Липучка

Иногда сознание играет с нами в странные игры, заставляя видеть невозможное…

Впервые я увидел её примерно месяц назад около нашей школы. Обычная младшеклассница: розовая куртка нараспашку ― это несмотря на позднюю осень, клетчатая форменная юбка, почти закрывавшая худенькие коленки, белые, не по слякотной погоде кроссовки. Её жёлтая вязаная шапочка сбилась на бок, тонкий хвостик задорно подскакивал в такт прыжкам на асфальте. Школьный ранец валялся в стороне рядом с грязной лужей, пока маленькая дурочка продолжала самозабвенно играть в стороне, не обращая внимания на спешащих ребят. Словно никуда не торопилась и не собиралась идти за ними.
От усердия она высунула язык, стараясь не наступить на полустёртые дождём меловые клетки на асфальте. Что-то у неё не ладилось ― она то и дело останавливалась, вздыхая, и снова начинала свои обезьяньи прыжки. Я хмыкнул. Сам не знаю почему, не мог оторвать от неё взгляд: ну, какое мне, без пяти минут выпускнику, скажите, дело до этой мелкой девчонки? Никакого. Что же в ней было такого особенного?
― Леха, что застыл? Опять на биологию хочешь опоздать? Тебя же «классная» загнобит, мало неприятностей, что ли? ― Санёк дёрнул меня за рукав куртки и потащил по лестнице вперёд, чертыхаясь и поскальзываясь на обледеневших ступенях школьного крыльца. Я молча плёлся за ним, продолжая следить за попрыгуньей.
― И как у тебя это получается, под ноги не смотришь, а не падаешь? ― ворчал друг, снова чуть не полетев вниз со ступеньки, ― заговорённый, что ли? Столько лет тебя знаю, ну хоть бы раз упал, зараза…
― Да сам не знаю, как-то так получается. Слушай, Сань, а ты эту девчонку случайно не знаешь? ― и я показал на малявку в розовой куртке.
При слове «девчонка» Саня азартно завертел головой:
― Где? Что, новенькая появилась? Никого не вижу, только Женька из одиннадцатого «Б», сто лет её знаю.
Я промолчал, неловко стало говорить про какую-то третьеклашку. Засмеёт ведь, дубина, и долго ещё будет ржать надо мной, он это любит.
― Плохо смотришь, ― выкрутился я, собираясь, наконец, оторвать взгляд от этой розовой «липучки для глаз», как неожиданно девчонка бросила своё занятие, и, подняв голову, уставилась прямо на меня. И этот взгляд мне не понравился ― странный какой-то, пристальный, аж мурашки побежали. Я хотел что-то сказать другу, но поперхнулся и закашлялся, а девчонка вдруг засияла, улыбнувшись как старому знакомому.
От этого прямо плохо стало, до тошноты. Теперь уже я схватил Саньку за руку и буквально втащил его в двери школы. Дежурная по этажу Ленка Синицина, глядя на нас, подняла брови, ехидно промурлыкав:
― Боже, как трогательно! Они уже за ручки держатся, какая парочка…
Санька возмущённо открыл рот, чтобы дать известной сплетнице отпор, но я его удержал, прошипев:
― Наплюй! Не до неё, опаздываем, ― во мне вдруг проснулась неожиданная тяга к учёбе, но руку друга я выпустил.
В класс мы успели до звонка. Бросив рюкзак на стул, повернулся к окну ― оно выходило на школьный двор, с высоты третьего этажа было хорошо видно и скамейку, и сидевшую на ней девчонку. Она качала ногой, озираясь по сторонам, но, заметив меня, неожиданно помахала рукой.
Я без сил опустился на стул, вернее на собственный рюкзак, чем вызвал Санин смех. Он с любопытством выглянул в окно, пожав плечами, и ухмыльнулся:
― Ты чего сегодня такой тормоз, не выспался, что ли?
Промолчал, чувствуя, как нарастает раздражение. Ссориться с другом не хотелось, и, сделав вид, что ищу ручку, чуть не с носом зарылся в рюкзак. В голове крутились дурацкие мысли:
― Кто эта девчонка? Что ей нужно, ведь точно её не знаю, или просто не помню? Да какого лешего вообще думаю об этой малявке, вот пристала, липучка!
Начавшийся урок отвлёк меня, и до конца занятий я о ней не вспоминал.
После школы долго оглядывался по сторонам, но, к непонятному облегчению, девчонки не увидел. По дороге домой почти забыл про неё, и тут… Кто-то тихо кашлянул за моей спиной. Я вздрогнул, но оборачиваться не стал. Кашель повторился, на этот раз громче и настойчивее. А потом ещё и ещё… И звучало это так ненатурально, что я не выдержал.
В трёх метрах позади меня плелась девчонка в расстёгнутой розовой куртке. В одной руке она держала школьный ранец, почти волоча его по земле, шапка по-прежнему была сдвинута набок. «Липучка» искоса посматривала на меня и улыбалась. Ненормальная какая-то… Только теперь я заметил на её куртке грязные пятна ― вдобавок ещё и неряха.
Отвернувшись, пошёл вперёд. Очередной «приступ кашля» за спиной заставил остановиться ― эта малолетняя дурёха меня бесила:
― Ну, и что дальше? ― мой голос звучал зло и насмешливо.
Девчонка смутилась, опустив голову. Мне стало стыдно ― разве можно так разговаривать с маленьким ребёнком? И что на идиота сегодня нашло? Я попытался исправить положение:
― Девочка, ты потерялась, что ли? Свой адрес знаешь?
Она тут же подняла голову, улыбнувшись и закивав головой.
Я успокоился:
― До дома одна дойдёшь?
Она снова кивнула.
― Ага, ну и лады. Дуй домой, хорошо?
Девчонка насупилась, отрицательно замотав головой, и грустно протянула:
― Не могу, меня там никто не замечает.
Такого ответа я не ожидал:
― Э, не может этого быть, ты ещё и врушка, да? Лучше шапку поправь и куртку застегни, на улице холодно.
Я нахмурился. И откуда сегодня взялось такое «человеколюбие», забота так и лезет? Не похоже на меня. Неужели потому что «липучка» так смотрит, словно я какой-то герой. Может, она в меня влюбилась? Рановато что-то…
― Нет, я не врушка! Дома меня ни мама, ни папа не замечают. И соседи тоже, и подружки, ― её голос становился всё тоньше и тоньше, лицо скривилось в гримасе обиды, и она заплакала навзрыд. Я растерялся и, не зная, что делать, попытался её успокоить:
― Ну, чего ты, не плачь. Что за фантазии такие, может, ты голодная просто? Вот, смотри ― у меня есть апельсин, хочешь? ― достал из рюкзака аппетитный оранжевый шар и протянул всхлипывающей девочке.
Она отказалась, размазывая слёзы по худенькому лицу, потом неожиданно вцепилась в мою куртку, заныв:
― Ну почему ты мне не веришь, я же правду говорю ― и кричала, и прыгала у них перед носом, и руками махала, а они не видят. Я теперь невидимка, да? Только ты один меня увидел, почему?
От такого поворота я потерял дар речи:
― Что эта «липучка» хочет сказать? Какая ещё, блин, невидимка, привидение, что ли? Да ну, нашла дурака. Неужели это очередной Санин розыгрыш, подговорил эту мелочь? Вот гадёныш, убью, ну пусть только попадётся мне завтра…
Я снова разозлился:
― Всё, пошутила и хватит. Домой вали, быстро! Да отцепись ты от меня, ― попытался отогнуть её пальцы и освободить куртку, но это оказалось невозможно. Хватка у «липучки» была железная, от усердия она закусила губу, явно не собираясь сдаваться. Нет, ну правда, это же смешно! Что обо мне люди подумают ― здоровый бугай выворачивает руки ребёнку…
Я оглянулся по сторонам. Люди проходили мимо, не обращая на меня никакого внимания, только одноклассницы, обгоняя, нахально прокричали:
― Посмотрите на него ― сам с собой так и шпарит. Ты что, роль репетируешь? Эй, Отелло недоделанный, здорово получается! На спектакль пригласишь? ― и они с хохотом исчезли в ближайшем магазине.
Видно, сегодня я и правда тормозил, раз не сразу дошло ― «липучка» не обманывала, никто кроме меня её не замечал. И снова, как утром, стало плохо: затошнило от плохого предчувствия, а спина вспотела как после часовой тренировки. Я обречённо опустил руки…
В это время девчонка, привлекая моё внимание, подёргала за край куртки:
― Эй, ты чего такой бледный? Плохо, да? Только не умирай, ладно? А то я опять одна останусь, так и буду для всех невидимкой, ― и она снова скорчила рожицу, готовясь выдать новую порцию слёз.
Её слова меня подстегнули:
― Сбрендила, с какой стати мне умирать? ― я опомнился, и чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, перешёл на шёпот, ― отпусти, чего вцепилась. У меня, между прочим, дела ― я спешу и к тебе никакого отношения не имею, сечёшь? Мне жаль, правда, но ничем помочь не могу. Прости…
От этих слов «приставала» опешила, но не расплакалась. Чёрт, ёлы-палы, лучше б она на меня наорала! Что за взгляд у неё был в тот момент… Я сразу почувствовал себя последней сволочью, выталкивавшей несчастного ребёнка из лодки в бушующее море. Вот ведь завернул, самому понравилось. Короче, совесть не позволила развернуться и бежать от неё куда глаза глядят.
Тяжело вздохнул:
― Ну и что мне делать, тебя как зовут-то?
― Я не помню, ― она снова счастливо улыбалась.
― Где живешь, помнишь, а имя, нет? Всё-таки, врушка ты, «липучка».
― Да нет же, я сначала помнила, а теперь почему-то всё забываю, ― голос её звучал жалобно и виновато.
Я помрачнел. Что же с ней произошло ― несчастный случай? Похоже, теперь этого никогда не узнать. И всё же ― кто она такая? Разве привидение не должно быть полупрозрачным, как в кино? А она крепкая ― вцепилась не хуже собаки, оторвать не смог.
― Ну, допустим, а мне то что делать? Я ведь не волшебник, ничего изменить не могу, понимаешь?
― Я не знаю, ― она снова погрустнела и, опустив голову, пошаркала кроссовком по асфальту, но вдруг встрепенулась:
― Можно, я буду провожать тебя из школы, ну и в школу тоже, а? Так ведь веселее. Знаешь, как одной плохо ― ужас. Я не буду мешать, правда-правда! Меня никто же не видит кроме тебя, даже подходить близко не буду, просто рядом побегу или сзади. А ты… разговаривай со мной, когда никого нет, ну хоть иногда. Пожалуйста…
Ну что тут скажешь? Я не сентиментальный человек, но от её тихих слов в горле встал ком. А что, если бы я так же застрял здесь, и ни одна живая душа меня не замечала, все проходили мимо. Нет, не хочу даже думать об этом, как же страшно…
С трудом сглотнул, но комок не хотел уходить. Не сразу удалось выдавить из себя несколько слов:
― Вот ведь навязалась ты на мою голову, за что, интересно? Слушай сюда, «липучка». Когда рядом кто-то есть, даже не смотри в мою сторону, поняла? И не отвлекай, помалкивай, веди себя тихо, как мышка. Не хочу, чтобы люди подумали, будто я псих и сам с собой разговариваю. Что молчишь, согласна?
― Согласна, согласна! ― радостно захлопала она в ладоши, и я опустил голову, чтобы она не увидела навернувшихся на глаза слёз.
― И не ходи в таком виде, неприятно, даже если я один тебя вижу, ― сам не заметил, как притянул её к себе, поправив шапку и застегнув предательски дрожащими пальцами молнию на куртке. В голову неожиданно пришла вполне очевидная мысль: пятна на куртке, скорее всего не грязь, а…
Я прокашлялся, помогая надеть ранец, и, отойдя на шаг, придирчиво осмотрел свою работу. Но видел только её блестящие глаза и радостную улыбку:
― Она же совсем маленькая, почему это случилось с ней? Как же несправедливо, блин…
― Ну, ладно, пошли, что ли, ― я чувствовал себя неловко, как будто сам был виноват перед ней, а в голове крутилось:
― Что я творю, с ума, что ли, сошёл?
― Пошли, пошли! ― радостно засмеялась «липучка», ― можно я тебя ещё немного за рукав подержу? Пожалуйста…
― Держи, если хочешь, ― неожиданно для себя я стал покладистым, и мы медленно побрели к дому. Если смотреть со стороны ― странная, наверное, была картина: здоровый парень осторожно шёл по тротуару, то и дело посматривая в сторону. А я просто не мог идти быстро ― моя маленькая спутница крепко держала меня за рукав, вскарабкавшись на скользкий бордюр и балансируя на нём, помогая себе одной рукой. Она сияла от удовольствия. И что удивительно, хоть я и спешил, но почему-то молчал об этом, не торопя «акробатку» в розовой куртке.
― Меня Лёшей зовут, если что, ― зачем-то сказал я.
― Угу, Лёш, а я не помню своего имени. Но ты зови меня как хочешь. К тому же, завтра всё равно его забуду ― я такая «забывака», смешно, правда?
― Очень, ― грустно пробубнил, ― помолчи, а то люди на меня уже косятся.
Вот так мы встретились, и целый месяц «липучка» ходила за мной, как привязанная. Сначала я был уверен, что это будет безумно раздражать, и поначалу так оно и было, но постепенно что-то во мне изменилось. Я привык видеть её рядом и даже начинал волноваться, если не замечал поблизости мелькания знакомой розовой курточки.
Привык к её улыбке при встрече со мной ― мне ещё никто так искренне не радовался. Привык, что вечером из окна дома обязательно увижу, как она одна играет на детской площадке, в полутьме, в снегопад, и машет на прощанье рукой, стоя в круге света от фонаря.
Я спросил её, куда она уходит на ночь, и «липучка» голосом заговорщицы призналась, что проводит ночь в магазине игрушек.
― Это здорово, можно играть сколько хочешь! ― она так радовалась, глупышка… Ну, конечно, малышка же не спит, не ест, никогда не устаёт. Пусть хоть играет вволю…
Я никому не рассказал о своей новой знакомой. Родители подняли бы шум, мол, переутомился сыночек, затаскали бы по врачам. А Санька… Санька мой друг, конечно, но ужасное трепло! Я же себе не враг, что б ему такое рассказывать. Вначале часто думал, почему это случилось именно со мной, и правда ли я её вижу? А может, просто у меня с головой не в порядке, вдруг опухоль на мозг давит, и всё такое. Но вскоре бросил заморачиваться ― раз она появилась в моей жизни, значит, так и было задумано. Вот такой я фаталист…
И всё же… Глядя на то, как самозабвенно она играет, как радуется моему приходу, а потом взахлёб рассказывает увиденное за день, меня не оставляло чувство неправильности всего происходящего. Ребёнок не должен оставаться один, даже если жизнь её уже оборвалась. Одиночество ― это не то, что она заслужила. Не может же «липучка» вечно скитаться по улицам города, когда-нибудь придет время уйти туда, где ей будет действительно хорошо, или, если такого места нет ― просто уснуть и успокоиться.
Как же ей в этом помочь?
За этот месяц я перерыл интернет в поисках информации о призраках или застрявших душах, но ничего толкового так и не нашёл. В основном там была пустая болтовня или откровенная чушь. Единственное, во что я поверил ― должна быть причина, что держала её здесь. И это каким-то боком связано со мной, раз только я её вижу. От таких мыслей становилось по-настоящему паршиво ― я же её не знал и никакого вреда не причинял… или просто об этом не помню? Чёрт, чёрт, чёрт…
Задумавшись, прослушал, что говорил мне Санёк по дороге в кино. Он обиделся:
― Да что с тобой последнее время творится? Постоянно витаешь в облаках, совсем не слушаешь…
― Сань, ты что, решил мне стать родной мамой ― прямо как она, заговорил. Уже и задуматься на минутку не могу?
― Серьёзно? На минутку? Я уже полчаса… да пошёл ты! ― он отвернулся и рванул на другую сторону улицы. И хотя машин было немного, я бросился вслед за другом. С ним всегда что-нибудь случалось, а сейчас он был на взводе и на дорогу даже не смотрел. Чудом вовремя схватил его за куртку и потянул на себя ― белая «шкода» выскочила словно из ниоткуда и пронеслась прямо перед нами. Мы даже испугаться не успели…
Санька оторопел, и я практически силой перетащил его через улицу, остановившись у светофора. Мы оба тяжело дышали, адреналин зашкаливал. Как обычно, друг опомнился первым:
― Вот это да! Ты ж меня от смерти спас, точно… Ну, ты крут!
― Идиот, при чём тут это? Ты зачем под колёса полез, забыл, что это за место, дубина! ― я говорил, пытаясь отдышаться, но что-то неприятное вдруг зашевелилось в душе. Что-то, что не мог, а вернее не хотел вспоминать.
― Ничего я не забыл ― это же тот перекрёсток, на котором в октябре гоняли на великах…
Он запнулся и замолчал, хвастаться было нечем ― мы действительно устроили с ним гонки в октябре. Погода стояла тёплая, вот и носились по велодорожкам, в конце концов, попав сюда. Никто не хотел уступать, нам было так весело ― я выехал на большую дорогу, чтобы обогнать его и дальше… что же было дальше? Не помню, кажется, визг тормозов и ругань проезжавшего «водилы», потом какой-то грохот, перепуганные Санькины глаза, крикнувшего:
― Лёха! Живо рвём отсюда, не тормози, держись за мной! ― и мы помчались переулками, остановившись только в двух кварталах от того места.
Я тогда плохо соображал. Саня объяснил мне, что автомобиль обругавшего нас таксиста, кого-то подрезал. Произошла авария, совсем небольшая ― вроде никто не пострадал. Вроде…
И я ему поверил, мы ещё долго смеялись, радуясь, что легко отделались. А дома вечером мама рассказала, как к ним в больницу, где она работала, привезли пострадавшую в аварии девочку. Её так и не спасли, мама почему-то запомнила розовую курточку и сквозь слёзы говорила, что ей очень жаль малышку…
Как же я мог забыть об этом? Не хотел помнить, боясь, что это всё случилось из-за меня? Заставил себя забыть, скотина…
Саня поднял на меня глаза:
― Лёха, ты что такой зелёный, а? Испугался? Хочешь, домой провожу…
Я отшатнулся от него:
― Не надо, сам дойду. Зачем ты тогда меня обманул? Почему не сказал, что всё было серьёзно, и кто-то погиб в аварии?
Он огрызнулся:
― Что разорался-то ― почему, почему? Потому! Я и сам не знал, слышал только, как какая-то тётка закричала, ну и рванул. А ты, наверное, хотел угодить в полицию и загубить нам обоим жизнь? Да ты должен мне спасибо сказать, я же спас тебя тогда, придурок…
― Спасибо! ― процедил сквозь зубы и, развернувшись, пошёл прочь, кусая губы и не обращая внимание на мокрые от слёз глаза. Мне было больно ― я только что потерял друга…
Остановившись у цветочного киоска, выгреб из кармана отложенные на кино деньги, купив маленький букетик цветов. Присев на корточки, бережно положил цветы у светофора. Народ обтекал меня как камень в реке, не обращая внимания и не замечая:
― Ну вот и я стал невидимкой, прямо как ты, «липучка». Ты ведь тогда не видела меня, а если и видела, то всё равно не вспомнила бы, правда? Я так виноват, прости меня, если можешь. Знал бы, чем всё кончится…
Пошёл крупный снег, и, набросив капюшон на голову, я медленно побрёл домой, постоянно оборачиваясь, надеясь и одновременно боясь увидеть знакомую розовую куртку. Но не увидел. И у дома тоже… Она ушла, наконец, ушла, потому что я вспомнил, и буду помнить до тех пор, пока мы однажды снова встретимся. По крайней мере, надеюсь на это. Мне есть, что ей сказать…