Воин

Рядовой срочной службы Обручев Иван Денисович самовольно покинул территорию воинской части во время несения караула, прихватив с собой автомат Калашникова с полным к нему магазином. Вся часть была поднята на уши по тревоге, офицерский состав собрался на экстренное совещание. Было сделано несколько звонков: в ментовку, на вокзал, на автостанцию, дозвонились и родным Ивана. Естественно, что сержанты и старлей Юдин тщательно прошмонали тумбочку дезертира, а вот мне было что сказать, что могло бы помочь изловить парня. В сопровождении со старшим сержантом Арцебашевым я вошел в кабинет ротного Юдина, который с красными от недосыпа и нервного напряжения глазами изучал характеристику Ивана, зажав в дрожавших пальцах сигарету.
-Товарищ старший лейтенант, он не побежит домой, и вряд ли вообще попытается покинуть город, — сообщил я.
-Поясни, рядовой, — только потребовал ротный.
-Он болен, — вполне осознанно излагал я, понимая, что мне может влететь не меньше чем Ивану, — Мы с одного города призывались, даже с одной улицы.
Я знал Ваньку как строгого, но дюже правильного пацана, на которого, тем не менее, можно было положиться в случае неприятностей. Он, конечно, старался держаться от них как можно дальше, и всегда пасовал, когда речь заходила о чем-нибудь серьезном, вроде махача с ребятами из соседнего района. Однако, если дело касалось чужих секретов, язык Ваньки можно развязать если только нешуточным страхом смерти. Молчать он умел.
С другим же Иваном Обручевым я познакомился в тот день, когда Васян «Джек», приехавший к деду с бабкой на лето, приволок с собой новенькую воздушку с огромным количеством пулек к ней. Во дворе частного дома он немедленно устроил настоящий тир, приспособив в качестве мишеней всякий хлам, включая пару картонных коробок с наклеенными на них самим Васяном изображениями зомби.
Ванька был одним из первых ребят, решивший опробовать на рисованных мертвецах свой глазомер. И тогда разительная перемена овладела им. Ванька целился зомби в голову, специально заняв позицию метрах в десяти от мишени. По одной лишь его стойке было понятно, что этот малый, как минимум, имел дело с огнестрельным оружием, не говоря уже о том, чтобы пустить его в ход. Твердость его рук, жесткий упор приклада в плечо, ровное дыхание, палец, плавно и четко, нажимающий на спусковой крючок, и выстрел, аккурат между ударами сердца. Но самое главное – взгляд, более чем просто хладнокровный, какой-то огненно ледяной. Больше того, в тот момент холодный огонь накрыл его с головы до ног, на миг Ваня даже сам стал покойником. Меня охватила мысль, будто он хотел, чтобы те рисованные мертвецы ожили, чтобы он без труда пустил им пулю в лоб. Впрочем, с тем же мертвым хладнокровием Ванька целился бы и в живых людей.
Это был даже не он, но кто-то очень сильно на него похожий внешне. Разве что жуткие темные пятна, из которых веяло мрачным жгучим холодом, далеким от адского пекла, искажали внешние Ванькины черты.
Он сделал несколько выстрелов, ни разу не промахнувшись, и буквально изрешетив головы зомби пульками. Неудивительно, что Васян «Джек» пребывал в диком офиге и восторге от таких снайперских возможностей. Похоже, никаких визуальных странностей, подменивших подлинного Ивана на его жуткого клона, он не замечал. И все с тем же хладнокровием Иван поразил практически все подготовленные для стрельбы мишени. Как будто всю свою жизнь он только и делал, что спускал курок.
-Ничего не помню, — поделился он впечатлениями, — Все как на автомате. Только враг, которого надо остановить.
Дома у него был мощный ПК с несколькими неплохими игрульками. Ванька удалил их все до единой, но установил «контру», в которую окунулся с головой, набивая руку в одиночном режиме, чтобы потом попробовать свои силы в Сети. Однако, никакой «Контр Страйк» не мог сравниться с живой стрельбой, а потому Иван все лето провел во дворе Васяна «Джека», с которым здорово так скорешился. Очевидно, что воздушка захватила все его сознание, будто пробудила какое-то существо внутри Ивана, желавшее пострелять. А спустя несколько месяцев после тех памятных каникул, практически под Новый год, Ванька купил-таки собственную воздушку.
Он хотел в армию, будучи уверенный в том, что ему дадут настоящий боевой автомат и патроны к нему. И эти мысли уже попахивали какой-то нездоровой манией, когда Иван выражал их, покрытый отвратными темными пятнами на лице. То, что он испытывал во время этих пострелушек по мишеням, приятно щекотало его изнутри, и явно не шло ни в какой сравнение с виртуальными баталиями по той же «сетке».
Его нашли в лесополосе через сутки после побега, спящим у ствола дерева. Автомат был крепко сжат в руках, магазин был полностью опустошен. Рядом не оказалось ни одной стреляной гильзы; в кого или во что Иван разрядил весь боезапас, оставалось только догадываться. Лишь бы не в живых людей, и это было главным опасением командного состава части.
Ивану всыпали так, что мало не показалось. Военная прокуратора потребовала провести психиатрическую экспертизу. Дело могло обернуться и тюремным сроком. Ваня, однако, был на хорошем счету, разборку и сборку автомата Калашникова он проделывал чертовски быстро на радость командованию. И вообще прекрасно ладил с боевым оружием, что так же устраивало офицерский состав. Огневая подготовка рядового Обручева была практически идеальной, что не могло не отразиться на нем во время этого внезапного ЧП.
Кроме того, Ваня полностью признал свою вину перед командирами и военной прокуратурой и раскаивался в содеянном. Так что командир части генерал Четков, по прозвищу «Четкий» с негласной припиской «пацанчик», добился того, чтобы Ивана оставили в армейском лазарете до конца расследования инцидента. Насколько нам было известно, пока что не поступало ни одного сигнала о стрельбе из «калаша» с конкретным номером по гражданским лицам.
Тем не менее, в медсанчасти Ване пришлось несколько часов провести наедине с психиатром. Общение проходило как в присутствии генерала Четкова, так и без него.
-Я потомок воинов, — рассказывал Иван уже мне, — В сознании вижу самые разные образы: мой отец, мой дед, мой прадед. Какие-то подлинные и фантастические, неземные. Каждый раз я знаю свое имя, и знаю, что оно связано с моим собственным. И оружие в руках будто открывает мне еще одну пару глаз. Это здесь и сейчас я держу АК-47, а там дело доходит до самых сложных конструкций: какие-то смерчи, вихри, что-то похожее на смещение времени и пространства, все, что возможно и невозможно вообразить. И я всегда умираю в конце, сраженный вражеским снарядом. Всегда, — повторил Иван, и в этом слове для него была заключена какая-то гордость, какое-то величие, вновь искажавшее его лицо мертвым узорами пятен, — Умираю, как должен умирать настоящий воин: лицом к лицу перед врагом. Тогда я не боюсь смерти, наоборот открываю себя перед ней насколько возможно. Это в крови, в генах. То, что всегда отличало мой подлинный род. И это захватывает с самого первого раза, стоит лишь прикоснуться. Как будто историю всей своей жизни в руках держишь… Я не смогу остановиться, понимаешь? Я не хочу, чтобы это прекратилось, понимаешь?
В тот момент я понял, что это другой Иван говорил со мной, используя тело как средство общения, как инструмент, с которым он мог обращаться как угодно.

… без окончания…