VII. Последний горизонт. (Глава 7)

Спросонья взгляд был мудр, был велик, а ангел уж не нес, сидел рядом, мило улыбаясь: – Как спалось? – спросил Денница, – Ты был таким счастливым.
– Хорошо, – мило поднимаясь с ледяной земли, что становилась теплой благодаря костру, разведенному Денницей, что так ясно и прекрасно улыбался ему, протягивая зеленое яблоко.
– Съешь, они очень вкусные. – сказал Денница, укрытый бордовой мантией, – Знаешь, Виктор, я думал о тебе всю ночь, о том, что я чувствую от тебя. Твоя душа… Мы не имеем права её трогать. Никто! Кроме той деве в твоём амулете. Её же зовут Лиза? Просто во сне ты так сладко произносил это имя. – молвил ангел, скрывая белые волосы за капюшоном.
– Я не помню, что мне снилось…, помню лишь отрывки, да и те с трудом всплывают в памяти. – он надкусил наливное яблоко, вкусив великолепные вкусы от соков, что истекали из мякоти, словно небесная капель, покрывающая лицо по туманном рассвету. Правда все прекрасно понимают, что от тумана такого только лишь название, а на деле это дымная завеса от недалеких пожаров, а это облако – лишь дым, прибитый к земле. Порою кажется, что высунется из этого облака рука, протянется к шее, схватит, подтащит и поцелует страшно, что душа сразу из очей польётся и не от страха, а от безмятежной смерти, ведь был ощущен поцелуй её, поцелуй такой красивой дамы, что на вид ещё совсем девчонка с каштановыми волосами и зелеными глазами, как у змеи, ведь также страшен её поцелуй, как страшен яд. И не дай Бог, укусит тебя змея эта, сразу разум затуманит, а в голове останется лишь мысли о смерти, пока не встретишь ты новой жизни, что название другое имеет. Но суть не в этом, суть в том, что ничто не дает нам такого желания жить, как поцелуй тумана, как поцелуй самой смерти, что нежно обнимает тебя сквозь это непроглядное облако… А яблоко было вкусно, на вкус словно губы, рисованные бордо помадой, а может и вовсе это была кровь, просто такая густая, но чужая… Кто уж знает, что придумал шабаш, витающий над головою, в этот раз, но дело ведь не в этом, дело в том, что ангелы так и дерутся в небе на ножах.
Ох, а было раньше время, яблоки эти были в избытке, но вкушать их было почему–то нельзя, ведь знаниями они полны, как полно нектара поле из цветов, как поле одуванчиков, что своими парашютами попадают в глазные яблока, а позже чесать мы начинаем. Главное заразу не занести, но вот Денница глаз чесал по другой причины: спать юнец хотел безумно, но чувствовал, что защитить Виктора должен от демона, что скрыт под маскою архангела. – Я обещал, что приведу тебя к ней, правильно ведь? – спросил Денница, взирая на яркий кровавый восход, – Сегодня прольется кровь… – он встал. Встал так уверенно. – Сегодня схватка ждет меня. Ведь так, Отец?.. – говорил он, взирая в пену небесной глади свинцовой, – Какой же запах сегодня! – утвердил он восклицательно, внимая носом запах, – Люблю запах напалма по утру. – он опомнился, – Я провожу тебя. А дале меня ждет… Ведь прекрасно знаю, что ждет меня! – глаза его глубые засияли алым взором, наполонившись кровью, а яблоко в руках сгнило. Из него полился этил, на который сбежались опарыши, гусеницу и какие–то ужасные черви. – А ведь из вас получатся дальше такие красивые бабочки… Если яблоко гнилое вас не отравит! – он засмеялся, взяв одну в руки. Он положил гусеницу на зубы, надкусив. А после повернулся к Виктору, – Будешь? – спросил он, – По вкусу, лет 14 всего.
Вопросительно оглядел Денницу Виктор. Вдруг он увидел глаза пьяные одной из гусениц, что словно кричала голосом девичьим:” Помоги…”
Но уж поздно было помогать… Она обратилась из дитя в мертвое тело, на которое набросились другие, начав жадно пожирать. – А это уж жучки постарше… – сказал Денница, раздавив всех ногой. – Так легко… – он улыбнулся, смотря на Виктора, что оглядел его ужасной миной. Вдруг Денница руку поднял, а неё присела бабочка, – Понимаешь, Вик, бабочкой им никогда нельзя было бы уже стать. Они все мертвы должны были быть давно. А я для них стал как освободитель.
– Думаешь, жизнь их была настолько ужасна и в тягость, что им не стоило жить дальше?! – возомнил Виктор, поднявшись с ледяной земли, – Думаешь, что они недостойны жизни?
Денница улыбнулся, улыбкой светлой озарив лик Виктора, – Пустые разговоры, друг мой. Они ни к чему не приведут.

Вдруг Денница замолвил с Виктором, что был в его объятиях, – Потерянный рай… – молвил он, указывая на дом, где сидел одиноко мужчина. – А раньше такая там царила любовь, ныне не может и слова даме сердца изречь. Грустно очень. Ну да плевать.

Чувствовал Виктор, что скоро конец грянет меж очей, как молния пронзит его лоб. Окажется он в мире ином, где разойдется всё цветами. Где он найдет её. Ту, за которой идет. За которой шел с самого начала. И кажется, что так близко, но так далеко… Всё кажется туманом, но всё так легко теперь. И ноги уж сами бредут. – Я наконец–то увижу тебя… – говорил Виктор, неся в руках голову, держа за пепельные длинные волосы. Пустые изумрудные и такие красивые глаза, как камень теперь действительно. Из него бы вышло хорошее кольцо, отдать бы его только ювелиру. И носил бы кто–нибудь его без упрека и сожалений. Ведь кара та, что пала с небес, что встала пред ним… уж неудержима была. Пред глазами Виктора виднелся последний горизонт. Сын зари следил своими пустынными глазами за уходящим солнцем в горизонт. – Вот и всё… Путь пройден мой. Спасибо, что прошел его со мной. Теперь то ты найдешь покой, которые так и не сыскал при жизни, Сын Зари… – путник положил на камень, как на мягкую подушку, голову Денницы, что смотрел такими красивыми, но пустыми глазами за уходящим солнцем за горизонт.
Вот и мой черед встретится с Ней… Сколько уж времени прошло. Но теперь я здесь. Спасибо, что был со мной. – сказал Виктор, погладив мертвую голову ангела, улыбнулся мило, но так грустно. А дальше сделал шаг вперед вновь, – Вот и настал конец. Осталась только встретится со Смертью. – но он не мог уже идти.

Тихий шепот оживающей листвы, тихий хохот с облаков. И кажется, что всё кончено теперь. Но разум чист, как никогда. Провалы памяти, как бездны тьма, были неизбежны. И слышен ныне только легкий гул. Но как же тихо здесь. Тихий, слабый гул и мысли ни одной. Лето настало. Всё, теперь конец. Видна лишь мира грань.
И улыбка. Такая счастливая улыбка. Зелень, щекочущая ноги, холодные, кровавые ноги. Карие глаза, смотрящие вперёд. Льёт теплый летний дождь, поёт песню соловей про то, что не так уж всё и плохо. А ведь и правда. Что осталось тут пройти? Пара шагов и всё. Виден конец, а там видна она – девушка в разорванном плаще. Договор с ней был выполнен, теперь должна следовать награда.
Виднелись на горизонте два целующихся облика один похожий другой.

Дама смотрела в тлен уходящего солнца. – Вот мы и встретились. – сказала дева, опуская капюшон.
– Здравствуй. – изрек Виктор, взирая на черный силуэт, а после на зеленые, как изумруды, очи. – Я хочу знать, когда я увижу её.
– Всё. Уже скоро.
– Здесь твой мир прекрасен. – сказал Виктор, пав на зеленую траву, – Ощущение, что это вовсе и не твой мир. – он наблюдал за медленно текущими по небосводу облаками, сравнивая их с морскими кораблями, чувствуя себе небом над ним. И как же счастлив был он, внимая каждый миллилитр кислорода разряженного, как в горах, – У меня к тебе вопрос остался, можно?
– Да, конечно. – ответила дева, севшая рядом с Виктором.
– Вот есть и жизнь, и смерть, но я не вижу разницы.
– Ты её и не увидишь. Жизнь для тебя была кошмаром, но только внутри твоей головы. А сейчас у тебя была цель. Поэтому даже кошмар для тебя перестал быть таковым. – он посмотрела назад, улыбнулась мило, – Присаживайся, сестра.
– Она права, Виктор. Ты ушел из моего мира, из мира жизни только для того, чтобы найти смысл. – молвила девушка лицом такая же, как и дева, которой мир смерти принадлежит.
– Зачем ты здесь?
Виктор поник лицом, но ясно взирать начал, пройдя туман в глазах, – Моя любовь погибла. Я пришел вернуть её, но мне не нужна моя жизнь, не нужна смерть, просто верните мне её… – сказал Виктор, поднимаясь из плена травы.
– Любовь… мы созданы любовью. – ответила девушка, одетая в белое платье, а в голове её сиял цветок, – Она неподвластна нам.
Путник пошатнулся, – Неужто зря я шел?
Смерть взяла за руку его, – Тебе нужна не я, Виктор. Тебе нужно перейти последнюю грань. Ты должен пройти мир пепла. Ты должен коснуться того, что сильнее нас обоих, что породила нас – сестер родных.

Вдруг грань, на которой стоял Виктор, грань, что делила жизнь и смерть, сменилась бесконечной тьмой. – Взгляни сюда. – он почувствовал холодную руку на своем подбородке, а после почувствовал движение шеи, головы. И дале он увидел белые врата в облаках. – Ежели тебе нужен покой, то я верну тебя. – сказала дева в порванном плаще.
Юноша оказался у врат, прислонил ухо к ним, но там молчат. Тут так много ломятся в них. Все ломятся в рай, как бабки на базар.
Виктор хотел что–то сказать, но не успел, ибо голова его вновь повернулась. – А это… – Виктор увидел два сцепленных объятиями ядовитых ликориса, подле которых дохнут мухи, черви, блекнут другие, а всё от красоты, а не от яда, хоть они и вредны для всех, кроме друг друга, но бабочка порхает над ними, что выросла под их плодами, – Здесь сцепляется всё воедино, без этого не было бы ни жизни, ни смерти, ни рая, ни ада для тебя. Это называют любовь. – молвила Смерть. – Вот и настал твой выбор: рай, как жаждали тебе придать его архангелы те над головой, или станешь ликорисом, обняв деву любимую свою, воскресив мою родитель?
Он безмолвно секунду посмотрел на даму, – Ты думаешь, что есть смысл спрашивать?
– Неужто нету смысла в этом? – она улыбнулась, взяв его за шею, приложив лог к своему, взирала своими зелеными глазами, поправив быстро свои волнистые каштановые волосы, – Ты молодец. Я горда за тебя. Дай воздух тому чувству великому, что предано было пеплу, чувству, на которое с ненавистью смотрят недолюди. Воскреси то, что создало вокруг всё. – она смотрела в его карие глаза, прижавшись ко лбу.
Исчез путником мигом, а тьма распалась. И воцарился вокруг него целый мир. Его обвивал тихий, медленный ветерок. Над головой текли одинокие два облака. Мелкая трава, что, кажется, подстрижена кем–то. И звук лета. Слышен где–то прибой. Виднеются играющие птицы вдали. Играет спокойная мелодия в голове. Словно рай… в котором обессиленное тело падает на теплую согретую землю. Ледяные ноги согревает приятное солнце, как согревает и всё его тело, запачканное кровью.

Ветер коснулся волос темно–русых Виктора, или не Виктора, как там его зовут?.. И думу они в голову ему несли: “Неужто раньше что–то было?” – думал он, смотря на облик, стоящий у обрыва. И он шел, делая последние шаги к ней, последние шаги до того, чтобы прикоснуться. Казалось, что на дворе стоит июль. Почти что середина. “У неё должно быть скоро день рождение…” – думал путник. “Неужто было до этого дня что–то?.. Была ли жизнь вообще? А может был это лишь сон? Глубокий и такой несчастный сон…”
Дева обернулась ему, улыбнулась, – Наконец–то… – сказала она, почувствовал его объятия.
Казалось, что это был уже не Виктор, никакой не Виктор… А кто–то другой, но кто? Кто, ежели не он? Дитя, что только родилось на этот свет, как и дева, что он обнимает, поливая её спину своими слезами.
Он обнял её хрупкую и нежную девичью спину, скрыв её, как крыльями ангел, прижав к груди так ласково и мило. А после нежно наклонился, поцеловав её лоб, – Если честно, мне не верится…
Она обняла его сильнее. Так, как никого. Её волосы колыхал спокойный теплый ветер, а на небосводе царила мирская гладь. Глаз её следил за медленно уходящими облаками, за медленно уходящими свинцовыми тучами. Она чувствовала легкий холод по своей спине, чувствовала, как стекают медленно теплые слезы. Шепот мира и сердец свел их. Ныне вместе они. Она ждала его, он рядом. Он пришел к ней, она обняла его.