Реконструктор реальности. Эпизод 6. Киса. Часть первая.

«Городок, как городок, не большой, ну и не такой уж плохой, и мне гораздо милее, чем поглощающие каменные громадины больших городов. Там, в этих мегаполисах, все как-то не по-людски, и легко потеряться маленькому человечку. А прохожие, ну точно соответствуют званию прохожие, идут мимо, словно безжизненные статуи, ни улыбки тебе, ни приветствия, и никакого соучастия. А у нас все по другому, выйди на улицу и сразу попадаешь в окружение знакомых, соседей, друзей, сослуживцев, коллег, наконец, соперников по игре в домино, ну никак не прохожих,- размышлял Иван Филиппович, переживая эмоции, оставшиеся после вчерашнего буйного спора с своей внучкой, выпускницей школы, заявившей о своем намерении уехать в большой город и поступать там в какое-то высшее учебное заведение, — будто у нас тут нет этого высшего учебного заведения, нет, ей лишь бы удрать подальше от родного дома. Видите ли мы ее уже все достали своими нравоучениями, совсем совесть потеряла. Да еще и ее мать, Маргаритка, ее поддержала, видите ли, ей тоже надо свою жизнь устраивать. Понятно, какую жизнь, дочку в институт, меня еще куда подальше, а сама на «разгуляй», наверстывать упущенное, не даром ее мужик бросил! И за что мне все это на старости лет? Вот думал, выращу внучку, будет кому мне стакан воды принести, когда буду совсем беспомощный. А теперь, получается, меня бросают, да еще не известно, что задумала эта Маргаритка. Вроде родная дочка, а смотрит на меня, как на чужого, точно хочет куда-то «сплавить». А интересно, куда? Квартира моя, я ее получал от завода почти сорок лет тому назад, да и пенсия моя всем нужна. Пусть не большая, а всё ж еду в дом приношу я. И че она задумала?»
Слегка прихрамывая, сутулясь, но еще достаточно бодро, поправляя на ходу свои седые волосы, в стареньком плаще и полуботинках, спешил Иван Филиппович в магазин за хлебом, автоматически на ходу не заметно жестикулируя руками, словно утверждая правоту своих размышлений. Это был его ежедневный и обязательный поход, с того самого времени как преждевременно умерла от болезни его жена, он принял на себя ранее выполнявшийся ею труд. Тем более, что ему, как пенсионеру, было приятно пройти по заученному с молодости маршруту, по любимым переулочкам, насладиться свежестью воздуха, да и любая встреча со знакомыми горожанами была ему приятным впечатлением.
«Ну вот кому она нужна, эта стерва, — думал он о родной дочке, — уже не молодая, да и внешностью она, мягко говоря, не сильно впечатляет. Забыла уже «благополучную» жизнь с Сенькой, дубасил ее, блин, просто для развлечения. Из-за нее один раз и мне досталось. Еле, еле избавились от этого ее сожителя в прошлом году. А говорила, что он ее судьба, в сто раз лучше бросившего ее законного мужа, а потом сама на «ненаглядного» заявление и написала, год любила – два срамила. И смотри, подлечилась, и опять хочет в тот же омут. Нет, я ей не дам такую волю, мне и тех скандалов с лихвой хватило. А новых я точно не выдержу, не для моего это возраста. Думал внучка будет мне оградой от такого «развлечения», а она надумала нас всех бросить, куда подальше от нашей «любви» убежать. Вот и расти их, лелей, ради нее до последнего на работе держался, хотя врачи говорили, что могу прямо там и сдохнуть. Но Бог миловал. И все риски были ради внучки, ради любимой Верунечки, а она обо мне даже и не задумалась. Еще и стар… обозвала. Обидно!»
Еле сдерживая слезу, стараясь ускорением шага подавить не свойственную ему слабость, пожилой мужчина перешел через двухполюсную дорогу на противоположный тротуар. С боку его стройная фигура создавала впечатление того, что идет бодрой и моложавой походкой мужчина не старших лет, но его лицо было отражением и количества пережитых лет, и перенесенных страданий и лишений, и выполненной до конца мужской обязанности перед своей семьей. Многочисленные морщины, от лба до худых щек, усталый взгляд, и поблекший цвет глаз, все говорила о том, что это пенсионер, и не только по возрасту, но и по состоянию здоровья.
Пройдя сквозь узкий и короткий переулок, обильно усыпанный прошлогодней осенней листвой, своевременно не убранной и всю зиму гнившей под высоким снегом, а теперь, с приходом раннего весеннего потепления, опять проявившейся во всей своей уродливой красоте с неприятной и опасной слизистой скользкостью, Иван Филиппович, привычно повернув за угол пятиэтажки, с обыденным ожиданием устремил взгляд в направлении мини маркета, который всегда был виден с этого места, но теперь, впервые за два десятка лет, его ожидание не оправдалось. Перед ним предстал новенький деревянный забор, высотой около двух метров, сколоченный из не стандартных досок, но приятный запах древесины свидетельствовал о не давнем распиле их под строительные нужды. Иван Филиппович удивленно посмотрел по сторонам, в надежде увидеть калитку, лаз или специальный проход, но забор представлял из себя глухую стену, без какого-либо намека на право его преодолеть. Ранее на этом месте был пустырь, заросший молодыми деревцами и кустарниками, было много разговоров от администрации городка об оборудовании на этом месте городского парка. Тем более, что тут был проход для всего квартала к магазину, пускай и расположенному на окраине спального района. Пожилой мужчина еще раз внимательно осмотрел прочный забор, возведенный буквально за один день и в удивлении тихи констатировал:
-Чудеса, просто, вчера в это же время тут ничего не было, а сейчас забор перекрыл все проходы, фантастика.
-Привет, Филиппыч, ты не знаешь че тут творится, как теперь в магазин ходить?
-А, Сашка, привет, — ответил пожилой мужчина более молодому, подошедшему за ним вслед к забору. Еще до пенсии, Иван Филиппович работал с ним на заводе, правда был старше лет на двадцать, но профессиональные отношения стерли не нужную фамильярность, — так я сам вот стаю в полном не ведении, мне тоже в магазин надо, хлеба дома нет, а тут это чудо возникло, я даже и не знаю когда.
-Да, и точно чудо, только вот как это чудо обойти, если вокруг квартала, вдоль дороги, так там переходов нет, а если по периметру пустыря, так там овраг, если помните, Филиппыч, глубокий и с водой, можно не только здорово свалиться, но и утонуть. Тут нет другой дороги, и какой придурок тут это строение воздвиг?
— Это точно, придурок. Совсем о людях не думают. Нет, им, конечно, на машинах удобно, по дороге, прямо к магазину, а нам как, пешком и вдоль трассы, что ли, — с нарастающими эмоциями Иван Филиппович поддержал тему своего собеседника.
Пока они с надеждой выискивали возможный проход в заборе, к ним постепенно подсоединялись другие жители этого спального района, которые также привыкли этой дорогой ходить в известный всем магазин, и все, без исключения, громко высказывали свое возмущение, применяя к организатору этого строительства оценочные термины не просто не нормативного звучания, но и двойного, тройного и четверного их соединения, с удивительной правильностью выносимого ими вердикта.
Постепенно горстка людей превратилась в толпу, громкие высказывания в шумное и гневное бурление, а страсти в неудержимое желание возмущенных снести эту преграду к их общей цели. Скорее всего так все бы и произошло, забор был бы, наверное, снесен усилиями увеличивающейся толпы, и некоторые побежали даже домой за железными приспособлениями для этого. Но, к шумящим с тыла подъехала большая машина черно цвета. Среди собравшихся соседей по кварталу никто точно не знал марку этого автомобиля, но все точно знали, что это очень дорогая иномарка, в которой возят самого богатого человека города, с неограниченными властными полномочиями. Все называли его главным бандитом города, который имел смешную кличку «Киса», но ни у кого даже тени желания не возникало шутить на эту тему, тем более при личной встрече с этим городским монстром. И шум в собравшейся толпе быстро утих, все как-то присмирели, изображая ожидание дальнейшего разворота событий.
Примерно минут десять многочисленные взгляды толпы рассматривали два блестящих глаза автомобиля, пока наконец мотор автомобиля затих и воцарилась полная тишина.
«Киса», он же Кислов Эдуард Сергеевич, спокойно, на заднем сиденье бронированного лимузина представительского класса, допивал бокал своего любимого французского коньяка. Он не знал, зачем сам велел сюда приехать, тут могли разобраться его крепкие исполнители, совершенно без его великого участия. Но вот, сам решил, а теперь не знал, что делать. Нет, он не боялся небольшой толпы горожан, жизнь отучила его чего-либо бояться, и он точно знал, что если б проявил такую слабость на любом из этапов своей жизни, то не достиг того положения, которое сейчас занимал. Номинально в городе были люди значительно выше его статуса депутата городского совета, были богаче, но по-настоящему главой всего был он. Именно за ним оставалось право окончательного решения, и его решению никто не перечил. Раньше, лет семь или десять тому назад, были люди осмеливавшиеся ему перечить, но теперь их нет. Никто точно не знал куда они делись, в милиции были заведены дела по розыску бесследно пропавших, и только он знал где место упокоения смельчаков. Теперь смельчаков в городе не осталось. Он это точно знал. Ничего не боялся. А приехал сюда скорее от тоски по былым временам, когда смертельный риск сопровождал его каждый день и ночь, и он наслаждался тогда своей бешенной жизнью, а вот теперь все утихло. Да и он сам превратился в свои сорок пять лет из всегда стройного и подтянутого бойца, в толстое и слабо подвижное нечто, правда с амбициями того, оставшегося в прошлом, агрессивного и чрезвычайно смелого беспредельщика.
-Кто мне скажет, зачем я сюда приехал, — тихо спросил «Киса», скорее самого себя, но его вопрос прозвучал, а значить должен был прозвучать ответ.
-Вы хотели посмотреть на работу нанятых вами таджиков, на то, как они отстроили забор по периметру пустыря, — тихим и вежливым голосом ответил сидевший напротив молодой мужчина крепкого телосложения, но по внешним характеристикам не похожий на обыкновенного статного вышибалу.
-Да помню я, не умничай, а то нарвёшься, ты мне лучше скажи, заместитель по всем проблемам, что тут за толпа недовольных, и почему они раскачивали до этого забор, ну, всезнайка Николашка, отвечай!
-Эдуард Сергеевич, — не обращая внимания на явное неуважение к себе в обращении своего начальника, спокойно и уверенно продолжил отвечать заместитель Кисы по всем делам, — буквально месяц тому назад я попытался обратить Ваше внимание на то, что при реализации этого проекта строительства супермаркета с развлекательным центром могут возникнуть проблемы с местным населением, которому на этапе строительства будет перекрыт их привычный маршрут к единственному в этом районе магазину. Вы тогда не захотели меня слушать, а теперь вот, обозначилась проблема.
-Да ладно, вечно ты ноешь, Николашка. Нарисовалась проблема, — перекривил он голосом своего помощника, — мне в жизни приходилось такие проблемы решать, что тебе и не снилось, а тут просто «проблемка». Слушай, а что нет дороги к магазину в обход, или, может, надо сузить площадь ограждения, сделать проход вдоль строительного котлована для обывателей?
-Площадь ограждения в полном соответствии с согласованным проектом, и застройщики могут воспротивиться в случае сужения площади строительного объекта, всё-таки не дом будет строиться, а огромный развлекательный центр с супермаркетом. А обход есть, вдоль трассы, вокруг квартала, примерно раза в три длиннее, правда нет огороженной дорожки для пешеходов вдоль скоростной трассы и перехода через дорогу к месту расположения магазина… Но, мне кажется, это не наша проблема.
— Это ты верно сказал, что проблема не наша. Да вот только ее, эту проблему, никто, кроме нас, решать не будет. И какие будут предложения, специалист по решению всех проблем.
— Предлагаю, Эдуард Сергеевич, вопрос об оборудовании пешеходного перехода и пешеходной дорожки обсудить на заседании городского совета с приглашением представителей городской власти, для этого у нас есть все необходимые полномочия. Да и властям пора уже бюджетные деньги тратить на нужды города, а не только на улучшение своего собственного быта.
— Хорошо сказал, не зря я тебя выдернул из блатного окружения и сделал своим помощником по депутатским и всем другим делам. Да вот только стратегического мышления у тебя еще маловато, Николашка. Я, конечно, настрою мышление всех этих городских бездельников на нужное направление, но, в общей сумме, решение этой проблемы таким путем займет примерно от трех до пяти лет! А, что сейчас делать? Если толпа недовольных увеличится до тысячи человек, то забор будет ими сметен, а это уже проблема другого рода. И мне не жалко забора, он стоит копейки, но такой поворот событий может очень плохо отразиться на реализацию всех тех контрактов по строительству развлекательного центра с магазинами, которые уже были подписаны, да и выделенные деньги могут быть заблокированы инвесторами. А это уже чревато прямыми убытками. Я уже не говорю о том варианте развития ситуации, когда подключатся центральные средства информации. Тогда всему задуманному будет конец, и кто тогда будет платить за неустойку. А, умник, отвечай!
— Да, я, не знаю, Эдуард Сергеевич, — Николай замялся, он вообще не считал себя специалистом по решению проблем. Да было несколько раз, когда он выступил посредником между обозлившимися бандитами, не поделившими деньги, но это были его знакомые, и он тогда нашел нужные слова, что б успокоить противников, усмирить их пыл. Но больше ничего и не было, и почему Киса обратил на него внимание, Николай не знал. Вот и сейчас, он усиленно напрягал свой мозг, что б не разочаровать своего хозяина, и выдать хоть какой-нибудь вариант решения проблемы. Усилия Николая отразились в его мимике, что заметил его хозяин, и довольно усмехнулся.
-Что, давай уже роди что-нибудь, специалист хренов, — с ехидной улыбкой поторопил подчинённого Киса.
— Так, может, раздать им по тысяче рублей, да и решить так проблему, — чуть не добавил обращение «Киса» измученный помощник, и это было бы большой ошибкой. Только два человека имели право так обращаться к хозяину, оба были приговорены к пожизненным срокам лишения свободы и отбывали наказание в самых известных зонах страны. Эти два братка, так их называл сам Киса, были из далекого их бешенного прошлого, им он был обязан жизнью, которую они ему защитили в разных кровавых стычках, впрочем, и он им не раз отплатил тем же, причем рискуя собственной жизнью. Эта кровавая повязка не просто их сделала братьями, а связала сильнее родственных чувств. По этой причине, попавшись в руки правоохранителей, братки про него ничего не сказали, хотя знали конечно так много, что пожизненный срок Кисе грозил так как и им. Любой другой бандит, который бы позволил себе обратиться к Кислову с произнесением клички, сразу получал взбучку, ранее от самого хозяина города, теперь наказанием занимались его «солдаты», которые с радостью были готовы отмордовать кого угодно, вплоть до только что закадычного друга.
— Может ты и прав, Николай, — подобревшим голосом ответил Киса, — только вот в чем проблема, деньги им нужны для того, что б потратить их в магазине. А мы им дорогу туда перекрыли. Чем больше у них будет денег на руках, тем будет острее желание поскорее попасть в магазин, тем сильнее будет желание снести забор. То есть своей щедростью мы сами обострим уже возникшие проблемы. Думай, Николай.
— Тогда надо открыть им узкий проход вдоль забора, а потом что-нибудь придумаем, — осмелевшим голосом Николай предложил очередной вариант решения проблемы.
— Да, Николашка, а как там тебя дружки нарекли, ну, в блатнике, откуда я тебя выудил?
— Ботаник…
— Во-от, «ботаник», значит умный, значит все знает, значит во все вникает, значит на все вопросы может дать дельный ответ. А я вот не вижу в тебе того, что увидели твои дружки. Я уже допил бокал, а никакого дельного ответа ты мне так и не дал. Конечно, можно прорезать проход в заборе и пропустить эту толпу туда и обратно, а затем и других, которые подойдут еще, и так весь оставшийся день, а затем следующий, ты что, предлагаешь мне тут открыть пропускной пункт, с охраной, с калиткой, так зачем мы тогда вообще этот забор воздвигали. И вообще, скажи мне Николашка, там, на пустыре, никого нет? Там действительно пусто? Или может там уже что-то есть?
— Там, Эдуард Сергеевич, уже должна располагаться строительная техника, жилые вагончики для строителей, уже должны быть завезены строительные блоки. Я хотел убедиться в наличии всего этого, а затем доложить Вам. Въездные ворота с противоположной стороны. Но Вы сказали свернуть сюда…
— Так, вот смотри, там уже кипит работа, а она именно кипит, иначе бы уже кипели мозги у тех, кто несет за это ответственность, а мы тут организуем экскурсию для жителей микрорайона. Дорогие граждане, ходите сколько хотите, если надо, мы подвинемся, так ты мне предлагаешь поступить?
— Нет, я не знаю, может, блин, их просто отп… всех, а микрорайон взорвать к чертовой матери!
В глазах его начальника сверкнула молния одобрительного гнева, и раздался тихий смех сквозь зубы, так последние десять лет смеялся Киса, после того как ему трижды в разборках ломали челюсть. Его конечно хорошо подремонтировали, и видимых следов тех побоев практически не осталось, но вот широко раскрывать рот для смеха он потерял возможность. И все же Киса смеялся, злобно и зловеще, ему очень понравился вспыльчивый ответ своего помощника. Он уже давно обдумывал такой вариант решения проблемы, но ждал хоть какую-то поддержку своего намерения со стороны, и вот, он ее услышал.
— Ну ты, Николай, зверь, прямо-таки изверг какой-то. Взять и взорвать микрорайон. Ты где такой жестокости набрался. Ты случайно не имел в предках террористов или гангстеров?
— Нет, Эдуард Сергеевич, я не знаю своих родителей, детдомовец я, — оживившись на хорошую реакцию своего шефа, бодро ответил Николай.
— В твоей идее, Николай, что-то есть, а ну давай, для эксперимента, попробуй развить идею, — убирая пустой бокал в шкафчик, с наигранной заинтересованностью подбодрил своего подчиненного «хозяин города».
— Да, понял, Эдуард Сергеевич, — проявляя искреннюю старательность продолжил Николай, — если позволить этой группе бездельников разрастись до размеров толпы, то справиться с возмущенной и разъяренной массой будет очень сложно. Поэтому, я вызову сюда пару десятков наших солдат, которые и отп… бунтарей, а затем мы палками их разгоним по домам, что б им в дальнейшем неповадно было…
— Хорошо, и о нашем «подвиге» узнают все, что породит новую волну возмущения еще большего количества людей, и это возмущение будет уже направлено непосредственно против нас! Думай еще.
— Тогда эту акцию надо сделать чужими руками, например кавказскими торгашами с рынка, а мы потом выступим как защитники, за одно и чужаков усмирим.
— Уже лучше. Но, во-первых, кавказцы не пойдут на такое, а, во-вторых, проблема с проходом к магазину так и останется нерешенной, да и нам, как «миротворцам», потом будет действовать сложновато. Думай.
— Так, так, — напрягая свое не очень мощное мышление выискивал варианты Николай, — тогда можно привлечь других беспредельщиков, которые отп… и этих лохов и весь район поставят на уши, отбив у них на долгое время желание не только ходить этой тропой, но и вообще чему-либо возмущаться…
— Молодец, Николай, правильно, ты говоришь создать в этом районе угрозу террористических актов, с несколькими взрывами и гибелью людей, да?
— Я именно это и хотел сказать, Эдуард Сергеевич, — обрадовавшись похвале хозяина подтвердил идею Николай, на самом деле и не помышлявший о терроризме, но перечить хозяину не посмел, — в таких полувоенных условиях жителям этого района будет не до дороги к магазину, они будут заняты спасением своих жизней и жизней близких и, скорее всего, уедут на время жить в другое место, а за это время стройка приобретет необратимое значение, так как деньги инвесторов вольются е единую струю финансирования. И проблема с магазином, потом, будет решаться всеобщими усилиями. А наша часть обязательств перед инвесторами будет выполнена полностью, и неустойка нам не будет грозить!
— Да, Николай, ты не Ботаник, ты Террорист. И с кем мне приходиться работать? Но что поделаешь, других помощников, идей, вариантов нет. Так, — тут голос Кисы приобрел жесткое металлическое звучание, и все знали, что необходимо быть очень внимательным к произнесенным им словам в этом состоянии, так это был уже приказ, не правильное выполнение которого влекло за собой неминуемое наказание, — ты, Николай, предложил, обрати внимание не я, а именно ты. Тебе и разрабатывать план. Могу только подбросить красок к этому плану. Действовать надо уже сейчас, иначе делегация инвесторов не захочет инспектировать начавшуюся стройку. У нас есть пару должников кавказцев на рынке, вот, можно организовать маленькую бойню, жертвой будут, например, вот эти остолопы, что уставились на мою машину, а террористы, конечно, хорошо убитые моими бойцами, должны быть те кавказцы. То есть, мы своим тут присутствием защитим жителей микрорайона. А потом, например завтра, после отъезда инвесторов, необходимо организовать подрывы жилых домов на микрорайоне, желательно подальше от места строительства. Так сказать, месть со стороны остальных кавказцев, торгующих на рынке. И чем больше будет жертв, тем лучше. А направить деятельность органов в нужном направлении помогут городские депутаты, которые уже не раз возмущались чрезмерным наличием в торговых рядах рынка кавказцев. Ну вот и весь план, Николай. Тебе осталось доработать детали и организовать его исполнение. И так оправдать то доверие, которым ты у меня сейчас пользуешься!
Договаривая, Киса возбужденно посмотрел в боковое стекло автомобиля на проплывающие по небу облака. Ему на некоторое время показалось, что вернулись обратно те лихие времена, когда, как в ковбойских фильмах, все вопросы решались силой и он был лучшим бойцом этого города, безжалостным и самым удачливым. Ему тогда удавалось все, и женщины его любили по-настоящему, не за деньги, как сейчас, а за какую-то внутреннюю силу, так они говорили. И силу эту он чувствовал, и вот теперь, принимая это чудовищное решение, он почувствовал опять эту силу, пробежавшую по его ожиревшим телесам струйкой возбуждающего огонька. Вот только порох этого бандита уже отсырел, и взрывной и возбуждающей реакции не последовало. А так, мелкая вспышка фитилька, не более того. Но Кисе и это ощущение показалось возвращением молодости, и в это время он даже не задумался о возможных невинных жертвах его идеи, о возможной гибели детей, его это не волновало. А были интересны только собственные ощущения, собственное оживление, возвращение буйства чувств его лихой молодости.
Николай обратил внимание на лихорадочно заигравший взгляд своего шефа, и знал, что в таком состоянии его лучше не трогать, поэтому спокойно ждал, рассматривая на своем безымянном пальце недавно приобретенную себе золотую увесистую печатку с семью бриллиантами в виде креста. Он, уже не раз убедился в том, что правды и справедливости нет на земле, есть только власть сильных, и сильные всегда правы и справедливы. По этой причине не верил в бога, а расположенный на печатке бриллиантовый крестик был просто атрибутом красоты, и не более того. Любуясь приобретением, он не размышлял о том, что решение его шефа может принести многочисленные несчастья, его это, как и его шефа, не волновало. Он был доволен собой, он, из всегда голодного и обижаемого всеми детдомовского мальчишки превратился в одного из самых уважаемых граждан города. И даже те, кто семь-восемь лет тому назад позволяли посмеиваться над ним, используя свое физическое превосходство, теперь стояли пред ним стыдливо опустив голову, и терпели все унижения, которые теперь он позволял себе над ними. За это, и за новый свой уровень жизни, он готов был выполнить любой приказ Кисы. Даже подрыв жилых домов. В конце концов вина будет переложена на других. А бояться нужно ни мифического наказания в другой жизни, а гнева своего шефа, который был реален и по-настоящему жесток. И Николай сам был свидетелем проявления гнева своего шефа, поэтому боялся по-настоящему только Кису, и более никого в этой жизни.
— Ну что, Николай, ты все понял?
От неожиданности Николай одернулся, быстро поднял голову и встретился со зловещим почерневшим взглядом своего шефа. Обратной дороги не было, Николай и не собирался отказываться от предложенного плана, и знал, что отказ в такой момент сразу превращался в казнь над отказником, над которым Киса всегда особенно жестоко издевался.
— Конечно, Эдуард Сергеевич, я все понял и готов приступить к доработке и выполнению плана. Кстати, мне уже надо сделать звонок Кривому, мне кажется именно его люди готовы правильно выполнить поставленную задачу, да и на кавказцев у него особенная обида за то, что они сгруппировались и не стали ему платить полагающиеся барыши, как смотрящему за рынком. И Кривой приезжий, у него тут нет родственников или хороших знакомых, плюс к этому дважды контуженный во второй чеченской, полный отморозок…
-Да, Николай, Кривцов Илья, хороший вариант, никаких угрызений совести. Он отморозок не по причине контузии, после начала той войны он пошел добровольцем, контрактником, его сразу определили в разведвзвод, он и срочную службу служив в разведроте, и по состоянию здоровья был крепышом, хотя и не большого роста. Так вот, при выполнении одного ночного разведывательного задания, он, и трое его ребят наткнулись на взвод спящих наемников. Для возвращения домой надо было либо обойти спящих, и наткнуться на не спящие дозоры врага, либо пройти через спящих. Они выбрали второй вариант, но «клубничка» заключалась в том, что пройти скрытно они могли только «успокоив» спящих навсегда. И вот, в полной тишине, они тихо перерезали глотки спящим боевикам. Илья был самым опытным, по этой причине ему пришлось резать больше всего голов. Представь, полная тишина, и тихое бульканье крови из перерезаемых глоток. Одна голова, затем вторая, третья и еще. И вот до сегодняшнего дня Илья не терпит тишины, как только исчезают все звуки, пред ним сразу из темноты возникают отрезанные им головы, я не знаю сколько их там было, но то, что они во множественном числе приходят к Илье и улыбаются, это он мне сам рассказывал. Согласись, после такого развлечения, мало шансов остаться в своем уме. Кстати, из его соучастников той ночи только он один в своем уме, двое погибли еще в той компании, буквально пойдя на смерть в бою. Один умер в психушке уже в мирной жизни, — пока Киса рассказывал, по его лицу словно тени пробегали то усмешка, то какая-то зловещая радость, то жестокость. Николай предпочел молча слушать и ждать желания своего начальника давать дальнейшие указания.
— А ранение у него тоже было, и не одно, первые два легкие, и каждый раз Илья возвращался в родной взвод, хотя мог отлинять от войны. А в третий раз граната боевиков взорвалась в двух метрах от него, его посекло всего, и лицо в том числе, после этого он приобрел характерное искажение лица и это погоняло. Лечение он проходи в госпитале нашего города, только его быстро оттуда выпроводили, объяснив это тем, что ноги целы, руки целы, а в палатах места не хватает для безруких и безногих солдат. Вот он и оказался на улице. В военкомате ему сказали, что «боевых денег» ждать будет очень долго, так как денег пока нет. И вынужден был наш Илья пойти подрабатывать грузчиком в магазин, как потом оказалось, в магазин под моим контролем. Он не сказал, что у него раны на руке и ногах не зажили, и не удержал в кровоточащих руках ящик с алкоголем, выронил и разбил в дребезги. Там был заведующий, здоровый бугай, килограмм на сто двадцать, и ростом под два метра, так он решил проучить за водку новичка, и набросился на Кривого с кулаками. Так Илья этого здоровяка несколькими ударами уложил на пол, а затем, по боевой привычке, осколком разбитой бутылки перерезал ему горло. Вот тогда мы и познакомились. Бедный заведующий пропал, а Илья теперь мой самый верный солдат. И ты точно сказал, до армии он жил далеко в сибирской глуши, тут у него вообще близких нет, и доброты он от этих людей не видел. Все, наоборот, пытались его побольше обидеть, вот теперь ему и не зачем проявлять ответную доброту. Выбор твой верен, вот только его во все тонкости плана посвящать не надо, а то еще взыграет в мозгах воинская честь. Пусть он выполнит ту часть задания, которая касается рыночных должников, тем более что он у меня уже давно просил им пустить кровь, ну вот, теперь его желание будет выполнено и нам на пользу. А вот то, что касается мирных жертв, у меня для выполнения этой части плана есть другой претендент, ты его не знаешь, он мразь из мразей, но верно служит мне. Я тебя сведу с ним, а после выполнения всего комплекса плана, ты его уберешь, и сделаешь это лично. Его труп, тоже может сыграть своей ноткой в этом плане. Он ведь тоже не русский, но из центральной части страны. Так сказать «чужой среди своих», с одной стороны готов за Россию жизнь свою положить, с другой стороны очень любит уменьшать население государство образующей нации, страсть у него такая. Вот такая судьбина у нашей родины-матушки, вскармливать на своей груди и родных детей и родных нелюдей. Че то я не о том, надо…
Киса замолчал и еще несколько секунд разглядывал облака, проплывающие над его родным городом, потом устало повернул голову к собеседнику и глядя прямо в глаза продолжил.
-Ты, Николай, теперь увяз по самые уши. Если в реализации тобой предложенного плана будет хоть малейший сбой, ответишь головой по полной программе, вплоть до уголовки, и это в лучшем случае. А если появится желание спеть «арию» для опера, то… Ладно, пугать не буду, ты боец опытный и сам все знаешь.
Киса замолчал и безразлично стал рассматривать небольшую толпу горожан, все это время молча смотревших на его лимузин. Они не могли видеть сквозь затемненные окна пассажиров этого автомобиля, но знали кто в нем, и поэтому их взгляды адресовались именно Кисе, которого они инстинктивно боялись и одновременно ненавидели. В их, устремленных в черноту стекол автомобиля, взорах был молчаливый протест той несправедливости, которая мглой опустилась на их город, некогда славившийся трудовыми победами и тихой мирной жизнью. А теперь, главный бандит города был вершителем судеб. Они не знали, в силу честного исполнения перед государством своего производственного долга, как могла случиться эта уродливая ситуация, и как избранные ими власти могли это допустить. Но открыто бунтовать против тоже не могли, так как это был бы бунт против самой власти. А работяги были законопослушными гражданами, и любой бунт был для них неприемлем. Но ненависть, накопленная годами терпения, к этой несправедливости прорывалась в их молчаливых и ненавидящих взглядах.
— Да, Эдуард Сергеевич, я ясно себе отдаю отчет в том, какую ответственность принимаю на себя в решении поставленной задачи, — попытался нарушить возникшую неприятную тишину помощник, но его шеф не стал дослушивать хот развиваемых им мыслей.
— Ты посмотри, Николай, как они на нас смотрят, и дай этим неудачникам волю, они бы на кусочки разорвали не только нас, но и этот автомобиль…
— Может вызвать для безопасности бойцов…
— Не надо, Николай, — с насмешкой перебил своего помощника Киса, — я знаю возможности этих людей. Они могут в подставленную спину воткнуть нож, но открыто принять бой они боятся, это судьба всех неудачников. Они боятся принять риск, им легче всю жизнь ковыряться в говне, чем один раз встать с колен и принять смерть с улыбкой на лице. Они не такие как мы, как ты, как я, или даже как тот водитель, что сидит за рулем этой машины. Они другие, и это их судьба. Но и мы другие. По этой причине мы правим миром, а они должны беспрекословно выполнять нашу волю.
— Да, Эдуард Сергеевич, они рабы, и…, — попытался нарушить опять сложившуюся тишину Николай.
— Рабы? Нет, те хоть восстания поднимали, и в открытом бою бились на смерть со своими рабовладельцами. Нет, эти другие. Они хуже рабов. Их макают лицом в грязь за нищенскую зарплату, за такую сумму мои бойцы даже за собой убирать не станут, а эти страдают от устроенной им государством нищеты, и радостно голосуют за эту власть, защищают ее, готовы за нее жизнь отдать. Ты понимаешь, Николай?! За свои интересы боятся воевать, а за общие интересы, а значит за интересы таких как я, готовы жизнь отдать. Не понимаю я их. Выродился, что ли, в русских дух казачьей вольности. Злые и трусливые. Хуже подборки не собрать. И мне не жалко таких людей. Да и они, в случае моей гибели, горевать не будут, а, наверное, напьются на радостях, устроят настоящий праздник по случаю моей преждевременной смерти. Так что, Николай, они не достойны сожаления, и я надеюсь, ты не разочаруешь меня и проявишь необходимую твердость в доведении тобой предложенного плана до конца, а?
— Я Вас не подведу, Эдуард Сергеевич, все сделаю так, как это будет надо для нашего дела, буду тверд до конца.
— Хорошо, это хорошо, Николай, не зря я на тебя ставку сделал, — Киса еще несколько секунд помолчал, затем нажал кнопку вызова водителя и опустил стекло, отделявшее пассажирский салон от водительского салона. Водитель и второй помощник депутата, оба тренированных бойца и крепкого телосложения, покорно повернулись к салону в ожидании указаний от шефа, — Жук, а ну подъезжай поближе к этим лохам, хочу рассмотреть их. Знаешь, Николай, Наполеон любил объезжать место проведенного им сражения и рассматривать вид смерти жертв своего победоносного шествия, и мне хочется поближе рассмотреть лица назначенных нами жертв…
***
— Ну и как Вам персонаж, а, Максим Геннадьевич? Что скажите? Как Вам эта наглость в присвоении права решать кто достоин жить, а кто нет. Как Вам нравится этот фашизм в масштабах небольшого города. Человечество на собственном мучительном опыте уже многократно проходило это состояние, заключающееся в присвоении права решать судьбы других людей, и испив этот кровавый напиток до конца, вдруг претерпевало прояснение сознания, с четким выводом о том, что никто на земле не имеет право лишать живое живого. И проходит совсем немного времени, как вновь появляются животные с затуманенным сознанием, появляется их мышление с отвратительной логикой, но обосновывающей им самим то, на что они вообще не имеют никакого права. Вот как это понять, или человечество действительно не в состоянии достичь уровня обеспечивающего хотя-бы их собственную безопасность, а я уже не говорю о безопасности других окружающих миров, — не оконченная мысль повисла тонкой струной тишины в небольшой комнате Максима, в которой в очередной раз он угощал своего гостя чайным застольем. Только теперь они сидели, сдвинув кресла как в зрительном зале напротив комнатной стены. Маленькое пространство между ними и стеной, то многократно расширялось и удлинялось, вмещая и показывая идущего по городским улицам со своими громко звучащими мыслями Ивана Филипповича, то уменьшалось до размеров салона автомобиля с сидящими и рассуждающими Эдуардом Сергеевичем и Николаем. Все было очень похоже на фокус в реалити-шоу, с той разницей, что въезжающий в «кадр» комнаты автомобиль можно было потрогать, а запах и теплота работающего двигателя чувствовались всеми органами тела, и люди, совершенно из другого города, даже не представлявшие того, что являются объектами такого внимания, были в досягаемости руки, и им можно было поправить прическу, будучи совершенно не обнаруженным.
— Все никак не могу привыкнуть к этим фокусам, да и от старого отчества, Федорович, так и не отвык, — Максим лениво нарушил тишину, затем передвинул свое кресло поближе к столу, и расположился для складывающего разговора. Своим плечом он случайно слегка надавил на застывшую картинку с остекленевшими собеседниками в салоне автомобиля, и картинка мгновенно расплылась по плоскости стены и исчезла. Максим еще немного подивился красоте исчезающего момента, в котором всполохи уходящего своим количеством и яркостью красок превысили красоту высокоширотного сияния небосвода земли, а затем деловым тоном начал разговор, — а персонаж действительно отвратительный. И я вот не знаю, Александр Романович, почему этот тип так спокойно ходит по земле, почему под ним земля не горит, почему он вообще жив, а не горит в аду? Мне кажется, именно такие ситуации вселяют в людей нежелание верить в Бога в его всемогущество, в его справедливое возмездие по делам всем злодеям.
-О-го-го, потише на поворотах, Максим, не забывайте, что Он слушает нас, — Александр Романович в испуге осмотрел комнату, это была все таже комната Максима, со всеми теми принадлежностями, которые были внесены в ее измененный периметр. С огромным столом и креслами по ее середине, с второй дверью в комнату, выходящую за периметры реального пространства, и с Кафирой, правда с белым передничком, с красиво уложенными волосами, и с покорным желанием прислуживать за столом своим хозяевам, — Он бывает удивительно терпелив, но испытывать его терпение не надо. Я, видите ли, знавал людей, которые превысили порог терпения, и судьба их материальной субстанции очень печальна, уж поверьте моему тысячелетнему опыту.
— Я не то, вернее, Вы меня не так поняли, я не хотел проявить неуважение и даже тени сомнения, я просто пытаюсь рассуждать, пытаюсь понять то, что Вы мне продемонстрировали, — Максим тоже в испуге вскочил с кресла, обронив при этом чашку с чаем на пол. Мгновенное движение Кафиры, стоявшей до этого у стенки на расстоянии около двух метров, и чашка оказалась целой в ее руках. Пока Максим сделал несколько нервных шагов по комнате, она прибрала разлитый чай, заменила чашку, наполнила ее новой порцией свежего чая, и также мгновенно переместилась в угол комнаты, где до этого и стояла, — во-от, тоже, не могу привыкнуть к возможностям этого дива, так быстро и ловко у нее все поучается.
— Нет, Максим Геннадьевич, — уже более спокойным тоном продолжил беседу его старший наставник, — это Вам удалось ее хорошо приручить, и ее ловкость, все в соответствии с реакцией вашего взгляда на падающую чашку, и проскочившего в мыслях желания, сама она бы даже с места не сдвинулась. Могу только констатировать, что с этим этапом Вы хорошо справились. И все же, будьте очень осторожны в изложении своих мыслей. Все произнесенное Он слышит и знает, впрочем, точно так же, как и все не произнесенное, а только подуманное. Будьте очень осторожны. Вы теперь человек не защищенный отсутствием знания, с правом только веры, у Вас теперь новый статус, и ответственность поэтому несете за более широкий круг возможных ошибок. То, что будет оставлено на высший суд для обыкновенного заблудшего, для Вас может превратиться в мгновенное наказание. И то, что Вы еще не подверглись наказанию, так только по той причине, что пока находитесь на дистанции ученика. Будьте очень осторожны!
— Я все понял, Александр Романович, и еще раз приношу свои искренние извинения за изреченную мною глупость. Но, Вы сказали, что я уже отношусь к категории людей знающих истину, а между тем я еще не стал свидетелем чего-либо, — старательно подбирая слова осторожно продолжил хозяин квартиры, усевшись на свое место и придвинув поближе чашку с налитым помощницей чаем, — я не настаиваю на каком-либо своем праве, у меня и в мыслях такого нет, но и приписывать мне знания того, чему я не являлся свидетелем, тоже не справедливо, поправьте меня, если я не прав.
— Хм, конечно, не правы, — всегда доброжелательный голос гостя приобрел нотки резкости и учительской надменности, — Вы не открыли глаза, и вините всех в том, что Вам не дают видеть. Хотя, вряд ли выдержите долю секунды Его явления. Но, Вы уже были там, куда смертным доступ запрещен, забыли? Ваше сознание еще не справилось с новым пониманием мира, но, Ваша плоть уже пропитана нектаром божественного влияния. Вы уже не тот, кто был ранее, и обратной дороги нет. Вы это знаете! Все отговорки на тему личного свидетельства, являются только проявлением низкой хитрости, а это не тот способ общения, который имеет право на существование в Вашем положении. Или может я ошибся в Вас?
Максим опустил голову, в его голове шум затмил звуки окружающего мира и мысли никак не складывались в форму возможного ответа, мурашки охлаждающим потоком пробежали по всему его похолодевшему телу, и руки обессиленно опустились на спинки кресла.
— Я не знаю, — еле слышно выдавил он из себя.
— Сомнение в истине порождает лож, и это главная причина всех человеческих несчастий. В начале всех ужасных событий цивилизации всегда была лож. Выбирая этот способ общения, люди потом искренне удивлялись тем бедам, которые порождались их ложью. Прежде чем высказать сомнение, подумайте о том, что потом будет.
Александр Романович, рассматривая несчастный вид своего собеседника, побарабанил пальцами левой руки по столу, затем отпил чаю из своей чашки, еще несколько минут наслаждался видом своего ученика и уже более спокойным голосом продолжил беседу.
— Вам, Максим Геннадьевич, будет дана власть над материей. И очень важно то, чтоб сомнения не породили в Вас силу зла. Мне б не хотелось Вами пополнить мой зверинец, Вы видели мой парк с заключенными в гробах. И все они в начале поддались сомнению, которое очень быстро превратилось из желания творить справедливость в стремление все разрушать и уничтожать. Ваше сердце, это колокольчик истины, слушайте его, и не принимайте то, чему оно будет противиться. Хорошо?
— Да.
— Ну вот и отлично. Поймите, назад дороги нет. Теперь, Вы либо дисциплинированный исполнитель того, что Вам будет поручено, либо… Но, хватит нравоучений, давайте поговорим, все-таки, о столь интересном персонаже, который несколько минут назад поразил нас своими рассуждениями. Взбодритесь, Максим Геннадьевич, унылость тоже грех. Да, Вы всё-таки еще ученик, и имеете право на вопросы, которые, конечно, не являются фактором сомнения в предоставленной нам истины.
Максим еще несколько секунд, опустив голову и слушая своего собеседника, пребывал в состоянии полного отсутствия сил, словно после тяжелого рабочего дня. Кисти его рук с вытянутыми вперед пальцами, словно у дисциплинированного ученика, ладонями вниз расположились у самого края стола, зацепившись и не давая обессиленным и обвисшим рукам растянуться вдоль обмякшего тела. Но, пронзившие его тело, токи страха и неуверенности мурашками по телу поднялись к шейным позвонкам и растворились, словно их и не было, а на замену им появились другие мурашки, жгучие и раздирающие все внутреннее беспокойство. Эти болезненные пришельцы, токами высокого напряжения, медленно спустились от изголовья к паховой области, затем, уже быстрее обратно к шее и ворвались в его мозги, вызвав всплеск свечения, так что преображаемый увидел свечение своих мозгов глазами изнутри. Неприятное происшествие быстро прошло, и Максим ощутил полное спокойствие. Нахлынувшая другая сила, подарила ему абсолютное бесстрашие и уверенность. До этого согнутый, словно горбик тянущего непосильный груз осла, его позвоночник распрямился, голова заняла повелительное свое место, да так, что даже его, всегда короткая шея, вдруг удлинилась, придавая всему его новому виду особенно царственное положение. Он встретился взглядом со своим учителем, и не отвел взор в сторону, как это было всегда ранее, а выдержал долгую и спокойную паузу, заставив остудиться довлеющее превосходство в зрачках Александра Романовича, и медленно перевел взгляд на Кафиру, которая сразу присела на одно колено, тем самым показывая не только полную покорность, но и уважение новому статусу своего хозяина. Да, это был уже не тот Максим, которому даже алкаши на улице могли дать взбучку, теперь это был опасный охотник одиночка, всегда ищущий достойного для схватки зверя, и получающий от этого адреналиновое наслаждение. Максим не понял, как это все произошло, но перемены в себе ощутил с полным отчетом своему сознанию, и каждая клеточка его тела возрадовалась произошедшим переменам.
— Ух ты, всегда неожиданны такие разительные перемены, хоть и видел это не один десяток раз, а мощь этого преобразования всегда поражает, воистину велика сила нашего Создателя, — Александр Романович теперь смотрел с восхищением на своего ученика, — теперь Вы и перестали быть простым человеком, дорогой мой коллега. Какие ощущения?
— Я все же хотел бы получить пояснения, — игнорируя вопрос собеседника, прислушиваясь к новым своим ощущениям, глубоким бархатным мужским баритоном продолжил разговор Максим, — зачем этот подонок Киса живет на белом свете, может его просто надо вычеркнуть из списка живых, и всем станет лучше?
— У Вас и голос поменялся, просто удивительные преобразования, таким голосом Вы теперь будете сердца женщин пробивать стрелами амура, словно в тире мишени, не переиграйте с новшеством.
— Меня эта тема не интересует, Александр Романович, ответьте пожалуйста на мной вопрос, — Максим испытал некоторую радость от того, что осмелился пресечь мысль своего могущественного собеседника, и так получил возможность регулировать пресс давления, который на него всегда оказывал его наставник. Да и пробивающий взгляд гостя уже не был для него понуждающим к смирению, теперь Максим слегка поводил зрачками из стороны в сторону, словно подставляя их под сильнейший удар взгляда напротив и показательно демонстрируя приобретенное равенство сил. А попутно рассматривая лицо своего собеседника, и, хотя старческих морщин он так в его чертах не увидел, все его моложавое лицо имело невидимый налет многовековой мудрости пожилого человека. А глаза, блестящие молодым задором, обладали одновременно глубинной стариковской грустью. И цвет радужной оболочки менялся то на выцветший светло голубой увядающий, то вдруг на ярко зеленый с коричневыми прожилками или насыщенно стальной с синими исчезающими разрывами. Сколько Максим не присматривался, ему так и не удалось определить основной цвет глаз своего собеседника.
— Да, конечно, я отвечу на Ваш вопрос, — спокойно смотря прямо в глаза преобразовавшегося своего ученика, медленно начал гость, — Зачем? А на какой стадии Вы предлагаете вычеркнуть его из списка живых? Или может, Вы хотите сказать, что подонками сразу рождаются? И Вы готовы стать убийцей младенца? Нет?! Хорошо, Максим Геннадьевич, все люди изначально невинны, а вот то, кем они потом становятся, все зависит только от самих людей. Всегда есть выбор того, как поступить, на какой путь встать, в кого превратиться, в порядочного человека или конченного подонка.
— Ну хорошо, мы теперь точно знаем, что этот Киса конченный подонок, — воспользовался секундной остановкой Максим, — и, может отправить его на суд высший, для ответа за все свои дела?
— Максим, Максим, — по-отцовски назидательно пресек вольность в размышлении собеседника гость, — не надо брать на себя право, которое не дано по определению. Хорошо, у нас есть еще немного времени для беседы, и я попытаюсь Вам кое-что объяснить, слушайте внимательно, возможно, повторных разъяснений не будет…