Едрёпка

Кровавая полная луна медленно всходила над скальным плато, кое-где покрытым деревьями причудливой формы. Поднимаясь всё выше, спутник земли осветил лысую вершину, с уложенным на её плоской поверхности рядом крупных многотонных камней.
Первозданная тишина царила в этом глухом таежном уголке западной Карелии, которую нарушили странные звуки, похожие на сорочий стрекот.
Один из многотонных валунов, поставленных на несколько камней поменьше, поехал в сторону, обнажая открывшуюся в земле щель.
Едрёпка отодвинул гранитный валун, загораживающий вход в его норку и вылез на поверхность. Яростно почесал огромной пяткой о кривую берёзу, потёрся мохнатой спиной о невысокую сосну, вдохнул прохладный воздух и, развалившись, на едва пробившейся весенней траве, блаженно подставил мохнатое пузо ночному светилу.

Сколько Едрёпка себя помнил, его род всегда жил в этих местах. Это было ещё до появления в этих местах первых людей — саами и лоппи, которые прозвали всё Едрёпкино многочисленное племя «сайвок».
Сам Едрёпка в силу молодости не помнил, когда саами пришли на его землю, но старики рассказывали о страшном великане Куйва, в незапамятные времена спустившегося с неба и начавшего истреблять и пожирать жителей полуострова. Саами и лопари – народцы мирные, самостоятельно справиться с Куйва не могли. Тогда, отчаявшиеся победить врага своими силами, обратились за помощью к сайвокам, веря, что племя обладает колдовской силой, способной остановить солнце и луну, а также убить человека.
«Вот дурачьё-то – кто же солнце и луну остановить может? Поменять их местами – вот это запросто! А вот убить кого-то – это легче лёгкого». – усмехнулся Едрёпка.
Сайвоки, метнув в Куйву сноп молний, испепелили великана. Делов-то. Шаманы саамские от радости в бубны били, к сейду таскались, подношения приносили. Боялись. Задабривали. Хорошо было! Сытно!
Едрёпка задумался, вспоминая забытый за много лет вкус свежего мяса.

Затем в этих местах появились карелы. Шумные племена оказались. Старики посовещались и ушли под землю. Жить рядом с такими проблемными соседями не захотели.
А потом и русские пожаловали. Принесли свою новую веру. Стали лес валить, из смолистых сосен церкву возводить. Народ к правильной жизни призывать. Деревню поставили. Название дали – село «Ацкое». Бояться перестали. Голодно стало. Вылезешь после зимней спячки на поверхность, так только мхом перекусить можно было, или лягушкой, если изловить прыгучую тварь удастся.
При мысли о лягушке в животе у Едрёпки заурчало, рот слюной наполнился. Он задумчиво прислушался – не раздастся ли поблизости кваканья. Вокруг царила тишина. Едрёпка пострекотал от огорчения и перевернулся на бок.
Не напрасно русичи гору с сейдом, где Едрёпкины родичи с незапамятных времён селились, «Смерть-горой» прозвали. Не нравилось им, что дичи в лесах нет. Пусто тут. Даже птицы гнёзда не вьют. И деревья кривые и низкие. А откуда ей взяться, дичи этой, если сайвоки за столько лет всё в округе подъели, все птичьи гнёзда разорили. А деревья кривые – так это Едрёпка специально скривил, ему так чесаться удобнее.

Имя Едрёпка себе выбрал сам. Красивое имя. Давно выбрал. Лет сто назад. Когда революция в этих местах случилась. Красноармеец Афанасий, прибывший колхоз основывать, всё-время повторял: «Едрить твою налево!». «Едрить!» — хорошее слово, красивое. И Афанасий хороший был. Правильный!
Сельскую церквуху приказал разобрать на брёвна. Ну, это Едрёпка ему сам потихонечку на ухо стрекотнул — хватит трудовой народ одурманивать. Народ работать должен. Мировую революцию совершать. А тут несознательный поповский элемент селян — не на трудовые подвиги настраивает и поклонение идолищу, то есть, тьфу — глыбищу мирового пролетариата, а в царство Божие заманивает.
Так что колокольню свалили. С попа крест нательный сняли, иконы пожгли. Едрёпка даже зажмурился от удовольствия. Славный костёр разгорелся: стекло на окладах лопалось, позолоченные рамы трещали в огне, бабы сначала выли, а мужики — ничего, молчали, а потом пошли водку пить. Водка — это тоже хорошо. После водки весело — драки аж до кровищи! В остатках церкви клуб устроили: по ночам шутовскую службу служили — показательно боролись, так сказать, с мракобесием и диспуты проводили.

Едрёпка тоже в диспуте участвовал, горячо поддерживал идею Саратовского Совета Народных Комиссаров о том, что «все экземпляры женского пола «изъемаются изъ частного постоянного владенiя и объявляются достоянiемъ всего трудового народа». А вот то, что граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырёх раз в неделю — с этим Едрёпка был не согласен. Корова каждый день молоко даёт, вот и экземпляр женского полу тоже ежедневно должен давать.
Это он с Танькой по прозвищу «подкинь плотвы» обсудил: «Дура» — вот прямо так и сказал, — «ты товарищу Афанасию и не жена вовсе, а народное достояние. Гордись». Танька сначала гордилась. Правда, после того, как понесла, покаяться хотела, в монастырь засобиралась, так Едрёпка ей объяснил, что блудница она была, блудницей и останется.
Проявил сочувствие к женскому экземпляру, утопиться предложил: «Русалкой будешь». В то, что Танька в русалку обернётся, Едрёпка с трудом верил, но на берег реки с ней пошёл. Вдруг чем помочь надо — ну, камень там на шею повесить. Да и посмотреть интересно было.
Вот как чуял – не зря пошёл. Танька вроде как передумать решила, так Едрёпка постарался – легонько в спину подтолкнул, как раз в том месте, где речка в омут впадает.

Назад в село торопился. Думал Афанасия обрадует новостью — баба сама проблему решила, а тот почернел весь лицом, к реке побежал. Да куда там! Разве же в омуте найдёшь! Самого бы не засосало.
Афанасий из села уехать было вздумал, но Едрёпка не такой — он своего приятеля никуда не отпустит. Кто же ещё в такую глушь приедет мировую революцию совершать, народ под расстрельную статью подводить? Специально пошёл провожать товарища. И так дорогу запутывал, что Афанасий как-будто сам назад возвращался. «Едрить твою налево!», всё повторял. И Едрёпка с ним соглашался: «Едрить!».
Когда в десятый, а то и пятидесятый раз Афанасий назад к околице вышел, плюнул тоскливо, сел на траву, посмотрел с ненавистью на скособоченную деревянную табличку с названием села, а затем встал, помусолил карандаш во рту, зачеркнул буковку «Ц» после заглавной «А» в названии деревни и приписал две новые — «Д» и «С», Едрёбка аж задохнулся от волнения, дрожь прошла от самых рожек до кончика хвоста. Вот. Правильно написал. Так и должно быть.
На дощечке красовалось новое название: Село «Адское».

Решил Едрёпка, что заживут они теперь с Афанасием веселее прежнего, да только Афанасий не тот стал, — попу крест вернул, сам церквуху заново отстраивать начал и народ к правильной жизни призывать – чтоб не блудили, а крепкую ячейку советской семьи создавали, а потом и вовсе на войну ушёл. Скучно Едрёпке стало. Вернулся он назад под землю, спать улёгся. А проснулся от того, что лет пятьдесят назад в их места бурильщики прибыли. Вот вам бы понравилось, если бы дверь в хате ломом вышибать начали?
А Едрёпка что – рыжий? Ему буром прямо в нору долбят! Он и пугал сначала — вопил и завывал на разные голоса. Не помогало. Однажды трос от бура дёрнул снизу и оборвал.
А когда не помогло, решил сам бур расплавить — температуру внизу поднимать начал – сначала до 700 градусов, потом — до 1200 градусов, а когда бур достал его на глубине 12 километров так и до 2200 Цельсия. Так раскалил, что самому невмоготу стало. Старейшины саами и лопарей потом своим детям передавали нелепые слухи, типа — «а оттуда черт ка-а-ак выпрыгнет!».
Вот уж точно, — фыркнул Едрёпка, – нелепые слухи. На чёрта Едрёпка совсем не похож. Скорее уж на бобра.
Едрёпка задумчиво выковырял ногтем козюлю в заострённом носу и поковылял к небольшому озеру под сейдом. Наклонился, высматривая хоть какую-нибудь рыбу. В прозрачном озёрном зеркале сам себе скорчил рожу – лицо, как лицо, клыки на месте – торчат из безгубого рта, глаза зелёные, кошачьи. Потом посмотрел на бледнеющий круг луны и засобирался назад, в нору. Солнце он не любил – слепнул.

На сейде его ждал неприятный сюрприз. Голоногие девицы в коротких шортах взгромоздились на его валун, позируя перед камерой.
Заметив Едрёпку, одна из девиц заверещала. Да так, что Едрёпка чуть не оглох.
Сайвок полыхнул зеленью глаз на дуру, но сделать ничего не успел. Его насквозь пронзила стрела небольшого арбалета, пущенная откуда-то сверху.
Едрить ж, твою, налево, — выругался стрелявший, спрыгивая с каменной лестницы, уходившей вверх на гору. – Танька, ну что ты вопишь. Из-за тебя бобра подстрелил.
— Прости, Афоня, перевела дух девица. — Испугалась. Показалось, что самого чёрта увидела.

В лаборатории тщательное обследование находки показало, что крохотные кости принадлежат взрослой особи ростом около метра. Проведя анализ костей неведомого существа, группа молодых этнографов начала постигать полный смысл своего открытия. Возраст существа, названного ими «Едрёпка», был ни много не мало – семь тысячелетий.