Сезон комы. Финал

…С приходом первых холодов, когда на градуснике было минус три-пять градусов уже в ноябре, и первый снег и не думал быстро растаять, место привычного и ставшего родным ей Жоры занял кто-то другой. Но нельзя сказать, что она была сильно удивлена. Скорее, ожидала увидеть те перемены, которые Жора описывал, неустанно рассказывая о зиме из своего детства. И пусть последние зимы стали теплее, грязнее, менее снежные (в городе точно), он ждал их наступления как единственную радость, оставшуюся в жизни. Жора не боялся морозов, часто и подолгу проводя время на балконе в тонких спортивных штанах, одной лишь майке, и тапочках на босу ногу. Часами он наслаждался белоснежным покрывалом и небольшими сугробами, залитыми солнечными лучами, которые внушали ему надежду на нечто, о чем знал лишь он один. А если Жора выходил из дома, то одевался не по-зимнему легкомысленно, как будто не знавший ни о каком гриппе или менингите. Если так будет угодно, Жора будто и не чувствовал никакого холода.
Жора сам по себе был холоден. То было лекарством против той боли, ужасной, мучительной, не унимавшейся внутри него ни на секунду, которую она видела визуально. А недоволен Жора оставался постоянно, каждый день, что был залит весенним теплым светом, что тонул в душном летнем зное, что заляпала осенняя промозглая слякоть.
-Ненавижу ни весну, ни лето, ни осень, — открыто заявлял он, — Никакой определенности: грязь, дождь, духота. Неизвестно что происходит, сплошное дерьмо.
Доходило до того, что Жора буквально задыхался по ночам, скидывал с себя одеяло и открывал все окна и дверь на балкон. До наступления зимних холодов он был неизменно мрачен и безумно раздражен, даже иногда психован. Никогда прежде она не сталкивалась ни с чем подобным. В этот период Жора был целиком открыт, не стесняясь выплескивать свой негатив на все и вся. Взорвать его могла абсолютно любая мелочь. Теплый сезон запирал Жору в четырех стенах, ничто не смогло бы заставить его пойти куда-либо отдохнуть от рабочих будней, да хотя бы просто окунуться в озере в километре от городской черты в жаркий выходной. Лишь сквозняк мог слегка облегчить эти его страдания. Это был как раз тот человек, который мог простудиться в летний день.
И с учетом жадных рассказов его о зиме, про себя она приходила к мысли о том, что наверняка эти страдания и переживания Жоры весной, особенно летом, и осенью просто не могли не компенсироваться невероятным облегчением с сезонным понижением температуры. Девять месяцев из двенадцати будто нагревали его до логичного состояния кипения, заставляли внутри него все шевелиться в мучительном хаосе, разрывали Жору на части. Сжав его руки, она бы чувствовала чуть большее чем положено физиологией тела тепло в них, неуютное для нее. Сухая кожа, слегка шершавая, сильное потоотделение, постоянная жажда – Жоре было жарко даже когда он оставался в доме в одних лишь трусах.
-Уеду, — твердил он, — Куда-нибудь в Оймякон или в Уэлен. Чтобы снега по яйца и мороз в сорок градусов каждый день, каждый час, каждую минуту.
Он ненавидел свое «****а****ское» тело, которое устраивало ему этот сезонный ад. Рожденный в самый разгар зимы, посреди затянувшихся на целую неделю морозов в двадцать пять – тридцать градусов, он просто таял и разлагался изнутри. Но тогда же внутри него пробуждался тот холод, который не останавливал, но притуплял страдания. Тогда Жора замыкался в себе, поддавшись элементарному эгоизму и презрению к окружающим. Тогда в нем просыпалось откровенное злорадство к попавшим в беду людям. И все это служило лишь одной целью – заглушить его муки. Она понимала, что все дело было в них, в этой нездоровой физиологии ее любимого, не стеснявшегося жестких выпадов в сторону самых светлых чувств к нему. Она хотела быть с Жорой потому, что знала каким он оставался на самом деле.
Первые зимние холода слегка остудили бурливший внутри него хаос, упорядочили и воссоединили взбудораженное разорванное сознание его в единое целое. Выпавшему же снегу Жора радовался как ребенок. Наблюдая белое покрывало, спрятавшее мрачный серый асфальт и подмерзшую грязь улиц, прямо светлел на глазах. Это была неподдельная улыбка облегчения и восторга, улыбка возможности вдохнуть свежего воздуха. В то время как люди и она сама утеплялись и недовольно ворчали, раздосадованные наступлением зимы, Жора начинал полноценно дышать. Он будто впал в сладостное забытье, в кому, куда остальным путь был закрыт, но где Жора вовсю раскрывал свой фантастический цветущий мир.
И это только кожа его рук чуть охладела, придав им возбуждавшей нежности в прикосновениях. Она же слышала его сердце, сильное и страстное, часто бившееся, окрыленное свежестью сезона комы. Подобно магическому бубну шамана, вводящему неподготовленного человека в транс, этот стук проникал в самые дальние уголки ее сознания. И кроме него она уже ничего более не хотела слышать и не хотела помнить. В нежных руках Жоры она просто отключалась, ведомая дурманившим все ее естество гипнотическим биением. И, кажется, ее собственное сердце подстраивалось под заданный Жорой ритм, наполнялось привычной для него усмиренной, не кипевшей, но горячей энергией. И не было в те моменты прежней в нем резкости, колкости, язвительности. Не оставалось ни одного острого угла, с ней Жора был плавен и легок во всем. Изменился даже его голос, проник в ее кровь, растворился, смешался с ней, стал неотъемлемой ее частью. А сияние серых глаз надежно врезалось в ее память. Она хотела слышать его голос, смотреть ему в глаза, чувствовать его прикосновения постоянно. Зимой Жора был рядом с ней каждый миг. Набирая его телефонный номер, она всегда знала, что Жора ответит ей, и в голосе его не будет ни грамма фальши.
Пребывая в своей коме, Жора тянулся к ней изо всех сил, прилагая максимум усилий для того, чтобы она ни разу не усомнилась в его искренности и преданности их отношениям. Впрочем, не она одна наблюдала эти кардинальные изменения. Сопереживание чужим чувствам прорывались из Жоры сами собой, но он и не пытался воспрепятствовать нахлынувшим на него эмоциям. И там, где надо было всплакнуть, его глаза наполнялись слезами, либо в печали, либо от восторга. И это было подлинным наслаждением его – чувствовать себя живым как никогда раньше.
Зимой Жора много гулял с ней под ручку. И вдвоем они прогуливались по улицам неспешным шагом, слушая скрипучий на морозе снег, выдыхая пар, и тогда мороз не щипал ее и не гнал прочь в теплые стены. Ей было тепло рядом с любимым. Жора наслаждался зимней свежестью и белизной, и она тоже видела снежные шапки, и на деревьях, и на проводах, и на фонарных столбах, и на светофорах, и на крышах и капотах автомобилей. Казалось, улицы утопали в сугробах. И это были ее с Жорой улицы, родные с рождения. И прежняя летняя пора представлялась какой-то страшилкой на ночь, которой не суждено было уже повториться. Но конечно новый кошмар в девять бесконечных месяцев был неизбежен, и поэтому их с Жорой нега просто не могла не быть переполнена минутами искрометного удовольствия.
Казавшийся въевшимся в него летом запах пота, зимой поменялся на тонкий цитрусовый аромат. И он окружал ее, всеми мыслями находившуюся в руках Жоры, стоило лишь ей закрыть глаза хотя бы на долю секунды. Впрочем, этим ароматом было напитано все вокруг них, и на улице, и в кафе, и в кино, походы в которое Жора всячески избегал даже зимой. Когда был один. О, прежде он избегал многих лишних действий. При этом чувствовал себя как-то неуютно и в обожаемый им живительный зимний период, просто восторгаясь легкими воздушными красками. Она же послужила вектором, направлением его необычного природного потенциала.
-Давай уедем на север вместе, — предложил ей Жора в новогодние праздники, — Я не хочу, чтобы ты видела меня в дурном свете. Ты не сможешь вынести то, что будет со мной происходить когда холода закончатся. А я хочу, чтобы ты была рядом.
Но она была уверена в своих силах. Она была уверена даже когда его горячее сердце начало остывать, израсходовав весь свой накопленный за весну – лето – осень запас страсти. Зима перешла в весну, и в этот период смены сезона комы сезоном пробуждения в нулевую (плюс-минус один-два градуса) температуру, Жора напоминал покойника с холодной кожей и потухшим взглядом. Сонный, на некоем автомате, он не замечал ничего и никого вокруг, игнорируя, в том числе, и ее присутствие.
Начиналась его новая агония перед новым сезоном комы…
без окончания