III. Та, что жива средь мертвецов. (Глава 3)

И солнце озарило очи пред пробуждением, словно говоря: – Вставай, любимый! – молвило он голосом той, что видел он на небесах, голосом любимый. Лучи солнца были словно взгляд её, словно бриз океана, стужи… Ах, какие же красивые и небесные очи освещали его лик. Она обнимала его, он чувствовал это, она целовала его лучами своими, он поглощал их. Он пока не мог светить в ответ, ведь он опущен в самый тлен…
Виктор смотрел на небо чистое, любовался. Он видел знакомый и любимый лик. Он наслаждался пением ветра, что ныне так спокоен. Он наслаждался шелестом травы вокруг, цветов, что окружили его, заполонив поле. И вопросов пока не возникало, не об этом думала голова.
Он слышал её голос, он чувствовал её губы на своих губах, но стоило лишь опомниться, как он понимал, что смотрит не ей в глаза, а гущу небесных сводов, что лучезарно озаряют его лицо, его карие глаза, что, как кофе, растворяется в этой синеве, удаляясь от земли.
И скажет он пред тем, как встать только лишь одно: – Я иду за тобой, я иду к тебе, моя девочка, моё солнышко… Моя самая красивая девочка в этом безмолвном, грустном и гнилом мире. Я иду к тебе, моя любовь, моя Ева.
И отправится путник в дальний путь, что сулит ему дорога и тропа, что сулит сожженные пожарами леса. Всё, как часть его души…

Уж засиял день, когда он понял, что вокруг раскинулось зеленью пылающее поле. Поле, что покрыто ягодами, цветами и кустами, что в низине ожидал его великий папоротник, а в пруду, что кровью некогда залит был – плескались рыбки, взирая на него, как на отца, как на Бога, давшего им жизнь. Рука, касаясь травы зеленой, более не зудела, заставляла забываться, что нет её, заставляла чувствовать себя живым, пока он рядом с собой, бегущей и счастливой, представлял её. Она в его голове твердила, что ждет, что обниматься вечность хочет, он был готов, но продолжал идти, чтоб не кануть в небытие, чтоб вновь её обнять, на этот раз уж не отпустив никогда. Чтоб смерть слаба была, чтоб жизнь казалась пустяком, ведь для них любовь – получше жизни. Получше жизнь в одиночку.

Вскоре, когда уж солнце затянуло облаками, когда повеял легкий сплин, перестали распускаться на мертвых, черноземом усыпанным, полях цветы, когда накинулась тоска с неимоверным желанием идти, показалась зеленая чаща. Не такая, как ране было, она была живая, цвела и пела, как будто в лесу реальном очутился Виктор.
В нем всё было, как на подбор, всё цвело, как будто на экваторе, всё пылало, всё пахучим и прекрасным амбре обвивало лик. Послышался лепет птиц, что шатали великие заросли листвы, взмывая в небеса. О как же тут всё благоухало, всё пылало жизнью, что казалось, это рай в самом аду.
Белки, перемещаясь стадом, плясали на подмостках рая, что кажется бескрайним, но он конец имеет, хоть тот всё отдаляется от центра. Тут бегали лисицы, белки, даже зайца глаз приметил. Биология тут царила чудесная… А сколько дивных птиц витало без деревьев, а что удивленными очами взирали на идущего Виктора в оборванной и кровавой рубахе… не сосчитать. Весь мир живой… хотя кто уж тут живой, то? Весь он смотрел на путника, что шествует своей дорогой, не зная точки назначения. Куда уж приведет его бесконечный путь? Может канет в небытьё? А может воспрянет от оков?.. Всё одно – ждет его какой–либо исход.
И приметил глаз, откуда начинались разрастаться цветы, травы и деревья – то был особняк огромный, выложенный красивой кладью, но выглядел он одиноко, хоть пылали по дневному времени в нем различные света. Из окон доносились, озаряя мир, что и так наполонен светом солнца.
Все стены его было закиданы кустами, что казалось, дом заброшен, но Виктор сделал шаг на территорию, оглядел богатый двор, увидев молодую деву, собирающую цветы, что на вид словно мята… Да, это была как раз таки мята, а рядом росла мелисса. Дева мило улыбнулась путнику. И он услыхал слова: – Здравствуйте! Как вы суда забрели, юноша? – странно, что такая млодая кровь клеймит более старших людей “юноша”, но суть не в этом. Главно то, что она заговорила с ним.
Не знал он, что ей ответить, просто стоял, смотрел на дом.
– Ну ежели не желаете говорить, то нестрашно. Вы можете остаться, ежели желаете. Давно уж у меня не было гостей. – улыбнулась дева, озарив Виктора лучезарной улыбкой. Такой чистой, такой доброй, что показалась искренней до глубин душ. И он задумался, решив заговорить с ней.
– Здравствуйте. Простите, что не ответил, просто непривычно видеть здесь… живых людей. – заметил Виктор, подходя к ней.
– Живых вы здесь и не встретите, юноша. – она мило засмеялась. – Тут же все мертвецы. Разве вы не знали. Даже я.
– Вы мертвы? – спросил Виктор, встав рядом с ней.
Дева поднялась с земли, держа охапку трав в руке, завязывая узелок на их стеблях, что так бережно оторваны от корня, чтобы дать возможность прорастать траве прорасти вновь. – А неужто вы думаете, что нельзя счастливо жить и после жизни? – он усмехнулся. – Вы так смешно говорите, будто сами не знаете, что мертвы. – она оглядела его с ног до головы. – О боже, ваша рука… Что же вы натворили, юноша?
Виктор молчал. Она протянула руку к костям. – Сильно жжет? – спросила она, взявшись за неё.
– Нет, вовсе нет. – он отдернул руку, не давая деве коснуться её.
– Я хочу помочь вам. Чтобы она у вас не болела. – сказала девушка, опустив взгляд на травы. – Давайте пройдем в дом. Желаете чая испить?
– Да, был бы не против. – проговорил Виктор, проследовав чуть после за девушкой.
Они оказались в доме. В красивейшем доме, что так и сиял чистотой, благоухал. Так и веяло комфортом.
– Как вы думаете, Виктор, отличается ли жизнь от смерти? – спросила дева, наливая кипяток в чашку, после добавляя раствор мелиссы и мяты, плавно поправляя волосы.
– Не знаю… Я не вижу различий. Моя жизнь выглядела именно так в последние года жизни. –заметил он, проводя пальцем по листьям папоротника.
– Желаете знать различие? – спросила она, поставив пред Виктором чашку с чаем.
– Да, очень. – ответил он, коснувшись кружки.
– Здесь душа тоскует по-былому. Более нет ничего, я не чувствую. Но я чувствую, что и ваша душа тоскует по чему–то.
Виктор спрятал глаза, сделав глоток.
– Ваша рука… Расскажите, как так получилось. Это в следствии жестокости и уныния?
Виктор посмотрел на неё. – Да, к сожалению, именно из-за этого.
– Могу ли я попробовать что-нибудь сделать? Хотя бы облегчить вашу боль. Я вижу, как дрожит она. Я чувствую вашу боль. Но прежде позвольте я узнаю, как вас зовут.
– Виктор. Меня зовут Виктор. – сказал он, сделав очередной глоток вкуснейшего и такой успокаивающего чая.
– Красивое имя. Меня зовут Габриэлла, приятно познакомиться, Виктор. – промолвила девушка, улыбнувшись.
Виктор озарил её божественным взглядом. – Это имя…
– Что с ним не так? – улыбнулась дева, пододвинув к Виктору яблоки, выращенные в богатейшем саду.
– Кто дал вам это имя?.. – робко спросил юноша.
Девушка лишь мило усмехнулась, а после изрекла: – Ты правильно мыслишь, Витя. – она привстала из-за стула, подошла к нему. – Дай мне свою руку. – мило изрекла девушка.
Виктор протянул костлявую кисть. Он почувствовал что–то нечеловеческое в её руках, что–то божественное, ангельское, точно нежное перо прошлось мимолетом по его запястью. Вдруг боль пропала. Он жаждал взглянуть на свою кисть, но дева закрыла её рукой, чтобы он не видел процесса, а позже с явным интересом спросила: – Ты живой?! Но как же ты здесь оказался, Витя… – она встала, открыв обзор для полностью цельной руки, обросшей кожей. – Как ты оказался в этом мире мертвых?
– Как вы сделали это?! – начал восклицать юноша, не верующий своим глазам, осматривая руку.
Девушка ничего не ответила. Лишь указала рукой на зеркало, в котором не было её отражения. Но после всё-таки она заговорит и скажет: – Ты прав, Виктор, я не человек. – сказала она. – Твоя рука должна была окостенеть, но ты… не мертвец, ты живой там, на земле. Линия твоей жизни продолжается. Ты спустился в мир смерти, но зачем?
Виктор протянулся к рубахе, вынул кулон, посмотрел на фотографию, что обрела цвет, посмотрел на голубые глаза девы, что с неимоверной любовь смотрит прямо в его очи.
– Её не существует в твоём мире?.. – спросила девушка, поднося руку к руке Виктора. – Ты здесь, чтобы найти её?..
– Да. – утвердил он, поцеловав кулон, а после убрав его обратно, убрал его к сердцу.
– Ты великий человек, Виктор. Над тобой не властна, ни жизнь, ни смерть. Ты не боишься пути этого… Ради любви, ты готов распрощаться с жизнью, готов пуститься в бесконечные просторы мира мертвецов. – она поднесла руку к его лбу. – Я благословляю тебя, юноша. Ты найдешь её, даю свою клятву. А сейчас отправляйся спать. Тебе предстоит сложный путь.
Виктор оглянулся вокруг – девушка пропала, а солнце начало спускаться за горизонт. Всё осталось, как и было, лишь на столе лежала серебряные карманные часы. Он протянулся к ним, открыл и увидел её… свою возлюбленную, только уже другую фотографию. Фотографию, на которой они целуются на фоне падающего снега. Слезы потекли по его щекам. Повеял теплый ветер из окна, а голове образовался туман. Очень клонило в сон. Безумно хотелось раствориться под теплом одеяла. Хотелось раствориться в объятиях той, за которой он следует, которую он ищет.

Он лежал, растворяясь во тьме, смотря на тёмный потолок, думая о чём–то, потихоньку засыпая. Но вдруг почувствовал он руку чью–то на своей груди. Он бросил взор на руку, а позже налево, где лежала она… Беловолосая девушка с голубыми, как море, как самое чистое и прелестное небо, как лучезарные бриз росы по утру, глазами, лежала на плече, немного притаившись во тьме, но было видно её, как видно солнце даже в самой кромешной тьме, видно её было так, как небесный луч в потемках этого ужасного мира, мира, где нет смысла, где нет ничего, и ничего не имеет смысла, кроме одной и единственной. Она носит название любовь, но любовь настоящая, неподдельная, та, о которой мечтают все, но та, которая всем недостижима.
И любовь так приятно молвила, таким голоском, что сводит с ума, что заставлять утопать в ней полностью. Но ты окунаешься в любовь по своему желанию, ты окунаешься не потому, что зависим, а потому что любишь безмерно. – Знаешь, солнышко, я думала сегодня и поняла, что мы навсегда останемся вместе.
– Почему ты об этом думала? – как сахар, что размешивает ложка, как сок чистого фрукта, что смешивается с водой, как человек, что смешивается с любовью отвечал он.
– Я не хочу терять тебя никогда… Я плакала сегодня, когда ты ушёл. Я почему–то боялась, что ты не вернёшься ко мне… – и трепет был в этих словах, страшный трепет, что слышен был без взора на лицо, что слышен был не голосу благодаря, а тому перебору фибр из души, что сопряжены с другой душою, что рядом лежит, что обнимает, не желая отпускать. Не желая никогда отпускать.
– Глупышка ты моя. Никогда и никуда я не уйду от тебя, Лиза. – он испугался, ибо перепутал имя, он провел своей рукой по её голове, он провел рукой по этим прекрасным белым волосам, что выглядели как любовь, но были лишь составною частью её, а после поцеловал голову, что нитью коснулась его, пройдя сквозь душу, но не ушла, а обмотала её, дабы согреть и уберечь от ветров и диких морозов, от чего и стало так тепло вокруг них. – Я люблю тебя, девочка моя.
Она прижалась к нему сильнее, а он обнял её крепче.
– Я надеюсь, что ты останешься со мной навсегда. – изрек Виктор, гладя девушку по чудесным белым волосам. – Надеюсь, что мы никогда не расстанемся…
– И я… Я очень люблю тебя… – тихо промолвила дева, проводя рукой, что словно ангел, касается тела его. – Мы останемся вместе навсегда… Пока не умрём. – сказала она, пробив то, что запрещено было, о чем нельзя было говорить. И этим словом она вынесла приговор для любви, для чувств Виктора.
Слезы потекли по его и её щекам, как течет роса по утренним цветам, что чудом цветут под небесным сводом, что цветут на равнине величавой, покрытой небольшой, такой приятной наощупь травке, он посмотрел на неё грустным взором, утопая в её очах, как в океане, как водолаз, смотрел он, погружаясь всё глубже и глубже в душу, находя себе приют в ней, как ребенок находит любовь средь сердец родителей, так и он нашел приют в её душе. – Даже смерть не разлучит нас.
– Смерть?.. Надеюсь. – она погладила его по груди, начиная засыпать, как нимфа, озаряя ему путь, что нелегок, что сложен будет, но что пройдет он, выйдя на периферию, мило осмотрев её взором, а дале зарыдает, как дитя, дитя, что так любит её.
Виктор заплакал… Заплакал, потому что путь труден. Путь пред ногами. Труден этот потолок, что холодом и мраком сменяется, как проносится мгла, как проносится мимолетом память о том счастье, что так тепло, что так сильно согревало изнутри. Но эти слезы… этот крик, что ночью твердит: – Мне так не хватает тебя! – что целует ожерелье, что целует фотографию её изнутри часов, что чувствует страх пред каждым шагом, что не хочет просыпаться без неё, что должен идти, чего бы то ни стоило, ведь любовь… его ждёт она за стенами, она ждёт его там, где гаснут мира: там где созидается новый мир – мир любви, что огромной и неимоверной гладью покрывает всё другое, все другие миры. И как жаль, что предаем мы порою любовь, пускаясь из водной глади на острова ножей, где бежим по краю острого ножа. Где ищут люди счастье, не желая принимать, что счастье ждёт лишь слова, слова, что ещё любим, что ещё любишь. Я не хочу жить в мире, где нет любви, не хочу жить в мире, в котором нет тебя…
И поднялся он с этой кровати ужасной, но ныне любимой, ведь в ней он увидел её, он чувствовал её, её трепет сердца, её любовь, что бесконечно зиждется лишь на нем, что так жаждет целовать и обнимать его, что жаждет растворяться с ним в мире, что принадлежит только им, где нет ничего, кроме их, где никто и не нужен. В мире, где их ребенок встретит с матерью и отцом счастливы рассвет, восход солнца, где согреют его любовью, как накинут плед, защитив от мира, где полюбят так, как только лишь способны любить детей. Но, а пока… черная мгла за окном, черная, кровью залитая плоть и полуживые тела, скитающиеся по миру. Небеса, где ангелы за его душу дерутся на ножах. Мир, где души других покрываются гнилью, душа его воцарится и получит шанс увидеть, обнять, целовать и никогда не отпускать её.