Реконструктор реальности. Эпизод 1. Встреча.

Был уже поздний вечер, этого холодного и снежного зимнего дня. Сокращение до минимума светлого периода отрицательно сказалось на активности людей. Все, за редким исключением, стремились побыстрее попасть в свои теплые убежища, и насладиться домашним уютом возле голубого экрана телевизора с тарелкой любимой еды или бокалом привычной выпивки. А блуждающие по улице беспощадные порывы ледяного ветра, будто специально, подгоняли редких прохожих к их спасительным островкам уединения.
Получив очередной толчок ветром в спину, и проскользив по обледенелой поверхности асфальтовой дорожки, молодой мужчина не высокого роста схватился за металлический столб с указателем дорожного знака, по непонятной причине установленный по середине придорожного пешеходного тротуара, и удержался от возможного падения. Облегченно вздохнув, он вспомнил аналогичную ситуацию позапрошлого года, тогда ему не очень повезло, и он сильно ударился, упав на асфальт. От значительных травм его тогда спасла утепленная куртка и зимняя шапка, но боль от падения мучила его тогда более месяца, да и сейчас его не тренированное тело слабо напоминало о былом падении. Осторожно, словно крадущаяся кошка, он проделал несколько шагов вокруг столба, каждый раз притиристыми движениями ног проверяя сцепку с поверхностью дорожки. Не отпуская спасительный знак, мужчина осмотрелся. Примерно в ста шагах впереди был проход между домами, за которым двор и подъезд его дома, и завершение его опасного маршрута на этот день. Он еще раз потоптался на месте, внимательно осмотрел верхушки деревьев, заснувших на зиму вдоль дороги, и убедившись в отсутствии порывов ветра, решительно отпустил столб и расставляя широко ноги и переваливаясь слева на право и обратно, словно пьяный моряк, поспешно двинулся к темному проходу.
Преодолев дистанцию предполагаемой опасности, мужчина, с глубоким выдохом облегчения, проскользнул в слабоосвещенный проем между домами. А неожиданно ворвавшийся поток сильного и холодного ветра, словно на прощание, подтолкнул его в этот проем. Но мужчина уже укрылся за стеной от очередной подвохи, улыбнувшись от маленькой победы над природой, он более смелым движением похлопал рукой в перчатке по стене и двинулся в глубь проема.
Не проделал он и пяти шагов, как столкнулся с ситуацией, которая в этот день была для него настоящей опасностью, а то, что было до этого, просто маленькой шуткой.
Спасаясь от сезонной капризы природы, он наскочил на группу из трех человек, явно ругавшихся и толкавших друг друга. В одной, привыкнув к естественному затемнению, он узнал пожилую соседку из соседнего подъезда его дома. Ему не удалось вспомнить имя, но то, что она была пенсионеркой, причем уже достаточно давно, жила довольно бедно, и была одинока, он вспомнил, так как часто видел ее сидящей на скамеечке перед подъездом в теплый период времени и слышал болтовню о ней старушек своего подъезда. Двое других были не знакомы, но их неопрятно грязный вид свидетельствовал о социальной принадлежности двух мужчин к категории бомжей. А их пошатывание и резкий запах алкоголя дополнял ясность в определении их состояния. Все трое по началу даже не обратили внимания на подошедшего к ним. Один из пьяниц тянул к себе и пытался вырвать у старушки ее старую сумку, бабушка, уступая в силе, в решимости им не уступала, и не выпускала сумку.
-Брось сумку, старая, а то получишь…, — грубо высказался грабитель, второй при этом стоял в метре от борющихся, сильно шатался, и было видно, что он хочет помочь своему другу, но алкоголь тормозил его намерения.
-Оставь, сыночек, — жалобно ответила бабушка, — ну пожалуйста, пожалей меня старую, у меня там лекарства и хлеб, зачем тебе обижать…
-Не ври старая, там есть деньги, мы с Владом это в магазине видели, да Влад?
-Угу, — ответил ему напарник, пытаясь перебороть зеленого змея и вступить в борьбу за чужие деньги.
Друг Влада еще раз дернул за сумку, но бабулька не выпустила ее, упав на колени, она продолжала держаться за ручки своей сумки. Тут она увидела подошедшего и в ее взгляде блеснул такой лучик надежды, что нападавший ослабил свой напор.
-Максим, — буквально закричала бабушка, в отличие от подошедшего она его точно узнала, — помоги, спаси от этих алкашей проклятых.
Два грабителя в нерешительности осмотрели подошедшего. К неудаче подошедшего оба бомжа были широкоплечи, мускулисты, и каждый был выше на голову Максима. И даже если учесть их состояние и потерю эластичности мышц из-за регулярного употребления алкоголя, все равно, в сумме их диспозиция была в два раза преобладающей. Максим не был трусом, но его предыдущая жизнь не включала тренинги по самообороне или такой уличной практики. И он застыл от неожиданности поворота судьбы, предчувствуя всю сложность ситуации, в которую он попал. Бабулька, учуяв шанс удачи, довольно бодро вскочила на ноги, и с большей силой стала дергать к себе свою сумку. Державший же стоял спокойно, и только его рука подергивалась в сторону усилий старушки, но ей не удалось одержать победу.
Время было на стороне нападавших, погода, поздний вечер и уединенный проход между домами исключили возможность другой подмоги. Если б Максим проявил больше решительности, то, привыкшие к побоям изгои общества оставили свои намерения и ретировались. Но момент психической атаки был упущен, да и пьяное сознание двух бывших индивидуумов дало им правильную оценку ситуации. Они переглянулись, и дерзкая улыбка обезобразилась на их небритых физиономиях.
-Слышь, мужик, иди туда, куда шел, — начал Влад, — а то мы с Игорьком тебе трохи наваляем. Правда, Игорек?
-Конечно, пусть только попросит, — и оба довольно улыбнулись, словно произнесли речь перед конгрессом.
-Да пусти ш ты сумку, сволочь, — вырвалось у бабульки, которая продолжала бороться за свое имущество. Почувствовав кризис ситуации, она ослабила свой напор, и только теперь осознала возможную тщетность своих надежд. Она с сожалением посмотрела на Максима, но выбор у нее был не большим.
-Максим, помоги, у меня там вся пенсия, и я с голоду умру, если эти подонки заберут ее у меня, — закричала она, и этот крик вывел подошедшего из состояния нерешительности.
-Нет, мужики, оставьте бабульку, имейте совесть, — начал он еще недостаточно резким тоном, и это еще больше придало смелости нападавшим.
-Влад, разберись с этим защитником прав обездоленных бабушек, пока я тут закончу свое дело.
-Да без проблем, Игорек, — и последний решительно двинулся в сторону Максима, а, Игорек и бабулька, каждый держась за свою часть сумки, с интересом стали наблюдать за предполагаемым поединком.
Влад, в отличии от Максима, в своем трезвом прошлом серьезно занимался и борьбой, и боксом, правда не достиг серьезных успехов в этих силовых видах спорта, но его тело запомнило те уроки молодости, да еще в молодости он часто тренировался на улице на более слабых одноклассниках и младшеклассниках, по этой причине опыт у него был колоссально превышающий возможности соперника. Обозревая тщедушность Максима, Влад еще больше уверился в своей быстрой победе. Воспоминания о победах молодости взыграли в его крови, пробуждая пропитый и забытый адреналин, и улыбка победителя засияла (если можно так выразиться) на его грязном лице.
Инстинктивно делая шаг назад, с каждым приближающимся шагом Влада, Максим крутил в своей голове все возможные варианты для разрешения этой ситуации, но его нетренированное тело делало любой вариант проигрышным. Ожидаемо, Влад сделал более резкий шаг впереди и размашисто попытался нанести удар правой рукой по лицу противника. Но, алкогольный наполнитель его мышц не исполнил того резкого движения тела, на которое оно было ранее способно, да и фокусировка была сбита длительным смыванием ее градусными жидкостями самого не качественного исполнения. И несмотря на то, что Максим не уворачивался от удара, и даже не знал, что есть такой вариант защиты, Влад размашисто промахнулся, не удержался на ногах на скользкой заледенелости асфальта, и, закрутившись и вскинув ноги вверх, смачно упал на спину, выдавив жалостное «О-ох».
Игорек, неожидаемо для себя, остался один против двоих противников. Он не был носителем спортивного прошлого, и в их тандеме он был на вторых ролях, да он и не хвастался никогда своей спортивностью, хотя и рослая фигура, и мускулистость тела у него были на том же уровне как у друга, но это все было от природы, подаренными ему деревенским и трудолюбивым прошлым его предков. Только вот здоровье досталось, а трудолюбие нет.
Максим, уже принявший решение не отступать, оставил лежащего и стонущего Влада и двинулся ко второму подонку. Игорек, не желая упускать легкую добычу, стоял на месте и ждал подходящего к нему человека. Максим, попытался выдавить из своего тела всю возможную резкость, и приблизившись с размаху ударил грабителя в лицо, одновременно, осмелевшая бабулька вцепилась зубами в руку своего обидчика. Удар был очень слабым, и в другой ситуации вызвал бы скорее смех, чем какой-либо эффект. Но сейчас совместные усилия возымели свое действия. Игорек выпустил из рук сумку и обеими руками схватился за напавшего на него, Максим тоже схватился за грабителя, но не с целью применения приема, а для удержания себя в положении стоящего. Так они, схватившись, стали неумело дергать друг друга, толкать, тянуть, одновременно пытаясь удержаться на ногах. Бабулька, вырвав свою сумку, прижала ее к себе и быстро удалилась в сторону общего двора. Там, на расстоянии метров двадцати от дерущихся, она остановилась, и, зайдя за угол здания, остановилась и стала наблюдать из-за угла за тем, что происходило на месте ее не состоявшегося ограбления.
Физическое превосходство Игорька было преобладающим, и он мог бы свободно перевернуть Максима с ног на голову, и так избавиться от приставшего к нему и не отпускающего его слабенького мужичка. Но сейчас Игорек потерял всю решительность, а за десятилетие жизни гонимой всеми собаки, он привык быть битым, привык бежать, даже от значительно слабого, но уверенного члена этого общества. Максим же, вцепившись в одежду противника, не знал, что дальше делать, поэтому продолжал дергать его из стороны в сторону, хотя скорее сам при этом дергался из стороны в сторону больше, чем преследуемый им. Такая, почти молчаливая сцена, продолжалась минут пять. Наблюдавшая бабулька не знала, что дальше делать, кричать о помощи, но вдруг ее помощник победит так же быстро этого противника, как и предыдущего, тогда помощь будет нужна грабителям, а им помогать она не хотела, поэтому просто наблюдала.
Кряхтя, словно обессиленный старик, тридцатилетний Влад с трудом поднялся и пошатываясь направился к борющимся.
-Максим, берегись, сзади, — закричала бабулька, но Максим не слышал ее крика, он в первый раз в своей жизни по-настоящему боролся, и поэтому ничего не слышал и не видел вокруг себя.
Влад подошел вплотную к борющимся, он несколько секунд целился, затем нанес мощный и резкий боковой удар по открытой челюстной стороне Максима. Руки у «защитника бабушек» мгновенно ослабели, и он беспомощно осел на асфальт, и Игорек облегченно откинул обмякшее тело в сторону.
-Помогите, полиция, помогите… — завопила из безопасного места бабулька, но увидев направившегося в ее сторону огромного для нее Влада, она, вскрикнув, в страхе бросилась через двор к своему подъезду.
-Оставь ее, Влад, она сейчас весь двор подымет и нам тогда не спастись. Давай лучше обшарим карманы этого придурка.
Они подошли к лежащему без чувств Максиму, затем несколько раз с силой пнули его тело ногами. Убедившись в бесчувственности побитого, обшарили карманы, забрали все, что только могло представлять хоть какую-нибудь ценность, и быстро растворились в жгучем холоде этого вечера, на прощанье еще немного попинав бесчувственного, бросили его замерзать, словно это был не живой человек, а выброшенная старая кукла.
Бабулька, прибежав домой и отдышавшись, оставила свою сумку, затем подняла всех, к кому смогла дозвониться, организовала коллективный выход во двор, и таким образом спасла жизнь уже замерзавшему Максиму.
В правоохранительные органы никто заявлять не стал, да и за помощью к врачам Максим не стал обращаться. Полученный им удар хоть и был сильным, но к повреждению костей не привел. Хотя большой синяк почти месяц красовался на щеке несчастного. Бабулька, Клавдия Ивановна, всем всем всем рассказала о мужественном поступке Максима, преувеличив его подвиг до единоборства с тремя вооруженными ножами бандитами и чудес спортивного характера, которые в принципе не мог проявить Максим. Вообще, чем больше внимания проявляли к ней соседки по многоэтажному дому, тем больше ей хотелось наговорить, а значит наврать. Но это не страшно, это же ложь не для зла, а значит благородная ложь.
Если для Клавдии Ивановны прошедший месяц после «грабительского» вечера был триумфальным периодом времени, вернувшим ее из мрака полного забвения и вознесшим на пьедестал всеобщего внимания, то для Максима период обозначился собственными терзаниями о своем предназначении и способности что-либо совершить. Во избежание злобных насмешек и расспросов коллег о появлении на его лице выразительного синяка, Максим выпросил по телефону у своего начальника двух недельный отпуск. Он работал менеджером в статистическом отделе одной крупной компании, ему не удалось особым образом проявить себя в работе и поэтому он на долгие годы застрял в незначительной должности, так же не сумел наработать авторитета у сослуживцев, что в сумме гарантировало всплеск негативных эмоций в его адрес в новой ситуации и для него, и для его уважаемых коллег. Но у начальства Максим значился как трудолюбивый и исполнительный сотрудник, не отказывавшийся от переработки или исполнения любого задания, тем более последний отпуск он брал более трех лет тому назад, и сейчас, его просьба была сразу удовлетворена, причем с пожеланиями самого хорошего отдыха и возможности продления отпуска при наличии особых обстоятельств. Максим на стал уточнять эти обстоятельства, удовлетворившись полученным отпуском.
В отличии от Клавдии Ивановны Максим довольно критично оценил свою роль в той драке. И если б не случайное падение одного из хулиганов, то еще не известно, чем бы закончилась та история. Скорее всего пенсионерка бы лишилась своей пенсии и сейчас бы позорила его за то, что он не смог справиться с двумя пьяными бомжами, для которых даже отъем сумки у очень старой женщины был «подвигом подонка». Все случилось так, как произошло в реальности. Но его не мучила критичность самооценки, он и сейчас и ранее не считал себя годным для физического или воинского подвига, его и в армию не взяли из-за проблем с физическим здоровьем. Он был воспитанником городской современной культуры, к счастью, уклонился от дурных проявлений этой воспитательной системы, но книги, театры, концерты, общение с образованными поклонниками той или другой культурной доминанты этого города, было для него естественным образом жизни, смыслом всего его бытия.
Предоставленная ему волей случая самоизоляция в условиях его однокомнатной малогабаритной квартиры подарила ему возможность полностью погрузиться в размышления о жестокости мира за пределами его личного пространства. Максим в свои тридцать лет так и не смог обзавестись семьей и детьми, да он и не ставил себе такой цели, полагаясь на волю случая и на необходимые особенные чувства, изученные им в многочисленных осиленных им романах, зато теперь не кому было нарушать его сосредоточенность в своем клубке размышлений. И даже, ранее любимые им телепередачи, книги, музыка, все было отодвинуто на второй план. Одиночество и тишина стали помощниками ему в критике особенностей странной жизни людей в их собственном мире разочарований.
«Ну хорошо, — думал он, — а если б я пришел в этот проход на десять минут позже, получается у бедной Клавдии Ивановны те подонки забрали все ее небольшие деньги, и как бы она жила далее? Ей что, действительно потом надо было умирать с голоду? Компенсация от государства потерпевшему в такой ситуации у нас не предусмотрена, возможна, конечно, по решению суда, но в случаи поимки грабителей. А кто их бы поймал, или назвал их паспортные данные, я и сейчас не знаю кто были те подонки, и видел их в первый раз и надеюсь в последний. Получается, получи Клавдия Ивановна неприятность на свою голову, извини за то, что государство не может обеспечить тебе гарантированную им безопасность, да и живи далее как хочешь. А если ты решишь умереть с голоду, ну так извини, это твой личный выбор, государство тут совершенно не причем. Нет, конечно, можно обратиться за помощью к благотворительным организациям к общественности наконец, и к обществу в целом, и помогут, наверное, а может и не помогут. Сколько несчастных умирают, так и не дождавшись помощи в виде медикаментов или нужной операции. Десятки, сотни, тысячи разрушенных надежд не только на спасение жизни, но и на элементарную справедливость. А как же быть вообще со справедливостью, одним все, а другим дырка от бублика? Получается, что все это просто обман? Стоп, я увлекся, так можно и до необходимости революции докатиться, а мы это уже проходили. И именно опыт нашей страны стал примером того, что революция не уничтожает несправедливость, а только меняет вектор направленности этой несправедливости, и приумножая при этом несчастье и людское горе. Нет, это не то, что мне хотелось бы применить!»
Максим вскочил с кресла примерно его возраста, доставшееся ему по родственной линии, как, впрочем, и занимаемая им квартира, и сделал несколько быстрых и резких шагов по квартире, три вперед и три назад, и так несколько раз. Затем он плюхнулся обратно в кресло, которое ответило ему печальным скрипом, как бы напоминая о своем возрасте и забытом давно обещанном ремонте.
«Нет, нет, — продолжил он свои размышления, — тут я конечно переборщил. Свергать, одних зажиревших трутней, засидевшихся на вершине социальной пирамиды, для того, что б усадить там других пока худых нахалов, пожертвовать при этом своим финансовым благополучием, здоровьем, рисковать жизнью, а потом с восхищением наблюдать за тем, как новоявленные упыри жиреют и хлещут плеткой над твоей головой, нет, этот щедрый поступок дураков не для меня. Да и государство, надо быть справедливым, ловит воров и грабителей, и наказывает их, а в ситуации, случившейся с нами, мы сами виноваты, и надо было заявить в соответствующие органы. Хотя, о чем заявлять, о том, что не знаю кто, не помню как, да и ищите того, кого не знаю сам, и идите туда не знаю куда. Ну точно, как в русской народной сказке. Я помню в каком-то западном фильме показывали, что в некоторых странах даже заявление в полиции не принимают от потерпевшего, если он таким образом излагает свои факты. У нас, кажется, принимают заявление с таким содержанием. Но как можно поймать того, не знаю кого. А вот те два мужика, у них наверняка были или есть до сих пор и мама и папа, и наверняка это были хорошие родители, прививали им доброту и любовь к ближнему. В школе им многократно разъясняли то, что нельзя обижать слабого, что старым людям надо помогать, и то, что последнее у беспомощного забирают только настоящие подонки. И что? Они считают себя добропорядочными подонками? И это цель их жизни? И вообще, зачем обществу нужны такие люди? Они не просто балласт, они агрессивный балласт, сами не приносят никакой пользы, и намеренно забирают последнее у самой беззащитной категории граждан. Таким образом принося вред и конкретному человеку, и всему обществу в целом, да и государству тоже. Вот, например, у меня после этой стычки подорвано доверие к способности государства держать свое обещание по гарантиям безопасности, и так, наверное, у бедной бабульки. И зачем государству такие члены общества, как те два бомжа? Так стоп! А что с ними делать? Что в трудовые лагеря? Так в нашей истории это уже было. Елки палки, вот я и дорассуждался до сталинских методов воспитания бездельников. Стоп, стоп, стоп. Что-то я не так мыслю.»
Максим опять вскочил и пробежал на маленькую кухню, где налил себе стакан воды и быстро выпил. Постоял немного, с пустым стаканов в руке. Потом небрежно поставил его на старый стол и прошел обратно в комнату. Он остановился возле любимого своего детища, самодельной книжной стенки, заставленной его многолетней коллекцией самых разных книг. С нежностью провел рукой по стройным рядам, но брать какой-либо экземпляр не стал. Мучавшие его размышления властвовали над его сознанием, ему хотелось докопаться до корня существующей несправедливости, понять причины ее наличия, причины ее бессмертия, и способно ли общество вообще искоренить, выдавить из себя этот гнилой нарост. «Да, — продолжил он думать, сев в кресло, — конечно, таким подонкам, с которыми пришлось столкнуться нам, просто необходим жесткий воспитательный аргумент, другого способа изменить их поведение просто нет. Их пропитое сознание не усвоит алгоритм воспитательной беседы, для них это просто что-то вроде пустого звука, принудительный и отрезвляющий труд на благо общества им был бы просто полезен. Ну вот, опять я докатился до того, чего сам не приемлю. Опять рассуждения в стиле пройденной нами истории. Ладно, а интересно, где эти подонки теперь, наверняка пропивают отнятое у меня. Хотя поживка у них была небольшая. Так, немного денег было в кошельке, часы старые, тоже немного стоят, ну вот, пожалуй, и все. Телефон они, слава Богу, не нашли, карточки я уже заблокировал. Так что добыча у них не очень большая, ну так на день, или два гуляния. Так, стоп. Так что получается? Они деньги уже прогуляли, и теперь ждут в другой подворотне очередную несчастную и беззащитную бабульку. Да тут я дал промашку, все-таки надо было сообщить в органы. Хотя в каждой подворотне по наряду полиции не поставишь. И все-таки то, что такие грабители свободно ходят по улицам города, это точно недостаток в работе всей правоохранительной системы. Им за это плотят деньги, и они согласились на эту работу, а они плохо работают по устранению этого болезненного нароста в обществе. Интересно, сколько меня потерпели бы на моей работе, если б оценка ее качества была неудовлетворительной. Да, наверное, сразу бы уволили. Но, надо быть справедливым, правоохранительная система борется с такими негативными проявлениями в обществе. А вот то, что само наше общество порождает эти негативные проявления, это тоже факт. Получается, наше общество столь не совершенно, что не в состоянии выявить и устранить условия, способствующие превращению нормального человека в настоящего подонка. Где, на какой стадии формирования личности есть этот сбой? Не знаю. Но то, что этот сбой есть, я уверен на все сто процентов!»
Многократно размышляя об одном и том-же, Максим не заметил, как подошла к концу первая неделя его вынужденного отпуска. Многократно он пытался избавиться от этого навязчивого размышления с помощью хорошей книги, телепередачи или музыки, но всякий раз терпел неудачу. И снова и снова погружался в нестройный хоровод своих мыслей, ища ту нужную ему логическую цепочку, которая дала бы ему ответ на все поставленные им вопросы. Но усилия результатов никак не давали. Следует отметить, что среди поставленных им вопросов не числились обиды за собственную посрамленную гордыню, за насилие над собственным телом, за понесенные им имущественные потери, а он не был богат, да и тело его претерпело такой стресс, что боль преследовала его всю прошедшую неделю. К себе самому Максим относился безразлично, таких людей не очень много на земле, большинство относятся к себе, своему телу, быту с таким трепетом, что все остальное становится для них принципиально вторично, все люди фанатичные эгоисты. Но вот Максим был соткан, хотя, и из земной материи, но структура ее кардинально была отлична от всех других. Таких людей в обществе будущего будут взращивать для выдвижения на руководящие должности, так как им понятие корысть абсолютно безразлично, и интересы общества для них выше собственных интересов. А пока таких людей окружающие просто не понимают, считают слабоумными и пытаются регулярно дурачить.
Устав от недельного заточения, от отсутствия собеседника, в котором он остро нуждался, Максим ощутил необходимость человеческого присутствия. Но подойдя к зеркалу, с разочарованием отметил, что за прошедшее время синяк на щеке не исчез, хотя и уменьшился в размерах.
«Блин, — с грустью констатировал он, — у других мужиков синяк за три дня почти исчезает, а у меня и за неделю он не рассосался. С такой красотой на лице я и на улице буду объектом насмешек, а в культурном заведении интеллигенты меня глазами и нудным вниманием заедят до смерти. Вот тебе и пример результатов справедливого расклада, подонки наслаждаются свободой, наверняка испытывают чувства радости от добытой ими победы, и насыщают свою плоть за чужой счет, а потерпевший сам себя заточил в четырех стенах своей квартиры, испытывает угрызения совести и стыда, а плоть терпит боль от понесенного поражения в несправедливой схватке. Так, хорош ныть. Я получил то, что заслужил. И не их вина в том, что в своем детстве я игнорировал спорт, предпочитая книги и театры. Хм, так что? Это уровень справедливости для меня? Нет, тогда само понятие интеллигенция трансформировалось бы до неузнаваемости. Нет, мне просто немного не повезло. Так легче объяснить мою ситуацию. Хотя такое объяснение уводит все рассуждение за рамки поиска источника бессмертия зла, а безусловная вина подонка становится случайным проявлением нетипичной ситуации. В общем не злом, а поучением для плохого воспитанника общества. Да таким образом и фашизм можно отмыть и представить как воспитательный момент в развитии всей цивилизации, а это просто историческая деградация.»
Максим со снисходительной насмешкой посмотрел на свое отражение в зеркале, и уже хотел идти из маленького коридорчика в комнату, как в дверь его квартиры кто-то постучался. Стук был тихим и медленно ритмичным, словно кто-то отбивал мотив неизвестной музыки. Дверной звонок уже около года был поломан, но Максим не нашел свободного времени для его ремонта. Если на работе он считался трудягой, то в своей квартире ленивцем был отчаянным. Вот и сейчас он о необходимом ремонте вспомнил только после того, как сам себе объяснил причину непонятных стуков в дверь. Гостей хозяин квартиры не ждал, поэтому не спешил открывать дверь. Ритмика стуков в дверь усилилась, что означало не желание гостя уходить без ответа на свою настойчивость.
-Иду, иду, кто там, я никого не звал, — громко высказался Максим и открыл дверь.
За порогом стоял мужчина старшего возраста, седая борода и усы которого говорили о его достаточно большом возрасте, волосы головы от возрастной оценки были укрыты роскошной шапкой старого фасона, но светящиеся карие глаза и без морщинистая нежная кожа лица скорее свидетельствовали о цветущем возрасте пришедшего.
-Извините за беспокойство, Максим Геннадьевич, вот услышал Ваш призыв одиночества и решил нанести Вам визит, — вежливым, старомодно бархатным голосом обратился гость.
-Я никого не призывал, и я Вас не знаю, и вообще то я Федорович…
-Простите, простите, я не представился, давайте для Вас я буду Александром Романовичем. А о Вашем одиночестве известно всему двору, все говорят о герое, вступившем в единоборство с хулиганами и сейчас скромно скрывающимся от всеобщего внимания в своей квартире.
-Вы что, корреспондент какой-то газеты?
-Нет, что Вы, я не обогащаюсь за счет разглашения тайн других, и вообще, считаю такую работу постыдной и безнравственной. Я, Максим Геннадьевич, пришел к Вам с деловым предложением, и если Вы меня впустите, то расскажу Вам о сути моего предложения.
-Мне кажется, Вы все же ошиблись, я по отцу Федорович, и Ваше предложение должно быть адресовано другому человеку.
-Нет, Максим Геннадьевич, я никогда не ошибаюсь. И мое предложение должно быть адресовано именно Вам, так как именно Вы обладаете той способностью, которая нужна для выполнения моего предложения. Но выбор все-же за Вами, и я могу уйти прямо сейчас, только тогда Вы никогда не узнаете о том, что я мог Вам предложить.
Незнакомец замолчал, безразлично постукивая чем-то по кафелю меж лестничной площадки. Только сейчас Максим обратил внимание на то, что у мужчины в руках была трость черного цвета, отражающая свет словно отполированный металл. На рукоятке трости красовалась вылитая или вырезанная голова льва, глаза у которого блестели словно бриллиантовые капельки. Максим настороженно сделал полуоборот внутрь квартиры, словно закрываясь дверью от возможного нападения.
-Максим Геннадьевич, — с усмешкой и протяжно произнес гость, — Вам не стоит меня боятся, я не просто для Вас друг, а можно сказать долгожданный избавитель от постылой действительности. Да и могу дать Вам ответы на многие терзающие Вас вопросы, ну например о величине справедливости для каждого и персонально для Вас.
-Извините, все же я Вас не знаю, и у меня нет привычки впускать в свой дом не знакомых мне людей. А после того поучения, которое я получил на прошлой неделе, так осторожность для меня просто жизненно необходима.
-Да, да, осторожность нужна всем, — все так же с улыбкой продолжил гость, явно не желавший уходить, постукивая тростью по кафелю, он слегка ее приподнял ее, — вот посмотрите, великолепная ручная работа, и глаза у головы действительно два бриллианта, причем, как Вы обратили внимание, далеко не маленького размера. Как Вы думаете, стал бы обладатель такой дорогой вещи проявлять интерес к имуществу столь не богатого человека как Вы?
-А может Вы главарь бомжей, в том числе и тех, что меня грабанули.
-Да, я, кажется, сегодня неудачно пришел. Вы явно не в настроении. А что касается тех двух хулиганов, одного, кажется, Игорек звали, другого Влад, так их уже поймали. Навар с Вас они не большой получили, но для хорошего пьяного загула им хватило. Так они до того допились, что стали громить ларек, в котором алкоголь покупали, разбили стекла, с ветрины взяли спиртное и еще какую-то мелочь, угрожали расправой женщине продавщице. Ну вот, их за это и взяли с поличным полицейские, так что они уже несколько дней трезвеют, что называется, на нарах, и за грабеж им светит довольно большой срок. Так что Вы можете себя не корить за свою слабую гражданскую позицию, от которой могла бы пострадать другая беззащитная бабулька. Да и органы в данном случае сработали просто великолепно, не просто поймали подонков, но и предотвратили другие возможные несчастья для слабо защищенных граждан, ну как Вы в своих размышлениях определили такую ситуацию для всего общества…
-Стоп, Вы кто, я своими мыслями ни с кем не делился, — голос у Максима слегка задрожал, он не испугался, но переживания в нем взбудоражили его спокойствие, — Вы что экстрасенс? А, Вы из органов, и пришли взять с меня показания на тех алкашей? Или, может…
-Или, или, я Вам расскажу кто я такой, и расскажу про Вашего настоящего отца, но такой разговор не может состояться в условиях подслушивания и подсматривания за нами другими соседями. Хорошо, я не буду настаивать на продолжении нашего разговора, вижу, что Вам необходимо время для осмысления ситуации. Завтра, в это же время, я опять приду к Вам в гости. И Вы меня впустите. Иначе разговора вообще не будет. До свидания, мой не решительный друг.
Мужчина легко, словно молодой парень, сбежал вниз по лестнице, и насвистывая какую-то мелодию, скрылся в темноте нижних этажей. Максим закрыл дверь, постоял некоторое время в маленьком коридорчике своей квартиры, потом прошел в комнату и сел в кресло. Нежданный гость его сильно озадачил, и он пытался упорядочить в своей голове мысли о том, кто это был, почему именно к нему, что за намеки на отчество. Чем больше он все это обдумывал, тем сильнее ему хотелось вернуть ушедшего и получить ответы на свои вопросы. Он так себя разволновал своими предположениями, что ожидание стало ему не терпимым и он провел всю ночь в бессоннице. Весь следующий день поглядывал в окно, повторяя про себя: «Ну, где же он, где его носит, вот блин, и зачем я сразу не впустил его в квартиру. В конце концов, это было просто неприлично с моей стороны, держать гостя за входной дверью. Вот я дурак, век себе не прощу, если этот странный человек не придет.» Он бегал то к входной двери, то к окну кухни или его маленькой комнатенки, в надежде поглядывая во двор, и потом обратно к двери, прислушиваясь к шорохам за дверью. Но гостя все не было. И Максим начал впадать в отчаянье.