно вы ушли?

— Ох. Сразу после нашей победы возле Селькирка. Вы ведь помните это?

— Смутно. Ребенком я часто наблюдал за погрузкой кораблей, участвующих в этой компании, — гость с улыбкой посмотрел на старика, — можно сказать, что из-за этого я и пошел в моряки.

— Приятно слышать. Да, республика была тогда на подъеме. Мы отвоевали наши широты и на волне успехов были готовы дать ответный удар. Но именно тогда я и ушел. Давая присягу защищать идеалы республики, я испытывал боль при виде того, как они уничтожаются изнутри. Вы позволите? — Старик указал на чистый стакан.

— Разумеется, — гость наполнил его до половины и передал старику. Тот сделал глоток, поставил стакан обратно и продолжил:

— Мы начали терять нашу самобытность. Покровительство контрабанды с востока, открытое недовольство властью, а потом до меня дошли слухи о возможных договорах с анархистами. Я понял, что не хочу служить в поддержку того, чем стало адмиралтейство, — старик сделал еще глоток, — двенадцать лет. Двенадцать лет назад я бросил службу. И за двенадцать лет не было ни дня, чтобы я пожалел об этом. — Подвел итог старик и в зале восстановилась тишина.

— Я не хотел бередить старые раны, примите мои извинения.

— Все в порядке. Я отдал им полжизни, а теперь они финансируют её остаток, — старик улыбнулся, — все всем довольны.

— Могу я предложить морскую историю, чтобы загладить вину?

— Я столько историй слыхал на своем веку, и в еще больших я непосредственно участвовал, но черт с ним, давай! Удиви старика.

Гость сделал глоток, поудобнее расположился в кресле и начал:

— Тогда в море стояла похожая погода, как сейчас. Владыки волн рвали и метали океан, и не дай бог какому-либо непутевому экипажу оказаться на их пути.
Но как известно, не было бы совпадений — не было бы и историй.

Как раз в тот момент, когда небо начало затягиваться свинцом, а море отплясывать святого Вита, горстка отчаявшихся пиратов брала на абордаж торговое судно. Пираты напали неожиданно, были хорошо экипированы, но владелец судна не поскупился на дополнительную охрану. Когда дым сражения рассеялся, в живых осталось только двое нападавших.

Лишь двое чудом уцелевших в жестокой резне.

Приближалась буря.

Не хватало ни времени, ни людей перенести весь груз, так что было принято решение оставить свой корабль и уплыть на захваченном. Они отвязали лодки, на которых приплыли, выбросили тела в воду, сказав на прощание неуклюжую пиратскую молитву, задраили все люки и начали усердно молиться.

Буря длилась всю ночь, корабль ходил ходуном, вода проникала сквозь малейшие щели. Несколько раз приходилось приколачивать доски к распахнутым от ветра дверям.

Судно было небольшого размера, а груз представлял из себя продовольствие и пряности, что дало право им задать вопрос: «А зачем была нужна дополнительная охрана, помимо команды корабля»?

Ответ вскоре нашелся во время осмотра трюма. В заставленной тяжелыми тюками небольшой выемке в полу.

Грубая и тяжелая шкатулка из камня, закрытая на два маленьких засова.

Содержимое её было неправильным, а глубина постоянно менялась. С каждой секундой искажались формы. Глаза жгло от боли, воздух стал сухим, все звуки исчезли. Попытаться описать это — все равно что петь моль или перечить запаху.

Потребовалось немалое усилие, чтобы оторвать взгляд и захлопнуть её.

Мысль, пришедшая им в голову, была невозможной, но это было единственное, что могло описать представшее перед ними физическое проявление всех имеющихся парадоксов.

Дьявольские кости.

На этих словах, все присутствующие еле слышно вздохнули от удивления, а гость, довольный вызванной реакцией, продолжил:

— На борту было достаточно воды и продовольствия, погода быстро пришла в норму, а до ближайшего порта было примерно восемь дней пути. Неудобства доставляла только кровь, оставшаяся после сражения, которую никак не удавалось вывести.

К этому добавлялось желание, почти мазохистское, снова открыть ту шкатулку. Они договорились запереть её в трюме и не прикасаться к ней, пока не прибудут в порт.

Так прошло два дня.

На третий день один из моряков услышал шум из трюма и поспешил туда.

Он увидел, как напарник выламывает дверь трюма, а на вопрос «Зачем?» сказал, что нужно достать еще продовольствия. Начался спор, в котором аргументами выступали полный шкаф на камбузе, кулаки и непечатные слова.

После этого начались бессонные ночи.

Коробку, после долгих споров, выставили на стол в камбузе, чтобы каждый мог её видеть. Каждый, одним глазом, полным недоверия, смотрел на другого, а другим — с вожделением на шкатулку.

Один пират нашел декоративную золотую иголку, длиной с два больших пальца, и, чтобы не заснуть, тыкал ею себя в ладонь. К тому же, он всегда прятал её в сжатом кулаке, когда к нему приближался напарник.

И однажды этот пират исчез.

Исчез вместе со шкатулкой.

Посреди моря.

Оставив лишь иголку и удивленного напарника.

Следующие три дня тот провел в одиночестве, в стенах, окропленных кровью. Ему хватило везения и мастерства привести корабль в порт, где он продал его вместе с грузом почти за бесценок и исчез, — закончил свой рассказ гость.

— Любопытно, — подал голос щегол спустя несколько минут. — Как думаете, что стало с тем моряком со шкатулкой? Он выжил?

— Да куда там, — вмешался бармен — Кости никогда не будут чьей-то собственностью. Они захотели исчезнуть и исчезли, — он достал из-под прилавка початую бутылку и сделал глоток, — исчезли, пока их не найдут в брюхе какой-то рыбы, а потом опять исчезнут. Все знают, что лишь Владыки Волн могут ими пользоваться. Заставить их остановиться и показать то, что бы ни было изображено на них. Говорят, что когда кости останавливаются, то остальной мир дрожит, и на свет рождаются бури, подобные сегодняшней, — бармен сделал еще глоток.

Гость встал с кресла, подошел к камину и потянулся.

— Вечно убегающие кости, — сказал старик, — поэтому все их и жаждут. Они отождествляют динамику, течение времени, вечное движение и изменение. Они никогда не будут принадлежать кому бы то ни было, а каждое их подобное появление — издевка. Само по себе владение кубиками — оксюморон. Поэтому люди и хотят их заполучить, некоторые сделают все ради них. Грустно видеть такого человека, вечного раба своих желаний.

— Ну да, — голос щегла погрустнел и даже замедлился, — хорошая история. Никогда не знаешь, на что способен человек — даже броситься за борт. Либо второй моряк сам его убил, а? — он обвел взглядом всех, — Выкинул тело и сам тихо продал шкатулку — может так и было?

— Это лишь история, мальчик. — Старик повернулся в кресле и посмотрел на него, — Но чертовски хорошая. Я сам слышал истории об этих костях, но никогда не встречал того, кто бы их видел. Это легенда. Метафора человеческих желаний.

— Если он выжил, то он самый везучий человек в мире, — щегол подошел к камину и встал возле гостя.

— Думай, а потом говори. Он должен был переплыть океан, а это невозможно. Он на дне. — Сделал вывод гость, на что щегол обиженно хмыкнул и уставился в камин.

— Ну, его могла подобрать лодка. Почему нет? Плыла себе лодка или судно какое, заметили его и подобрали.

— Прыгнуть с корабля в воду и быть кем-то найденным, причем, еще живым — если бы он выжил, то разорил бы все игорные заведения.

— Тогда, я надеюсь, кости получили свою жертву и сейчас лежат довольные на дне.

— О нет, — гость повернулся и посмотрел прямо в матовые глаза, — Они всегда голодны.

И резко ударил его лбом в нос.

Было слышно, как тот с хрустом ломается, а вместе с этим и вскрик юнца, закрывшего кровоточащий нос обеими руками, потеряв равновесие от внезапного и сильного удара.

Старик сильнее вжался в кресло, боясь что-либо сделать, бармен рывком перескочил через стойку и бросился разнимать их.

Гость швырнул бутылку в бармена и, воспользовавшись тем, что он закрыл голову руками для защиты, сбил его с ног и швырнул в камин. Алкоголь на одежде бармена сыграл свою роль: крича, он начал кататься по полу; старик сидел неподвижно, не отводя глаз от гостя.

Тот подошел к щеглу и замахнулся.

Щегол закрыл лицо ладонью, та была покрыта буграми и точками, но гость не ударил.
Он взял щегла за шиворот одной рукой, а второй достал из кармана иголку, с едва сохранившимся золотым орнаментом.
— Помнишь её? А? Я её возвращаю, — и вставил парню прямо в глаз

Несмотря на вопль и конвульсии гость начал копаться во внутреннем кармане его пиджака и достал оттуда маленький мешочек.

Резкий порыв ветра распахнул дверь, едва не вырвав её, и затушил свечи на стойке и на столе с книгой.

В полутьме зала портового кабака, разрываемого ударами грома, завываниями ветра и криками, был виден лишь зеленый огонек, отражающийся в глазах гостя.